Текст книги "Твой последний шазам (СИ)"
Автор книги: Ида Мартин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Немного.
– А это – Вита, – она подтолкнула меня в свободное кресло. – Она… Она… Она здесь первый раз. Сделайте, чтобы человеку было весело. Приду – проверю.
Полина пригрозила им пальцем и ушла.
– Ты что пьешь? – спросила Даяна.
У неё были черные дреды и утыканные колечками брови, а между колен, сжавшись, сидел белый кролик.
– Ничего.
– И ещё хочешь, чтобы тебе было весело? – если не считать вытатуированной на лбу надписи, по сравнению с остальными Эдик выглядел обычным. – Текилу будешь?
Он поставил передо мной чистую рюмку и сразу наполнил её.
– Ты вообще чем занимаешься? – Рон был в бейсболке и тёмных очках, а на каждом его пальце красовались перстни.
– Учусь.
– В смысле?
– Просто учусь. В школе.
Они переглянулись. Эдик протянул блюдце с дольками лимона.
– Ну, а тусуешься с кем? Кого знаешь?
Я пожала плечами:
– Только Артёма и Макса.
– А…а, – Эдик кивнул. – Чернецкого? Ну, всё ясно.
Они снова переглянулись и как бы заново оглядели меня.
– Где же они сами? – спросила Даяна.
– Работать поехали. В лес.
– Лес? В первый раз такую студию слышу, – заинтересовался молчавший всё это время Нильс. Его волосы были настолько белые, что казалось будто светятся в темноте. – Чернецкий что-то записывает?
– Это просто лес. Обычный. Там стройка какая-то.
– Чё, реально? Работать? Руками? – Даяна вытаращилась на меня. – Это, наверное, какой-то другой Чернецкий. Или вместе с этим аттракционом там супер вип и всё включено?
– Может, это квест? – на полном серьёзе предположил Рон.
– Вообще-то Костров обещал, что он с нами запишется, – сказал Нильс. – Второй месяц ждём. Анонс уже вышел, а в сентябре релиз.
Я не знала, что ответить.
– Ты нас вообще слушаешь? – резко спросил Рон.
– Да, конечно, – спохватилась я. – Думаю, что Артём скоро вернётся и сделает всё, что обещал.
– Музыку нашу слушаешь? – пояснил вопрос Эдик.
– Что-то слышала. Но немного.
– А что зашло?
– Что-то про любовь и смерть, – на ходу придумала я.
– Это, наверное, «Рожденный в проклятье», – сказал Эдик.
– Или «Локальная агония», – предположил Рон. – Что там было в припеве: «Ешь землю. Ползи на коленях» или «Изрезано в кровь. Пробито навылет»?
– Пробито навылет, – наобум выбрала я.
– Ну, вот, точно! – обрадовался Эдик. – Я же говорил!
– А хочешь к нам на концерт? – спросил Рон.
– Было бы здорово.
– Даяна тебе проход сделает. Она наш агент.
– Давай свои контакты, – девушка передала кролика Рону и полезла в телефон.
– Нефиг, – зло сказал Нильс. – Пусть её Чернецкий приводит.
Эдик рассмеялся:
– Не слушай его. Он просто за сингл переживает. Ты тут не при чем.
– Это из-за его новой девки, – проворчал Нильс.
– Ты её видела? – спросил Рон.
Я усиленно затрясла головой.
– Нет, не видела. Понятия не имею.
– Странно, он вроде везде её с собой таскает, – Нильс опрокинул в себя рюмку и, морщась, закусил лимоном. – Говорят, серая мышь и лохушка. Встретил бы, придушил.
– Чернецкий уже не знает, как извратиться, – Даяна забрала кролика назад. – Когда вокруг слишком много прекрасного, всегда тянет к уродливому.
– За прекрасное! – подмигнув мне, Эдик поднял рюмку.
К счастью, в этот момент вернулась Полина, и мы ушли.
На прощание Даяна помахала мне лапкой кролика.
Мы прошли через комнату со столом и попали в гостиную. Свет в ней был приглушён и громко играла музыка. Несколько девушек в центре танцевали. Остальные сидели, сбившись в небольшие группки на дивана, и, глядя на них, переговаривались.
Полина кивнула на двоих молодых мужчин лет двадцати пяти.
– Это Адам, сын Анатолия Гафнера. Знаешь Гафнера? Ну, того, который архитектор.
– Нет.
– У Адама сеть арт-кафе и продюсерский центр. А второй – Тоби. Он немецкая модель. Адам с ним клип снимает. Красивый, правда? Сейчас я тебя с ними познакомлю.
– Нет, нет, не нужно. Я скоро пойду. Я уже отвлеклась. Спасибо.
– Как это пойдешь? – нахмурилась Полина. – Мы обязательно должны тебе кого-то найти.
И тут неожиданно я всё поняла. Очень ясно и отчётливо. Зачем она меня пригласила и почему вообще возилась со мной.
– Можно я немного посижу?
– Хорошо, – согласилась Полина. – Осмотрись. А потом скажешь, кто понравился.
Она подсела к Адаму и Тоби, а я тихонько выбралась в коридор, отперла входную дверь и ушла.
Стоило только переступить порог, с души точно камень свалился, а настроение заметно приподнялось. Как бы не старалась Полина, никого лучше Артёма я всё равно не увидела. С ним никто даже сравниться не мог.
Прыгая через ступеньки, я сбежала по лестнице и выскочила на улицу.
Уже совсем стемнело, но вечер стоял светлый и очень тёплый. От нагретого асфальта и домов волнами шёл жар. Я глубоко вдохнула воздух, сделала пару шагов и прямо перед собой увидела того самого парня из кафе, которого Полина так беззастенчиво пригласила в гости.
Он остановился чуть поодаль, дымил вэйпом и смотрел прямо на меня, так что делать вид, что не заметила, было глупо.
– Это же ты была в кафе с Полиной? – негромко спросил он.
– Я.
– Уже уходишь?
– Да.
– Тогда и мне нет смысла туда идти. А где твой дом?
– В Измайлово.
– О’кей. Поехали, провожу.
Пару минут шли молча. Мне было дико неловко и странно, что так всё получилось. Я и представить не могла, что он мог приехать специально ради меня. Ведь мы с ним даже не разговаривали.
– Сколько тебе лет? – наконец спросил он.
– Семнадцать.
– Где учишься?
– В школе.
– И как?
– Хорошо.
– Отличница?
Я кивнула.
Вопросы у него были прямые, тон деловой, а взгляд тяжелый.
– Так я и думал. У тебя на лбу это написано.
Его слова рассмешили. Артём тоже постоянно твердил, что у меня на лбу всё написано.
На освещённых улицах по дороге к метро гуляло много людей. Мы шли размеренно быстрым шагом, а наш разговор немного походил на допрос.
– И давно ты с Полиной дружишь?
– Мы не дружим. Она знакомая моих друзей.
– Ладно. Теперь пора узнать, как тебя зовут.
Он был очень уверен в себе, но без наглости или хамства.
– Вита.
– Необычно. Это значит «жизнь»?
– Когда я родилась, мама боялась, что не выживу, и поэтому так назвала.
– Мне нравится, – резюмировал он. – И что? Чем ты, Вита, занимаешься, увлекаешься?
Всю дорогу, пока шли и ехали на метро, он спрашивал обо всём подряд. Просто задавал вопросы, но в подробности не вдавался. Иногда отрывочно говорил про себя: что в этом году закончил школу с золотой медалью и поступил на юридический факультет, что занимается спортом и любит Depeche Mode.
Он был внимателен и хорошо воспитан. Открывал передо мной дверь, придерживал за локоть на эскалаторе и в вагоне. Маме бы он понравился.
Помнится, я читала, что если человек в течение трёх минут не увидел в другом ничего раздражающего или отталкивающего, то он влюбляется. Но сколько я не пыталась разглядеть в нем раздражающие черты, никак не находила. И это немного беспокоило.
Он проводил меня до дома, а когда спросил номер телефона, меня вдруг осенило.
– Это тебя Полина подговорила?
– Насчёт чего? – удивился он.
– Ну, проводить и вообще понравиться мне.
– Так с этим вроде было сразу ясно. Ещё в кафе. Она же мне сразу сказала, что я тебе понравился. Разве нет?
– Да. То есть нет. Просто это идея Полины.
– Значит, на самом деле я тебе не понравился?
Увидев моё замешательство, он глухо рассмеялся, но «дожимать» не стал. Будь на его месте Артём, тот бы точно не успокоился, пока не вытянул из меня какое-нибудь откровенное признание.
– Кстати, если тебе интересно, меня зовут Ярослав, – сказал он напоследок и, оставив меня негодовать по поводу своей несообразительности, ушёл.
Глава 10
Тоня
Из-за плотно задвинутых штор на небольших квадратных окнах в доме царил полумрак. Амелин включил свет, но с его тусклым свечением едва ли стало лучше.
– Всё, что найдешь в холодильнике – твоё, – сказал он изнывающему от голода Лёхе. – Только понюхай сначала. Кто знает, сколько это там валяется.
– Я сейчас что угодно готов сожрать, – Лёха кинулся на кухню.
Мы с Якушиным оставили рюкзаки у входа под вешалкой.
– Не волнуйся, – заверила я Амелина. – Мы попьем и уйдем.
После того, как он увидел Якушина, между нами снова повисло напряжение. Но руку Якушину при встрече он пожал и даже пошутил что-то про моё падение в крапиву. После чего как ни в чём не бывало принялся заливать, что ему придется остаться в деревне ещё на несколько дней, чтобы решить какие-то формальные вопросы, связанные с домом, и что он понятия не имеет, зачем «Тоня всех переполошила».
– А это что? Компот? – Лёха вытащил из холодильника большую эмалированную кастрюлю. – Можно?
– Там всё можно, – Амелин достал с навесной полки три стеклянных стакана и широкую кружку. Стаканы поставил на стол, а в кружку засыпал столовую ложку соды, залил водой из чайника и перемешал.
– Давай спину помажу.
– Обойдусь.
– И что, водку тоже можно? – не унимался Лёха. – Тут на три дня запоя.
– Пей, что хочешь. Я всё равно от неё дохну, а так бы не помешало.
Амелин сунул чашку в руки Якушину.
– Протри ей спину. А то ночью спать не сможет.
Якушин озадаченно посмотрел в чашку, на меня, затем отставил её на стол:
– Надумает – сама намажется.
– Давайте я, раз никто не хочет, – предложил Лёха, закончив разливать компот по стаканам.
– Разбежался, – мне было не до шуток.
Ожоги прилично зудели, а мутное поведение Амелина раздражало.
Но Лёха похоже этого не понял.
– Ладно. Тогда на «камень, ножницы, бумага». Кто выиграет – будет мазать, остальные держать.
Якушин тупо заржал. И я поняла, что если я останусь, глум с чашкой продолжится. Просто забрала её и ушла в комнату.
Это была большая прямоугольная комната с обоями в цветочек и фотографиями на стенах. Рядом с деревянной кроватью стоял покрытый кружевной салфеткой комод с десятком фарфоровых фигурок вокруг траурной фотографии бабушки.
За платяным шкафом виднелась белая дверь, с другой стороны от неё – занавешенное простынёй зеркало.
Я подошла к фотографиям. Не знай я их историю, решила бы, что это самая счастливая в мире семья. Мужчина с кудрявыми волосами и черными как у Амелина глазами, молоденькая хорошенькая девушка, держащая за руку маленького белокурого ангелочка, и серьёзная женщина с узким худощавым лицом.
В комнату едва слышно вошёл Якушин, остановился за спиной и негромко спросил:
– Он тебе тоже про дом наплёл? Что ему из-за него тут сидеть нужно.
Я неопределённо пожала плечами. Объяснять, что на самом деле произошло, и что я ничего не знаю, не хотелось.
– А вот Алёна нам другую историю рассказала.
Я насторожилась.
– Алёна тут при чём?
– Она хорошо его знает. Называла Костей.
– И что такого особенного она вам рассказала? – я развернулась к нему и увидела, что в дверях стоит Амелин.
– Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам, а беззубые старухи их разносят по умам! – с ясной улыбкой то ли пропел, то ли проговорил он.
– Тогда рассказывай сам, – сказал ему Якушин. – Только честно.
Амелин картинно прошагал через всю комнату, сел на стул и, запрокинув голову, с вызовом посмотрел на нас:
– На самом деле ничего такого, – тон его сделался притворно беспечным. – Какой-то дурень в карьер по пьяни навернулся. Сплошь и рядом такое происходит. У Милы знакомый с эскалатора свалился. Просто шёл и под ноги не смотрел. И это днём в метро. А тут темнота, лес и дороги отвратительные.
– Костя, – я насторожилась. – При чём тут ты?
– Знаешь, вот и я тоже самое полицейским сказал: "При чем тут я?" Какая-то глупость, честное слово, – он развел руками. – Тому парню двадцать три и у него разряд по дзюдо.
Якушин с непроницаемым лицом подошёл к окну, отодвинул тюлевую занавеску и выглянул во двор.
– Ты там был? – спросила я. – Раз полицейские пришли к тебе, значит, не просто же так.
– Просто так, – с чистосердечным изумлением Амелин распахнул глаза. – Просто взяли и пришли. С самого утра как вломились. Часы на кухне разбили – так дверью хлопнули. Паспорт забрали.
Если бы я его не знала, то с лёгкостью могла купиться на это пылкое заверение.
– А что говорит Алёна? – я посмотрела на Якушина.
– Да, – с деланным любопытством Костик склонил голову на бок. – Что говорит Алёна?
– Говорит, что друзья погибшего парня заявили в полиции, будто это он его столкнул, – Якушин кивнул на Амелина. – Подробностей она не знает, но за день до этого у них конфликт вышел на карьере, а потом Костя пришел к нему и устроил целый спектакль на весь коттеджный поселок. Так?
Амелин продолжал улыбаться:
– Ну, почти. Только не спектакль, а шоу. На мне была маска, ремень, за спиной баллон опрыскивателя с кровью, в руках стальной брандспойт, а в наушниках Кейв. И до тех пор, пока Гриша за мной не погнался, выглядело это шикарно.
– Видишь, Тоня, ты о нем волнуешься, всех на уши подняла, незнакомого человека заставила тащиться чёрте куда, а он опять дурку включает и паясничает. Ты как хочешь, а я пошёл. Мне даже не интересно, что он выдумает дальше.
Якушин направился к выходу, но Амелин оказался быстрее и заслонил собой дверь.
– Ну ладно. Чего ты сразу? Мы ведь спокойно могли обойтись без этого. Пошли бы погуляли или просто поболтали. Я вот считал, что Тоне не нужны проблемы, не хотел её расстраивать, но ты решил по-другому.
Последние слова прозвучали угрожающе.
– Да ты сам одна сплошная проблема, – изо всех сил стараясь сохранять рассудительное спокойствие, Якушин смерил его холодным взглядом.
– А я вот реально не понимаю, что за кипиш, – Лёха небрежно отодвинул Амелина в сторону, освобождая проход. В одной руке у него был большущий бутерброд, в другой – чашка. – Ну мало ли кого в чем обвиняют. Я почти всю зиму в отделении проторчал. Отписки разные строчил. Всё это фигня. Пусть сначала докажут! Главное – ни в чем не сознавайся и не трепи лишнего.
– Костя, – взмолилась я. – Можешь рассказать всё по-человечески? По-честному? Я уже ничего не понимаю.
– Хорошо. Только сразу предупреждаю, – Амелин обошёл парней и пристроился у подоконника. – Это не прикольная история, а другую я сочинить не успел.
Лёха со всего маху плюхнулся на кровать, потом, заметив бабушкину фотографию на комоде, пристыженно вскочил и встал посреди комнаты рядом с Якушиным, небрежно опершись о его плечо.
– Всё случилось на следующий день после похорон. Мила собралась и должна была с самого утра уехать. Но потом такая говорит: "Пойду искупаюсь, а то всю дорогу по жаре трястись". И ушла на карьер. Но проходит час, полтора, её нет. Я забеспокоился и отправился искать. Ну и нашёл. Там, на карьере. Подсела к этим уродам и уж в хлам. Вся такая весёлая, смеётся, на четвереньках ползает, а они ржут. Типа в карты на желания играют. Но это никакая не игра была, а тупо глум. Только Мила этого не понимала и выполняла всё, что скажут, а девка их одна всё на телефон записывала, – Амелин потупился.
Наверное, действительно, не стоило заставлять его рассказывать такое при всех. Но я же не знала.
– А Мила – это кто? – пробубнил с набитым ртом Лёха.
– Мать моя.
– Фигасе! Я бы сразу вломил.
– Их там пятеро было. Трое парней и две девчонки. И я просто хотел её забрать. Сказал, что без неё не уйду, ну, и что не хочу с ними ссориться. Но они были пьяные и веселились. А на следующее утро, как только я отвёл Милу на станцию, приехали полицейские и стали выспрашивать, действительно ли я угрожал Грише. Я объяснил, что у нас с ним серьёзные различия в мировоззрении. Тогда они сказали, что те ребята считают, будто это я его столкнул в карьер, и даже написали заявления. Я ответил, что этого не делал. Но они не особо поверили, велели ждать и ушли. Вот, собственно, и вся история.
– Нет, подожди, – я присела на край освободившегося стула. – Что ты им сделал? Я же тебя знаю, Амелин. Что ты там устроил? И при чём тут маска, баллон и кровь?
– Да ничего я им не делал. Почти.
– Ты обещал честно.
– Хорошо, – он занавесился отросшей чёлкой. – Я просто выбросил их телефоны в воду.
– Все?
– Четыре из пяти. Ещё ключи какие-то и очки.
– Зашибись, – Лёха заржал. – Отличный ход. И что потом?
– Вот как раз то, что было потом не очень интересно.
– Амелин! – моё терпение заканчивалось.
– Ну, они пытались меня утопить, а я пытался не утонуть. Потом пошёл домой, взял маску и баллон… Нет, правда, это было эпично, – он оживился. – Вся морда этого Гриши была в крови и одежда, и входная дверь, и всё вокруг. Он такой только раскрывает рот, а я ему – струю. Aliud ex alio malum.
– Чего? – Лёха перестал жевать.
– Одно зло вытекает из другого, – охотно перевёл Амелин. – А хотите, маску покажу?
И, не дожидаясь ответа, размашистыми шагами рванул в комнату за белой дверью.
Якушин подошёл ко мне и, немного наклонившись, с укоризной сказал:
– Ты вроде разумная девушка, а как с ним встречаешься, весь разум заканчивается.
Я мигом вспомнила его примитивные подкаты к Алёне:
– А что это за прекрасный пёс? А что это за чудесная порода? Или, быть может, это единорог, отбившийся от стада?
Якушин недовольно закатил глаза.
– Опять он в какую-то историю вляпался, а ты поощряешь. К нему же не просто так всё это липнет…
Саша осёкся, потому что перед нами предстал Амелин, но не просто в маске. На его плечах сидела большая резиновая голова белого кролика, а на груди перекрещивались кожаные ремни бандажа в стиле БДСМ с острыми серебристыми клёпками и ошейником под горлом. Кролик был обычный, карнавальный, но выглядел довольно страшно. В уголке правого уха запеклась кровь.
– Жесть! – восхитился Лёха. – А кровь-то ты где взял?
– Да на свиноферме за бутылку водки два ведра давали, – голос под маской звучал устрашающе. – Но мне и одного было достаточно.
– Дай померить, – попросил Лёха.
– Алёна подарила, – с довольной улыбкой похвастался он, передавая маску Лёхе, и медленно перевёл взгляд на Якушина. – Она миленькая, правда?
– Не то слово, – пробубнил из-под маски Лёха.
– Это тоже она? – Саша брезгливо подцепил пальцем лямку бандажа.
– Не. Это Милины штучки. Целый чемодан притащила. Реквизит. Хочешь, мы тебе тоже что-нибудь подберём? Как ты относишься к латексным стрингам?
– Дебил, – Якушин отпихнул его, но потом рассмеялся. – Самый лучший реквизит, к твоему сведению, это белый халат.
– У…у…у, – протянул кролик. – У вас тут становится всё интереснее и интереснее. А где посмотреться можно?
– Здесь, – Амелин сорвал с зеркала простыню.
– Вот, чёрт, – Лёха в образе кролика испуганно шарахнулся в сторону. – Прости. Я забыл. Нельзя же, когда покойник. Пока душа не улетит. А то посмотрится в зеркало и навсегда останется призраком.
– Одним призраком больше, одним меньше. Это не существенно, – Костик завернулся в простыню. – Я даже буду рад, если бабушка останется здесь. Убитому мальчику будет не так страшно.
– Всё равно я не понимаю, – Якушин скрестил руки на груди и нахмурился. – Если весь посёлок видел, что ты ушёл, а Гриша остался дома, то почему всё равно обвиняют тебя?
– Ну ты чего? – Амелин удивлённо округлил глаза. – Как он мог остаться дома, если за мной побежал? Сам подумай.
– Ты этого не говорил.
– Ты просто невнимательно слушал. Он погнался за мной, я перепрыгнул забор и смотался в лес. А потом его нашли в том карьере. Доказательств моей вины у них нет, но и у меня нет доказательства обратного.
– Если чуваки заяву заберут, то к тебе вообще вопросов не должно быть, – со знанием дела сообщил Лёха и снова отправился на кухню.
– А что, если поговорить с этими ребятами? – мне показалось это отличным решением. – Узнать, что им нужно. Хочешь, я поговорю?
– Я хочу, чтобы ты поскорее уехала.
– Это я уже поняла, – злость на его побег вспыхнула с новой силой.
– Здесь не самая доброжелательная обстановка, – поторопился объяснить он. – Лето же. Народу кругом полно. А я им не нравлюсь, понимаешь?
– Мало ли кто кому не нравится. У тебя свой дом, свой участок, ты ни к кому не лезешь, а если у них что-то подгорает – пусть идут лесом.
– Это не Москва, глупенькая, здесь что угодно может случиться.
– И как, по-твоему, я должна спокойно уехать, зная, что может случиться «что угодно»? – я уже прилично завелась. – Либо мы уезжаем вместе, либо я остаюсь.
Якушин с интересом наблюдал за нашей перепалкой, пытаясь понять, что остаётся недосказанным.
– Хорошо, – Амелин резко встал. – Поедем вместе. Прямо сейчас. Только вещи покидаю, и поедем.
Он снова исчез в той комнате.
– Слушайте, что за паника? – Лёха вернулся с бутылкой водки в одной руке и коньяком в другой. – Жратвы полно, водка халявная, хата свободна. Вы чего, народ? Люди специально за этим на курорты ездят. Зря сюда по жаре тащились? Эй, доктор, ты что пьешь?
– Не нужно ему уезжать, – неожиданно серьёзно произнес Якушин. – Посидит себе спокойно и всё разрулится. А уедет – решат, что сбежал. Ну и понесётся… Забыла, как это бывает?
– Вот и я о том, – подхватил Лёха. – К чему торопиться?
– Ну, я готов, – Амелин вышел в том же самом виде, даже сумку с собой никакую не взял, только бандаж снял, а на шее болтались наушники.
– Всё. Расслабься, – Лёха взял его за плечи и участливо заглянул в глаза. – Так и быть. Мы остаёмся.
Амелин непонимающе захлопал глазами.
– Утро вечера мудренее, – поучительно сказал Лёха, впихивая ему в руки рюмку. – Я знаешь, что придумал? Мы сейчас поляну накроем. У тебя же столько еды. А уедешь – пропадёт. Вот, доктор меня тоже поддерживает. Посидим, пообщаемся… Алёнку позовём. Правда шансов у него никаких, но это детали.
– Не понял? – Якушин всё ещё пребывал в каких-то своих мыслях.
– А чего тут понимать? Тебе просто в этот раз не повезло. Если бы я с вами не поехал, у тебя бы точно с ней всё получилось.
Саша, ещё в школе избалованный женским вниманием (а в своем медицинском колледже и подавно) несколько оторопел от такого заявления.
– Она сюда не придёт, – Амелин отставил рюмку на комод.
– Не боись, – Лёха небрежно махнул рукой. – Уломаем. Мне показалось, она добрая и сговорчивая. Так увлекательно про майских жуков рассказывала.
– Она сюда не придет, потому что делать ей здесь нечего, – Амелин подошёл и встал передо мной. – Так, что? Едем?
Я прекрасно знала это гипнотическое выражение покорного вызова. Мы могли помириться прямо сейчас, но присутствие Якушина и Лёхи всё усложняло.
– Знаешь, я, пожалуй, останусь. Мне тут понравилось. Дом такой уютный, повсюду кружевные салфетки, ангелочки на полках и на стенах тоже, в саду яблоки и до карьера недалеко. Но ты, если хочешь, можешь ехать один.
– Как один?
– Ты какого чёрта от меня прятался?
Вопрос застал его врасплох.
– Значит, остаёмся? – спросил Лёха с надеждой.
– Да! – решительно сказала я.
– Нет, – в один голос со мной произнес Якушин и, как бы обозначая серьёзность своих намерений, вышел из комнаты.
Лёха тут же встрепенулся, прихватил коньяк и побежал за ним.
– Сливаешься даже без борьбы, как последний лузер? А по тебе и не скажешь.
С кухни до нас доносилось каждое слово.
– Это глупо, – ответил Саша. – Я людям никогда не навязываюсь. Если хотят, они сами ко мне приходят.
– А что, так можно?
– Так нужно.
Послышался звон рюмок.
– Это в своём медколледже ты первый парень на деревне, а при адекватной конкуренции – так, третий сорт.
Амелин осторожно взял меня за пальцы.
– Ты правда хочешь остаться?
– Да, – задержав на несколько секунд руку в тёплой ладони, я спрятала её за спину. Мы ещё не до конца разобрались с его позорным бегством. – Ребята тоже останутся.
Он подошёл к белой двери и распахнул её.
– Можешь ночевать здесь.
Маленькая, тёмная комнатка с металлической кроватью под окном и пёстрым советским ковром на полу, посреди которого в беспорядке были навалены старые видео и аудио кассеты. В углу на стопке книг стоял ноутбук с тысячью подключенных к нему проводков. Рядом – настоящий видеомагнитофон. У дальней стены – раскладушка.
– Раскладушка моя, а кровать Милина. Но мы можем спать на ней. Парни лягут в бабушкиной комнате.
По цветастому покрывалу скользили солнечные блики. На решетчатой спинке кровати висел домашний женский халат.
– Я не хочу спать на Милиной кровати.
– Но на раскладушке будет тесно. И она скрипит.
– Мы с ребятами переночуем на той половине дома. Не положишь же ты их в бабушкину постель. Её дух вряд ли обрадуется Лёхе.
– Почему мы не можем просто спать вместе? Просто спать, – он подошёл очень близко, но я отступила и чуть было не раздавила попавшуюся под ногу кассету.
– Потому что я тебя знаю.
– Ты так неприятно это сказала, будто в том, что я тебя люблю есть что-то плохое.
– Дело не в любви. Ты слишком запросто ко всему этому относишься.
– Но какой смысл усложнять, если ты меня тоже любишь? Или я просто себе это всё придумал?
– Знаешь, если бы я выросла среди проституток, то тоже бы считала, что между сексом и любовью никакой разницы нет.
– Зачем ты так говоришь?
– Затем, Костя, что ещё час назад ты пытался от меня убежать, а сейчас я должна с тобой ночевать? Это по-твоему нормально?
– Я же сказал: просто спать. Вместе. Рядом. Как в Капищено. Я столько раз мечтал об этом.
– Доставай ключи!
– Тот дом не открывали больше десяти лет. Там горы пыли и грязи.
– Вот и посмотрим.
– Это плохая затея, – крикнул он мне в спину, но я уже была на кухне.
– Мы идём на ту часть дома, – объявила я сидевшим за столом парням.
Между ними стояла бутылка коньяка и тарелка со пожухшим зеленым виноградом. Судя по глазам обоих, они выпили уже не одну рюмку.
– А что там? – спросил Лёха.
– Спать там будем. Нужно убраться.
– Ладно, – Якушин согласно кивнул. – Помогу вам и сразу поеду.
Расположение комнат на второй половине дома было в точности такое же, как и на половине Амелина, только всё наоборот, словно в зеркальном отражении.
Обои и шторы во всех комнатах и на кухне были однотонные – выцветшие и серые от пыли. В большой пустой комнате, точно в Кентервильском замке, темнело не оттирающееся пятно.
Мебели не было нигде, кроме маленькой комнаты, в которой обнаружились наставленные друг на друга кровати.
– О! – обрадовался Амелин. – Я думал, их выкинули. У меня вот эта была, с царапиной на боковине. Тоня, выбирай её. Она мягкая. И коврик! Смотри!
Он вытащил из груды одеял скрученный гобеленовый коврик.
– Помнишь, я тебе рассказывал?
– Ну что, выносим? – спросил Якушин, подхватив один конец кровати и ожидая, что кто-то из ребят поможет ему её вынести.
– Погоди, – остановил его Лёха. – Не ставить же её в эту грязь. Нужно сначала полы помыть. Слышь, Тоня? Давай-ка помой, а мы покурим пока.
– Возьми и сам помой, – его наглое поведение начало раздражать.
– Я помою, мне не трудно, – спокойно откликнулся Лёха, – только тогда кровати таскать будешь ты.
За водой пошли с Амелиным к тому торчащему из земли крану, который, как выяснилось, назывался «колонкой».
На улице немного посвежело, в небе появились птицы.
– Давай, раз уж ты осталась, ты больше не будешь на меня обижаться? – примирительно сказал он, забирая у меня из рук ведро.
– Почему это я не должна обижаться, если я осталась?
– Ну, ты же сама сказала, что если уедешь, то обидишься, но ты не уехала.
– Я сказала, что я тебе этого не прощу.
– Так и есть, а теперь получается, что должна простить.
Он остановился, поставил ведро на землю и взял мои руки в свои.
– Тебе бы понравилось, если бы человек, которым ты дорожишь больше всего, увидел тебя в унизительном и глупом положении?
– Тому человеку, которым я дорожу, должно быть глубоко безразлично, что думают другие, если это унижает меня.
– Это ты сейчас так говоришь, – его щёки неожиданно раскраснелись, а в глазах появился блеск. – Ты же гордая, Тоня! Ты очень гордая. Когда ты пришла… Когда постучала в дверь. Я готов был умереть. Правда. Прямо там. Лишь бы ты ничего не узнала.
– Вот только не надо, – я подняла ведро, и мы пошли дальше. – Ты сам надел дурацкого кролика и устроил «настоящее шоу». Мне показалось, ты очень горд своим поступком.
– Ну почему ты не хочешь понять?! – с выражением глубокой тоски проговорил он полушёпотом. – Я ведь пытаюсь сказать, что мне стыдно за это.
– Серьёзно? Что-то я не слышу ни капли раскаяния, – подняв голову, я попыталась увидеть выражение его глаз, но как только я произнесла последнее слово, взгляд его сделался сиротливым и глубоко несчастным.
– По правде сказать, пока ты не приехала, я не раскаивался, но теперь просто не нахожу себе места. Сразу, как только увидел тебя у двери. В ту же секунду… Раскаялся.
– Слушай, Амелин, если ты боишься, что я узнаю, какой ты придурок, то можешь не переживать, об этом я знаю уже давным-давно.
– Правда? – он снова остановился. – И всё равно приехала?
Игра продолжалась, но я уже устала от недосказанности и обид.
– Просто я соскучилась, – призналась я. – И мне совершенно без разницы, в чем тебя обвиняют. А ещё жаль, что я не видела этого психоделического кролика. Уверена, было эпично. И то, что телефоны ты выкинул – круто. Я бы тоже так сделала. И что за Милу заступился, хоть она и не заслуживает. Знаешь, Амелин, пусть ты и придурок, но, во всяком случае, не козел. А это для парня самое главное.
– Для какого ещё парня?
– Для моего.
Он крепко обнял меня и прижался к щеке.
– Давай больше никогда не будем ссориться?
Глава 11
Никита
На второй день нашего пребывания в лагере нас разбудила громкая, разносящаяся по всей округе музыка. Мелодия была очень знакомой, но в отвратительном джазовом исполнении, и я, ещё не до конца проснувшись, долго и мучительно пытался вспомнить сквозь сон оригинал. До тех пор, пока голос Дятла не вернул меня к действительности.
– Что это?
– Металлика, – тут же ответил я и проснулся.
Дятел лежал завернувшись в простыню, будто в кокон. Всю ночь он ныл, что его жрут комары, ворочался, обливался аэрозолем от укусов насекомых и не давал мне спать.
Трифонов же вырубился мертвецким сном минут через пять после того, как легли и ничего этого не слышал. Теперь же, едва пробудившись, он быстро выбрался с нашего лежбища, покрутил головой, разминая шею, потёр плечи, помахал руками. Сделал два шага и распахнул входную дверь.
Освежающий ветерок пробежал по комнате и вылетел в оставленное открытым на ночь окно.
– Это подъём, – пояснил он Дятлу. – В лагере.
Дятел вытянул локти из кокона и продемонстрировал мне красные, расчёсанные пупырышки укусов, после чего жалобным тоном сообщил:
– На ногах ещё хуже.
Тифон надел штаны и кроссовки. Взял ведро и исчез в дверном проёме. Через минуту послышался голос Макса, Трифонов ему что-то ответил, затем раздался отрывистый крик, топот, звук ударившегося о стену дома ведра.
Дятел перепуганно вскочил и прямо в трусах кинулся смотреть, что происходит.
Мне же и не глядя было ясно, что они обливают друг друга водой из поставленной между домами бочки. Ну и, соответственно, душераздирающий вопль Дятла не заставил себя ждать, и по тому, как он верещал, можно было подумать, что они засунули его в эту бочку целиком. Так что во избежание принудительных водных процедур я решил не торопиться с подъёмом и блаженно растянулся на кровати.
