Текст книги "Человек, открывший взрыв Вселенной. Жизнь и труд Эдвина Хаббла"

Автор книги: Игорь Новиков

Соавторы: Александр Шаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Большие события в войне происходили летом и осенью 1942 г.: англо-американские союзники высадились в Северной Африке. Правда, это не был второй фронт, которого так ждали в Европе. В октябре Англия начала наступление под Эль-Аламейном. В Тихом океане у Соломоновых островов развернулось сражение между военно-морскими силами США и Японии. Но главные события происходили на советско-германском фронте. Тесня наши: части, гитлеровцы достигли Кавказского хребта. Одновременно шло наступление к Волге. Тяжелая угроза нависла над нашей страной. Началась ожесточенная многомесячная Сталинградская битва. Мы не знаем, что думал Хаббл об этом сражении. Приведем лишь слова Президента Соединенных Штатов. В мае 1944 г., оценивая роль сражения на Волжском берегу, Ф. Д. Рузвельт в грамоте Сталинграду писал: «От имени народов Соединенных Штатов я вручаю эту грамоту городу Сталинграду, чтобы отметить наше восхищение его доблестными защитниками... Их славная победа остановила волну нашествия и стала поворотным пунктом войны союзных наций против сил агрессии».

Немало еще было кровопролитных сражений. Гибли советские, американские и английские солдаты, но коренной поворот в ходе войны уже наступил.

В 1946 г. в клубе Сансет (Заход Солнца) Хаббл вспоминал свою работу на Абердинском полигоне. «Центром Абердинского полигона была баллистическая исследовательская лаборатория, имевшая небольшой штат в мирное время и внезапно призванная выполнить огромный объем работы. Здесь были весьма компетентный офицер регулярной армии полковник Симон, выполняющий роль директора, и один выдающийся сотрудник Роберт Кент... Он столкнулся с армией скорее, как исследователь, а не администратор и, несмотря на препятствия, стал признанным лидером в стране...

Когда была осознана необходимость расширения работ, источника, откуда можно было черпать силы, не было. Единственно, что оставалось сделать,– это призвать научных работников других специальностей в надежде, что они смогут изучить новый предмет несколько быстрее, чем непрофессионалы. Симон и Кент потребовали пригласить научных работников с востока США, главным образом членов Национальной академии, и составили список возможных «жертв» по дням, когда они потребуются. Они рассказали мне, что мое имя было помещено в начале списка, поскольку баллистика имеет своеобразное родство с астрономией, а кроме того, как старший офицер в прошлой войне я мог бы понять смысл некоторых проблем с позиций „как перед пушками, так и за ними"».

Хаббл редко разлучался с женой и с берегов Атлантики в далекую Калифорнию, домой, идут письма одно за другим. Хаббл описывает, как он доехал до места новой службы, как устроился, как включился в работу. Через некоторое время миссис Хаббл перебралась к нему.

Началась война, а страна в области баллистики подготовлена не была. «Мы начинаем каждую войну, – говорил Хаббл,– с метательными снарядами, которые использовали в конце предыдущей. А в промежутке между ними, когда надо бы сосредоточиться на исследованиях и развитии [дела], мы как раз и не можем об этом позаботиться. Я спрашивал генералов, почему это так, но они только ворчали: «ассигнования»... Во всяком случае, в армии по-видимому чувствовали, что они не могут обосновать исследования в мирное время и, конечно, на них не хватало времени в ходе войны».

Постепенно Хаббл все более осваивается с новым для него делом. «Мне все более нравится здесь,– пишет он жене в начале сентября. – Это не обитель гения, но здесь знают ответы на многие вопросы и знают, как получить ответы на другие».

Работа предстояла большая. Отдел Хаббла должен был отвечать– за создание таблиц стрельбы и бомбометания. Нужно было рассчитать таблицы для каждого вида орудия, каждого типа снарядов и бомб. Требовалось срочно обобщить основные данные о новых метательных снарядах, заниматься прицелами, приборами для контроля стрельбы.

С такой работой маленький отдел справиться бы не смог. Его пришлось расширить до размеров целого института. Многие годы Хабблу не приходилось руководить большими коллективами. На обсерватории рядом с ним работала полдюжина великолепных специалистов, управлять которыми не было нужды. Теперь ему пришлось вспомнить молодость, когда под командованием майора Хаббла состоял батальон.

Офицеры, добровольцы, вольнонаемные, девушки из вспомогательного армейского корпуса – 280 человек работали в отделе внешней баллистики. Сформировались теоретическое и лабораторные подразделения и подразделения, ведущие работу на самом полигоне.

Особенно выручали отдел девушки. Все они попали в корпус после окончания физико-математических колледжей, когда гражданских служащих, да еще с такой подготовкой, найти было очень трудно. Несколько десятков нужных армии и авиации таблиц выпускали они ежемесячно.

Неожиданно работа вычислителей оказалась связанной и с нашей страной. Второго июня 1944 г. на аэродромы Полтавского авиационного узла впервые приземлились бомбардировщики «Летающая крепость», с непривычными опознавательными знаками. Так начались челночные операции американской авиации. Самолеты поднимались с территорий, освобожденных американцами, бомбили крупные цели в Румынии и Венгрии – тогдашних союзниках Германии, а затем садились в нашей стране. Здесь, загрузившись советскими бомбами, они летели обратно и сбрасывали их на противника. Свыше тысячи «Летающих крепостей» приняли наши аэродромы, тысячи тонн советских бомб обрушились на врага. Рассчитывали же таблицы бомбометания девушки из отдела Хаббла. «Настоящим подвигом было создание таблиц бомбометания для русских бомб, о которых не было никаких данных, кроме качественного описания. Эти таблицы использовались на наших бомбардировщиках, когда они ложились на обратный курс после приземления на русской территории», – рассказывал Хаббл.

Немало было работы у теоретиков, впервые занявшихся общей теорией полета снаряда под действием всех возможных сил – силы тяжести, сопротивления воздуха.

Лабораторные подразделения экспериментально изучали поведение малых моделей бомб и снарядов на стендовой установке и в сверхзвуковой аэродинамической трубе. Характеристики уже в полете проверялись на моделях в натуральную величину с фотографированием их в двух проекциях.

Напряженно работали сотрудники Хаббла и на полигоне. Требовалось фотографировать снаряд в воздухе, определять его координаты и фиксировать время. Особенно важно было изучить полет ракет, запускаемых с самолетов. Как ведет себя ракета, оторвавшаяся от самолета, и как летит после этого сам самолет – весь этот процесс снимался высокоскоростными камерами с отметками времени. Вот тут понадобились чисто астрономические приемы и одну из исследовательских групп возглавил сотрудник обсерватории Мак-Кормик астрометрист Дирк Рейл. Сейчас его именем назван кратер на Марсе. Под его руководством были развиты эффективные приемы измерения фотографий, служившие до тех пор, пока на смену не пришли радиолокация и другие современные методы.

Дни Хаббла были заполнены до предела. Он организовывал работу всех подразделений, конструировал баллистические приборы, буквально валился с ног от усталости, вышагивая многие мили по территории полигона. Для других дел времени и сил не оставалось. В 1942 и 1943 гг. в популярных журналах еще появляются статьи Хаббла о проблемах красного смещения, рассчитанные на широкую публику и близкие по содержанию. Нового в них ничего не было. В 1944 г. по научным вопросам Хаббл не написал ни строчки.

На обсерватории за многие тысячи километров от театров военных действий, война почувствовалась еще в 1940 г. Сотрудники, особенно специалисты по оптике, начали работать по оборонным проектам. После Пёрл-Хар-бора все большее их число отходит от чистой науки. Люди уезжали на военную работу, два молодых человека из операторской группы вступили добровольцами в армию. Последний раз летом и осенью 1941 г. обсерватория принимала гостя из Европы – шведа Эрика Холмберга, да по линии Госдепартамента обсерваторию посетили два турецких офицера. Связи с европейскими астрономами постепенно слабели и, наконец, почти совсем прервались. Лишь несколько публикаций окольными путями достигли обсерватории из-за рубежа.

Война требовала все больших усилий. Кроме Хаббла обсерваторию покинули Ральф Уилсон – специалист по звездным движениям, спектроскописты – Уильям Кристи, Теодор Денхем, Олин Уилсон, Густав Стремберг и другие. Почти все оставшиеся тоже переключились на военную работу! Особенно трудной была предпоследняя военная зима. Сильнейший снегопад за всю историю обсерватории обрушился на нее в феврале 1944 г. За трое суток выпало 60 дюймов снега. Обсерватория на два с половиной месяца была блокирована и не хватало сил, чтоб расчистить горную дорогу. Долго не удавалось починить и силовую линию электропередачи.

Сорок лет с тех пор, как на вершине Маунт Вилсон появился первый телескоп, не отметили никак. Шестидесятидюймовый рефлектор стоял – наблюдать было некому. Работали лишь солнечные инструменты, да на большом рефлекторе продолжали трудиться Хьюмасон и Бааде. Хьюмасон получил лучевые скорости галактик и к концу войны их накопилось уже более четырех сотен. В первый же сезон после победы он довел их до круглого числа – полтысячи.

Вальтер Бааде родился в Германии, там же получил астрономическое образование, а в 1931 г. переехал в США и стал работать в отделе Хаббла. Лишь перед самой войной' он подумал об оформлении американского гражданства, подготовил необходимые документы, но однажды, при переезде из одного места в другое, потерял их и не побеспокоился о новых. Война застала его подданным вражеской страны. Грозило интернирование, но все же ему удалось получить разрешение оставаться на обсерватории. К оборонным работам Бааде привлекать не могли и он все время отдавал наблюдениям на 100-дюймовом рефлекторе. Непривычно в те годы выглядела по ночам долина Лос-Анджелеса. Опасались нападения японцев и повсюду в огромном городе и окрестных городках и поселках строго соблюдалась светомаскировка. Именно в эти темные ночи Бааде осуществил одно из своих главных исследований. Бааде обратился к туманности Андромеды. «К тому времени,– вспоминал он,– Хаббл покинул поле, которое он, .конечно, возделывал бы и дальше, если бы не увлекся красным смещением и расширением Вселенной, его поглотили космологические проблемы». На одной из превосходных пластинок Бааде подметил, что в аморфной центральной части туманности, примыкавшей к спиральному звездному рукаву, впервые появились признаки разложения на звезды. С осени 1942 г. Бааде стал серьезно готовиться к попытке окончательно разложить на звезды центральную часть туманности Андромеды. Со .всевозможными предосторожностями в работе в августе и сентябре следующего 1943 г. Бааде разложил на отдельные звезды центр туманности Андромеды, а затем и ее спутники – галактики NGC 205 и М 32. А когда Мейол рассказал ему, что галактика NGG 185 к северу от туманности имеет близкую лучевую скорость и, вероятно, связана с нею, Бааде разрешил на звезды и этот объект. Разрешенной оказалась и соседка NGC 185 – галактика NGC 147. Все исследованные объекты содержали множество красных звезд, причем значительно более ярких, чем красные звезды в рассеянных скоплениях нашей Галактики. Бааде понял, что в других галактиках он нашел такое же звездное население, как и в шаровых скоплениях. Так родилась концепция двух типов населения – молодого, уже известного Хабблу, населения I и старого населения II.

Открытие было опубликовано в 1944 г. и как только сентябрьский номер «Астрофизикл джорнэл» через полгода с одним из северных конвоев союзников благополучно дошел до нашей страны, глава московской звездной астрономии Павел Петрович Паренаго сразу же понял значение сделанного и в первом после победы выпуске «Астрономического журнала» опубликовал полный перевод сообщения Бааде о главном достижении американской астрономии в годы войны.

Свое выдающееся открытие Бааде сделал в ночи с особенно спокойной атмосферой, когда звезды в окуляре телескопа казались буквально точками. Но и в худшие ночи Бааде не терял времени даром. Он начал систематическое фотографирование туманности Андромеды в надежде обнаружить эмиссионные газовые туманности – области HII, яркие в красной водородной линии. В свое время Хабблу эту задачу решить не удалось. «Здесь Хаббл явился жертвой того обстоятельства, что он мог тогда вести наблюдения лишь в синих лучах: в то время пластинок, сколько-нибудь чувствительных к красным лучам, еще не было», – заметил Бааде. На «красных» негативах Бааде туманность Андромеды оказалась буквально усыпанной газовыми облаками.

И еще в одной проблеме, интересовавшей Хаббла, Бааде удалось тогда добиться значительного успеха. Просматривая негативы туманности Андромеды, он открыл много новых, как правило, более слабых шаровых скоплений, не отмеченных ранее Хабблом.

В свое время Хаббл был близок к успеху в разложении на звезды северного спутника туманности Андромеды—туманности NGC 205. В книге «Мир туманностей» он писал, что там «...очень слабые звезды гораздо многочисленнее, чем следовало бы ожидать для звезд одного фона. Некоторые из них возможно связаны с туманностью». В военные годы в этом и в южном спутнике туманности Андромеды М 32 Бааде нашел множество слабых переменных звезд. Больше четверти века прошло после его смерти, но об этих переменных никто ничего до сих пор не знает. Бааде не любил доводить свою работу до статей и даже о таких крупных его достижениях, как открытие облаков ионизованного газа и шаровых скоплений в туманности Андромеды, мы узнали из публикаций, написанных другими авторами, которые использовали его материалы.

Наступил 1945 год. Многое изменилось в мире к этому времени. Почти вся территория Советского Союза и большинство европейских стран освободились от вражеского гнета и война шагнула на землю гитлеровской Германии. Советский Союз и его союзники теперь обладали такой мощью, что полный разгром врага был уже не за горами. Под воздействием успехов Красной армии на западном фронте сложилась благоприятная обстановка и для наступления союзных войск. К концу марта войска США, Англии, Канады и Франции вышли на Рейн на всем его протяжении, а 25 апреля на Эльбе около Торгау встретились советские и американские солдаты.

Заключительная битва развернулась вокруг Берлина и в нем самом. «Большевизм истечет кровью под стенами германской империи... Берлин останется немецким»,– твердил Адольф Гитлер. Но остановить ход истории было уже нельзя. Рано утром 1 мая над рейхстагом поднялось красное знамя победы, а через сутки гарнизон Берлина капитулировал. Ночью 8 мая 1945 г. в зале военного инженерного училища в Карлсхорсте Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, американский генерал К. Спаатс, маршал авиации Великобритании А. Теддер и французский генерал Ж.-М. Г. де Латтр де Тассиньи приняли безоговорочную капитуляцию всех вооруженных сил Германии на суше, на море и в воздухе.

Мы не знаем, как встретил Хаббл День Победы. Ничего не рассказывал он об этом Алану Сендиджу, своему самому молодому и последнему сотруднику. Не оставили воспоминаний и старшие коллеги Хаббла. Сохранилась лишь фотография, снятая 8 мая 1945 г., на которой Хаббл стоит около сверхзвуковой установки Абердинского полигона.

Хаббл честно выполнил свой долг перед страной. Он мог быть удовлетворен и оценкой своих трудов – награждением в 1946 г. «Медалью за заслуги», учрежденной для гражданских лиц из США и стран-союзников за выдающийся вклад в военные усилия.

В наградном документе говорилось: «Доктору Эдвину Хабблу за его в высшей степени достойную награды службу в качестве главы отдела внешней баллистики баллистической исследовательской лаборатории, Абердин, Провинг Граунд, Мериленд. Своим руководством, неустанным трудом, умелым приложением познаний из других областей науки доктор Хаббл направлял многочисленные исследования по внешней баллистике, позволившие увеличить эффективную огневую, мощь бомб и снарядов.

Эта работа была осуществлена благодаря созданию им лично ряда устройств для использования во внешней баллистике, причем наиболее выдающимся достижением было создание быстродействующей кинокамеры, давшей возможность изучать в .полете характеристики бомб и снарядов при умеренных скоростях. Результаты этих исследований внесли крупный вклад в совершенствование конструкции, технических параметров и боевой эффективности бомб и ракет».

Это была высокая награда. Такую же медаль с золотым орланом – символом США – на фоне темно-синего кольца с белыми звездами получили в тот же год Энрико Ферми, Роберт Оппенгеймер, Гарольд Юри и другие физики, стремившиеся опередить Германию в создании атомного оружия.

Завершилась война и для солдат, и для тех, кто во имя победы работал на заводах и фабриках, в военных лабораториях, часто вдали от родных мест. Один за другим астрономы начали собираться на Маунт Вилсон. К декабрю 1945 г. возвратился на обсерваторию и Хаббл.

За годы работы на полигоне Хаббл узнал многое. Он увидел, сколь велика разрушительная сила современного, даже обычного, оружия, несравненно более страшного, чем в Первую мировую войну. Он и сам работал над тем, чтобы сделать оружие еще эффективнее. Война кончилась и настала пора задуматься о том, к чему может привести наращивание военной мощи. Этот драматический вопрос встал перед многими честными американскими учеными – и перед атомщиками, устрашившимися плодов своего труда, и перед Хабблом.

Хаббл вернулся домой с твердым убеждением, что в жизни человечества войне не должно быть места. Выступая в 1946 г. в Лос-Анджелесе с речью «Война, которая не должна случиться», он говорил: «Недавно ученые в своих исследованиях проникли в неведомые области и здесь получили совершенно новые знания. Ныне, посредством технологии, эти знания используются так, чтоб превратить войну в самоубийство.

Последняя война закончилась реактивным движением, дальнобойными ракетами, управляемыми снарядами и атомными бомбами – разрушительным сочетанием. Обо всем этом вы слышали, а, кроме того вы несомненно слышали кое-что и о возможном использовании бактерий и радиоактивности.

Война с применением новых видов оружия превратит цивилизацию в руины. Если вы признаете эти положения и хотите выжить, вы вынуждены согласиться и с тем, что возможность войн должна быть полностью исключена... Сейчас наш мир стал таким маленьким, столь достижимыми стали все его уголки, что никакому народу нельзя сохранить свою безопасность в одиночку. Даже, если это против наших желаний, чтобы выжить, мы вынуждены сотрудничать друг с другом. Война или самоуничтожение – эти понятия мы должны считать синонимами...»

Трудно избавиться от впечатления, что эти слова говорились не в наши дни, когда еще более реальная угроза всему живому нависла над нашей планетой, а почти полстолетия назад, в самом начале атомной эры.

Но единственный путь спасения человечества виделся Хабблу в создании мирового правительства с мощными карательными силами. Обычно глубоко проницательный, он явно не представлял себе, насколько после войны изменится политическая карта мира и те планы сохранения безопасности, о которых на Западе говорил далеко не он один, окажутся для народов неприемлемыми.

Крушение надежд

 На обсерватории Хаббл сразу же включился в работу. Нужно было прежде всего продолжать то, что прервала война – пересмотреть классификацию галактик. Хаббл вновь изучает сотни фотографий галактик, снятых за 30 лет на 60– и 100-дюймовых рефлекторах, ищет их общие черты, выявляет особенности каждого типа. Он задумал подготовить «Атлас галактик», чтобы наглядно представить в нем характерные образцы каждого подразделения своей классификации. Работу закончить ему не удалось. Сохранились лишь пометки на негативах и фрагменты рукописи. В 1961 г. Сендидж, знавший его замыслы, создает такой атлас. Он вошел в науку под названием «Хаббловского атласа галактик».

С особым вниманием присматривается Хаббл к галактикам, разрешимым на звезды. Его цель – найти и изучить звезды высокой светимости переменного и постоянного блеска, чтобы затем использовать их как индивидуальные индикаторы расстояния. В галактиках М 51 и М 101, за пределами Местной группы, обнаруживаются переменные, а в М81 Хаббл открывает новые звезды.

Примерно в 80 спиральных и неправильных галактиках Хаббл измеряет звездные величины ярчайших звезд. В скоплении Девы они имеют в среднем двадцатую величину. Хабблу удается подметить интересное свойство населения галактик. Оказывается, светимости самых ярких звезд растут с увеличением светимости родительских галактик. Это значит, что при использовании таких звезд как индикаторов расстояния, нельзя всегда считать их одинаковыми и вместе с тем, зная разность их блеска и блеска галактик, можно и нужно вносить соответствующие поправки.

Каждый год приносит Хабблу открытия сверхновых. Сначала сверхновые в галактиках NGG 3977 и NGG 4632. Затем в марте 1947 г. он открывает сверхновую в NGC 3177. Для нее Бааде строит кривую блеска, а Хьюмасон изучает спектр. Весной 1948 г. Хаббл находит еще одну сверхновую в галактике NGG 4699.

Открыть четыре сверхновые за два года – прекрасный результат, особенно, когда их поиск специально не велся. Но Хаббл не опубликовал о них ни слова. Сверхновые упоминались только в отчетах обсерватории, а оттуда известия о них перекочевывали в сводные каталоги.

Нельзя думать, что сверхновыми Хаббл совсем не интересовался. Еще в 1922 г. вместе с Лундмарком он исследует замечательную сверхновую Z Центавра в галактике NGG 52531. Правда, тогда глубокие различия между обычной новой и сверхновой еще не были известны и авторы работы именовали ее просто новой. Звезда вспыхнула уже давно, в 1895 г., и Хаббл и Лундмарк собирают данные и строят ее кривую блеска. Z Центавра была самой яркой сверхновой после знаменитой сверхновой 1885 г. в туманности Андромеды, она достигала седьмой звездной величины (а сейчас мы бы добавили – и после сверхновой 1987 г. в Большом Магеллановом Облаке) и светила в сотню раз ярче своей родительской галактики, состоящей из сотен миллионов звезд. Правда, галактика NGG 5253 отнюдь не принадлежит к сколько-нибудь крупным.

На снимках 100-дюймового телескопа Хаббл и Лундмарк обнаружили возле места сверхновой слабую звездочку. Но принимать ее за ослабевшую сверхновую не следовало. Тогда бы получалось, что ее собственное движение слишком велико. Отсюда следовало, что на месте сверхновой никакого объекта уже не видно и диапазон изменения ее блеска превышает 13,5 ^m.

В 1923 г. Хаббл просмотрел снимки известной галактики М87, в которой в 1919 г. пулковский астроном И. А. Балановский открыл сверхновую. Год спустя после вспышки ее можно было видеть на маунтвилсоновских негативах и только еще через год она стала слабее предела. Наблюдения Хаббла вновь показали, что амплитуда сверхновых во всяком случае больше 10 звездных величин. В статье о звезде Балановского Хаббл сделал два любопытных замечания и о самой галактике. М 87., Еще в 1918 г. Кертис писал, что из ядра галактики выходит некий прямой луч, Хаббл же, по-видимому, первый заметил, что он состоит из пяти звездообразных конденсаций. Это знаменитый джет – выброс, природу которого в 1955 г. разгадал И. С. Шкловский. Другой особенностью было множество объектов примерно 20 звездной величины, окружающих М 87. Хаббл открыл шаровые скопления в далекой галактике и сделал это почти на десятилетие раньше, чем в соседней туманности Андромеды. Но сам он тогда ошибочно думал, что это все-таки не скопления, а звезды.

В 1928 г. Хаббл организует систематические поиски сверхновых в скоплении галактик в созвездии Девы, где за 17 лет Вольф уже нашел пять сверхновых. Хаббл, а затем и Бааде стали наблюдать на 10-дюймовой камере, позволявшей на одной пластинке сфотографировать все скопление. К наблюдениям присоединился Гленн Мур и через семь лет вместе с Хабблом они обнаружили первую сверхновую в галактике NGC 4273. Звезда была только на две величины слабее самой галактики. Впервые удалось получить и ее спектр. Сверхновая в NGC 4273 – единственный случай, когда Хаббл опубликовал сообщение о своем открытии.

В 1938 г., сравнивая старые негативы Дункана со снятыми недавно, Хаббл открывает еще две сверхновые в галактиках NGG 4038 и NGG 3184.

По-видимому, он продолжал, интересоваться сверхновыми и дальше и в марте 1941 г. читает публичную лекцию об этих замечательных объектах, но активно работать в этой области он перестает. За поиски сверхновых энергично берется Цвикки, сотрудник Калифорнийского технологического института. Сначала он безуспешно пробует это делать с очень малой (всего лишь 4-дюймовой) камерой, а с 1936 г. продолжает поиски с 18-дюймовым телескопом Шмидта на Маунт Вилсон. Через год он обнаруживает свою первую сверхновую, а уже к 1940 г. их становится семнадцать. И это было только началом многих открытий, сделанных Цвикки и его помощниками в последующие годы.

В 1946 г. на обсерватории произошли большие перемены. Покинул свой директорский пост Адаме, возглавлявший обсерваторию более двадцати лет. Его место занял Аира Боуэн, профессор Калифорнийского технологического института, не астроном-наблюдатель, а скорее физик, прилагавший свои познания в спектроскопии к изучению газовых туманностей.

Смена руководства всегда непростой процесс, особенно в маленьком коллективе. Как-то сложатся отношения людей, какие новые веяния принесет с собой новый руководитель...

Первый мирный год принес важные и радостные новости. Калифорнийский технологический институт и институт Карнеги пришли к согласию о необходимости объединить обсерватории Маунт Вилсон и Маунт Паломар. Возобновилась работа по сооружению 200-дюймового телескопа, прерванная в годы войны. Вскоре должна была войти в строй и 48-дюймовая камера Шмидта. С 1 апреля 1948 г. деятельность объединенной обсерватории во главе с Боуэном началась. Создавалась беспрецедентная в истории астрономии концентрация крупнейших инструментов в одном месте и в руках самых выдающихся исследователей, таких, как Бааде, Хьюмасон, Цвикки, Мияковский, работавших в отделе Хаббла, и других.

Хаббла уже давно волновала проблема, кто и как должен определять развитие науки, особенно науки фундаментальной, «чистой». Еще в конце войны он направил письмо со своими размышлениями Ваневару Бушу, тогдашнему руководителю института Карнеги. Видно, институт недостаточно представлял себе научное лицо обсерватории, а стиль руководства и в самой обсерватории становился все более административным, и это беспокоило Хаббла. Сомнительная компетентность чиновников, стремящихся по своим меркам управлять наукой, раздражала Хаббла. С досадой писал он Бушу: «Администратор представляет обсерваторию перед институтом и обществом, тогда как астрономы вынуждены довольствоваться только личным удовлетворением от своей работы и признанием своих коллег». Вот что думал Хаббл о руководстве астрономической обсерваторией: «Широкое планирование исследований должно быть отдано в руки комитета ведущих астрономов, возглавляемого председателем или лидером, имеющим глубокую и обширную подготовку, знания и проницательность в области астрономии. Если говорить об исследованиях, то научный состав перед лицом Института и перед миром науки должен представлять председатель...

Исследовательскому комитету должна помогать небольшая группа консультантов из сопредельных областей знаний. Такие люди были бы бесценны, указывая новые виды оборудования, техники и метода интерпретации данных, полностью информируя астрономические исследовательские группы о развитии и достижениях физики, теоретической физики и математической теории, имеющих отношение к проблемам астрономии».

Свое письмо Бушу Хаббл заканчивал словами: «Если говорить о чистой науке, мой вывод таков: администрация должна помогать исследованиям, а не направлять их. Направление исследований в рамках тематики обсерватории (именно тех разделов астрономии, которыми следует заниматься с помощью больших телескопов) должно быть оставлено лидерам в данной области науки. С другой стороны, лидеров нужно освободить практически от всех дел, не имеющих прямого отношения к исследованиям и исследовательским программам. Я глубоко убежден, что лидер в науке плюс административный работник – вот правильное решение проблемы, и я уверен, что единодушное мнение ведущих астрономов страны поддержит эту точку зрения».

Меньше чиновничьей опеки, больше доверия компетентным специалистам, лучше всех знающим в каком направлении и как вести поисковые работы – с этим согласятся все ученые и сейчас.

Сыграло ли письмо Хаббла какую-либо роль судить трудно, но сразу же после объединения двух обсерваторий создается комитет для разработки долговременной программы исследований. Это была важная задача. На 200-дюймовом телескопе можно ставить самые разнообразные исследования, но нельзя было разменяться на мелочи, жизнь требовала определить основную задачу, которую с другими инструментами решить невозможно – познание общего устройства мира. От обсерватории в комитет вошли Бааде, Мерилл, Никольсон, от Калифорнийского технологического института – Толмен и Оппенгеймер, покинувший пост директора атомного центра в Лос-Аламосе. Возглавил комитет Хаббл.

Но не только заботы о будущем астрономии захватили Хаббла в эти годы. Требовалось разрабатывать рекомендации по управлению бюджетом и другими финансовыми делами, объединению различных вспомогательных служб на Маунт Вилсон и Маунт Паломар, думать о программах обучения астрономов в Калифорнийском институте. Всеми этими хлопотливыми делами пришлось много заниматься и Хабблу, вошедшему в объединенный комитет по вопросам управления вместе с двумя другими представителями обсерватории – ее нынешним и прежним директорами.

Астрономы США, а вместе с ними и все астрономическое сообщество мира с нетерпением ожидали начала нового этапа в истории своей науки – вступления в строй гигантского 200-дюймового рефлектора. Вероятно, больше всех ждал этого события Хаббл.

К концу 40-х годов Хаббл несомненно был ведущей фигурой в мировой астрономии. Великие открытия, сделанные им на 100-дюймовом рефлекторе, получили всеобщее признание. Уже при жизни он стал подлинным классиком науки. К многочисленным довоенным научным почестям добавляются новые. В Англии его избирают почетным членом Колледжа королевы, он – член-корреспондент Французского института, почетный член Академии наук в Вене. Калифорнийский университет, вспомнив о его юридическом образовании, присуждает почетную степень доктора права.