Текст книги "Ритуальные числа"

Автор книги: Игорь Бурдонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

12

В нашем большом лесу много белых грибов. Мы собираем их. Очень нам нравится это.

На нашем большом лугу выросла земляника. Мы собираем её. Очень нам нравится это.

В нашей большой реке водятся караси. Ловим мы карасей. Очень нам нравится это.

В нашей жизни давно нет места страху и боли. Не вспоминаем про них. Очень нам нравится это.

В наших больших домах много сушёных трав. Тонкий плетём узор. Очень нам нравится это.

Тонкий плетём узор, думаем о хорошем. Выйдет большой ковёр. Очень нам нравится это.

Будет к зиме ковёр, постелим его на пол. Будем смотреть в огонь. Очень нам нравится это.

Будем смотреть в огонь, будут сниться тёплые сны.

Вы не будите нас. Вы не будете нами.

Вы не будите нас. Вы не будете нами.

ЛЮБОВЬ К ДРЕВНЕКИТАЙСКОМУ

Я хотел бы работать грузчиком в винно-водочном магазине, натянув халат темно-синий, ворочать тяжелые ящики, потеть волосатой грудью, материться охрипшей глоткой, и курить сигареты без фильтра, сплевывая в проход.

И не знать ничего на свете!

Но не пить ни капли вина.

И домой приходя с работы, на засов запирая двери, облачившись в халат с кистями, под желтой настольной лампой склонившись над черными знаками древних китайских книг, пить черный имперский чай!

Что может быть дерьмовее дерьма, что мнит себя сверхчеловеком? В степи растет полынная трава, горька на вкус и запах.

Что может быть обиднее обид от близкого, родного человека? В глухом лесу луч солнца на поляне, и в диких травах голубой цветок.

Что может быть тоскливее тоски идущего сквозь строй непониманья? В горах высоких бьются родники, и сосны растворяются в тумане.

Что может быть несправедливей смерти? И неоконченней, чем жизнь? Над белой речкой цепенеет ночь, и близится предутренний озноб.

ДИПТИХ

I

Она была в широкой красной юбке. И черной океанскою волной взлетали волосы. Ее глаза глядели со страшной недоступной глубины.

Она являлась каждый раз внезапно как знак судьбы, как шторм, как ураган. И в воздухе металась черных хлопьев и пепла белого горячая метель.

И уходила, всюду оставляя поверженных руины городов. И билось сердце, будто перед взрывом. И кровь как сумасшедшая кружила по венам и артериям моим.

II

Она была – и не было ее. Как не бывает дуновенья ветра, как не бывает детских сновидений, и тающего следа облаков.

Она была, конечно, в белом платье. И волосы – как иней и роса. Ее глаза глядели как дневная прозрачная неполная луна.

Не возникая и не исчезая, она летала в небе городском. И сердце замирало и не билось. И льдинки невесомые кружили по венам и артериям моим.

Сегодня осень бешено красива. Мне мой другой сказал: "Напьемся пива! И поплывем по золотым волнам. И будет весело и дружелюбно нам."

Колесный трактор тарахтит в капустном поле. Крылатый лист летит, отпущенный на волю. У старого пруда с вечернею водой мне мой другой сказал: "Ну, я пошел домой!"

Как дождь, как снегопад, как звездная метель, так он пошел домой, как дудочка-свирель.

А вообще-то жизнь совсем небольшая штука, где все бесконечности мира в кольце немногих годов. И вовсе не так сложна любви и добра наука. И вовсе не так уж мрачен неведомый смысл слов. Просто придумали люди, чтобы казаться больше, зла и войны забаву и несвоих богов. А вообще-то жизни невелико искусство, подобно зеленой бабочке, что на ладони детства ищет свою капусту.

Как утренний дымок над крышей дома, что треплет ветер, как солнца зимнего тепло, как тень и запах

такой представилась мне жизнь. И воды времени текли меж берегов, заросших ивами и камышом.

Мы, бросив весла, пили чай из фляги. И кто-то говорил, что впереди есть Белая Гора, что выше солнца. И думалось мне – там конец пути.

Чувство свободы сходно с чувством разлуки, с одиночеством путника на рассвете, с полетом птицы в небе пустом. Радость приносит лишь возвращение, подобно природному круговращению. Но и радость весны окрашена грустью, чувство времени – грустное чувство. Душа – это то, чем я чувствую время? А, может быть, время чувствует меня? "Свободно! Наконец-то свободно!" думает оно, когда я ухожу.

Осень идет по тропинкам дубовой рощи. Печали полны перемены времен. Сухие листья засыпали крышу. Заколочены двери. Темны проемы окон.

Солнце встает на востоке, заходит на западе. Не по ошибке пришли ко мне вечерние года. Из рукомойника капает на траву дождевая вода.

Старые дома уходят в землю. По крышам пробежит трава. Деревьев корни заглядывают в окна, и тянут ручку двери. И только желтые ключи в стенах подземных ищут броду, и умершие кирпичи пьют неродившуюся воду.

Задумчивое существо тумана, прозрачнейшее из существ, поднявшееся над росою ранней и покидающее лес.

Как легкое движенье бледной туши, из кисти льющейся, играющей в руке китайского художника. И души тумана и художника сливаются в реке предутреннего времени.

Собака белая сидела и тихо на воду глядела.

А по воде плыла дорожка. И солнце падало в луга. Собака думала немножко. Немножко думала река.

И, размышляя в тишине, деревья опустили листья. Один лишь я, как бы во сне, стоял без чувства и без мысли.

Огни заката угасали. Вода струилась почернелая. Ушла домой собака белая. И все деревья тихо спали.

Лишь я, задумавшись стоял, и стих вечерний сочинял.

День ушел. Он был полон забот. Смотрю на вечернюю луну. В осень уходит стареющий год. Смотрю на красную луну. Жизнь как река в океан без остатка уйдет. Смотрю на восточную луну.

ЗОЛОТАЯ ГОЛОВА

Я под яблоней сидел в привокзальном скверике и на Голову глядел Золотую.

Солнце падало за Дом Железнодорожников. Голова была окутана сиянием.

Я спросил Владимира Ильича: "Ни хрена себе случилась История!" Но Владимир Ильич промолчал, только в небо глядел светло-синее.

Мимо бабушка прошла, подобрала бутылочку. Из буржуйского кафе громыхнула музыка.

Тут и поезд подошёл, я в Москву поехал.

А в городке провинциальном, в скверике привокзальном Золотая Голова всё глядела, как закат умирал оранжевый.

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Налей мне темного вина, Того, что старые поэты Нам завещали пить до дна, До дна ночи, что значит – до рассвета.

Пусть черный шелк потрачен молью звезд, Или не звезд – а города огней, Сегодня у меня высокий гость, Любимая! нам темного вина налей!

Застанет нас врасплох суровый свет, Замолкнет вдруг взволнованная речь На полуслове. Я оглянусь – и гостя уже нет. Лишь из кувшина темное вино все будет течь Подобно крови.

ГОРОД И НЕБО

Два великана тысячеглазых, руками упершись в плечи, друг другу смотрели в очи. И это казалось навечно. Но ближе к полуночи первый из них, не выдержав, смежил веки, забывшись в глубоком сне. И снилось ему до рассвета, что долго другой великан над миром безмолвно летал, сверкая бессонно тысячью узких глаз, все время навстречу верхнему ветру, гнавшему ветхие тучи...

НА ОКРАИНЕ ГОРОДА

Над плоскостями в дырочках-огнях Луна светила дико и пустынно. В компьютерных бездомных снах Душа усопшей деревушки Нестрашным призраком бродила.

Маленькая акварель

Сучья срубили с деревьев в аллее В кучу большую их свозят на санках Два старика в телогрейках, ушанках, В ватных штанах и растоптанных валенках

Маленькая акварель

НА СВАЛКЕ

Порос бетон зеленым мхом. Железный лом и стебли трав переплелись в одном движеньи. Уединенье пустыря люблю, по правде говоря, В заброшенности есть очарованье. Разрозненного мира воссозданье. И странной правды тишина. И кукла старая. И чайник но без дна.

ЭРА РАЦИО

Кто бьет в зеленый барабан по вечерам, а на рассвете – вечно пьян! готовится ко сну, Тот лишь один на нашей улице оплакал уходящую весну.

Разглядывая репродукцию картины Ма Юаня "Бродячие певцы" (династия Южная Сун)

Облачной тени бежит граница мне ее не догнать. О чем-то с ветром ругается птица мне ее не понять. Иду веселый весенней тропой. Люди! Дайте мне руки на весенней прогулке будем петь и плясать. Единственный раз в году. Из века в век.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

В забытые годы вели шаги Вдоль темной ограды одни валуны Не поднять головы, не поднять руки

И птица пропела: умри, умри На старой тропе посреди травы В малиновом свете зари

Тысячелистника белое поле и сосны вдали. Тысячи дней между нами туманом легли. Не перейти через поле по узкой тропе. Вниз уплываю по времени желтой реке.

Вдоль берегов бесконечной равнины простор. Друга я встречу и долгий веду разговор. О тысячелистнике детства закончу рассказ, а желтые воды уже разделяют и нас.

Солнце уходит и мрак обступает ночной. Тысячелистника белое поле горит надо мной.

В своих скитаниях земных я не ищу астральных истин. И каждый раз у трав лесных, и в струях льющихся речных теряю все, что накопилось.

Вот и осень. Клонит в сон. Утром ранним изморось. И небесный звон. Вечер с непогодою ветер прилетает. Осень – вечер года, говорят в Китае.

Я видел: художник в осеннем лесу стоял и смотрел на дубы. В нераскрытом этюднике вздрогнула кисть и бумаги лист

побледнел.

" Хочу, чтобы Вы Остались на осень со мной. " Ван Вэй

Под широкими далями неба осенних лесов полоса, дубов опустелая роща и оставшихся птиц голоса.

Времени темные воды уносят в прошлое многих. Тех, кто остался со мною на осень, я благодарю.

В тумане светлом деревья из пустоты Выходят на край земли.

В тумане светлом увидишь детство. Увидеть его нельзя!

В тумане светлом любовь безответна. Была ли она, былаё

В тумане светлом деревья в пустоту Уходят с края земли.

Цветы на вершинах вознесшихся трав. Цветы на вершинах вознесшихся трав. Цветы на вершинах вознесшихся трав...

У края города, от леса в стороне Сосна кривая так приятна мне! С вершиной плоской в вышине.

Один человек сказал: – "Сосна эта будто святой. Весь безобразный город искупит собой!"

– "Разве можно сравнить одну сосну И десять тысяч людей?!"

Воскликнул я и в шуме ветвей Услышал: – "Конечно, нельзя! Конечно, люди важней!"

Валере Красильникову

Отцветают яблони в заброшенном саду. По дорожке каменной медленно иду. В бывшем барском доме с гербом наверху Дом умалишенных с мастерской внизу.

Отцветают яблони, ивы высоки. В церкви отпевание, плачут старики. Видно, что хоронят молодую жизнь. В доме кто-то стонет, и грохочет жесть.

РОЖДЕНИЕ-ЖИЗНЬ-СМЕРТЬ

Какая Черная капель

Черная метель

Какая Черная метель По Белой памяти моей

Все зачеркнуть!

Играй свирель В тяжелой плоскости земли В дорожной мягкой пыли Или

в паутине зелени и солнца В....

....

....

.... Все зачеркнуть!

Звенит капель

Какая Белая метель

Белая метель По Черной памяти моей

Все зачеркнуть.

Все зачеркнуть.

Все зачеркнуть.

Все зачеркнуть.

Всем, кто любит меня, Иней, ветер, цветы, и листья все ж остаются с вами!

Разве у человека одна душа? Их столько, сколько стволов в лесу. Среди них заблудилось, подобное эху, в ветхом плаще на тонких плечах мое "я".

Человек умирает в Боге. Бог рождается в человеке. Безначален и вечен этот круговорот, этот всплеск пустоты...

Только ветра один порыв – и исчез дикой вишни белый цветок. Минуя Бога, вглядываюсь в пустоту...

"Ничто не вечно в этом невечном мире." Ударил по струнам, запел на закате дня. "Ничто не странно в этом нестранном мире." Поднявши юбки, кружилась при свете звёзд. "Ничто не пьяно в этом непьяном мире." Забрался в небо, и в небо взошла Луна. "Ничто не нужно в этом ненужном мире." О берег бились волны солёных слёз.

Угрюмый мальчик на берег вышел. Весёлый старец его встречал. Пошли по краю всё выше, выше. Один смеялся, другой молчал. Подняли крылья, ступили в пропасть. Один всё падал, другой взлетал.

А та, что в небе кружилась звёздном, душе шептала: "Лети, лети!" вернуться хочет, но слишком поздно, и ищет, ищет назад пути. Но в небе слишком разрежен воздух, к земле дорогу ей не найти.

"Ничто не вечно в этом невечном мире." Порвались струны, но молча они не звенят. "Ничто не странно в этом нестранном мире." Проснулась ночью – усталые ноги болят. "Ничто не пьяно в этом непьяном мире." Какого же чёрта с похмелья болит голова. "Ничто не нужно в этом ненужном мире." И больше всего не нужны, не нужны слова.

Мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем пить. А кто не с нами, тот просто глупый, не понимает простых вещей.

Ведь дождь не может не падать с неба. Не может дым над землёй не плыть. Не может птица летать по небу. Не может волк на луну не выть.

Мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем пить. А кто нас спросит: "Да что случилось?" тому мы можем в ответ завыть.

Ведь ветер тоже летит и воет, хотя к чему бы уж ветру выть. И туча тоже летит и плачет, хотя к чему бы ей слёзы лить.

Мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем пить. А кто нам скажет: "Ведь жизнь прекрасна!", того попросим мы выйти вон.

Ведь солнце тоже всегда уходит. И жизнь уходит как летний сон. И кто-то рядом всё время бродит. И чей-то слышен всё время стон.

Мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем плакать, мы будем пить.

Я слышу шёпот листвы, голос далеко за рекой, шум ветра, несущего дождь. Только тебя я не слышу, мой друг.

Я вижу круги на воде, деревьев упавшие ветви, облака серого дым. Только тебя я не вижу, мой друг.

Я прожить не сумел этот день как последний. Будет ли завтрашний день иной? В уединеньи моём

мне не хватает тебя.

Слишком часто ты права бываешь я тебя боюсь. В этот раз я не спрошусь и уйду – куда не знаю так приятно затеряться в пыли тысячи дорог! В мягкой пыли...

Спасибо Тебе, Господи, за то, что дал мне тот уголок в лесу, и ту поляну, тот старый пень, и ту кривую сосну.

Спасибо Тебе, Господи, за то, что дал напиться того дождя, и ветром тем осушить лицо, и в небо то окунуть глаза.

Спасибо Тебе, Господи, за то, что дал ночную минуту ту, и тот рассвет, что меня позвал, и сумерки тихие те.

Но больше всего, зато, что отдал мне сердце единственной той. Спасибо, Господи, за то, что не дал мне мимо пройти неё.

И вот почему я Тебя не прощу, если раньше меня Ты возьмёшь её. И Ты уж, Господи, меня прости, но раньше неё меня не жди.

С Восточного берега сосны стеной крепостной. Горят их стволы золотыми цветами заката. А Западный берег укутал ковёр травяной, до дальних холмов непрерывною лентой раскатан.

Так тихо, что птицы умолкли и ветер листвой не шумит. По чёрному зеркалу лодка бесшумно скользит. По чёрному зеркалу лодка уходит на Юг. Вращается медленно неба серебряный круг.

Трава водяная то справа, то слева плывёт. В подводных глубинах тяжёлые корни плывут. В глубоком поклоне смиренные ивы плывут. Тростник вдохновенно в иных измереньях плывёт.

Мгновение падает в Вечности чёрный провал. Закатного солнца дымится тяжёлый овал. Как капля росы выступает на небе звезда. И кажется, будто глаза открывает вода.

Ушедшего дня утекает медлительный свет. И тени ночные выходят на берег реки. И кажется, вновь возвращаются те, кого нет. Приблизятся тихо и нежно коснутся руки.

Я маленький играющий гобой. По веткам яблонь прыгаю как зайчик. И раздаётся под зелёною Луной Мой переливчатый и серебристый вой, Когда на клавишу жмёт пальчик.

Я мокрая берёзовая аллея. Ещё не растаял снег на моих плечах. Мои глаза полны воды. Моя душа полна весенней печали.

Я человеческий ребёнок. У меня вместо личности мировая истина. Я ещё не вышел из пелёнок: Руками двигаю как ветками, И хлопаю ресницами как листьями, И голосом кричу на мёртвом языке.

Я плохая погода. У меня в душе только ветер, и дождь, и снег, и тьма. Я иду по колено в воде. Я туман раздвигаю руками. Меня нет никогда и нигде. Всегда и везде я с вами.