Текст книги "Человек, открывший взрыв Вселенной. Жизнь и труд Эдвина Хаббла"

Автор книги: Игорь Новиков

Соавторы: Александр Шаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Обычно это были сугубо профессиональные, научные послания Шепли, Слайферу, де Ситтеру и другим, чаще всего несколько писем за долгие годы. Лишь с Мейолом Хаббл поддерживал переписку в течение 20 лет, с тех пор, как они оба стали заниматься подсчетами галактик. «Тем, кто интересовался той же областью исследований, – писал Мейол, – Хаббл неизменно оказывал помощь и поддержку. Его письма часто заканчивались словами: «Желаю удачи, и дайте мне знать, как я могу Вам помочь». Его ответы на вопросы и на просьбы об информации относительно отдельных туманностей были неизменно ясными и полными и часто содержали даже больше, чем ожидалось». Вероятно, вспоминая о трех годах работы вместе с Хабблом, Сендидж говорил: «Он всегда был очень добр к молодым, помогал. Он был как строгий отец, но не настолько строгий, чтобы к нему нельзя было подойти». И все-таки из-за огромной разницы в возрасте, почти в четыре десятилетия, контакты между этими двумя выдающимися астрономами нашего столетия в основном были профессиональными. В отличие, скажем, от Шепли, Хаббл не был окружен учениками и помощниками. «Он всю свою работу делал сам. У него никогда не было ассистентов вплоть до самого конца, когда он перенес болезнь. Он работал очень много и вся его жизнь была посвящена работе» (Сендидж).

Серьезный, благородного и сурового облика, сдержанный и не похожий на более непосредственных американцев, казавшийся даже высокомерным, углубленный в свое дело – таким видели Хаббла в его зрелые годы коллеги по обсерватории.

Но Хаббл умел быть и другим. И его иной облик, иные грани его личности, порой неожиданные, видели друзья, не связанные с ученым профессионально.

Примерно в трех милях к югу от офиса обсерватории на Санта-Барбара стрит есть в пригороде Пасадены Сан-Марино небольшая тихая и зеленая улица Вудсток драйв. Почти в самом ее конце, на повороте, до сих пор стоит дом № 1140 – двухэтажный, каменный, под черепичной крышей, наполовину скрытый разросшимися деревьями и кустарником. Здесь жил Хаббл. Обычный калифорнийский дом, в каких селилась тогда не очень богатая интеллигенция – ученые, профессора. По американским стандартам дом невелик. Сендидж, не раз бывавший там, помнит, что в, нем было 5—7 комнат. На первом этаже гостиная в испанском стиле, кабинет Хаббла, где он много работал. Для бездетных супругов дом был просторным. За несколько лет до своей кончины в 1980 г. миссис Хаббл продала его семье с двумя детьми. Новым хозяевам дом показался тесноватым и некоторое время назад к нему сделали пристройку.

Отсюда, из долины, как и другие астрономы, Хаббл поднимался на вершину Маунт Вилсон для наблюдений, но обычно это были 3—4 ночи в месяц. Остальная жизнь и работа астронома шла здесь либо в офисе обсерватории, либо дома.

Душой дома была его хозяйка – миссис Грейс Хаббл, посвятившая свою жизнь супругу. Они были счастливы в браке. «Я часто бывал там,– говорит Сендидж,– и видел, как они общались. Они относились друг к другу с подлинным большим уважением, она была очень предана ему». Но их жизнь отнюдь не была замкнутой. Сюда, на Вудсток драйв приходили интересные незаурядные люди. Это были и американцы, и англичане, с которыми Хаббл познакомился в Оксфорде и на многие годы сохранил дружеские связи, и те, кто приезжал в соседний Голливуд. Одним из личных друзей Хабблов был Игорь Стравинский. Тесная дружба связала Хабблов и семью известного английского писателя Олдоса Хаксли, внука сподвижника Чарльза Дарвина, естествоиспытателя Генри Хаксли (его имя у нас обычно пишут как Гексли). Они познакомились в октябре 1937 г., когда Хаксли с женой, поселившись в Калифорнии, впервые поднялись на Маунт Вилсон и Хаббл показывал им звездное небо.

Хорошо знал Хаббл и еще одного члена талантливого рода Хаксли – старшего брата Олдоса биолога Джулиана Сорела Хаксли. Для Стравинского, Хаксли, писателей, артистов из Голливуда в доме на Вудсток драйв устраивались обеды. Миссис Хаббл, окончившая Станфордскин университет, разбиралась в литературе, искусстве, музыке, архитектуре. В архиве до сих пор хранится ее переписка и просто с друзьями и с друзьями-знаменитостями, такими, например, как английский киноактер Джордж Эрлис, исполнитель ролей знаменитых исторических деятелей, признанный лучшим актером в 1929—1930 гг., сэр Хью Сеймур Уолпол – английский новеллист, сценарист, коллекционер книг и рукописей. Он многое повидал, как и Эрлис, жил в Англии и Соединенных Штатах, судьба забросила его даже в Россию, где в первую мировую войну он служил медиком в русской армии и видел события 1917 г. в Петрограде.

Друзьями и знакомыми семьи были сэр Чарльз Ричард Фейри, у которого обычно гостил Хаббл, приезжая в Англию, ирландский драматург и писатель Эдвард Джон Мортон Планкетт, восемнадцатый барон Дансени, Уолт Дисней, создатель знаменитого Диснейленда, британский посол в США Филипп Генри Керр, одиннадцатый маркиз Лотиан. Его в свое время Ллойд Джордж сделал своим секретарем и помощником при подготовке Версальского договора. После захвата Гитлером Чехословакии Керр понял, что политика умиротворения агрессора должна быть отвергнута и свою главную задачу как посла видел в организации поставок военных материалов из США в Великобританию. Великий композитор, выдающиеся писатели и актеры, множество других калифорнийских интеллигентов – люди, с которыми Хаббл и его супруга дружили, встречались, переписывались. Среди этого блестящего общества Хаббл затеряться не мог. Разумеется, прежде всего он был ученым, серьезным, строгим исследователем природы, но его интересовали и гуманитарные вопросы: история, классическая литература, философия, история и философия науки. Хаббла хорошо знали в Южной Калифорнии вне его профессионального круга. В 1938 г., после кончины Хейла, он становится членом совета библиотеки и художественной галереи, основанной в Сан-Марино железнодорожным магнатом Американского запада Генри Хантингтоном. Здесь во всемирно известном культурном комплексе хранятся редчайшие книги и рукописи, среди них первопечатная «Библия» Гутенберга, коллекции английской живописи двух прошлых веков, редкие гобелены, фарфор, скульптура. До конца своих дней Хаббл оставался в библиотечном совете и в 1954 г. в память о нем библиотека издала сборник его публичных выступлений «Природа науки и другие лекции».

Хаббл любил книги. В своем доме он собрал множество литературных произведений и книг по астрономии. Но особенной ценностью были старинные издания. После смерти Хаббла по его завещанию обсерватория получила более сотни книг XVI—XVIII веков: сочинение Плиния Старшего, «Краткое изложение Альмагеста Птоломея» Пурбаха и Региомонтана, испанский перевод «Космографии» Апиана, сочинения Сакробоско с предисловием Меланхтона – гуманиста и теоретика лютеранства, второе издание труда Коперника, книги Галилея, Кеплера, Гевелия, Риччиоли, «Начала» Ньютона... Сменившие порой многих хозяев за несколько веков и отмеченные как посмертный дар Хаббла, они с тех пор хранятся в библиотеке обсерватории.

Исполняя гражданский долг

 В июне 1939 г. последний раз перед второй мировой войной в Пасадене собрались видные астрономы Европы и Америки, чтобы обсудить структуру и динамику галактик. Из Европы приехали Линдблад и Оорт, среди американцев были Мейол из Ликской обсерватории, сотрудники обсерватории Маунт Вилсон и Калифорнийского технологического института. Конференция не была формальной и хозяева и гости могли непринужденно и подробно говорить об интересующих их проблемах.

К этому времени Хаббл уже достиг многого в изучении форм галактик. Работая на 60– и 100-дюймовых рефлекторах, он сфотографировал 800 ярких галактик каталога Шепли—Эймз и свыше полутора тысяч более слабых объектов, разбросанных по всему небу. Этого уже вполне хватало, чтоб спустя почти четверть века вновь вернуться к классификации галактик. И хотя до окончательного анализа и выводов было еще далеко, а Хаббл так и не успел завершить свое дело, стало ясно, что ценность существующей системы классификации подтвердилась и вся последовательность галактик представлялась стройной, единой и непрерывной. Хуже обстояло дело с динамическими исследованиями – для них спектральных данных еще недоставало.

С какими чувствами разъезжались участники конференции, воспоминаний не сохранилось. И все же несомненно, что они невольно могли задумываться о том, когда доведется встретиться им вместе следующий раз, понимая, что обстановка в Европе становится мрачней и мрачней.

Вскоре американские астрономы съехались вместе еще раз. В начале августа в Калифорнийском университете происходил 62 съезд Американского астрономического общества. Этот последний предвоенный съезд был особенно многолюдным. Американские астрономы продолжали собираться и в последующие годы, но многие из них, занятые тогда совсем не научными заботами, приезжать уже не могли.

На съезде Хаббл выступил с небольшим сообщением о пересеченных спиралях, указывая на их сходство с нормальными галактиками. Ни по каким физическим характеристикам, кроме бара—перемычки, они не отличались от обычных. Тогда естественно было предположить, что бар мог образоваться под воздействием не внутренних, а внешних сил. Однако связи ориентации баров с соседними галактиками подметить не удалось. Совсем неясным оставался и вопрос об участии бара во вращении галактики.

На съезде Хаббла выбрали вице-президентом Общества на 1939—1941 гг.

Многие участники съезда посетили обсерватории Тихоокеанского побережья – Ликскую, Маунт Вилсон и Маунт Паломар. В Пасадене они увидели 200-дюймовое зеркало. Тем, кто работал на Йерксской обсерватории вероятно было особенно интересно, что кассегреновское отверстие в исполинском зеркале в точности равнялось размеру объектива знаменитого 40-дюймового рефрактора. На горе Паломар перед гостями предстали законченная башня нового телескопа, где уже шла его монтировка, и башня будущей 48-дюймовой камеры Шмидта. В один из вечеров гости наблюдали на 60– и 100-дюймовых телескопах на Маунт Вилсон. И хотя обычно большой рефлектор совершенно закрыт для посторонних, на этот раз было сделано исключение. Гости друг за другом карабкались по лестнице на наблюдательную площадку, где их ждал Хаббл, показывавший в ньютоновском фокусе Марс и известную планетарную туманность в Водолее – «Сатурн». Астрономы хорошо знают «визит-эффект». Гостям не повезло – изображения были довольно скверными и разглядеть что-то на диске Марса на этот раз не удалось.

Хаббл интенсивно работал. Вместе с Бааде он изучает интересные объекты, только что открытые Шепли. «В 1938 г. мы были очень удивлены,– писал Шепли,– когда на гарвардских пластинках неожиданно и совсем случайно обнаружили два небесных объекта совершенно нового типа. Казалось, что вся последовательность галактик была уже известна, все формы давно полностью описаны – это спирали со многими разновидностями спиральных форм, сфероидальные и неправильные галактики. Объекты, открытые в Скульпторе и Печи, не укладывались естественным образом в существующий ряд и не были его логическим дополнением. Напротив, они вносили некоторые сомнения в нарисованную нами картину – внушали подозрения, что быть может мы не так уж далеко продвинулись в познании мира галактик, как это воображали».

На одном из снимков Шепли обнаружил россыпь примерно двух тысяч маленьких точек на площади менее, чем в один градус. Этот рой в Скульпторе поразительно напоминал какой-то дефект на пластинке. Но контрольные снимки показали, что точки – реальные небесные светила. Что это было – скопление далеких очень слабых галактик или звезд? Для исследования новых объектов требовались крупные телескопы и Бааде и Хаббл на 100-дюймовом рефлекторе получили серию негативов. Распределение звезд, а ими и оказались члены Системы Скульптора, удивительно равномерно. В ней нет ядра, нет звездных скоплений, звезд-сверхгигантов и диффузных туманностей. Она совсем не походила на NGG 6822 – галактику, детально исследованную Хабблом много лет назад. В Системе Скульптора удалось обнаружить 40 переменных. Две из них вероятно принадлежали к цефеидам. Отсюда следовало, что она удалена на 84 000 парсеков и находится вне пределов нашей Галактики. Это была слабая карликовая галактика поперечником примерно в 1000 парсеков.

Похожей на нее оказалась и удаленная более чем вдвое и большая по размерам Система Печи. Местная группа галактик пополнилась двумя новыми сочленами с необычными, характеристиками.

Вместе с Бааде Хаббл предпринимает и другую большую работу – фотографирование неба в низких галактических широтах, вдоль Млечного Пути. Их цель – точнее наметить границы зоны избегания галактик и нащупать участки, свободные от межзвездного поглощения – окна, где удалось бы проникнуть как можно дальше и полнее изучить структуру и население нашей звездной системы. План был обширным: в шести полосах .по широте надо было через каждые 5° снимать звездные поля на протяжении 100° по долготе. Часть материала получить удалось, но работа опубликована так никогда и не была. В полосе Млечного Пути прозрачные окна обнаружились. Одно из них, так называемое окно Бааде в Стрельце, позволило достигнуть района галактического центра.

В 1939 г. Хаббл берется за рассмотрение двух интересных проблем – определения масс и направления вращения галактик. Как и в случае двойных звезд, найти массы можно у пар близких галактик, движущихся вокруг общего центра тяжести. К тому времени лучевые скорости у ряда двойных галактик уже были измерены. Хаббл тщательно анализирует материалы Хьюмасона, но убеждается, что ошибки лучевых скоростей слишком велики. Удалось оценить лишь верхний предел – 1010 масс Солнца. Вместе с Хьюмасоном Хаббл начинает программу более точных измерений. Отчет Обсерватории за 1940—1941 гг. сообщает, что уже у 20 пар галактик стало возможным определить относительные движения, но и для тесных и для широких систем они были невелики. Это говорило о том, что средняя масса галактик не могла превышать 1010 масс Солнца.

Охладел ли Хаббл к теме или отложил работу на время – неизвестно, но упоминания о ней со страниц отчетов исчезают. Так ничего и не опубликовав, больше он к ней не возвратился.

Вероятнее всего, мысли Хаббла в это время уже были заняты грозными событиями, развернувшимися в Европе, и из намеченного он мог завершить лишь изучение направления вращения рукавов спиральных галактик.

Казалось бы, задача в принципе простая: достаточно для галактики, видимой почти с ребра, измерить лучевые скорости на ее концах и узнать, какой стороной она наклонена к наблюдателю. Проблема направления спиральных рукавов – отнюдь не частная, она связана с более общей проблемой – что такое спирали, как и почему они возникают. Естественно предположить, что рукава закручиваются, т. е. на удалении от вращающейся центральной части галактики они отстают. Однако, теория, которую уже с 1926 г. разрабатывал Линдблад, утверждала обратное: спиральные рукава лидируют, в их вращении предшествует вогнутая сторона. Указать на ориентацию галактики в пространстве могла полоса темного пылевого вещества, но такие галактики редки и на первых порах Хаббл нашел только три из тысячи. Затем их число удалось довести до 15. Выяснилось, что все они вращаются в одну сторону, т. е. либо закручиваются, либо раскручиваются. Выбрать же единственный вариант позволили ему всего четыре галактики. У них полоса поглощения удачно проектировалась на яркую центральную часть и тем самым определяла положение плоскости галактики относительно наблюдателя. Ответ был однозначным: рассмотренные спиральные галактики имеют закручивающиеся рукава. Отсюда можно было предположить, что это же свойственно всем галактикам вообще.

Впервые о своих результатах Хаббл вместе с Мейолом рассказали в Вашингтоне на годичном собрании Национальной академии наук в апреле 1941 г. Но прошло немало времени прежде, чем Хаббл подготовил подробную статью. Она поступила в «Астрофизикл джорнэл» в январе 1943 г., когда ее автор уже покинул обсерваторию. Судьба распорядилась так, что эта статья стала предпоследней научной, а не популярной или обзорной работой Хаббла. Впереди были годы войны, уже второй в его жизни.

Тридцатого января 1933 г. престарелый президент Германии Гинденбург поручил формирование правительства Адольфу Гитлеру, главарю «национал-социалистской немецкой рабочей партии». Подавление буржуазно-демократических свобод, кровавый террор, человеконенавистническая расовая теория, бредовые идеи мирового господства – вот с чем пришли к власти немецкие фашисты. Свободомыслящая, не желавшая примириться с гитлеровскими порядками интеллигенция загонялась в концлагеря. Один за другим покидали страну те, кого нацисты еще не успели схватить. Перебирается за океан и Альберт Эйнштейн.

Тридцать третий год стал началом непосредственной подготовки новой мировой войны. Гитлер задумал практически осуществить свою программу, изложенную в книге «Майн кампф». В марте 1936 г. части немецкой армии оккупируют демилитаризованную Рейнскую зону, летом начинают помогать Франко в борьбе с Республиканской Испанией. Весной 1938 г. без единого выстрела аннексирована Австрия. Мюнхенский сговор с Англией и Францией развязал руки Германии для новых актов агрессии. Германия присоединяет к себе Судетскую область Чехословакии, а затем и вся страна перестает существовать как суверенное государство.

Европа стояла на пороге новой войны, которая с неизбежностью должна была вовлечь в свою орбиту десятки и сотни миллионов людей.

Вечером 31 августа 1939 г. группа эсэсовцев совершила провокацию на польско-германской границе, а 1 сентября, воспользовавшись состряпанным предлогом, Гитлер ввел немецкие войска в пределы Польши. Началась вторая мировая война. Третьего сентября Англия и Франция объявили войну Германии.

Свои молодые счастливые годы Хаббл провел в Англии. Он любил эту страну, здесь у него было много друзей, не раз он приезжал сюда из Америки. В одну из прогулок по холмам Сассекса, вспоминает подруга миссис Хаббл, он поднял с земли кусок кремня, подержал его в руках и сказал, что увезет с собой в Калифорнию и положит на письменный стол, как постоянное напоминание о Британии. Все, что происходило в Европе, что касалось Англии, ему было близко всегда и стало особенно близко теперь.

На западном фронте первые месяцы шла «странная война». Французские войска, английский экспедиционный корпус и германская армия стояли по обе стороны мощных укрепленных линий Мажино и Зигфрида, но на фронте царило спокойствие – боевых действий на суше не велось.

Неспокойно было лишь в Атлантике, где нацистские рейдеры и подводные лодки охотились за английскими кораблями, чтобы нарушить морские перевозки. Они еще сторонились американских судов, но уже в день объявления войны немецкая подводная лодка потопила британский лайнер, на котором плыли и американские граждане.

Но всерьез Англию тогда война еще не затронула. Жизнь шла заведенным порядком. По-прежнему заседало Королевское астрономическое общество. Девятого февраля 1940 г. на собрании общества его президент профессор Пламмер объявил о присуждении Хабблу золотой медали – самого высокого знака отличия Общества. Обычно при церемонии награждения новый медалист произносит речь, рассказывая о своих работах. На этот раз возможностей для поездки Хаббла в Англию не было. Пламмеру пришлось самому говорить о заслугах награжденного, о том, что его замечательные работы продолжили достижения многих исследователей туманностей, среди которых было и немало англичан – отец и сын Гершели, лорд Росс, Исаак Роберте.

Обращаясь к представителю Американского посольства мистеру Шенфелду, президент торжественно произнес: «Эта медаль означает нашу высочайшую оценку личного труда, способствующего прогрессу науки, которой мы все себя посвятили. Я вручаю ее Вам и прошу передать ее Вашему выдающемуся соотечественнику – доктору Хабблу из обсерватории Маунт Вилсон. Вместе с ней шлем ему наши сердечные поздравления и нашу горячую надежду, что впереди у него еще долгая и плодотворная жизнь».

Весной 1940 г. гитлеровцы захватывают Данию и Норвегию. Десятого мая на рассвете на фронте от Северного моря до линии Мажино германские войска стремительно вторглись в нейтральные Нидерланды, Бельгию и Люксембург, а затем оттуда обрушились на Францию. Двадцать второго июня в Компьенском лесу, в том самом историческом вагоне, где заключалось перемирие в первую мировую войну, Франция подписала акт капитуляции.

С начала второй мировой войны правительство США заявило о своем нейтралитете. Но поражение Франции заставило по-новому взглянуть на положение в мире, увидеть угрозу и Соединенным Штатам. В день начала наступления гитлеровцев на съезде американских ученых прозвучали слова Ф. Рузвельта: «Сегодня, 10 мая 1940 г. еще три страны были захвачены вторгшимися иноземными войсками... Бельгия, Голландия, Люксембург.... Можем ли мы спокойна продолжать наше мирное строительство? Думаю, что нет... Если это окажется необходимым, вы и я вместе примем меры, чтоб защитить и оградить всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами нашу науку, нашу культуру, нашу американскую свободу и нашу цивилизацию».

Хаббл с его аналитическим умом ученого прекрасно разбирался в международной жизни. Он очень рано понял, что политика умиротворения агрессора не может привести ни к чему хорошему. И когда Германия совершила свой первый акт агрессии, Хаббл убежденно сказал: «Это мировая война и мы в нее вовлечены». Хаббл не был сторонником Рузвельта и его внутриполитического курса. «Что я точно знаю,– говорил Сендидж, – он был очень консервативен в вопросах политики. Он очень неодобрительно отзывался о либеральной политике Рузвельта, но это было совершенно обычно в тридцатые годы для людей его крута. Ему, как и многим консерваторам, казалось, что социальный порядок меняется». Судя по всему, не нравилась Хабблу и внешняя политика президента. Но то, что сказал Рузвельт в день вторжения немцев в Бельгию, Нидерланды и Люксембург, едва ли могло вызвать возражения Хаббла. Он не мог оставаться в стороне, спокойно продолжать заниматься наукой и возглавил Южнокалифорнийский объединенный комитет борьбы за свободу.

В октябре 1940 г. Хаббл публично выступил с призывом о немедленной помощи Великобритании. Немецкие войска стояли на берегу Ла-Манша. Гитлеровцы развернули массированную битву за господство в воздухе, а когда воздушное сражение выиграть не удалось, перенесли удары своей авиации на Лондон и другие города. В развалинах дымились кварталы почти родного Хабблу Оксфорда.

Хаббл умел говорить убедительно. Но сейчас он особенно хотел довести до сознания каждого мысль о критическом положении не только Англии, но и родины, не столь уж надежно отгороженной от врага океаном. Обращаясь к своим слушателям, он говорил: «Вы видите расширение тотальной войны в Европе. Вы видите, как малые нации, борющиеся за сохранение цивилизации, внезапно растоптаны железным каблуком. Вы видите разрушение Роттердама. Вы можете обратиться к первоисточнику и со страниц «Майн кампф» узнать, что реально означает Гитлер и гитлеризм. Вы можете обратиться к высказываниям Гитлера, чтобы узнать, что он готовит для нас».

Хабблу было ясно, что Америка еще не готова к войне, у нее нет достаточного числа самолетов, кораблей, оружия. Нужно и время, чтоб укрепить армию, а оно не ждет. «Есть единственный щит, чтоб прикрыть нас, пока мы подготовимся. Это вооруженные силы Британии»,– продолжал он. А потому требуется развитие военной промышленности, отказ от любого политического маневрирования, социальных реформ в стране, дисциплина и всемерная помощь Англии, ее народу. «Это тот народ, который защищает нас своею кровью, тяжким трудом, слезами и потом. Давайте же скажем друг другу: „Повсюду Англия помогает нам, сейчас мы можем помочь Англии"»,– закончил Хаббл свою речь.

В ноябре гитлеровская авиация перенесла свои удары с городов на крупные промышленные центры и порты Англии. Развернулась ожесточенная война на море, потери английского флота неуклонно росли. Казалось, что к весне немцы осуществят свой план «Зеелёве» – «Морской лев», план вторжения на Британские острова, уже разработанный германскими штабами.

«...Представим себе, что Британия падет и падет скоро. Если бы такая катастрофа произошла, мы оглядывались бы друг на друга и спрашивали себя, как же мы использовали предоставленное нам время... Англия и Германия более половины своих производственных усилий отдают на войну. Это 4—5 часов каждый день. Наш вклад... составляет только час, если даже мы включим сюда помощь Британии. Мы упорствуем в иллюзии, что в нашей борьбе за безопасность можно иметь и пушки и масло. Когда на карту поставлено существование нашей демократии, мы рассуждаем так, как если бы социальные блага были главными.

Вот, господа, картина, как она вырисовывается сегодня. Объявление войны – это самый действенный способ решения проблемы и это уже давно пора сделать. Это дело, которое сделать нужно, и мы должны добиться этого».

Поражение Англии, как хорошо понимал Хаббл, привело бы к катастрофическим последствиям и для Соединенных Штатов. «Порабощенная нацистами Европа, даже если ограничиться областью западнее России и севернее Средиземного моря, по самой скромной оценке составила бы две трети Соединенных Штатов и имела бы население в 400 миллионов человек. Промышленный потенциал превысил бы наш». Тогда Германия могла бы контролировать моря, тогда можно было ожидать, что за ней пойдет ряд стран Американского континента и враг окажется на пороге Соединенных Штатов.

«Мы все желаем мира,– сказал Хаббл в заключение.– Но он должен быть миром с честью. Мир любой ценой – это религия рабов... Если есть урок, которому научила нас история, так это тот, что сильные люди могут решать свою собственную судьбу». Формулировки «мир любой ценой», «мир с честью» Хаббл продумал уже давно. Еще весной сорокового года Нобелевский лауреат, впоследствии руководитель атомного Манхеттенского проекта Артур Комптон от имени Американской ассоциации научных работников обратился к Хабблу с просьбой подписать призыв к миру. Хаббл твердо заявил, что не может подписать документ, где нет твердой позиции. Он писал: «Я полагаю, что ученый... способен лучше большинства людей ясно видеть смысл разных поступков и понимать исключительное значение честности, терпимости и свободы. И я, следовательно, думаю, что он мог бы раньше всех понять важность борьбы за идеалы, когда им угрожает серьезная опасность.

Вероятно, сначала мы должны бороться за твердое возрождение этих идеалов у нашей собственной политической администрации. Если бы мы даже заставили мир уважать нашу национальную честность и открыто поддержали Англию в прошлом году, все же мало вероятно, чтоб эта поддержка могла предотвратить те самые войны, которые наша резолюция осуждает.

Наши идеалы, как мне представляется, должны соединять высокие принципы с мужеством и твердостью. Мир любой ценой – это религия рабов. Я не подпишу резолюцию, в которой можно усмотреть такую пораженческую позицию».

Весной 1941 г. в руках германских и итальянских фашистов оказались Балканы. Практически вся континентальная Европа, кроме нашей страны, была под сапогом Гитлера.

Двадцать второго июня началась Великая Отечественная война. На огромной территории от Черного моря до Северного Ледовитого океана наши войска, неся огромные потери, отступая на восток, сдерживали врага. Оборона Брестской крепости, Смоленское сражение, оборона Ленинграда, Одессы, Таллинна, Севастополя, грандиозная битва под Москвой – вот события, за ходом которых напряженно следил мир. Не удалось установить, что знал обо всем этом Хаббл. Но несомненно, война на Востоке не могла быть для него «неизвестной». Каждому было ясно, что Гитлеру противостоят лишь Советский Союз и Великобритания, что главные тяготы и решающая роль в войне против гитлеризма выпали на нашу страну.

В годовщину окончания первой мировой войны, 11 ноября Хаббл выступил перед американскими ветеранами. Он снова говорил о захватнических замыслах Гитлера, о том, что Америка должна, наконец, понять всю опасность происходящего для нее самой, что ее изоляционизму должен быть положен конец. Он снова призывал к немедленному объявлению войны гитлеровской Германии. Его аргументы не отличались новизной, но они были четкими и яркими. Вот несколько фраз из его речи: «Я не говорю вам, что нам нужно бороться на стороне Англии или России. Я говорю вам, что это наша война, что наша, так сказать, помощь Британии есть помощь самим себе и никогда не была ничем иным...

Мы знаем, что такое война. Наша нация родилась в войне, выросла в войне, отстояла себя в войне. Всякий раз, когда наше национальное существование окажется в опасности, мы должны и мы будем воевать вновь. Если Американские экспедиционные силы необходимы для сокрушения нацизма, они должны быть посланы за рубеж. Нам не приходится выбирать, это – суровая необходимость».

Хаббл произнес свою речь всего лишь за шесть недель до трагедии Пёрл-Харбора. Двадцать шестого ноября 1941т. ночью, без огней, с выключенными радиопередатчиками авианосное соединение японского флота взяло курс на Гавайи. Утром 7 декабря первая волна японских самолетов поднялась в воздух и обрушила бомбовый удар на главную базу Тихоокеанского флота США в Пирл-Харборе. За ней последовала вторая.

Сейчас только своеобразный памятник над одним из американских кораблей, находящимся на дне бухты, напоминает о ночи, унесшей жизни почти двух с половиной тысяч американских моряков.

На следующий же день после выступления Ф. Д. Рузвельта перед обеими палатами, Конгресс Соединенных Штатов принял резолюцию об объявлении войны Японии. Война из Европы расширилась на огромные пространства Тихого океана и прилегающих территорий.

У Хаббла был свой кодекс гражданского долга. Он был последовательным в своих действиях и понимал, что одних патриотических речей уже недостаточно. Сразу же после Пирл-Харбора Хаббл сделал безуспешную попытку вступить в армию. Его, отставного майора, в пехоту не взяли. Совершенно неожиданно Хаббла пригласили в Управление армейской артиллерии и сообщили, что уже давно его наметили использовать в исследовательском центре на Абердинском полигоне в штате Мериленд.

В начала августа 1942 г. Хаббл покинул обсерваторию и отправился на восточное побережье страны. Огромный Абердинский полигон раскинулся на берегу Чезапикского залива. Это был основанный еще в Первую мировую войну главный центр военных исследований. Здесь же производились испытания артиллерии, танков и других видов вооружения.