Текст книги "Приключения Альки Руднева"

Автор книги: Идиллия Дедусенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Когда поедем?

– Да хоть завтра. Чего тянуть?

– А с этим что делать, ну, с «довеском»?

– Так он же твой «племянник», – засмеялся Вовчик, – сама и думай.

– На этого «племянника» уже никто не клюет, – проворчала Лора. – Он совсем плакать разучился. Зачем он нужен? Бросим его здесь.

При этих словах сердце у Альки екнуло: его хотят выбросить, как ненужный балласт. Две недели он «работал» на них, подвергаясь унизительной необходимости попрошайничать, а теперь, когда дела пошли хуже, стал не нужен, как, впрочем, и всем остальным. До сих пор он считал, что «кожаная» парочка неплохо к нему относится: пригрели, кормили, приодели… Вот только ни разу не спросили, как его зовут. Обращались к нему просто: пацан. Алька никогда не придавал этому значения и вдруг понял: да потому и не спрашивали, что им все равно, кто он такой, почему оказался на улице и как будет жить дальше. Вещь, которой попользовались и могут выбросить за ненадобностью. Алька понимал, что живет не так, как нужно, но перспектива оказаться снова на улице без денег пугала его.

– Умолкни, Лора, дай подумать, – сказал Вовчик. – Наверное, возьмем его с собой.

– За-а-чем?

– Ну, первое время попромышляете на вокзалах с прежним репертуаром, а потом… Потом у моего кореша науки пройдет – он отличный карманник.

– Да разве этот сопляк такое дело быстро освоит?

– Ты, Лора, всегда хочешь много и сразу. Так не бывает, а если и бывает, то не всегда.

– Ладно тебе каламбурить! Я серьезно говорю.

– И я серьезно, – в голосе Вовчика зазвучали металлические нотки. – Пора пацану профессию приобретать. По карманам лазить, может, сразу и не сумеет, а в форточку пролезет. Запросто!

– Ну, домушник – это другое дело. Во всяком случае, не такое тонкое, как карманник.

– Всему учатся, Лора.

Алька был в ужасе. Он даже глаза открыл, бессмысленно уставившись в темный потолок. Грабить людей, забирать у них последнее? Пусть даже не последнее, но воровство есть воровство. Из него хотят сделать воришку. Вот какую профессию выбрали для него эти двое, которые даже имени его не знают и знать не хотят. Да он у них просто раб безвестный, который должен слепо выполнять их волю.

Мучительные раздумья терзали Альку. Поедет с «кожаной» парочкой – станет вором, не поедет – окажется на улице. Денег у него почти нет. Он приберег десятку, которую Лора давала ему на мороженое, и забыл отдать четыре рубля, брошенные одной из пассажирок в карман его куртки. Обычно деньги собирала Лора, а эти оказались у него. Куртку, конечно, ему дала Лора, потому что в октябре стало уже довольно прохладно, но куртка старая, и он может со спокойной совестью оставить ее себе. Вместе с десяткой, которую Катя дала ему на хлеб, у него двадцать четыре рубля. Не богато. Куда с такой суммой? Домой не вернешься и до Ставрополя не доедешь.

При воспоминании о доме заныло сердце, накатила еще не забытая обида на сестру. Зачем возвращаться? Кому он там нужен? Катя его ненавидит, отцу не до него. Других родственников в Пятигорске нет. Нет, домой нельзя, вернее, незачем. А куда же? Неужто с «кожаной» парочкой людей грабить?

Нет, с ними он тоже не поедет. Это Алька твердо решил. Лучше на улицу, чем по карманам и в форточки лазить. А почему же на улицу? Кажется, есть выход. Недавно, когда Лора и Вовчик расставались около соседнего дома, Алька, ожидавший Лору, видел, как ко второму подъезду подошли два слесаря, он слышал их разговор.

– У них все трубы с чердака идут, – сказал один. – На пятом этаже есть люк, там и поднимешься. Посмотри, может, оттуда подтекает.

– А лестница? Как поднимусь?

– Там есть. Люк не заперт, только толкни.

– А код на входной двери?

– Сто двадцать восемь. Нажми одновременно. А я пошел в пятый подъезд.

Тогда Алька слушал их разговор без всякого интереса, дожидаясь, пока Лора с Вовчиком расстанутся. Теперь он его вспомнил. На чердаке есть отопительные трубы, значит, не будет холодно. Денег на несколько дней хватит. А там видно будет. Сам он еще не попрошайничал, только подыгрывал Лоре, но если придется… Все лучше, чем воровать. Да и надоела ему эта «кожаная» парочка! Как рабам хочется на волю, так и его вдруг захлестнуло желание освободиться от опеки Лоры и Вовчика. Он им устроит восстание раба!

В комнате запахло дымом – из кухни явилась тетя Люба с неизменной сигаретой в зубах. Она еще попыхтела, сидя на диване, потом сунула окурок в пол-литровую банку, стоящую на тумбочке вместо пепельницы, и вскоре захрапела. Алька при ее появлении предусмотрительно закрыл глаза. За две недели он немного научился хитрить и теперь обдумывал, как незаметно убраться из этого дома, чтобы его силой не потащили в воровское гнездо.

Лежать с закрытыми глазами, чутко прислушиваясь к каждому шороху, ему пришлось довольно долго. Наконец, все голоса стихли. Алька решил удостовериться, что все крепко спят. Он тихонько встал и прошел на кухню. Если кто-то и заметит, скажет, что пить захотел. Алька потоптался на кухне, даже кружкой об стол стукнул – никто не проснулся.

При свете дальнего огня, проникавшего сквозь окно, Алька оделся, обулся, натянул на голову вязаную шапку. На столе в миске, прикрытой тарелкой, лежало несколько котлет, оставшихся от ужина (видно, тетя Люба забыла убрать в холодильник), в хлебнице – полбатона. Поколебавшись, Алька взял хлеб и три котлеты, положил их в пакет и обвязал тряпицей, которую выдала ему тетя Люба вместо полотенца. Они хотели сделать из него вора? Ну, так вот он взял у них без спроса немного еды на завтра. Они этого даже не заметят, а он вправе взять свою долю, которую заработал вместе с Лорой.

Тихонько отперев замок, Алька осторожно закрыл дверь, чтобы щелчок замка не разбудил спящих. Затем дошел до второго подъезда соседнего дома, нажал кнопки кода, поднялся на пятый этаж. К люку, действительно, вела узкая железная лестничка. Алька поднялся по ней, толкнул люк, крышка свободно откинулась. Он осторожно закрыл ее за собой.

Сквозь маленькое застекленное окошко откуда-то сбоку проникал слабый свет уличных фонарей. Привыкнув к полутьме, Алька осмотрелся. Теплые трубы тянулись вдоль всего чердака, и он выбрал уголок поуютнее. Подтащил туда две короткие доски, лежавшие в разных местах, устроил из них себе персональное ложе. Лег, потянулся – жестковато. Сюда бы еще матрас от тети Любы… Но можно и так спать, подстелив куртку. Зато он свободен! Восстание раба состоялось!

Первый заработок

Разбудили Альку громкие голоса. Он подполз к люку и прислушался. Разговаривали здесь, на самой верхней площадке.

– Отказалась, – услышал он. – Да, да, и эта отказалась. Говорит, что десять рублей с квартиры – это очень мало.

– Да почему же мало? А сколько она хочет?

– Говорит, не меньше двадцати, а то и тридцать.

– Ну, это она загнула! Тридцать рублей за уборку лестницы… Да столько никто не даст. По десятке и то трудно собрать.

– Значит, опять придется мыть по очереди.

– По очереди! Бабка из двадцать четвертой квартиры мыть не станет. И эта…фифочка из тридцатой – тоже. Вот тебе и по очереди! А у меня радикулит. Что ж я, за них спину гнуть буду?

– А что делать?

– Надо найти, кто согласится за десятку с квартиры…

– Да никто не согласится! – перебила ее первая. – Сто пятьдесят рублей в месяц – это, действительно, мало. Я бы тоже не стала за такие деньги всю эту грязь выгребать.

Разговор закончился, и на площадке хлопнули две двери, одна из них была прямо под люком, это Адька отчетливо слышал. Сто пятьдесят рублей в месяц! Какое богатство! Да он бы на эти деньги жил припеваючи! Кому-то мало, а ему в самый раз. И главное – честный заработок. Не надо попрошайничать, надо просто мыть лестницу. Но как эту работу заполучить? Доверят ли ему такое чисто женское дело?

Алька уже начал постигать азы человеческой психологии, столкнувшись за короткое время с разными людьми. Он догадывался, что женщины всерьез его не примут, значит, надо найти к ним какой-то подход. Самое надежное – разжалобить.

Он не знал, сколько сейчас времени, но было уже совсем светло. Алька подошел к чердачному окошку и посмотрел на улицу. То, что он увидел, обрадовало его: Вовчик и Лора с сумками быстро шли к автовокзалу. «Уезжают! – ликовал в душе Алька. – Теперь я от них навсегда избавился! Вот заработаю денег и уеду в Ставрополь к тете Даше». Он вернулся на доски в отличном настроении, достал котлету, отломил кусок батона и принялся завтракать. Вот запить было нечем. Очень хотелось горячего чая, а у него даже простой воды не было. Ну, это не проблема. Пустых пластиковых бутылок на газонах полно, вода есть в привокзальном туалете.

Полежав еще немного на досках, Алька, прислушавшись, начал спускаться по лестничке. Ему повезло – никто из трех квартир в этот момент не вышел. Вот она, заветная дверь, куда он должен постучать со своим предложением. Но не так сразу. Он еще не придумал, чем объяснить просьбу и как вообще начать разговор. Надо пойти прогуляться и подумать.

Не спеша, он дошел до привокзального туалета, подобрав по пути полуторалитровую пластиковую бутылку. Здесь умылся, утерся тряпицей от тети Любы, помыл и наполнил бутылку. Выйдя к посадочным площадкам, увидел автобус с табличкой на Ростов и вдруг испугался: значит, «кожаная» парочка еще не уехала! Алька спрятался за столб и стал наблюдать.

Вскоре он увидел их: Лора и Вовчик шли из кассового зала к автобусу. Вслед за ними шел и водитель с контролером. Когда контролер вышел, дверца захлопнулась. Автобус начал объезжать газон, чтобы вырулить на дорогу. Алька смело подошел туда, где кончается поворот, и подождал, пока автобус поравняется с ним. На несколько коротких мгновений они сошлись. Из окна на него смотрела изумленная Лора, потом лицо ее исказилось злобой, она грозила кулаком и что-то кричала, но слов, конечно, не было слышно. На миг из-за Лоры выдвинулось суровое лицо Вовчика, и Алька со всей злорадностью, на какую был способен, высунул язык и скорчил невероятно отвратительную рожу.

Теперь можно начинать новую жизнь, причем, самому, без всякой поддержки. Алька направился к «своему» подъезду, поднялся на пятый этаж и решительно нажал кнопку звонка у заветной двери. Открыла женщина средних лет, пожалуй, и старше. Алька состроил печальную мину и тихим голосом сказал:

– У вас лестницу убирать некому…

– Кто тебе сказал? – перебила женщина.

– А там, около дома, – Алька для большей убедительности махнул рукой назад. – Сказали, чтобы я к вам обратился.

– Ничто так быстро не разносится, как неприятные известия, – философски заметила женщина. – Но ты здесь причем? Или тебя мать послала?

Алька, запихивая поглубже в карман бутылку с водой и слегка запинаясь, начал вдохновенно врать, понимая, что успех этого дела зависит от того, насколько искренними покажутся его слова.

– Да, мама… Она сама не может сейчас убирать… Сильно болеет. Совсем свалилась, а…а деньги нужны на лекарства и…и…

– Та-а-ак, – протянула женщина. – И сколько же она будет болеть?

– Не знаю. Наверное, долго… Но вы не бойтесь, я буду убирать, я умею. Я хорошо буду мыть!

– А мама знает, что мы платим по десять рублей с квартиры?

– Знает, знает! – поспешил заверить Алька. – Она согласна!

– Ну, не знаю…Доверить ребенку…

– Я уже большой! – перебил Алька. – Мне скоро двенадцать! И я же временно…Потом мама придет.

– А вы с мамой вдвоем живете или…

– Вдвоем, – опять перебил Алька. – Папа давно умер.

Он опустил голову, испугавшись, что женщина заметит, как он краснеет от вранья. Но, в сущности, какая разница? Его отец жив, зато умерла мама, а ему так нужна эта работа! Слезы невольно навернулись на глаза, и Алька вытер их кулаком. Женщина вздохнула и, словно освободившись от сомнений, сказала:

– Сегодня и приступай. Приходи с ведром, тряпкой и веником.

Вот этого Алька не ожидал. Где же он все это возьмет? Он растерянно смотрел на свою работодательницу и, наконец, произнес:

– А…нельзя у вас…ведро и тряпку?

– Что, у вас даже этого нет?

– Нет.

– Вот так всегда, – констатировала женщина. – Организаторам больше всего хлопот достается. И зачем мне это нужно? Ну, ладно, подожди, сейчас все вынесу.

Получив веник, тряпку и ведро с водой, Алька повесил куртку на перила и принялся за дело. Он очень старался и к концу уборки сильно устал. Но маячившие впереди сто пятьдесят (!) рублей заставляли его трудиться с прежней энергией, особенно когда кто-нибудь из жильцов проходил мимо.

– Придешь в следующую субботу, – сказала женщина, принимая от него ведро, тряпку и веник.

– А…а деньги когда? – осторожно поинтересовался Алька.

– Как всегда, в конце месяца, – ответила женщина. – На этот раз получишь за половину октября, а с ноября новый счет пойдет. Может, к тому времени мама уже выздоровеет. Понятно объяснила?

– Понятно, – уныло согласился Алька и повернулся, собираясь уйти.

– Погоди-ка, – остановила его женщина.

Она отошла на две-три минуты и вернулась с куском сладкого пирога в целлофановом пакете:

– На вот, заслужил. Да маму угости.

Алька радовался: он держал в руках честно заработанный кусок. Ему хотелось съесть пирог с горячим чаем, и он направился к вокзальному буфету. Стакан чая стоил пять рублей. Алька поколебался: тогда до конца месяца у него останется всего девятнадцать рублей, а жить до «получки» еще две недели. И все-таки острое желание по-настоящему насладиться угощением победило. Проглотив пирог с чаем, он стал бродить по улицам – ему надо было болтаться до темноты, пока он сможет незаметно пробраться на свой чердак.

Заколоченное «гнездо»

Алька никогда не думал, что станет крохобором. Прежде ему и в голову не приходило подсчитать, во сколько обходится, например, его содержание в месяц. Он приходил домой на все готовенькое. Еда, пусть и очень скромная, в доме всегда водилась. Сначала об этом заботилась мама, потом Катя. Теперь же приходилось самому каждый день думать, что поесть, а главное, где раздобыть еду. Иногда он вспоминал роскошные пиршества на квартире у тети Любы, но все равно не жалел, что расстался с «кожаной» парочкой.

До «получки» оставалось еще два дня, а у Альки уже не было ни копейки. Оставшиеся деньги он тратил только на хлеб, умудряясь растянуть буханку хлеба на несколько дней, запивая очередную порцию водой. От жизни впроголодь он ослабел, осунулся, но попрошайничать принципиально не хотел.

В прошлую субботу сердобольная работодательница опять сунула ему угощение – на этот раз четыре пирожка с капустой, которые он съел в два приема: на обед и на ужин. Но вчера он доел последний кусок хлеба и не представлял, как дотянет до субботы. Он теперь старался только к вечеру спускаться с чердака, чтобы набрать воды, – сил болтаться по улицам, как прежде, уже не хватало. Через пару часов снова забирался на чердак и лежал до следующего вечера то ли в забытьи, то ли в полусне. От слабости даже мыслей в голове не было. Он думал лишь о том, что скоро получит семьдесят пять рублей за те полмесяца, которые уже отработал.

Лежа на голых досках, Алька попытался подсчитать, что можно будет купить на семьдесят пять рублей, чтобы денег хватило на весь следующий месяц, до очередной «получки». Как он их ни делил, выходило чуть больше двух рублей в день. А это значит, что он может питаться только хлебом, разделив буханку на несколько порций.

Устав от этой математики, Алька попытался уснуть. Воды ему не нужно, бутылка почти полная, сегодня можно вообще не спускаться. Однако уснуть не удалось. День в самом разгаре, даже на чердаке довольно светло. А главное, его мутило от голода. Он попил воды, но боли в желудке усилились. Наверное, все-таки лучше походить по свежему воздуху. Со всеми предосторожностями Алька спустился с чердака, оставив тряпицу и бутылку на досках. Он побрел по городу и неожиданно для себя оказался на продуктовом рынке. Торговля уже сворачивалась, ларьки закрывались, торговцы овощами и фруктами, забирая со столов остатки, отъезжали на машинах.

Алька заметил, что кое-где под столами и даже на столах лежали то перец, то яблоко, то картофелина. Они были немного подпорчены и потому брошены хозяевами, но Алька, не раздумывая, стал собирать все это в пакет, который подобрал на земле. Он удивился, сколько еды можно найти на рынке в конце дня. Сырая картошка, конечно, не годилась, зато в пакете уже было несколько перцев, яблок, одна груша, помятая кисточка винограда и даже один надтреснутый банан. Под столиком, где торговали сладостями, он обнаружил коробку с крошками печенья и несколько карамелек. Крошки печенья он выгреб и тут же съел, конфеты сунул в карман и пошел к автовокзалу, чтобы помыть в туалете свою роскошную добычу. Теперь он знал, что продержится два дня до «получки» и потом тоже будет добавлять к хлебу находки с рынка. Все казалось так просто, он удивился, почему раньше не догадался сходить на рынок.

По дороге к залу ожидания Алька съел банан и виноград, которые могли испортиться, а потом, уже устроившись в кресле, не без удовольствия нащупал в кармане куртки подобранные конфетки. Одну он вытащил и долго посасывал, стараясь удержать во рту давно забытый восхитительный вкус.

Теперь, когда его не мучил голод, разомлев от тепла, Алька мог подумать о том, как получше устроить свою жизнь хотя бы на ближайшее время. Что ж, на чердаке тепло и сухо, к жестким доскам он уже привык, так что запросто перезимует. Работа у него есть. Сто пятьдесят рублей в месяц да остатки пищи с рынка с голоду помереть не дадут. Можно еще что-нибудь подзаработать, например, помочь торговцам на рынке. До лета как-нибудь дотянет, а летом все проще.

Алька прикрыл глаза, и ему почему-то вдруг представилась школа. До сих пор он ни разу о ней не вспомнил, а сейчас, как наяву, видел свой пятый «а» на уроке литературы.

– Я предлагала вам выучить любое стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова, – говорила Зоя Ивановна. – Что ты выбрал, Руднев? «Родина»? Замечательно, очень хороший выбор. Ну, читай.

Люблю Отчизну я, но странною любовью,

Не победит ее рассудок мой…

Алька шевелил губами, не открывая глаз. Музыка стиха завораживала его, как будто сплетались не слова, а красивые мелодии. И он впервые за прошедший месяц вдруг ощутил тоску по школе, по ребятам и даже по урокам, которые прежде нередко казались нудными. Как бы хотелось ему туда, где все так знакомо, привычно и беззаботно! Но он сам отрезал себе пути к прошлой жизни. Может, и не надо было хлопать дверью, убегать в неведомое? Легко совершить безрассудный поступок, когда не знаешь о его последствиях. Теперь он знал, чего стоит необдуманность. А ведь мама всегда говорила:

– Прежде чем ввязаться в какую-нибудь историю, подумай, чем она может кончиться.

В тот ужасный день, когда ее не стало, он, не думая о последствиях, бросил почти новую куртку на грязные трубы. Потом, не подумавши, ушел из дома, не выдержав обвинений сестры. А может, Катя не со зла это говорила? Ей ведь очень тяжело, вот она и срывается. Ему сейчас тоже трудно, а ведь он только о себе думает, как и чем прокормиться. Катя же каждый день о троих думала. Алька почти готов был простить сестру, но ее ужасное обвинение снова разрывало ему душу. Наверное, она его просто не любит. И отец тоже. Нет, он не вернется, потому что не нужен им. И о школе придется забыть. Останется неучем… Но стоит ли думать о будущем, если не знаешь, как прожить день?

Стало темнеть, Алька встал и пошел к своему ночлегу. Поднимаясь по лестнице, Алька услышал разговор на верхней площадке и остановился: он не сможет попасть в свое «гнездо», пока люди не разойдутся. Хотел спуститься и подождать на улице, но тут до него донеслись слова его работодательницы:

– Я временами слышала, вроде кто-то там ходит, но и подумать не могла, что у нас над головой бомж поселился.

– А какой он? Кто его видел? – спрашивал мужской голос.

– Да никто не видел! Но точно кто-то живет. Вот же тряпка и бутылка с водой. Откуда они взялись?

– Понятное дело, сами по себе не явились, кто-то принес.

– А вдруг взрывчатку принесет? Я давно говорила, что здесь замок нужен.

– Ну, вот и все, – сказал невидимый мужчина. – Замок поставил, а ключ пусть у вас будет, если слесарям понадобится…

– Опять мне больше всех надо, – перебила женщина.

– Но вы же на замке настояли.

– Так у меня же над головой… А вдруг взрывчатка?

– Понятное дело…

Альку как будто пригвоздили к лестнице: «понятное дело», ночевать больше негде!

Вместо Казимирыча

Алька побрел к автовокзалу. Если бы у него были деньги, он бы уехал, куда глаза глядят. Но деньги он получит только через два дня, те самые семьдесят пять рублей, которые честно заработал. В своем убежище он бы славно отлежался до «получки», но судьба опять сыграла с ним злую шутку. «Не много ли на одного, да еще такого маленького?» – невольно подумал Алька и почувствовал, что слезы подступают к глазам. Он крепко зажмурился, чтобы они не вылились наружу. Месяц скитаний многому его научил, а главное, он теперь умеет управлять своими чувствами.

Размышляя, Алька не заметил, как дошел до автовокзала и остановился неподалеку от женщины, торговавшей пирожками. Он прислонился к одному из столбов, служивших опорой привокзальному навесу, и бессмысленно рассматривал снующих пассажиров. Их становилось все меньше, так как дневные рейсы уже заканчивались, а ночные еще не начались. Алька, было, подумал зайти в автобус и запричитать, как это делала Лора: «Сам я не местный… Мама в больнице…». Но понял, что не сможет ничего такого произнести, и продолжал стоять, подпирая столб. Вдруг он услышал голос:

– Мальчик, эй, мальчик!

Продавщица пирожков манила его к себе. Алька молча подошел. Она достала из кастрюли последний пирожок и сказала:

– Съешь, его уже все равно никто не купит, все разъехались.

– Спасибо, – стыдливо выдавил Алька и взял пирожок.

– Они, что же, бросили тебя? – участливо спросила продавщица.

– Кто? – спросил Алька, торопливо запихивая в рот кусок пирожка.

– Ну, эти…парочка…

Алька почувствовал, как заливается краской.

– Да не смущайся ты, – сказала женщина. – Я же видела, что ты у них случайный… Всех я тут знаю. Целый день стою, все вижу… Но я не осуждаю, особенно таких, как ты. Не сами же вы сюда попадаете, жизнь на улицу выбрасывает. Меня тоже жизнь «кинула». Я вот сметчиком в стройуправлении была… Одни благодарности… А теперь пирожками торгую, потому что двое детей. Работы по специальности нет. Мужа нет. Вот так-то… Ну, ладно, пошла я. Если что, подходи завтра, дам пирожок.

Алька долго смотрел вслед женщине, и слезы медленно сползали по его щекам: он все еще не умел сдерживать их, когда его откровенно жалели. Две женщины суетливо прошли мимо него в здание автовокзала, вернулись и долго оглядывали площадку, переговариваясь.

– Ведь обещал! – возмущалась та, что постарше. – Этому Казимирычу совсем нельзя верить. Все они, чехи, такие.

– Он поляк, мама.

– Какая разница? Время уходит, конец октября, мне край надо грядки вскопать. Не могу же я сама… Ведь обещал… И не пришел.

– И почему ты адрес его не возьмешь?

– Да всегда он мне сам звонит, и мы с ним в эту пору на вокзале встречаемся. Зачем мне его адрес?

– А ты одна поедешь на дачу, не побоишься там одна ночевать? Или смысла нет без Казимирыча?

Альку осенило: есть работа! Он быстро подошел к женщинам и спросил:

– Вы Казимирыча ждете?

– Да-а-а…

– Ему срочно пришлось уехать, – соврал Алька, не знавший никакого Казимирыча. – Но он меня прислал вместо себя.

– Как это… вместо? – растерянно протянула старшая, оглядывая тощенького мальчишку в полном недоумении.

– Я хорошо копаю! Я старательный! И… и сильный! Вы не смотрите, что я худой. Это я так, чуть приболел.

Алька торопливо сыпал словами, со страхом думая только об одном: а вдруг этот самый Казимирыч сейчас объявится! Ему очень хотелось «произвести впечатление» на женщин, у которых есть работа. Но младшая молча разглядывала его, а старшая не сдавалась:

– Вот еще что придумал! Я от Казимирыча такого не ожидала – детей посылать вместо себя. Ты внук ему, что ли? Никогда не говорил.

– Нет, я сосед, – сказал Алька, боясь запутаться в родственных связях неизвестного Казимирыча. – Я хорошо копаю!

– А зачем тебе деньги? – вдруг с подозрением спросила младшая.

– На хлеб, – Алька опустил голову. – Маме… на лекарства.

При упоминании о матери Алька не удержал слезы, и они медленно поползли по щекам. Это сразу решило дело. Обе женщины расчувствовались и дружно заявили:

– Ну, пошли в машину.

– Только надо же твоей маме сказать, что мы едем на дачу, забираем тебя на два дня, – сказала младшая, садясь за руль старенького «Запорожца». – Говори, где живешь.

– Не надо! – поспешно отозвался Алька. – Мама знает. Я же, когда с Казимирычем договорился, сказал ей.

– Тогда едем скорее, а то мне еще на дежурство.

Дача оказалась не слишком далеко от города и представляла собой небольшой домик с застекленной верандой, стоявший в конце сада, а перед садом от ворот тянулась довольно внушительная полоса земли, поделенная на грядки. Алька, никогда не имевший дела с сельхозработами, даже испугался: сможет ли вскопать за два дня? Но копать придется, у него не было другого выхода. Владелица «иномарки» высадила мать с «работником» и, пообещав приехать за ними в субботу утром, укатила, а дачница, пригласив Альку в дом, сказала:

– Давай знакомиться. Меня зовут Елизаветой Федоровной. А тебя?

– Алька…

– Александр, что ли? Тогда лучше Шурик.

Алька не стал уточнять: Шурик так Шурик. Он устал от скитаний, ему хотелось есть и спать, но он терпеливо ждал распоряжений от Елизаветы Федоровны, которая, поставив на электрическую плитку чайник, вытащила из шкафчика два электрообогревателя и включила один в комнате, второй – на веранде. Не прошло и полчаса, как в домике стало тепло, а на столе стоял только что закипевший чайник. Елизавета Федоровна не пожалела заварки, и запах чая вдруг напомнил мальчишке о родном доме, когда там было хорошо и уютно, когда мама по праздникам пекла большой пирог с вареньем.

– Ты ешь, ешь, – услышал Алька голос Елизаветы Федоровны. – Если мать в больнице, так чем же ты питаешься? А у меня все домашнее.

Действительно, из привезенной коробки женщина вытащила жареные окорочка и вареную картошку, которые разогрела на плитке, соленые огурчики, пирожки с печенкой, а к чаю был домашний бисквит.

– Ляжешь здесь на раскладушке, – говорила хозяйка дачи. – Казимирыч всегда на веранде спит. Вставать-то рано, а сюда ничем не доедешь, только на своей машине. Казимирыч посмеивается над нашей «иномаркой», а зря. Ей уже больше двадцати лет, а она на ходу! Ну, правда, дочь аккуратно ездит и следит за ней хорошо. А Казимирыч не говорил, когда вернется?

– Не-а, не говорил, – вяло промямлил Алька.

– Да ты совсем спишь! Ну, давай ложись, завтра вставать рано.

Алька рухнул на раскладушку, едва укрывшись стареньким ватным одеялом. В эту ночь он не видел снов.

Потеря

Проснувшись, Алька обнаружил, что Елизаветы Федоровны в домике уже нет, а солнце поднялось довольно высоко. Он вскочил, испугавшись, что хозяйка дачи посчитает его лентяем и откажет в работе. Наспех одевшись, Алька выскочил на воздух и увидел Елизавету Федоровну, которая уже вскапывала грядку. Алька подбежал и испуганно закричал:

– Дайте! Дайте лопату! Я сам! Я сейчас!

– Да не кричи так, – тихо сказала Елизавета Федоровна. – Это я просто попробовала… Земля вроде податливая…Умылся?

Алька отрицательно покачал головой.

– Тогда умойся. Да пойдем позавтракаем, а тогда уж и за работу.

Алька старался изо всех сил и к концу дня перекопал половину участка.

– Вроде и небольшой участок, а сил надо много, – рассуждала Елизавета Федоровна. – Когда брали эту землю восемнадцать лет назад, думали, что будем здесь отдыхать, шашлыки жарить. Так и было поначалу… Потом эти перемены…в стране и в жизни. Я на химкомбинате старшим инженером работала… До пенсии дожила – не нужна стала. А тут и муж умер. Остались мы с Танюшей, с дочкой, вдвоем. Она в больнице работает. Да какая зарплата у врача? Вот и приходится подкармливаться с участка. Да и люблю я пожить здесь, на природе. А твоя мама кто по специальности?

– Медсестра, – ответил Алька, и глаза его предательски заблестели.

– Ну, вот, сейчас опять заплачешь, – сказала Елизавета Федоровна. – Ладно, ладно, не буду больше расспрашивать. Но, может, ей какие-то лекарства нужны? Моя соседка в аптеке работает…

– Нет, спасибо, – прервал Алька. – Мы сами…

Доброта Елизаветы Федоровны даже пугала его. Еще захочет больную навестить или что-то в этом роде… Как он будет выкручиваться? Предупреждала мама не раз: одна ложь за собой другую тянет…Ему бы вскопать грядки да получить деньги, а потом забрать заработанные за уборку подъезда семьдесят пять рублей – и он богач!

Второй день тоже прошел в беседах и работе. И хотя Елизавета Федоровна иной раз сама бралась за лопату, устраивала чаепития в перерывах, все-таки к тому времени, когда Алька перевернул последний комок земли, тело у него гудело, ладони саднило от водянок – не помогли и перчатки, которые его заставила надеть хозяйка. Но почему-то именно теперь, когда он, совершенно разбитый, растянулся на раскладушке, к нему пришло осознание того, что он готов к неизвестной жизни, в которой может случиться все, что угодно. Он был уверен, что все выдержит.

Утром в субботу приехала Татьяна, привезла деньги. Елизавета Федоровна отсчитала четыре купюры по пятьдесят рублей, глянула на Альку и прибавила еще одну, сказав:

– Молодец, хорошо работал, добросовестно.

Алька от счастья онемел: на такую сумму он даже и не рассчитывал. А Елизавета Федоровна еще совала ему в руки пакет с едой, приговаривая:

– Сам поешь и маму угости. Люди должны друг другу помогать. Я в Отечественную войну девочкой была, но помню, как все друг друга поддерживали. Потому и выжили, и врага одолели.

С пакетом и деньгами Альку высадили из «Запорожца» около автовокзала, куда он просил его подвезти, сказав, что ему еще надо зайти к знакомым, потом в магазин и к маме в больницу. Он смело направился ко второму подъезду того дома, где его уже ждали «орудия труда» – веник, ведро и тряпка, а также семьдесят пять рублей. Напоследок он и здесь вместе с деньгами получил угощение – большой кусок еще теплого пирога с вареньем.

Алька почти бежал к автовокзалу, так ему не терпелось соединить обе заработанные суммы и сосчитать. А впрочем, что тут считать? И так ясно: 250 плюс 75 – это же 325 рублей! 250 плюс 75 – 325 рублей! Несметное богатство! Он даже может вернуться домой, хватит на билет, еще и останется. Он представил, как положит деньги на стол, и удивленная Катя спросит:

– Откуда это у тебя?

– Я их заработал, – гордо ответит он.