Текст книги "Бизнес есть бизнес. 60 правдивых историй о том, как простые люди начали свое дело и преуспели"

Автор книги: Игорь Гансвинд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

А в соседней отрасли – стоматологии – в это время началось повальное увлечение имплантатами. «Все это обставлялось колоссальной помпой,– говорит доктор.– Хотя челюстно-лицевым хирургам это кажется смешным: 15 минут поработал – и все. Но вроде как это все-таки хирургия, хотя и маленькая, и можно жить сыто». И Владимир Борисович подался в стоматологию -понравилось. Заведовал даже хирургическим отделением в государственной поликлинике. А это не понравилось, потому что свободы нет – там прими очередную комиссию, тут прогнись, здесь обласкай нужного человека. Работал на крупного бизнесмена – тот прямо в своем офисе оборудовал для доктора стоматологический кабинет, для себя и для семьи. И это не понравилось: опять же нет свободы. А раз так, оставалось одно: собственное дело.

«В семье собрали денег по сусекам, купили один станок, заняли, купили второй». Станком доктор ласково называет стоматологическое кресло, вспоминая выражение «гробить молодость у станка». Очень скоро население потянулось к станку в таких количествах, что кабинет начал захлебываться. Деваться было некуда – пора бы ло открывать клинику. Бизнес-план доктор нарисовал на бумажке – так, для ориентира. Обежал кабинеты, произвел бумажную волокиту. Навсегда сохранил почтение к юристам, для которых это работа. Выбрал цвет стен: зеленый, как молодая травка. Сделал ремонт и в 2001 году открыл Green Clinique: семь стоматологов, брат-уролог и еще несколько врачей общего профиля. Получилась небольшая поликлиника.

С ценовой политикой, рекламой и прочим доктору все было ясно с самого начала. Она должна быть такой, чтобы под зеленые своды потянулась симпатичная московская публика. «Смотрите: я пробовал лечить сильных мира сего,– рассказывает он.– Очень мне не понравилось. Помпезные люди, влюбленные в самих себя. Гораздо милее средний класс – люди общительные, которые трутся в знакомой всем нам среде, не там, где галстуки безумные или машины. Я не хочу себя насиловать в собственном деле. Подстраиваться под пациента доктор должен по определению. Но любоваться каким-то очередным чиновником, который смог наконец украсть денег,– нет, не хочу, неинтересно».

Это отношение к людям и к деньгам Владимир Борисович проецирует на собственные технические предпочтения. На работу доктор гоняет на мотоцикле – быстрее и удобнее. Дружит с Хирургом, лидером московских байкеров. Тот, кстати, в прошлом действительно хирург, тоже челюстно-лицевой. Так вот про мотоцикл. «Мотоцикл – это оголенный нерв, это пощечина общественному вкусу,– говорит доктор.– Человек среднего достатка на мотоцикле средних характеристик может наслаждаться той же скоростью, что и владелец очень дорогой машины».

Вот поэтому в Green Clinique лечит зубы middle class – не тот, который up, а самый что ни на есть средний.

Есть у нас и еще одно соображение относительно старушек, процент которых здесь весьма велик. Как выяснилось, меньше всего доктор любит перепломбировать каналы (кто ж это любит?!), а больше всего ему нравится «взять человека с глобальными проблемами: ну, когда нет у него зубов… и сымплантировать его, отпротезировать, получить тот результат, который мы ожидаем», с выражением говорит он. А кто подходит для этого лучше, чем пожилые клиенты, потерявшие зубы еще в советские времена? «Клиенты в другом месте, у нас все-таки пациенты»,– поправляет меня доктор.

МУЖЕЙ ПРИКРЫВАТЬ НЕ БУДЕМ

Доктору 35 лет, на визитке у него написано «главный врач». Можно было бы написать – президент или еще что-нибудь в этом роде, но ему больше нравится быть врачом (и вообще, по моему наблюдению, слово «доктор» он произносит с большой буквы). Поэтому генеральным директором пришлось сделаться его жене Алене Хме-левской. У Алены за спиной Бауманка и Финансовая академия. А еще у нее такая интуиция, что доктор привлек ее к подбору персонала. «Я-то смотрю только с профессиональной точки зрения,-объясняет он,– а она видит, что это за человек». Кадры, между прочим, большая проблема. «Легко ли найти качественных специалистов?» -спрашиваю я. «Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос! – отвечает доктор.– Невозможно! Очень тяжело. Штата не хватает!» Почему, спрашиваю я. А вот смотрите, отвечает доктор и начинает рассказывать. Первый вопрос, который Владимир Борисович задает желающим устроиться к нему на работу,– есть ли у претендента первичные пациенты, которые приходят специально к нему (то есть работает ли «сарафанное радио», передающее этого врача от старого пациента к новому). Как правило, их нет. «Такая ситуация хороша для интерна или ординатора, но ни в коем случае не для практикующего клинициста. Если нет первичных, значит, он плохо работает. Или не хочет работать. Вот в этом проблема».

Сейчас она встанет во всей остроте, потому что доктор Грицаюк собирается открывать вторую клинику, более широкого профиля и тоже, скажем так, эконом-класса. «Не для сильных мира сего, это точно,– говорит он с нескрываемым отвращением.– Для хороших людей». Там будет операционная, и доктор, возможно, вернется к любимой челюстно-лицевой хирургии. А где операции – там и стационар. Тут лицо у доктора меняется, на нем появляется выражение энергичное и мечтательное одновременно. «Свой стационар – это что-то. Это мечта. Это мечта любого человека!» – говорит он с силой. А когда я возражаю, что некоторые, наоборот, боятся больницы как огня, он объясняет мне: американский вариант, весьма удобный и для врача, и для пациента, ничего подобного в Москве никто не делал. «Человек может взять отпуск и лечь в стационар заниматься зубами. Можно сделать офигенно! Никуда не торопясь, можно отсматривать динамику. Ночью у него что-то заболело – пришла сестра, дала лекарство, сообщила доктору. Можно сделать стационар одного дня или нескольких дней, палаты, куда будут приходить посетители так, как им нравится. Либо наоборот: днем человек работает, ночью ложится в стационар. Самое главное – чтобы не надо было мужей прикрывать. Первое, что я там построю,– это операционная. Понимаете, терапия – это отдаленный результат, а реконструкция – это часа три и готово. И потом, послеоперационное ведение – это ты относишься, как к взращенному деревцу,-говорит доктор и руками показывает это деревце,– растет, растет… выросло! Класс! Снял шовчик – идите с богом».

«БИЗНЕС», No14(14) от 17.12.04

Адалет Джабиев

Глава совета директоров Badr-Forte Bank

Халяльные деньги

ТЕКСТ: Валерий Панюшкин, «Коммерсантъ», специально для газеты «Бизнес»

ФОТО: Александр Басалаев

Мусульман в Москве миллионы. В России – десятки миллионов, но Адалет Джабиев говорит, что, кроме его маленького банка, ни один другой банк в этом огромном городе не слушает запрета. Коран прямо запрещает давать деньги в рост. Про Islamic Banking в Москве рассказывают ужасы или анекдоты. Или вообще не рассказывают, как Адалет Джабиев: он же не говорит Центробанку, что возглавляемый им Badr-Forte Bank – исламский.

ПАРАЗИТ НА ТЕЛЕ ЭКОНОМИКИ

Я, конечно, тысячу раз декларировал собственную терпимость и неприятие ксенофобии, но ксенофобия, видимо, просачивается в человека в Москве через подошвы ботинок. Я все же ждал, что исламский банк как-нибудь отличается внешне от банков, которыми руководят христиане или атеисты. Хотя бы как посольство Ирана отличается от посольства Франции или Америки. Нет фотографий на стенах. Трижды в день работа прерывается на намаз. Я думал, вот сейчас открою дверь с улицы, а там внутри экзотика. Гарун аль-Рашид, сказки «Тысячи и одной ночи». Ничего подобного. Там просто охранник, причем не в чалме, а в костюме. И турникет крутится слева направо, как везде. За те 15 минут, которые я ждал, пока освободится глава совета директоров Адалет Джабиев, мною в банке не было найдено ни одного признака исламского вероисповедания владельца. Я даже нарочно зашел в туалет посмотреть, стоит ли там кувшин для омовений. Не стоит там кувшина. Разве только в приемной на стене висела карта Земли, и на карте обозначены были отделения Badr-Forte Bank. И в основном отделения эти были в Азии и Африке, включая такие города и страны, про которые европеец даже подумать не может, что в них есть банки, заключаются сделки и подписываются договоры.

– Каждый человек однажды задумывается, какая от его работы польза. -говорил мне Адалет Джабиев, приглашая к столу для заседаний и угощая чаем с конфетами.– Я много лет назад задумался и понял, что от моей работы пользы никакой.

Ну, слава богу! Я очень обрадовался, когда хотя бы в кабинете господина Джабиева обнаружил некоторые признаки Востока. На стене висел небольшой, но дорогой шелковый ковер, еще висел пергамент или имитация пергамента с написанным по-арабски аятом из суры «Корова», нигде на видном месте не стояло подарочных бутылок виски, на стенах не было портретов, даже самых по нынешним временам необходимых, и чай готовили не методом запихивания пакетиков Lipton в кружку с кипятком, а заваривали все же в красивом чайнике. Хозяин кабинета улыбался мне и говорил с той особой мягкостью, с которой принято говорить на Востоке о делах.

– Понимаете, Валерий, если задуматься немного, то сразу поймешь, что российская банковская система – это паразит на теле экономики. Представьте себе, у нас 1200 банков, в каждом из них работает 60 человек минимум, и две трети этих людей нужны только для того, чтобы писать отчеты Центробанку. Зачем все эти люди живут? Разве они приносят пользу? Нет. Надо понимать, что банк в России – это, как правило, просто раздутая до невозможности бухгалтерия той промышленной группы, которая учредила банк.

– А вы, в отличие от всех остальных банков, какую приносите пользу? -спросил я, пока вкрадчивая манера говорить, свойственная господину Джабиеву, не убаюкала меня окончательно.

– Стараемся приносить. Я по образованию инженер. И много лет назад я подумал, что российские технологии все равно никогда не смогут конкурировать с западными. И пока мы тешим себя иллюзиями о завоевании Запада, мы потеряем те рынки, где могли бы конкурировать.

– То есть Азию и Африку?

– Совершенно верно. В этом смысле мы немножко не совсем банк. Мы немножко инвестиционная компания, потому что помогаем российским предприятиям приходить на азиатский и африканский рынки. Туда ведь довольно трудно прийти, надо понимать специфику, ментальность, традиции. Мы в этом помогаем. Мы даже до сих пор платим стипендии африканским студентам и уговариваем их приезжать учиться в Москву, несмотря на скинхедов, чтобы, выучившись, они возвращались домой, становились там элитой своего общества и привычны были работать с Россией.

Я подумал, что сейчас усну сном праведника в Джанне от плавности и обтекаемости слов про ментальность и традиции. Собрался с силами и спросил в лоб:

– Адалет Нуриевич! Объясните мне, как ребенку, просто: как можно быть мусульманином и банкиром, если Коран прямо запрещает давать деньги в рост?

ЗНАНИЕ, КОТОРОЕ НЕЛЬЗЯ СКРЫВАТЬ

Он… ну нет, он не вскочил, конечно, но в ответ на эту мою реплику подобрался как-то. Я хочу сказать, что сначала Адалет Джабиев сидел, откинувшись в кресле, а после этой моей реплики буквально перегнулся ко мне через стол:

– Вы сказали, как ребенку? Вы понимаете, что теперь, Валерий, я вам должен все объяснить, потому что мусульманин должен объяснить ребенку, что такое добро и зло, если ребенок спрашивает? Потому что это божественное знание и его нельзя скрывать, особенно от детей.

– Мне про добро и зло не надо,– я даже опешил от неожиданного напора. – Вы объясните мне лучше про бизнес. Вот я, например, хочу открыть кафе.

– Очень хорошо,– господин Джабиев слушал меня внимательно и сдержанно радовался моему похвальному желанию открыть кафе.– Только кафе должно быть безалкогольное, правда же? Можно же открыть очень хорошее кафе, где не подавали бы алкоголя.

– Предположим. Вот у меня есть 50 тысяч долларов, а по бизнес-плану, предположим, мне нужно 100 тысяч, и через год по бизнес-плану деньги эти должны отбиться. И я вам верну 50 тысяч плюс, предположим, 10% годовых для простоты счета.

– Я вам не дам денег под проценты.

– Ну подождите, у меня, предположим, есть что заложить. Дом, например.

– Я вам не дам под проценты. У нашего банка есть совет из уважаемых в мусульманской общине людей, и эти люди осудят меня, если я дам вам деньги в рост. А вдруг у вас не выгорит это дело? Вдруг вы потеряете не только свои 50 тысяч, которые вложили в кафе, но еще и дом, который заложили мне? Получится, что я вас разорил, а это грех.

– То есть с вами каши не сваришь? То есть вы не дадите мне денег?

– Дам, только не под проценты. Я предложу вам сделку, которая называется мушарака («участие» – арабск.).

– Что это такое?

– Это значит, что я разделю с вами риски. Во-первых, я изучу ваш бизнес-план и пошлю своих экспертов оценить, действительно ли придуманное вами кафе принесет такую прибыль, на которую вы рассчитываете. Во-вторых, я дам вам деньги без процентов. В-третьих, поскольку я внес половину денег в проект, я предложу вам де лить прибыль пополам. В-четвертых, если к указанному в бизнес-плане сроку кафе ваше не окупится, я не буду отнимать у вас вашу долю, а дождусь вашей прибыли и половину ее возьму себе. Потому что вы же понимаете, всякий бизнес имеет цикл. Вы же понимаете, что многие очень интересные проекты прогорели просто потому, что инвестор немножко не дождался, пока проект окупится?

– А если кафе не окупится?

– Значит, мои эксперты неправильно оценили ваш бизнес-план. Мы же дели ли с вами риски, и, стало быть, вы мне ничего не должны.

– А если кафе не принесло прибыли по моей вине? Ну я, например, вместо то го чтобы работать, балбесничал или просто потратил ваши деньги на сладости?

– Значит, заключая сделку, вы меня обманули намеренно, и будете отвечать как аферист.

– А если я хочу, чтобы кафе принадлежало мне одному? Ну если я не хочу совладельцев?

– Значит, в договоре с вами мы можем определить, когда и на каких условиях вы можете выкупить у меня мою половину бизнеса.

– Какие же вы предлагаете условия?

– Например, мы можем договориться, что кафе станет вашим тогда, когда полученная мною доля прибыли будет равна 50 тысячам долларов плюс 10% годовых.

Тут я стал считать. Я стал морщить лоб и считать, а Адалет Джабиев смотрел на меня улыбаясь, как смотрят на прилежного ребенка, пытающегося впервые самостоятельно решить только что объясненную задачку из учебника математики. А потом я посчитал и сказал:

– Подождите, то есть в смысле денег ваши условия могут ничем не отличаться от условий, предлагаемых западными банками?

– Могут и не отличаться,– кажется, он улыбался тому, что я понял.-На самом деле я, скорее всего, попрошу у вас не половину прибыли на то время, пока кафе окупится, а 20% или 30%, но на больший срок, чтоб вы быстрей развивались. Скорее всего, я захочу остаться вашим партнером, но это уже детали, обсуждаемые во время переговоров. Но вы правильно поняли. Мы можем составить договор так, чтобы в смысле денег он ничем не отличался от стандартных договоров, которые заключают другие банки в Москве.

– Тогда в чем же разница? Тогда зачем же называть это Islamic banking и городить весь этот огород с мушаракой?

– Разница в том, что другим банкам все равно, добьетесь ли вы успеха. Им важно, чтобы вы вовремя вернули деньги и проценты или чтобы у вас можно было отобрать залог в случае неуплаты. А я могу взять у вас деньги только из прибыли. Я заработаю, только если заработаете вы. Я потеряю, если потеряете вы. Понимаете, Валерий, в России всегда рискует только предприниматель, а банк, кредитующий предпринимателя, не рискует практически никогда. Это нечестно. Мне вера предписывает рисковать вместе с моим партнером и вместе с моим партнером получать прибыль. Тогда это будут чистые деньги, понимаете? Халяльные («богоугодные» – арабск.). Сначала человек задумывается о том, халяльное ли он покупает мясо на базаре, потом он начинает задумываться о том, халяльные ли он зарабатывает деньги. И дело здесь даже не в соблюдении формальностей. Дело не в том, чтобы формально обойти запрет давать деньги в рост. Дело в том, помог ли ты кому-нибудь тем, что заработал эти деньги, или разорил кого-нибудь, чтобы их заработать.

ДВОЙНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ

Внешность Адалет Джабиев имеет вполне себе европейскую. Такой средних лет худощавый брюнет в хорошем костюме и галстуке. Предлагаю исламофобам успокоиться. Никакой бороды по пояс. Никакой выпущенной наружу из брюк рубашки. Мы разговариваем часа полтора, и постепенно ему удается объяснить мне, что он старается соблюсти скорее дух, нежели букву своей священной книги. Я спрашиваю:

– Как же вам удается найти в Москве столько мусульман, которые к тому же являлись бы специалистами по банковскому делу? Где вы берете сотрудников?

– Я всегда смеюсь,– он смеется,– что у меня в банке работает полтора мусульманина. Ну то есть я, и, может быть, еще у кого-то из сотрудников отец был мусульманин. Я не пытаюсь набрать персонал, сплошь состоящий из мусульман. Я даже не пытаюсь особо-то разъяснять сотрудникам свою веру. Я просто говорю им, что я мусульманин, и у меня есть моральные принципы. Что мы заключаем с нашими клиентами партнерские соглашения, получаем деньги из прибыли и делим риски. И вы знаете, многим нравится так работать. Многим моим сотрудникам нравится никого не обманывать. Это не значит, что они захотят завтра принять ислам. Христианам тоже ведь нравится зарабатывать чистые деньги.

– А как вы пишете отчеты Центробанку? Разве Центробанк принимает отчеты, в которых сделки называются словом «мушарака»?

– Нет, конечно. Центробанк требует, чтобы мы представляли отчеты по определенной форме, и мы представляем. Если Центробанку надо, чтобы в отчетах было написано, что мы даем кредиты под столько-то процентов годовых, мы напишем. Мы как бы переводим наши сделки с нашего языка на язык, понятный Центробанку, налоговой инспекции, кому там еще? А для себя мы заключаем договоры о партнерстве, которые понятны нашим партнерам в мусульманском мире.

– А если вам нужно подать в суд на партнера?

– Для возможного суда мы тоже заключаем договоры так, чтобы они были понятны российскому суду и признавались российским законодательством. Это вопрос перевода. Вопрос поиска аналогий.

– А в бытовом смысле ваш банк отличается чем-то? Ну вот, например, почему в туалетах не стоят кувшины для омовений?

– Я никого из сотрудников не заставляю следовать предписанным мне правилам соблюдения чистоты. У меня в кабинете есть маленькая уборная. Там все устроено по правилам. Если сотрудники захотят, они сами могут устроить уборные, которые посещают, так, чтобы соблюсти чистоту.

– Да, но надо же прерываться на молитву. А что если время намаза совпадет со временем переговоров? Вы прервете переговоры?

– Нет. Не нужно фанатизма. В конце концов сегодняшнюю обеденную молитву можно прочесть завтра. Если есть уважительная причина, можно сегодня молитву пропустить, а завтра прочесть дважды.

– А что у вас написано на этом пергаменте на стене?

– Это аят из суры «Корова». Там написано, что Аллах не требует от человека невозможного, не возлагает на душу большей ноши, чем душа может вынести.

«БИЗНЕС», N'04(23) от 14.01.05

Александр Дюков

Председатель совета директоров транснациональной компании SWS

От маек к фондовому рынку

ТЕКСТ: Николай Фохт

ФОТО: Александр Басалаев

Зачем мы с Александром Дюковым склонились над развернутым, как карта Антарктиды или Северного полюса, бронежилетом «Визит»? Ищем доказательство его прошлого, но активного и очень прямого участия в малом и среднем бизнесе: пулю, застрявшую в бронежилете. Который был, естественно, на Дюкове в драматический момент стрельбы. Такой вот человек Александр Дюков: предметный, доказательный, наглядный. Дает отдельные участки своей судьбы потрогать руками. Судьба у Дюкова, конечно, есть: есть судьба личная, и есть путь в бизнесе. Сегодня мы с ним говорим про путь. Тем более что пулю мы минуты через две молчаливых поисков нашли. Дюков удовлетворительно хмыкнул: а куда оно денется, это неотвратимое доказательство…

НИ МАЛЫЙ, НИ СРЕДНИЙ

Дюков всегда в костюме, под которым белая сорочка и галстук. На руке у Дюкова точнейшие часы, на ногах дорогие ботинки, в правой руке (иногда) хайбол с Hennessy Х.О. Дюков всегда в Люцерне, Лимассоле, Мюнхене, Порт-Кирксе, Тель-Авиве, Париже, Мармарисе – за границей, короче говоря. Александр Борисович Дюков – председатель совета директоров транснациональной компании SWS, которая занимается финансовым консалтингом.

– Я сегодня свой бизнес не могу отнести даже к среднему. Когда-то написал исследовательскую работу (на примере европейских компаний), из которой следовало, что в предприятии среднего бизнеса участвуют до 300 человек, малое начинается с трех-пяти работников. Эти параметры, так или иначе, действительны везде. Финансовая группа SWS, которой я руковожу,– это тысячи, если не десятки тысяч людей. При этом самому мне сегодня интересно заниматься фондовым рынком, оперирую значительными личными средствами, и еще более значительные средства в доверительном управлении. Лет десять, правда, изучал этот вопрос – диверсификация, корреляция, прочая фигня, зато сегодня я очень уверенно себя чувствую на этом рынке. Ну вот, например, ты знаешь, фондовый рынок трясло в 2004-м – ЮКОС и т. д. Средства, которыми я управлял на российском фондовом рынке, принесли 60% прибыли – это много, очень много. Достаточно народу занимаются этим: только большинство пальцем в небо попадают, а у меня всегда успех.

Приходится верить Дюкову. А что еще остается: выглядит в свои 50 с лишним прекрасно, энергичен, более красноречив и экспрессивен, чем лет 10-15 назад. Об этом и хотелось поговорить с Дюковым – как все начиналось, об истоках, о предтечах всевозможных. Расчет был на то, что Александр Борисович любит делиться опытом. Скрытным его не назовешь.

«ДУРАКИ» И «СТРАШНЫЙ»

По словам Дюкова, очень много дел он начинал «одним из первых в стране». Одним, например, из первых стал в конце восьмидесятых-начале девяностых «катать майки».

– Покупались в магазинах майки, на них сначала делали резиновые накаты. Потом появилась технология на основе шелкографии. Дело начал с женой, через неделю присоединился брат, потом подключились несколько студентов Бауманки. Итого восемь человек. Я стал хозяином предприятия. Майки везли на Рижский рынок, например. Помню, хорошо продавались «Модерн Токинг» – я не знал, кто это, называл их «дураками». Ленка, жена, звонит с Рижского, говорит: «Дураков» еще сделай 50 штук, хорошо идут". Дюков смеется, долго, отхлебывает Hennessy. «Потом еще этот хорошо продавался… страшный такой. Я тоже не знал, кто это, а студент, который у нас работал: так это же Оззи! Точно, Оззи Осборн хорошо продавался»,– смех, коньяк.

– Дело шло отлично. Мы одними из первых стали майки с символикой перестройки печатать. И у нас этот дизайн и права на производство какие-то датчане купили. За большие деньги, за 25 тысяч долларов. Как сейчас помню, после 44 дней работы я поехал в Южный порт и купил «шестерку». И в отпуск мы на ней поехали в Севастополь. Конечно, не пустые: там центральный универмаг забили под завязку своим товаром. В Севастополе, кстати, познакомились с молодой парой – они тоже бизнесом занимались каким-то, в Москве жили, но из этих мест. И у парня отец – капитан первого ранга, командир атомной подлодки. Ну, отдыхали как обычно, выпивали, разговаривали. А когда вернулись в Москву, этот капитан звонит мне однажды: приехал в Москву, хочу тоже в бизнес. А куда его? Но он настойчивый, сам поехал в Южный порт, ну посмотреть-походить – в форме каперанга, разумеется, как положено. А тогда какую-то фигню кооператоры делали – турбинку для «Жигулей» что ли, что-то она там усиливать должна была. Вот он к прилавку с этими турбинками подошел, взял товар в руки, повертел и сказал сакраментальную фразу: «Хорошая вещь, но дорогая». Пошел дальше. Как он потом рассказывал, через 50 метров догоняет его продавец, говорит: хочешь работать, отец? – А что делать? -Будешь через каждые десять минут подходить к прилавку, брать турбинку в руки и говорить: хорошая вещь, но дорогая,– и отходить.– Александр Борисович смеется, как ребенок, заразительно, я и сам не могу удержаться. -Понимаешь? Он им покупателей привлекал: военный – значит, в технике разбирается, но какие деньги у военного – поэтому и не может купить. Между прочим, он так два года проработал, 25 рублей в день. Как сейчас помню -дома, в гостях, в офисе моем капитан репетировал: брал в руки какую-нибудь штуку, помаду например, открывал и так, с разными интонациями: хорошая вещь – но дорогая; хорошая вещь, но дорогая…

ИЗ-ПОД ПОЛЫ ГОРБАЧЕВА

Вообще-то у Александра Борисовича два высших, причем одно из них -Бауманский институт. То есть подготовка, как я понимаю, будь здоров. Поэтому к любому делу Дюков подходит фундаментально. Конечно, майки возникли не на пустом месте. Дю-ков рассказывал, что соответствующую литературу он, разумеется, читал. А какая тогда литература? А была – компания «Факт», впоследствии ИД «Коммерсантъ», выпускала такие брошюрки про малый бизнес. Как описывает их Дюков, "на обложке Горбачев распахивает полу, а там так и написано: «малое предприятие». По ним и учились, можно сказать. Александр Борисович, естественно, сообщает, что он одним из первых стал постоянным клиентом «Факта».

ЛИФЧИКИ И ДУБЛЕНКИ

– Бизнес развивается по четким законам. Мы катали маечки. Потом в гараже, который я арендовал у своего отца за 100 рублей в месяц, стали выпускать солнцезащитные козырьки для машин. Но эта тема достаточно быстро прошла. Деньги тогда можно было делать или на небольшом производстве, или на розничной торговле. Мы стали сами производить палатки. Сами проектировали, сами ездили на завод заказывать. Первые палатки на Преображенской площади, на Семеновской заставе – наши. Чем заполняли? Да говном всяким: ликерами венгерскими, шмотьем из Турции. Начали торговать из палаток – возникла необходимость расширить ассортимент. Расширение ассортимента приводит к тому, что нужны новые торговые площади – магазин, скажем. А в магазине в свою очередь ассортимент на порядок шире, чем в палатке,– ты должен искать новые закупочные рынки. Одно цепляется за другое, экономика сама тебя тянет. Поэтому я одним из первых стал ездить в Турцию за товаром. Из Германии привозил первые газовые пистолеты. Я открыл дорогу в Таиланд. Причем закупал одно наименование товара – бюстгальтеры. Тайцы делали изящные бюстгальтеры. Единственный недостаток – они были не больше третьего размера, наши женщины очень возмущались. Первым стал возить оттуда мягкие игрушки – большие такие, тогда их стали всякие крупные фирмы покупать, банки. Я открыл уругвайские дубленки – за три месяца завалил ими страну. Возил эти дубленки самолетами: давал определенную сумму денег представителю тамошнего аэропорта, и пассажирам билеты на рейс Монтевидео-Москва не продавались. За восемь часов стоянки Ил-76 под завязку набивался товаром, и через 28 часов дубленки в Москве. Уругвайские дубленки – это последний торговый бизнес, который приносил 300% прибыли. Дальше все стало скучнее.

ДРУГАЯ ЭРА

Нет, всего я рассказать не успею. Не хватит времени, чтобы поведать, как на этих самых дубленках Александр Борисович и разорился однажды, и долг его составил ни много ни мало 100 тысяч долларов – тогда, как он утверждает, очень для него большие деньги. Подробно не смогу рассказать, как Дюков рисковал, чтобы долги вернуть,– как он заполнил весь Стамбул некондиционным, но дефицитным в Турции 100-миллиметровым Marlboro, и как его сдали турецкие партнеры, но полиция денег не нашла, потому что деньги были спрятаны в сумке с носками, которую везла чел-ночница…

Настал 1991 год. Приватизация. Взошла эра бандитского капитализма. Рэкет – экономическая категория того времени. Новые условия игры.

– Милиции ж не было совсем – бандюки делали что хотели. Было два пути: лечь под них (это, кстати, обычная мировая практика) или сопротивляться. Я пошел по второму пути – разрешили создавать охранные предприятия, и я открыл. Два. Себя защищали, помогали защищаться тем, кто хотел оставаться в легальной зоне бизнеса. Через какое-то время среди клиентов были и представители нефтяного бизнеса, банки. Очень хороший бизнес был.– Александр Борисович задумывается, отпивает очередной глоток.– Потом еще нефтью позанимался… а потом мне это все надоело. Я вспомнил, что в молодости я был инженером, что я работал директором оборонного завода. Мне захотелось более интеллектуального дела. И я перешел в финансовый бизнес, в страховой – где и по сей день очень хорошо себя чувствую.

КРАТЧАЙШИЙ УЧЕБНИК АЛЕКСАНДРА ДЮКОВА

В рассказах Дюкова очень много назидательности – уместно сразу перевести в форму конспекта лекций, а то и целого учебника.

О кредитах

– Никогда не пользовался кредитами. Единственный раз занял 50 рублей у своего институтского товарища: у меня было 50 плюс его 50 – со ста рублей я и открыл маечный бизнес. Больше никогда денег не занимал, вкладывал только заработанное. Конечно, приходилось во многом себя ограничивать. Офис у меня, сам видишь, очень скромный. На той «шестерке» я проездил лет восемь – сам ее ремонтировал. На «каддилаке», который у меня сейчас, даже колесо сменить не смог – не нашел запаску. «Ангел» приехал, оказалось, она под днищем.

О методах руководства

– Я жесткий, некоторые говорят, крайне жесткий руководитель. Своих сотрудников я «мочу», могу ругать их матом – тем не менее люди работают у меня долго, и им нравится работать со мной. Потому что я – справедливый. Перед любым жестким наказанием сотрудника я сто раз подумаю. Бывает, и довольно часто, что я ошибаюсь. По всем правилам управления ошибки признаю сразу. При этом за своих сотрудников вступлюсь перед кем угодно. Сам. И они это знают. Мне понравилась цитата, Александр Невский сказал: «Бог не в силе, Бог в правде». Я придерживаюсь и силы, и правды.

О том, как происходит бизнес

– Статистика утверждает, что к бизнесу склонны 3-5% людей. А по моим наблюдениям – не более 0,03%. Бизнесом надо заниматься круглосуточно, даже когда спишь. Например, когда я еду отдыхать, с семьей или один,– все хорошо только пару дней, до первой встречи с русским знакомым или до первой прочитанной заметки про Россию. Ночью вдруг просыпаюсь в луже пота. В чем дело? Все просто: мозг включился, непроизвольно анализирует ситуацию – весь организм работает на охлаждение мозга. Мозг готовит какое-то решение, которое потом можно назвать интуитивным. У меня есть мобильный, номер которого никто не знает: в любое время суток могу позвонить помощнице – она запишет, потом систематизирует и даст мне эти записи. Только так работать -круглые сутки.