Текст книги "Торговцы солнцем"

Автор книги: Игорь Халымбаджа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Крупицы знаний

– Послушай, Роман, чем у тебя тут так воняет? – возмутился Ивонючкин, заглянувший удостовериться, что его помощник не даром ест хлеб.

– Шеф, я понял, что так дальше продолжаться не может…

– Действительно, если твои запахи распространятся, нам придется бежать отсюда.

– Я не о том… Нам необходимо повысить научный и культурный уровень. Вы же чувствуете сами, Шеф, нехватку знаний. Сколько хороших дел сорвалось из-за этого!

– Ты что, опупел? Надышался тут миазмов? За парту я не сяду! Я зубрежку с детства ненавижу. И учебники, и курсы всякие…

– Боже упаси! Какие парты, Хозяин? Какие учебники? Я нашел новый, быстрый и даже приятный, – биохимический способ обучения. Удобно и необременительно. Вот в этой банке порошок, наподобие сахара. Кстати, такой же сладкий. И знания, в нем заложенные, усваиваются, если вы потребляете его с кофе или чаем, по утрам, например. А этот солеподобный концентрат можно с супом или ростбифом принять. Будем ежедневно глотать крупицы знаний за обедом, завтраком и ужином.

– А чем это у тебя так воняет?

– Исторический концентрат готовлю. История частенько дурно пахнет, но…

– Историю будешь глотать сам. А мне приготовь экономику, бухгалтерию. Петровича по языкам подтяни. Есть у тебя нужные концентраты?

Сидорук, напыжившись от гордости, распахнул дверки шкафчика с надписью «Круп. изделия». Там ровными рядами стояли банки и баночки с разноцветными порошками.

– Вот, зелененький – латынь…

– Мертвые языки сам ешь…

– Этот серенький – американский диалект английского, розовый – экономика для вас, Шеф.

– А это что, белое?

– А это… крупицы истины, Хозяин. Побочный продукт.

– Ладно. На завтрак – английский. В обед – экономика, на ужин бухгалтерский расчет. А сам можешь лопать свою историю.

Через неделю Ивонючкин с Петровичем довольно бойко болтали за столом по-иностранному, а Ромыч тщетно пытался встрять в разговор с историческими анекдотами.

Неприятности начались на тринадцатый день. Схватило живот у субтильного Ивонючкина, за ним зачастил в туалет Сидорук. А к вечеру проняло и могучего Петровича. Не помогали ни медикаменты, ни народные средства. Толпясь у заветной двери, поносили, как умели, экспериментатора. Переживали.

– Напичкал холерой…

– Язву бы не схлопотать.

– Наука до добра не доведет.

– Все беды от нее… И загрязнение, и дожди кислотные, и рыбы не стало, и погода испортилась.

– А ты, Петрович, много знать стал, видать, что-то не то съел…

Сидорук имел жалкий вид. Пытался успокоить разгневанных сотоварищей:

– Братцы, временно все это. Просто организм восстал против избытка химии, вскоре избавится от нее, и все будет о'кей… Клянусь!

Через пару дней организмы, похоже, избавились от роминых изделий. Желудки успокоились. Но куда-то исчезли и все «наеденные» знания. А к новым урокам ни у кого не было охоты: выработался устойчивый рефлекс неприятия.

Расстроенный Сидорук перепробовал все свои изделия. За исключением «крупиц истины» все действовали словно рвотный порошок. Истина была нейтральна. Но она не дала никаких конкретных знаний, кроме понимания, что приобретенные химическим путем знания выносятся из организма вместе с принесшим их веществом.

А у Сидорука даже «осложнение» случилось: вместе с новыми познаниями куда-то исчезли и приобретенные прежде. Впрочем, читать он выучился довольно быстро.

Дух противоречия

– Все! – решительно заявил Сидорук, доставая из портфеля бутылку кефира и водружая ее на стол. – Больше не пью! Клянусь! Перехожу на кефир!

– Погодь, Ромыч! Что-то тебе, похоже, недоброкачественное всучили! тревожно вглядываясь в емкость, предположил Петрович. – В бутыли твоей будто что-то шевелится. Облачко будто…

– Какое облако, Петрович! Ты, небось, кефира отродясь не видывал.

Роман сорвал закрывавшую бутыль крышечку. И тотчас из сосуда повалил то ли пар, то ли дым, белесый и вонючий. Тщетно Роман пытался удержать ладошками убегающее содержимое. Между тем облако оформилось в огромную безобразную голую фигуру.

– Что надо, Повелитель? – недовольно загудела фигура.

– Ага, Джинн… Хоттабыч… – сообразил Сидорук. – А что, Петрович, может закажем Джинну ящичек джину?

Петрович согласно закивал, но Джинн неодобрительно насупился и отрезал:

– А кто тут только что распинался, что завязал? Клялся? Я против хозяйской клятвы не пойду. Никакого вам джина!

– Ах ты мерзкий немытый дух с душком! Препираться с хозяином? Полезай в бутылку!

– Ты сам не лезь в бутылку! Повелитель… Я дух с высокими моральными принципами, и впредь со всякими порочными целями прошу меня не беспокоить!

– Так ты полезешь в свою конуру?

– Нет…

– Ну и торчи тут, может, на сквознячке тебя разнесет в клочья…

Джинн посуровел еще больше и тонкой струйкой юркнул назад в бутыль. Сидорук тотчас припер его пробочкой в виде лиловой кепки.

– На черта нам высокоморальный джинн, Петрович? Прямо таки дух противоречия. Брошу-ка я его в сортир, чтобы не утомлял никого…

Воздушные замки

– А тебе, Сидорук, за пришедший месяц ничего не причитается… – криво улыбнулся Ивонючкин, вручая Петровичу пачку ассигнаций. – Потому что лодырничаешь.

– Так ведь ничего в голову не приходит, Шеф! Ей-богу!

Карие, по-собачьи преданные глазки Ромы увлажнились при виде уплывающих в карманы Петровича денег.

– Ничего ему, видите ли, не приходит! – саркастически вскричал Ивонючкин. – Да идеи носятся в воздухе, это каждый болван знает! Взять хотя бы этот самый воздух. Он же ничей. Ничье сырье… Делай из него, что хочешь. Хоть кирпичи, хоть облицовочный материал, все едино… И строй воздушные замки! А? Каково? Красиво?

И Ивонючкин удалился. Сидорук сморгнул ему вслед крохотную слезинку и отправился в сарайчик исполнять хозяйский наказ.

Уже первый получившийся кирпичик, хоть и кривоватый, поражал неописуемой небесной красотой: голубой, полупрозрачный, словно гигантский кристалл топаза.

– Еще горяченький! – суетился Ромыч. – Осторожнее, господа…

Ивонючкин задумчиво поковырял в ухе.

– Уж больно прозрачен. Кто же решится жить в стеклянном доме, где каждый прохожий будет наблюдать его интимную жизнь? Не все же артисты…

– А обои на что? Полы покрасить можно. Оставить только потолки и зоны наблюдения, наподобие окон…

– Возможно, ты и прав, – сказал Ивонючкин, легонько толкнув кирпичик пальцем. Тот шевельнулся, словно живой, и завис над поверхностью стола.

– Это что еще?.. Строение может ветром унести!

– Не унесет! – хихикнул Сидорук. – Мы его на якорь, балластиком. Зато на ночь или на время отсутствия дачку можно метров на пять от земли поднимать. От лихого человека.

– А ты голова, Ромыч! Придется тебя стимулировать! Начинай производство. А почему он легче воздуха? Должен быть хотя бы равен…

– Так это ведь не уплотненный воздух. Я наловчился в специальной форме как бы выпекать корочку кристаллизованного воздуха, а внутри он в результате становится… гм… разреженным.

Новый материал понравился многим скороспелым богачам. Они приезжали на дачу Ивонючкина, дивились на туалет небесно-голубых тонов в углу двора, очаровывались и спешили заказать себе партии «озонита».

– В воздушных замках и дышится легко, – врал Ивонючкин. – Будете как небожители…

Вскоре за речкой заголубели причудливые строения с башенками, куполами, воздушными садами. Поселку и название придумали подходящее – «Мечта». Драл за свой кирпич Ивонючкин безбожно и цену сбавлять не намеревался.

В начале октября гигантский смерч пронесся через городок, в котором обитали Ивонючкин с дружками. Ущерб он нанес немалый и, между прочим, прямо-таки «слизнул» «Мечту». От поселка не осталось ни руин, ни развалин. Голое место.

Роман Сидорук не желал и слышать о возобновлении производства голубого воздушного кирпича. А когда Ивонючкин попытался на него нажать, жарко зашептал:

– Шеф! В другой раз нам может не сойти… Смерч-то откуда? Их тут отродясь никто не видывал. По-видимому, кто-то из хозяев «воздушных замков» нарушил цельность кристаллической оболочки. Может, вопреки инструкции, электродрелью местечко для гвоздика пытался оборудовать или еще что… Вот и лопнула «Мечта», и кирпичики наши сдетонировали, даже наш демонстрационный туалет разнесло. Тут-то смерч и зародился… А в следующий раз может быть и хуже…

Ивонючкин почесал в ухе.

– Значит, лопнула Мечта…

– Такова участь воздушных замков. Шеф.

Сила воображения

– Нет у тебя силы воли, Ромыч! – прогудел Петрович. – Сколько раз ты клялся, что завязываешь, а, между прочим, посуду продолжаешь наклонять… Пег, мне не жалко. По мне, так пей на здоровье. Но помяни мое слово, выпрет тебя шеф в один не очень про красный день, выпрет, как пить дать.

– Ну нет этой силы, что тут поделаешь? Такой уродился, значит… обреченно промямлил Сидорук. – И не больно-то хотелось… – И вдруг загорелся: – Зато сила воображения у меня – во! Могучая! Куда там вашим волевым усилиям! Кишка тонка! Да я… Я вот тут, не сходя с места, тропический сад произвести могу!

– Врешь ты все! – лениво возразил Петрович, закусывая. – Небось, к технике какой прибегнешь. Мозги мне не пудри!

– Какой технике, какой технике… – загорячился Роман. – Ну разве что ма-а-а-люсенький приборчик, фиксатор, использую, так ведь не в нем суть! Ты вот хоть вечность ею круги, один пшик породишь.

Но Петрович продолжал сомневаться в роминых талантах, и дружки в конце концов поспорили на поллитра.

Денек выдался необычайно жарким, и Сидорук устроился у распахнутого во двор окна в одном маечке, зажав в правой руке небольшой, со спичечную коробку, приборчик. Петрович устроился рядышком, на табурете, насмешливо хмыкая:

– Ну где там твои тропики… И мартышку не забудь, бананы рвать…

– Погоди малость. Вообразить надо поточнее. А тут подоконник жесткий, отвлекает.

– А ты сначала подушечку помягче придумай…

– Неплохая мысль!

Роман зажмурился, и на подоконнике забелела подушечка.

– Фокусник! Лодырь! Неженка! – заворчал Петрович.

Между тем за окном зашуршало, будто мелкий дождичек пошел. Петрович перегнулся через подоконник и обомлел. На их утоптанном, замусоренном дворике из земли ввысь перло нечто ярко-зеленое и невиданное. Одни растения вылезали неспешно, степенно, другие набирали рост шустро. А в центре поднимался банан. Совсем такой же, как на картинке в книжке про Бармалея. Петрович помчался в сарай за стремянкой, чтобы успеть снять урожай, пока Ромыч дремлет. Когда выскочил с лесенкой, на банане уже висели гроздья плодов. Петрович приткнул лестницу к стволу и торопливо полез вверх.

Вдруг сзади что-то брякнуло. Невольно оглянувшись, он увидел, что приборчик выпал из руки Романа, а голова его грохнулась на подоконник. Подушечка исчезла. И тотчас земля устремилась навстречу Петровичу. Каменистая и необычайно твердая.

– Заснул, гад! Гипнотизер чертов! – вопил разочарованный Петрович, поднимаясь с земли и потирая ушибленные места. – Беги теперь к киоску за бананами, а не то я с тебя самого кожуру спущу!

Февралик

– Шеф, к вам тут какой-то тип пожаловал. Необычный. Может, опять за плазмой? Так у нас вроде чисто по этой части…

Вслед за Петровичем в кабинет Ивонючкина проникло действительно удивительное существо. Махонькое, с глазами навыкате, с покатым обезьяним лбом и выдающимся носом лилового оттенка. Облачено оно было в бесформенный балахончик. «Не надо беспокоиться!» – запульсировала в голове Ивонючкича чужая настойчивая мысль.

«Опять телепат! – ужаснулся Ивонючкин. – А с ним каши не сваришь!» – Причин для беспокойства нет. Я только турист. Жажду ознакомиться с бытом, обычаями и прочими достоинствами вашего заповедного мира, закрытого по недоразумению для туристов. По совету своих друзей, бывших ваших деловых партнеров, обращаюсь к вам за содействием, господин И-Во-Ню-Чки! Организуйте мне несколько познавательных экскурсий по твердым галактическим ценам, оформив меня под туземца.

В цене сошлись быстро.

– Меня зовут Феф-Раль-Икр! – представился пришелец.

– А, Февралик… винтиков-шурупчиков не хватает… – усмехнулся Ивонючкин. – Итак, завтра первая экскурсия, на рынок. Для ознакомления с материальной культурой и бытом.

Утром Февралика облачили в рубашку Ивонючкина и брюки Сидорука, благо оба не отличались большим ростом. Вручили зонтик Петровича. Чтобы насытить Февралика впечатлениями, поехали электричкой.

Едва устроились в вагоне, как блондинчик, скучавший на скамье напротив, заинтересовался Февраликом и крикнул кому-то:

– Гей, славяне! А с нами французик увязался!

– Пасть прикрой! – прохрипел Петрович. – А то покинешь электричку, не дожидаясь станции!

Блондинчик оценил развитую мускулатуру Петровича, увял, а вскоре куда-то пропал.

– Как он догадался, что я чужестранец? – допытывался Февралик. – Он что, полицейский? Служба безопасности?

– Совсем наоборот, – раздраженно ответил Ивонючкин. – Опасности…

– Ксенофоб? Тогда понятно, почему к вам не допускают туристов из Галактики! Тем интереснее может оказаться моя поездка… Дикий, первобытный мир! Чудесно!

В переполненном автобусе, которым они добирались до рынка, Февралика изрядно помяли. Он вылез совсем больным, с побелевшим кончиком носа.

– Ах, как дурно пахнут мысли ваших аборигенов! Я прямо-таки задохнулся в этом замкнутом ментальном пространстве…

А в торговых рядах Феф-Раль-Икр впал в панику.

– Как это так! Почему они все думают одно, говорят другое, а делают третье?

– Не трепыхайся! – озлился Ивонючкин. – Ты турист, вот и созерцай. Где еще такое увидишь!

– А в Театр мы пойдем? – не унимался космотурист. – А на карнавал? А на корриду? И в Музей?

– Разве в Цирк тебя Петрович сводит. Или в Музей. За дополнительную плату…

В Музее Февралик не пропустил ни одного экспоната. И вдруг около витрины с последними археологическими находками замер, словно гончая, почуявшая дичь. Неуловимо быстрым движением вскрыл витрину и ухватил какой-то предмет.

– Клади назад! – загудел Петрович, краем глаза увидевший вскочившую со своего стульчика хранительницу. Но Февралик уже мчался к выходу.

До дачи добрались в сумерках. Ивонючкин долго убеждал Февралика возвратить похищенный предмет.

– Я ничего не похищал! – ерепенился гость. – Я намерен вернуть похищенное. Это бортжурнал нашей экспедиции, пропавшей несколько тысяч лет назад.

Утром, развернув свежую газету, Ивонючкин продемонстрировал Февралику заметку в рубрике «Криминальная хроника» о краже в музее.

– Тут и приметы указаны! – сообщил он злорадно. – Тебя быстро сцапают, Февралик. Приметный ты…

– Не сцапают! – презрительно скривил губы Февралик. Достал откуда-то маленький карандашик и вымарал газетную заметку.

– В любом случае мы не можем позволить тебе вот так, задарма, расхищать сокровища нашей планеты! – заявил Ивонючкин и кивнул Петровичу, чтобы прикрыл дверь. Мысленно прикинул, сколько можно сорвать с Февралика за кристалл.

– Но у меня нет таких денег! – завопил Февралик, фиолетовой молнией метнувшийся к двери.

– Держи!

Ивонючкин кинулся следом. Но во дворе уже не было замаскированной под сарайчик капсулы Февралика.

– Вот гад. Космический. Одежду украл. Кристалл стырил. А еще пенял нам на вранье… Ясно, почему к нам туристов космических не пускают. Растащат все на сувениры. Голышом оставят…

В кабинете Ивонючкин поднял опрокинутый стул, подержал забытый Февраликом карандаш. И тут взгляд его упал на газетный лист.

Заметка о краже в музее исчезла. На ее месте красовался неумело нарисованный кукиш.

Уйти в себя

– Где Ромыч?

В маленьких глазках Ивонючкина плескались готовые вырваться наружу молнии. Физиономия покраснела, наливаясь багрецой.

Петрович испугался за Шефа. Неровен час, удар хватит. Просипел, как мог дружелюбнее:

– После обеда не видать было… Небось за химикатами какими убыл?

– А ты, ты тут зачем? Не мог за порошками смотаться? Мне Роман нужен. Срочно. Третий день застать не могу! И чего я вас держу? Не понять!

– Тут я, Шеф… – прошелестел ромин голосок со стороны вытяжного шкафа. Бледный Сидорук покачивался на высоком табурете. – Вы проскочили и меня не приметили…

– Не заливай, Сидорук! – взвился Ивонючкин. – Да чтобы я не приметил кого ищу? Ты где шляешься? Ладно, молчи, лапшу на уши не вешай! Пошли ко мне. Дело есть.

Ромыч сполз с табурета.

– Задача такова: слинять на время. Но и под контролем ситуацию держать. Ясно? Что посоветуешь?

– Усек. Просто тебе необходимы надежные помощники. То есть – мы.

Ивонючкин коротко хохотнул.

– Тоже мне помощнички! Туши свет… Мигом в раю очутишься…

– А если… – Сидорук нерешительно моргнул пару раз. – А что если… У меня тут микстура имеется. Глотнешь ложечку – и нет тебя…

– Как нет? Ты что, отравиться предлагаешь?

– Ни в косм разе! Просто ты уходишь в себя, и никто тебя не замечает. А потом, через сутки или около того, в зависимости от принятой дозы, возвращаешься. Испробуете? Ей богу, приятно! На спирту сварганил…

– То-то вы с Петровичем пропадать стали. Самоуглубляетесь… Ну, налей для пробы грамм сто…

Ивонючкин отсутствовал полтора часа. Появился недовольный донельзя, брезгливо морщился, плевался.

– В этом «себе» что-то мне стало не по себе. Мерзкое, заплеванное местечко. Вроде камеры-одиночки… Что вы там хорошего нашли…

– Так ведь у каждого своя… камера. Моя вроде однокомнатной квартиры…

– Все лучше КПЗ. Нацеди флакон.

…Ненужное вычеркнуть!

Сидорук каким-то вкрадчиво-ласковым движением взял металлический карандаш, забытый у Ивонючкина космическим туристом Феф-Раль-Икром.

– Изготовлен из неизвестного науке сплава. Очень прочного. Имеет две маленькие кнопки. После активации красной – действует, как стирашка, без следа убирая любой написанный или отпечатанный текст или рисунок. Нажим на зеленую позволяет воспроизвести текст, который диктуется мысленно. Забавное канцелярское приспособление. Хотя… возможно, эта штучка и многофункциональная. То, что мы придумываем, неминуемо материализуется. Мысль наша материальна. То, что мы отрицаем, вычеркиваем из памяти, исчезает для нас… Так что игрушка эта может оказаться опасной. Лучше держите ее, Шеф, в сейфе…

Ивонючкин плюхнулся в кресло и задумался. Потом встал, достал из ящика фото своей дачи, подумал, аккуратненько стер забор между своим и соседским владением и, как умел, пририсовал новый, в глубине чужой территории. Осторожно выглянул в окно. Прежний забор исчез бесследно. А на некотором отдалении красовался гротескный, щелястый заборчик, точь-в-точь как нарисованный Ивонючкиным на фото.

– Отлично! – потер ладошки довольный Ивонючкин. – Прошлое и будущее в моих руках! Уберу обе судимости, да и в биографии кое-что надо бы выправить… А вдруг этот чертов Февралик явится и похитит волшебный карандаш! Для начала уберем самого Февралика!

Ивонючкин отыскал в столе фотографию Феф-Раль-Икра, сделанную для будущих «документов», и тщательно стер изображение космического гостя.

И напрасно! Вместе с образом февраликз, пропал и чудесный карандашик. Стерлась и память о визите инопланетного туриста.

Только в музее долго помнили загадочное похищение серого кристалла.

Живительная влага

Издав невразумительное мычание, Петрович выпал в коридор. Из своего кабинета выглянул Ивонючкин, заворчал:

– Опять нализался какой-то дряни?

– Живительной влаги принял… самый чуток… Ромыч изобрел…

Ивонючкин поспешил в лабораторию.

– Сидорук! Ты никчемный товарищ и друг! Твой приятель, Петрович, гибнет, спивается, а ты спокойно смотришь… Я буду вынужден вышвырнуть его вон. А так как это произойдет по твоей милости, то если ты срочно не сообразишь что-либо, на улице окажетесь оба!

Когда протрезвевший и тоскующий Петрович заглянул к Сидоруку, он застал приятеля за сборкой какого-то аппарата. Некоторое время молча, собрав на лбу морщины, наблюдал за работой. И вдруг просиял:

– Ромыч, ты гений!

– Давно знаю. – Это для Живительной Влаги?

– Точно! Смотри, какой догадливый! Особого состава. Пить будем, сколько влезет, а вот похмельного синдрома и прочих пережитков не будет. Не то, что Шеф, комар носа не подточит…

Однако эксперименты с новым продуктом затянулись. Петрович, дегустируя очередную партию пойла, неизменно ворчал:

– Вкус не тот! Кайфу мало…

К забракованным порциям относился без почтения. И хотя Ромыч заставлял выпивать весь изготовленный продукт, посильно помогая в этом, умудрялся то плоскогубцы уронить в банку с напитком, то пролить его на лабораторный табурет.

Вскоре Романа стали мучить тревожные предчувствия. Ему казалось, что за ним постоянно кто-то исподтишка наблюдает недобрым, холодным, пристальным взглядом. Куда-то запропастились плоскогубцы. И кто-то по ночам явно проникал в лабораторию, несмотря на прочные решетки на окнах и металлическую дверь: любимый трехногий высокий табурет Романа оказывался где угодно, но только не там, где его неизменно оставлял Сидорук – не у его рабочего стола.

Сидорук пытался поймать вора. Подкрадывался по ночам к двери в лабораторию, прислушивался. Из комнаты доносились шумы, скрипы, шуршание. Но стоило открыть дверь и зажечь свет – все стихало, и комната неизменно оказывалась пустой. Хотя беспорядок, царящий в ней, говорил, что здесь только что кто-то был.

Застав в очередной раз свой табурет у окна за занавеской, взбешенный Сидорук пинками погнал его на место. Но когда он занес ногу для очередного удара, коварный Табурет, ловко извернувшись, нанес сильный предательский удар по голени Ромыча.

От боли и неожиданности, Сидорук, дико взвыв, опрокинулся на пол, при этом его левая рука угодила под лабораторный стол. И тотчас что-то острозубое и хищное вцепилось в ромины пальцы, заставив его издать душераздирающий вопль. Выдернув руку из-под стола, Сидорук с ужасом узнал во вцепившемся в его руку чудовище пропавшие на днях Плоскогубцы. По пальцам текла кровь…

Дверь распахнулась, и в лабораторию влетел перепуганный Петрович.

– Что случилось? Ты жив, Роман?

– Не пущай его! Держи! Лови! В печь его! – вопил Сидорук.

Но было уже поздно. Притаившийся у двери Табурет уже выскочил в коридор и бодрый перестук его деревянных ножек затих во дворе.

С трудом, совместными усилиями освободили ромины пальцы, торжественным маршем прошли, держа мятежные Плоскогубцы в кузнечных клещах, до туалета во дворе и утопили преступниц.

– Это ты все виноват! – зудел Сидорук, бережно прижимая укушенную руку к груди. – Это ты залил Табурет Живительной Влагой, ты уронил Плоскогубцы в сосуд с нею же! По твоей вине у меня может оказаться заражение крови плоскогубцы ржавые, валялись невесть где…

Табурет пропал. Никто его не видел, кроме шофера КАМАЗа, который утверждал, что врезался в телеграфный столб, потому что дорогу ему перебегал большой белый табурет. Но гаишники ему все равно не поверили, так как водитель был в изрядном подпитии.

…Осенью, гуляя по близлежащему лесу, Сидорук и Петрович увидели странные треногое дерево.

– Успокоился… на воле… – меланхолично произнес Роман.

А вот Плоскогубцы, похоже, не смирились. Адаптировались в новой для себя среде и пребольно, до крови, тяпнули за мягкое место ничего не подозревавшего о происшедших событиях Ивонючкина, мирно присевшего в гальюне. И теперь тот в жажде отмщения ежедневно час проводит с удочкой в этом помещении, тщетно меняя насадки. Хитрые Плоскогубцы не клюют…