Текст книги "Человек и собака. Взаимная дрессировка"

Автор книги: Игорь Филиппов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

На глухарином току

23 апреля. Встаём наутро поздно. Не особо проспавшийся дядя Серёжа подносит нам по гранёной рюмке самогону: «Выпейте, робяты, по лафитничку! Опохмелья для!» Брат выпивает, с удовольствием опохмеляясь, потом и за меня, потому как я отказываюсь: хочется скорее на воздух, продышаться. Одеваюсь и «выползаю»…

Как же хорошо на воле! Прекрасная погода: ясный, по-весеннему солнечный день, снег почти весь растаял, только кое-где виднеются его ошмётки, беловатыми тряпками застрявшие в кустах и у дальнего леса. Весенними голосами звенят синицы, задиристо чирикают и дерутся воробьи, слышится песня скворца… даже картавое карканье ворон кажется приятным…

К обеду мы протрезвляемся, собираемся и идём на разведку глухариного тока, который, по словам дяди Сергея, должен находиться где-то на клюквенном болоте, за ручьём Еменцем: «Сам-то не бывал, а вот отец ваш Ондрюшка бегал туда частенько. Приносил мошников. Говорил, что до тока недалеко, километра четыре». Решаем, что если разыщем ток, то заночуем, поэтому берём с собой и тёплую одежду, и котелок, и кое-какую еду. Вегу тоже придётся брать, вот незадача… Собака на току… распугает сторожких птиц… Но ничего не поделаешь: Вега наотрез отказывается остаться, как её ни уговариваю…

Топаем втроём. В лесу снега ещё хватает, особенно вокруг поваленных деревьев и в обрывистых извилинах ручья по южному берегу. Лес высокий, смешанный: берёзы, осины, сосны и ели. Много сухого валежника, мешающего идти. Видно, что даже летом здесь влажно. Нам кажется, как часто бывает, что противоположный берег Еменца более чистый и сухой. Воспользовавшись поваленными деревьями, образовавшими мост через ручей, перебираемся. Вега переходит сама, по толстым стволам. Однако и на другом берегу оказывается то же самое. Идём ещё с километр и оказываемся на краю мохового болота, среди которого серыми корявинами торчат давно засохшие сосны. Вокруг них в моховых кочках малиновыми бусинами виднеется подснежная прошлогодняя клюква. Словно капли крови… Отправляем в наши жаждущие после вчерашнего праздника рты пару горстей лесных «фруктов»… М-ммм… Крррасота и вкуснотища!

Обходим болото по краю, чувствуя, что сдвигаемся в сторону железнодорожного разъезда Клевищи. До него по прямой остаётся всего километра два. И где же ток?.. Следы глухаря, токующего в одиночку на земле, находит Вега. Видим, как усталая собака оживляется, смещает поиск к болоту, приостанавливается, что-то тщательно обнюхивая на снегу. Подойдя, обнаруживаем чёткий токовый след крупной птицы. Свежие кресты лап местами бегут, делая длинные шаги, а местами частят, и тогда сбоку видны чёрточки от опущенных глухарём тугих маховых перьев. Ладно. Идём дальше, внимательно всматриваясь в обстановку. Вот в одном месте лес забрасывает в болото десант из редко стоящих невысоких сосен, среди которых возвышается огромная старая корявая берёзина, каким-то чудом выросшая вдали от своих белоствольных подружек. Снег под деревьями и обнажившиеся на солнечных угревах кочки покрыты помётом глухарей: свежим, в котором кое-где видны не переваренные клюквины, и старым, с хвоей. Особенно много помёта вокруг берёзы. А под соснами характерный токовый мусор: хвоя, веточки, сучки и кора, всё это сброшено мощными глухариными лапами, разгуливающими по ветвям. Всё-таки нашли!

Отойдя вглубь леса метров на пятьсот, находим сухое место и устало располагаемся на ночлег. Неподалёку журчит ручеёк, крошечный приток Еменца. Где-то в глубине леса с чувством токует вяхирь. С дальнего болота доносятся крики журавлей, которым отвечает гудок паровоза с разъезда… Есть пока не хочется. Пьём крепкий чай, в который бросаем по нескольку клюквин. Кормлю Вегу, которая вчера «не употребляла», поэтому отсутствием аппетита не страдает.

Густые сумерки сжимают пространство вокруг костра до освещённого круга диаметром метров в двадцать, далее синеющая темень. Уже в полной темноте слышим хлопающие звуки глухариных посадок. Довольные, что на подслух идти не надо, считаем посадки. Олег засекает двенадцать, я – пятнадцать. Ну, что же, птиц хватает! А вот что делать с собакой, мы так и не знаем… Самое простое, это привязать её в лагере, а самим перед рассветом двинуться на ток, разделиться, и с двух сторон пытать свою охотничью Удачу. Так и сделаем.

Ночью слегка подмораживает. Огромное звёздное небо привычно распахивается над головой. Почти не спим. Сидим молча, наблюдая за костром и перебрасываясь скупыми фразами. Всё-таки сказывается разница в возрасте: целых тринадцать лет. Разные поколения с разными интересами и желаниями. Да и семейные неурядицы помнятся ещё очень хорошо. Разговор оживляется, когда вспоминаем отца. Как складывались у него охоты на этом току? Отец никогда о нём не рассказывал. Знали ли про ток наши далёкие предки? Когда мы обходили ток, не видели ни одного старого кострища… Решаем, что, конечно же, ток был знаком нашим прародителям, но вот ночевать им не было необходимости: деревня рядом – преспокойненько можно выйти часика в два ночи и знакомой тропкой притопать на токовище, как раз подгадав к песне.

Чуть развиднелось, и проявились вершины сосен на фоне засиневшего неба, а мы уже на ногах. Старательно тушим костёр, попутно удовлетворённо отмечая, что лёгкий ветерок не сносит дымок в сторону токовища. Берём только патронташи и ружья. Прыгаем, проверяя, не загремит ли что-нибудь в личных вещах. Вега суетится вокруг, желая быстрее идти. Эх, собачка, и не знаешь, какая участь тебе готовится другом-охотником… Скрепя сердце, привязываю Вегу к дереву, укладываю на куртку между рюкзаками, говорю ей утешительные слова. Поводок тонковат, как бы не оборвала, но решаю, что и так сойдёт: всё-таки собачка послушная, будет спокойно ждать…

Посматривая на Вегу, потихоньку отходим. Собака смотрит вслед умоляющими глазами, потом обречённо вздыхает и опускает голову на куртку. Нас поглощают темнота и тишина леса. Стараясь не попадать в едва различаемые остатки снега, осторожно приближаемся к току. Расходимся: Олег – налево, я – направо. Пройдя метров двести и решив, что хватит, сажусь на поваленную сосну и замираю. Тишина полная. В этой тишине и темени по-особенному проявляются запахи леса. Фон составляет сильный запах сосновой хвои. К нему присоединяется менее ощутимый запах мохового болота. А что самое удивительное, так это ощущение свежести талого снега, доносимого лёгкими поверхностными мазками, как будто кистью художника, делающего лессировку…

Медленно светает. Где-то над головой, в ветвях сосны, завозилась синица, чуть пискнула и снова притихла…

В этой тишине раздаётся тихий звук, как будто кто-то палочкой легко ударяет по латунной гильзе… «Чок!»… и тут же настороженно замирает. И я тоже настороженно замираю, стараясь унять забившееся сердце, сразу догадавшись, что это именно то, что мне надо, то, за чем мы пришли сюда через километры весеннего леса – начало древней песни огромной птицы, русской охотничьей мечты…

Через пару-тройку минут звук повторяется, затем ещё и ещё. Это глухариное «чоканье» становится громче, учащается и, в конце концов, превращается в «скрежетанье», после которого наступает довольно продолжительная тишина…

До токующего глухаря не больше пары сотен шагов. Пора идти к птице. Тщательно просматривая возможные пути сближения, учитывая препятствия в виде веток, замёрзших лужиц и хрустких остатков зернистого снега, прыгаю под песню, под это самое последнее «скрежетание», когда токующий глухарь перестаёт слышать окружающий мир, целиком отдавшись своему древнему инстинкту продолжения рода. Через полчаса подхожу настолько, что углядываю глухаря в ветвях той самой корявой берёзы. Птица ходит по толстой ветке, в момент ярого токования раскрывая хвост и опуская крылья. Вокруг берёзы пустое пространство, которое мне ни за что не преодолеть, не спугнув глухаря. Как же быть? Да ещё где-то неподалёку подаёт осторожный голос копалуха… может быть, и не одна… Чуть отойдёшь от сосенок, тут же и взлетят рыжие красавицы, спугнут парня-то…

Лес взрывается выстрелом брата, однако мне везёт, что звук выстрела совпадает с последним коленом песни моего глухарика: он не слышит и продолжает петь. Глухарки замирают. «Вот, - тоскую я, – Олег уже с полем, а мне и подойти-то никак…». Вдруг мой глухарёк, планируя, слетает вниз, под берёзу. И продолжает петь, расхаживая вокруг дерева. Рассветает настолько, что я ясно вижу, как он, разъярившись на воображаемого противника, разгребает мусор мощными лапами… А я стою за стволом сосны, и настроение у меня совсем упадочное… потому как поделать ничего не могу… До птицы не меньше восьмидесяти метров – тут даже картечью сомнительно, а у меня её – картечи-то – и нет совсем. Самая крупная дробь – нулёвка в левом стволе, а в правом – двойка.

Слышу, как кто-то осторожно подходит сзади. «Олег, ты? - спрашиваю, не оборачиваясь. – Давай, подходи». Не отвечает. Поворачиваю голову – так это же собачка Вега, перегрызшая поводок и нашедшая меня по следу! И что теперь делать? Орать на верного друга совершенно непозволительно. Приказываю жестом Веге сидеть и продолжаю наблюдать за мошником. А тот в азарте начинает высоко подпрыгивать, громко хлопая крыльями! Вега не выдерживает такого театрального представления и, сорвавшись, не смотря на моё грозное шипение, несётся к глухарю… Всё! Конец охоте! Глухарь, подпустив собаку довольно близко, с треском взлетает и… мчится прямо на меня, набирая высоту и скорость! Вот он уже в сорока метрах, вот в двадцати… хорошо видны пёстрые перья на брюхе и огромный, раскрытый веером хвост. Стреляю из правого «на штык», когда птица почти над головой. Глухарь, тут же сложив крылья, валится прямо на меня. Пытаюсь отпрыгнуть в сторону. Птица, ощутимо ударив по бедру, грузно шлёпается грудью о землю.

В это время Олег, вылезающий из кустов, видит всю эту изумительную картину: и летящую птицу, и бегущую за ней Вегу, и выстрел, и падение громадного красавца-глухаря… и меня, орущего от радости! Надо же: с помощью легавой собаки на глухарином току мне удаётся сделать «королевский» выстрел по древней птице!

Олег, пытаясь сохранить «взрослое» достоинство, рассказывает о своём приключении. На подходе к токующему глухарю он спугивает глухарку, которая – в свою очередь – сгоняет глухаря. Далеко, но всё-таки стреляет в мошника, метров за семьдесят, и, конечно же, впустую. Рассказ звучит так, будто это глухарь виноват в неосторожном подходе брата…

После выстрелов и моих восторженных криков ток замирает. Совсем светло – скрадывать глухарей нет смысла. Возвращаемся в лагерь.

Пьём чай и двигаем к дому. Как обычно, обратная дорога кажется короче. Выходя в деревенское поле, Вега выгоняет из кустов рыжего вальдшнепа, которого Олег сбивает красивым выстрелом. Хоть какое-то утешение для брата… Но, конечно, что-то есть неправильное в этом трофее, не на тяге всё-таки, не классика… И ещё: а вдруг это вальдшнепиха? Однако сомнения скоро вылетают из моей головы, и остаётся только Радость от весеннего леса, от трудных и увлекательных поисков тока, на который хаживал отец, от громадной Удачи, пришедшей ко мне не без помощи Мастера Веги, от разговоров у ночного костра, послуживших хрупким мостиком к нашему сближению, от молодой горячей крови, заставляющей стремиться к охотничьим приключениям…

Дома нас встречают родные, удивляясь, как это мы с первого же раза ухитряемся найти ток, да ещё и добыть глухаря. Старого мошника я аккуратно потрошу, мысля о перспективе чучела, вкладываю в нутро еловые ветки, даже в горло просовываю веточку, чтобы не испортился трофей при перевозке. Подвешиваю его за лапы в холодной кладовке. При этом особо не переживаю: всё-таки всю зиму кормился глухарище сосновыми иголками и берёзовыми почками, и основательно просмолился. Судя по длине и очертаниям концов рулевых перьев, по величине изумрудного зеркала на груди, по цвету и величине крючковатого клюва, изнанке крыльев и весу птицы, делаю вывод, что глухарю никак не меньше шести лет. Грубый пружинный безмен дяди Сергея показывает пять с половиной килограммов. Забегая вперёд, могу доложить, что этот глухарь оказывается наибольшим во всей моей долголетней охотничьей практике.

А при потрошении птицы открывается такой секрет, которым я спешу поделиться со всеми. Несколько дробинок, найденных в птице, сообщают, что стрелял я вовсе не двойкой из правого ствола, а… вальдшнепиной шестёркой! Неужели я перепутал ночью номера патронов, заряжая ружьё перед охотой на току?! Да… Удивительно, что такую громадную птицу срезала мелкая шестёрка, и сразу наповал!

Разлад

Утром 25 апреля, тяжело нагруженные деревенскими подарками от родственников, возвращаемся на станцию Викторово: нам назавтра уезжать. Поезд отходит в обед, и у нас есть ещё время сегодня побродить вокруг станции, постоять вечером на тяге, да и завтра рано утром поохотиться.

День ясный, солнечно и тепло. Лёгкие облачка бегут по голубому простору неба. Откуда-то из небесной высоты раздаётся едва слышимый гогот гусиной стаи. Над нашими головами вьётся первая весенняя бабочка-крапивница. Густым басом гудит шмель, направляясь к ивняку за пыльцой цветков-серёжек и сладким соком набухших почек. Вега бежит впереди, наслаждаясь после долгой северной зимы разнообразием весенних запахов… Хорошо!

Минуем поле и, подойдя к перелеску, где мы с Вегой взяли черныша, слышим звуки токового полёта бекаса. А вот и он сам: совершает большой круг над будущим местом гнездования. Снимаем поклажу и останавливаемся передохнуть. Олег, внимательно наблюдая за полётом бекаса, вдруг спрашивает: «Собьёшь его с одного выстрела?» Удивляюсь: «Зачем, брат?» Олег, не отвечая на мой вопрос, снимает ружьё. Неужели будет стрелять? Ради удачного выстрела губить весеннего бекаса, собирающегося гнездиться?! Это же нарушение всех охотничьих заповедей, которым нас учил отец… Брат делает несколько шагов в сторону птицы, ждёт её подлёта и, прицелившись, стреляет в момент высшей точки бекасиной траектории, когда птичка как бы замирает перед быстрым спуском, чтобы подребезжать рулевыми перьями. Этот дребезг и называется бекасиной «песней». Выстрел непростой, дальний, по крошечной цели-птичке, но опять же – зачем?! После выстрела бекас маленьким комочком валится на талую землю… Брат победно оборачивается, а я, отводя взгляд, огорчённо подхожу к птичке… Поднимаю мокрого бекасика, угодившего в лужу, и размышляю о совершенно напрасной стрельбе, прервавшей маленькую весеннюю сказку… Приходит осознание, что Олег нарушил своим выстрелом не только охотничьи законы-заповеди, но ещё и что-то весеннее, радостное… я же получаю плевок в душу, оборвавший тонкую ниточку зарождающегося сближения… Дальнейшую дорогу почти не разговариваем.

Вечером, отстояв на тяге, берём по вальдшнепу, которых в сумерках находит Мастер Вега. За столом, гостеприимно накрытым сестрой Антониной, разговариваем друг с другом только по необходимости. Наутро охотимся порознь. Олег приходит пустой, а мне удаётся сбить красивого селезня-крякаша, выгнанного Вегой из кустов на краю большой лужи с квакающей ордой лягушек.

Три счастливых дня в сентябре

Листаю дневник. Исписанные листы большой тетради в клетку снова переносят меня в те далёкие времена… Так много впечатлений… О чём же ещё написать? Пожалуй, вот это: о трёх счастливых днях в сентябре 1974 года. Эти дни находятся на особом положении, можно сказать – в красном углу моей памяти, и не только как дни удачной охоты с Мастером Вегой, но и как время полного человеческого одиночества, когда возникающие от созерцания Природы мысли удивительным образом преломляются в моём сознании, с одной стороны обнажая истину в запутанных ранее практических вопросах, а с другой – сближая с чем-то нереальным, иллюзорным, находящимся за гранью понимания…

Мастер Вега. Короткий отдых, а потом снова вперёд, к приключениям!

12 сентября, в пятницу, спеша на службу, вижу над Маячной сопкой большую стаю гусей, стороной облетающих город. И тут же накрывает меня такое желание охоты, что сил нет! Мгновенно взлетают из-под Веги куропатки, загораются костры бесчисленных ночёвок, распахиваются озёра, звенят ручьи, плещется кумжа на перекате… На эти охотничье-рыбацкие воспоминания накладывается тоска по родным: по Татьяне и ребятишкам, которые пока в Питере, и приедут только через месяц… В общем, являюсь я на службу никакой…

Около 10 часов встречаю в курилке старшего помощника командира, капитана первого ранга Олега К. Правильный офицер, хороший мужик, душевный, увлекающийся рыбалкой. Заметив моё упадочно-мечтательное состояние, шутливо спрашивает: «Что, капитан-лейтенант, небось, в сопки хочется? Куропаток погонять? А гусей сегодня утром видел?» Вежливо отвечаю, раскрывая свою мечту посетить землянку на озере Третий Южный Кылп, но ведь туда без ночёвки не добраться, а если выходить из города вечером в субботу, то есть после службы, то до темноты ну никак не успеть дотопать… И тут на меня сваливается Удача: старпом, слегка подумав, говорит: «Так… завтра у нас ничего особенного на службе не предвидится… Можешь быть свободен сегодня после обеда. Доложи своему начальнику! А с тебя пара куропаток». Вот это повезло! Расплываясь в радостной улыбке, с чувством отвечаю: «Есть быть свободным сегодня после обеда и завтра целый день!», и спешу к начальнику доложить о неожиданном отпуске. Начальник Слава слегка печалится: «А я на тебя виды имел на завтра…», но деваться ему некуда – приходится подчиниться.

Сразу после обеда, конечно же, уйти не получается, однако в 16.00 мы с Вегой, снаряжённые на две ночёвки и вооружённые до зубов, уже трясёмся в кузове попутного грузовика в сторону Североморска-3. Машина пустая – на ухабах цепляюсь за борт, а вот беднягу Вегу валяет по всему пространству кузова, пока я не приспосабливаюсь удерживать её за ошейник. Но это ничего, главное – едем!

Мимо проплывают картинки кольской лесотундры: сопки в желтовато-буром одеянии последней листвы, голые разноцветные скалы, мелькающие зеркала бесчисленных озёр, пенистые речные перекаты… Может быть, кому-то этот пейзаж покажется скупо-однообразным, но только не нам с Вегой: наши глаза неустанно сканируют забортное пространство, узнавая знакомые приметы и отмечая новые, которые тут же хочется рассмотреть ближе… И обнюхать, конечно!

Высаживаемся в привычно знакомом месте, за сопкой Пупок. Переправа в этот раз проста: вода на перекате мелкая. За две ходки переношу сначала рюкзак с ружьём, потом Вегу.

Время около 17. Обходим Щучье озеро, направляясь на восток, к Гольцовым озёрам за Верблюдом. Небо ясное, градусов 5-7 тепла. Самая охотничья погода, когда ноги сами идут, не уставая. Всего через полтора часа спорой ходьбы мы уже подходим к озеру Верхнему Гольцовому и идём по его северному берегу, поросшему приличным по северным меркам березняком. И тут, в небольшом болотистом распадке с маленьким ручьём, Вега, наконец-то причуяв куропачий запах, начинает энергично искать и на потяжке поднимает молодую птицу, которую я удачно сбиваю выстрелом навскидку.

Дальше идём вдоль ручья, медленно поднимаясь вверх между плосковатыми сопками. Распадок выводит нас к двум малюсеньким озерцам. Минуем их, стараясь идти по левому, более сухому берегу. Метров через триста собака забегает в густые заросли, и тут же от неё во все стороны начинают вылетать куропатки. Птиц около десятка. Вот одна на небольшой высоте облетает меня справа над озерцом. Коротко поведя, стреляю. Куропатка тряпочкой валится в береговые кусты. «Хороший выстрел», – отмечаю я мысленно. Ещё через десять минут Вега тянет к кустам на самом берегу озерца и чётко застывает на стойке. Светлая собака на фоне тёмных кустов и буро-зелёных листьев черники… очень эффектно! Успеваю достать фотоаппарат и сделать снимок. Потом посылаю Вегу вперёд. С характерным криком взлетает молодой куропач и тут же падает в черничные кустики.

Потихоньку темнеет, однако ясное небо даёт нам возможность пройти ещё пару километров. Хочется перед ночёвкой преодолеть водораздел и выйти к системе трёх озёр – трёх Южных Кылпов. Наконец, в густых сумерках видим светлеющее на севере пространство большой воды: это и есть озеро Первый Южный Кылп, самое нижнее из трёх Кылпов. До землянки на Третьем Кылпе нам не дойти: надо располагаться здесь. Да и место очень удачное: сухой берег у впадения ручья на берегу большого залива озера. Вокруг много сухих дров: обугленных берёзовых стволиков, оставшихся от прошлогоднего пожара.

Устало идём к берегу, и тут, с самого берега, почти в полной темноте, Вега поднимает большой выводок куропаток. Птицы едва видимыми пятнами мелькают на западной части небосклона. Посылаю туда выстрел и слышу плеск упавшей в воду куропатки. Сбросив тяжёлый рюкзак, продираюсь сквозь ивняк. Птица лежит у кромки берега, в мелкой воде. Возвращаясь за рюкзаком, слышу, как Вега азартно гоняет кого-то неподалёку. Спешу на помощь, к нашему общему удовольствию, это оказывается лёгкий подранок, которого, в конце концов, Вега благополучно добирает.