Текст книги "Фолклендское коммандо"

Автор книги: Хью Макманнерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Коммюнике 153

Английские подразделения военно-морского флота нанесли следующие потери:

Убиты:

Сьюзен Уитли, возраст 30 лет гражданка Великобритании.

Дорин Бонер, 46 лет гражданка Мальвинских островов, родившаяся 24.10.35 г. Паспорт N323490

Ранены:

Мэри Гудвин, 82 года гражданка Мальвинских островов очень серьезно.

Вероника Фаулер, 38 лет, замужем, учительница, гражданка Великобритании, родившаяся в Шотландии, 18.10.44

Джон Фаулер, 39 лет, отец двоих детей, Рейчел, возрастом два года, и еще одного, недавно родившегося, тяжело ранен.

Стив Уитли, 35 лет, британский гражданин, суперинтендант образования, тяжело ранен.

Медицинские службы в этой зоне делают все возможное для спасения жизни четырех раненых.

Эти граждане, британцы и мальвинцы, убитые и раненые британским оружием это те самые люди, которых британское правительство якобы защищает и оберегает, те, в чьих интересах, как оно говорит, ведет борьбу за эту землю, которую оно узурпировало и поэтому ему не принадлежащую.»

На следующий день, 13 июля, было сделано заявление Министерства обороны:

«Аргентинские источники сообщают, что в ходе недавних боевых действий в районе Порт-Стэнли погибли два мирных жителя и еще четверо получили ранения. Мы не можем быть уверены в этих сообщениях, но, к сожалению, есть некоторые доказательства того, что они правдивы».

Поскольку я корректировал все обстрелы вокруг Порта-Стэнли, аэродрома и холмов к западу и северу, это определенно был один из «моих» снарядов, что сильно расстроило меня.

Это имело серьезные практические последствия. Когда мы получили эту новость основанную только на одном предложении заявления МО, для меня на хребте Бигля не было возможности точно решить, в какую ночь произошла трагедия. Особенности нашего первого ночного обстрела (11–12 июня) казалось, делали это наиболее вероятным. Снаряды упали не там, где мы ожидали. И когда я приказал кораблю проверить их систему, они не могли найти никаких ошибок. Я «потерял» несколько снарядов в мертвых зонах. Они должны были упасть далеко от любых домов.

Но если трагедия произошла не в эту ночь, то я был крайне обеспокоен. Все остальные обстрелы, которые мы провели, казалось, прошли очень хорошо. Я просто не мог позволить себе никаких сомнений.

Как только закончились боевые действия, 148-я батарея должна была собраться на «Фирлесс». Сержант-майор нашей батареи, Джок Мальком, который был связным офицером на борту боевого корабля в ту, первую ночь, решил рассказать мне, что произошло. Он сказал, что когда система управления стрельбой была проверена, все было в порядке и они решили, что я ошибся. Тогда я сказал им, чтобы они проверили еще раз, и они зашли в тупик, все еще не в состоянии обнаружить ошибку. На этом этапе я задробил стрельбу и приказал им покинуть линию огня.

Артиллерийский расчет, обеспокоенный моей настойчивостью, на следующий день произвел полную проверку компьютеров и системы управления огнем. Они обнаружили небольшое отклонение на одном из радаров слежения, на маяке MIP, которое и должно было дать именно ту ошибку, которую я определил накануне вечером. Получить доказательство своей правоты после таких событий было слабым утешением, но я был очень благодарен, что мне это вообще сказали.

Такая комплексная проверка была невозможна в ночь обстрела. На линии огня, в нескольких милях от Порт-Стэнли, боевой корабль находился в пределах досягаемости наземных ПРК «Экзосет». (Позже, той же ночью, эсминец «Глэморган» был поражен одним из двух «Экзосет», запущенных из Стэнли, когда он шел коротким путем обратно к флоту). Весь экипаж корабля был полностью занят наведением и защитой корабля. Они находились более чем в ста милях от зоны безопасности оперативной группы и комплексной защиты эсминцами УРО и авианосцами. Эта проверка была добросовестностью экипажа, проверившего, несмотря на то, что они считали себя правыми, и обнаружившего ошибку, скрытую в сложной компьютерной системе.

Эта трагедия стала частью всеобъемлющей трагедии войны.

Наверху, на хребте Бигля, под пронизывающим ветром, этот кошмар казался еще одной трагедией, которую нужно было пережить. Подкрепление из SAS, только что прибывшее с «Сэра Ланселота», принесшее плохие новости, не сообщило никаких подробностей, кроме того, что двое, или возможно трое гражданских были убиты. Я слегка выругался. Затем продолжил свою работу. Это случилось, и я ничего не мог с этим поделать. Единственным выходом было сделать все возможное, чтобы покончить с этим жестоким делом как можно быстрее.

Позже вечером, один из командиров эскадрона «D» (какой-то официозный офицер или старший сержант) появился в темноте, желая, по какой-то причине, узнать почему у нас нет тылового охранения. Он лишь чудом избежал того, что его подстрелю я или Стив Хойланд то самое охранение, о котором шла речь. Стив услышал раздраженный вопрос этого человека и прошипел, что тот был лишь в нескольких футах от того, чтобы на него не наступить. Я и Ник вели стрельбу и были не в самом лучше расположении духа. Мы сказали ему, чтобы он отвалил, и он отступил в некотором удивлении.

Еще у меня был очень странный разговор с одним из бойцов SAS из эскадрона «G», который рассказал мне о том, как был убит Киви Хант. Этому парню действительно нужно было поговорить об этом, как будто он должен был снять груз с души. Разговор начался с того, что он задал мне вопрос: был ли я когда-нибудь ранен? Когда я ответил «Нет», он сказал что был ранен несколько раз и это было действительно больно. Я совсем не знал этого парня и никогда его не видел, так как было темно и мы вместе лежали в яме в скалах. Он сказал мне, что был пулеметчиком в патруле SAS, который устроил засаду команде Киви. Он рассказал, что они засекли в своем ночном монокуляре группу SBS издалека и устроили им засаду. Он уже собирался открыть огонь из своего пулемета, но командир эскадрона приказал ему не открывать огонь, пока те не окажутся всего в десяти ярдах (прим. 9 м). Затем командир эскадрона окрикнул SBS на английском. Киви повел себя безупречно, замерев и вытянув обе руки в стороны. Двое позади него тоже остановились, но шедший последним замыкающий, который, возможно, не слышал оклика, попытался улизнуть в темноту. Замыкающий, как считалось, представлял угрозу для патруля SAS, командир эскадрона проиграл битву воли и этот парень пулеметчик открыл огонь.

Он сказал, что они должны были открыть огонь гораздо раньше. В засаде, где нет времени закладывать перед собой противопехотные мины «Клеймор», обычно задача пулеметчика открыть огонь, подав сигнал остальным. Командир засады всегда лежит рядом с ним, чтобы отдать приказ. Вполне разумно, чтобы засада открывала огонь сразу же, как только возникла угроза патрулю, или когда весь отряд противника оказывался в зоне обстрела. Кроме того, SAS обычно действует исходя из предположения, что в их тактическом районе действия не находятся дружественные силы. Это может быть удобным оправданием для упрощения принятия решения на открытия огня и при последующих вопросах. Обычная пехота не может занять такую бесцеремонную позицию, поскольку она неизбежно работает в окружении других дружественных подразделений. SAS строится на подавляющем огневом превосходстве в гораздо большей степени, чем более осторожные SBS. Кроме того, в SAS существует огромное давление со стороны сослуживцев. Никто не поблагодарил бы коллегу, который придержал свой огонь и ошибся.

Пулеметчик сказал мне, что командир эскадрона все время приказывал ему ждать хрипло шепча на ухо, гораздо дольше, чем он считал разумным. В конце-концов, несмотря на всю неразбериху обстановки, сильное желание пулеметчика открыть огонь, уже не могло сдерживаться командиром эскадрона, который, как мне рассказывали, никогда не отдавал приказа стрелять. Я предполагаю, что никто больше в патруле SAS не открыл огонь, так как был ранен только Киви.

Навязчивым воспоминанием пулеметчика об этом ужасном моменте было то, как взрывались в темноте боеприпасы в разгрузочном жилете Киви, когда в него попадали пули. Пулеметчик, как мне показалось, сильно пострадал от этого инцидента, который произошел совершенно внезапно и шокирующе, на расстоянии всего в несколько ярдов. Он иронизировал над тем, что по его словам, было реакцией патруля SBS, особенно замыкающего, который, по его словам, сломался, колотя в слезах кулаками по земле.

На протяжении всей кампании между SAS и SBS существовал явный антагонизм. В то время обе службы редко работали вместе, поэтому возникло много взаимных недоразумений. Справедливо будет сказать, что SAS считали себя лучше, демонстрируя в этом отношении весьма очевидное высокомерие. В своей обличительной речи пулеметчик обвинил SBS: они не должны были находиться в зоне действия SAS; затем, забредя туда получили то, что заслужили… и так далее.

Мне было очень неприятно это слушать, но я решил держать свои мысли при себе, и это быстро превратилось в персональный монолог, произносимый так, будто меня там не было. У меня сложилось впечатление, что для этого человека это были вещи, которые больше нельзя было сдерживать боль и смятение, которые можно было открыть только незнакомцу.

SAS очень мачистская и конкурентная организация, которая в те дни и, конечно, до середины 1990-х годов презирала саму идею о том, что солдаты могут нуждаться в терапии после боя. Этот человек казался очень потерянным и очень одиноким, поэтому я надеюсь, что излив свой гнев и моральное смятение на меня, он немного облегчил свою боль.

После всей этой внезапной социализации и прибытия достаточного количества людей, чтобы отразить атаку даже целого аргентинского батальона на наши позиции, на хребте Бигля для нас все очень изменилось к лучшему. Командир эскадрона «D» Седрик Дельвес сказал мне, что основная атака, вероятно, начнется в ночь с 13 на 14 июня, а первый бросок вперед будет сделан накануне вечером.

Наши друзья из остальных команд передовых наблюдателей должны были участвовать в этих атаках. Сплоченные маленькие команды, такие как наша, будут идти перед подразделениями коммандос и десантников, вызывая огневую поддержку корабельной артиллерии и артиллерийский огонь. Впервые за все время кампании 148-я батарея передовых наблюдателей была на радиосвязи как единое подразделение. Короткие обрывки пергеоворов в эфире позволяли нам быть в курсе того, кто был с каким подразделением, и как у них всех идут дела.

Наши собственные артиллерийские батареи коммандос теперь двигались в пределах досягаемости целей, которые мы могли видеть, поэтому мы начали вызывать их огонь в течении дня. В ту ночь каждой из наших команд управления огнем были выделены боевые корабли, но с жестким ограничением по боеприпасам, чтобы сэкономить ресурсы для основной атаки. Поскольку мы находились далеко за линией фронта с большим количеством первоочередных целей, мы были освобождены от этого ограничения и действовали как обычно. У нас был еще один хороший обстрел: попадания по артиллерийским батареям противника и позициям пехоты к востоку от горы Саппер.

Во второй половине дня 11 июня наша радиосеть управления огнем корабельной артиллерии стала особенно загруженной, поскольку все наши команды вошли в радиосвязь в готовности к первому большому рывку. Оглядываясь назад, я могу теперь сообщить, что это была серия батальонных атак на гору Лонгдон, горы Ту Систерс и гору Харриет. Хотя мы не знали географических подробностей, многолетние военные учения подобного масштаба позволяли понять из радиопередач, что происходит. Но не цели, не направления атак и не решающие фазы того, что они делают.

Ночь была темная, тихая и очень холодная. Присев на корточки на нашем НП, я и Ник слушали нашу радиосеть, пока другие команды ПН выдвигались на свои исходные рубежи. Они давали обычные доклады по рации, их дыхание становилось затрудненным, когда они быстро двигались по каменистой земле с тяжелыми радиостанциями и оружием.

«Титч» Барфут доложил, что подразделение, с которым он был, ушло с линии старта и движется к своей цели. Очень подтянутый бегун на длинные дистанции, Титч, тяжело дышал и что-то шептал в микрофон. Они начали взбираться на холм и под весом тяжелых «бергенов» дыхание стало еще более затрудненным, а фразы отрывистыми. Затем, между выдохами, последовало леденящее душу сообщение: «Мы попали под обстрел и несем потери».

Одна за другой команды ПН с различными батальонами коммандос и десантников покидали свои исходные позиции. Это были знакомые голоса, говорящие то же самое, что и на бесчисленных учениях. Но на этот раз это были наши друзья, которых мы могли больше не увидеть. После получасового напряжения другой позывной задал вопрос, который я и Ник до смерти хотели задать:

«Зеро, это Зулу 41 Эхо, ты связался с 41 Браво?»[34]34
  Позывной 41 Браво был командой Титча Барфута


[Закрыть].

«Это Зеро, ждите, вызываю, 41 Браво это Зеро, прием».

«41 Браво, прием» – задыхающийся голос.

«Это Зеро, свяжитесь с Зулу 41 Эхо, конец связи».

«41 Браво, принял, вызываю Зулу 41 Эхо, это 41 Браво, прием».

«Зулу 41 Эхо, не могли бы вы подтвердить что все ваши собственные позывные в порядке?»

«Это 41 Браво, да, прием.»

«Зулу 41 Эхо, принял, Гольф Лима, конец связи».

Последнее было одним из нескольких небольших сообщений, которые теперь передавались по радио. «Гольф Лима», было, очевидно, пожеланием удачи.[35]35
  Good Luck, переданное фонетическим кодом прим. перев.


[Закрыть]

К этому времени мы уже могли наблюдать красные пунктиры трассирующих пуль, стремительно выводящие длинные злые кривые. Одни концентрировались на определенных местах, другие изгибались в сторону горы, искрами рикошетили вверх. Артиллерия обеих сторон вела огонь и свист пролетающих снарядов справа-налево (наши) или слева-направо (их) прерывался звуком разрыва осветительного снаряда. Факел медленно падал на землю, колыхаясь под парашютом, заставляя тени лунного пейзажа под ним удлиняться и углубляться.

Средний калибр противника тоже работал осветительными снарядами, но, к счастью, они не могли должным образом их настроить. Фосфор выгорал на земле или воспламенялся слишком высоко, чтобы обеспечить полезный свет в течении длительного времени. То же самое относилось и к взрывателям их шрапнельных снарядов, которые, к счастью, летели слишком высоко. Это было пугающим, но не смертельным взрыв шокировал, но в падении шрапнель слишком рассеивалась, чтобы причинить людям на земле серьезные травмы. Знание артиллерийской науки очень пригождается на поле боя. Если снаряды с воздушным подрывом взрываются над вашей головой, осколки будут падать далеко позади из-за траектории и конструкции корпуса снаряда. Вы только прячетесь и молитесь, когда перед вами вспухает воздушный разрыв.

Ник и я были зрителями, слушая нашу КВ-рацию PRC 320 и пытаясь понять, что происходит по вспышкам и огням. Доселе безмолвные радиосети внезапно ожили от отрывистого жаргона процедур вызова огня, пока не стали слишком забиты, чтобы что-то можно было понять.

Мы устали, и поэтому, несмотря на то, что люди умирали, а история творилась в темноте вокруг нашей позиции, мы опустили головы и уснули. Корабельные снаряды продолжали шептать над головой, глухие, бессердечные звуки взрывов эхом отдавались в темных холмах над нами.

На следующий день эскадрон «D», возглавляемый вечно жизнерадостным и находчивым майором Седриком Дельвесом, человеком, который руководил налетом на Пеббл-Айленд, решил уничтожить противника на двух ближайших к нам объектах. Из угрозы, о которой мы не хотели думать, противник, от которого мы прятались, теперь стал досадной помехой, без которой SAS вполне могла обойтись.

Сразу после рассвета эскадрон «D» начал самую необычную операцию для SAS – обычное наступление пехотной роты с развитием контакта. У них был один взвод впереди, два взвода во второй линии, в форме наконечника стрелы, и они неуклонно продвигались, чтобы разобраться с высотой 500 и наблюдательным постом противника на севере. Прибыв на место, они обнаружили, что противник бежал, а позиция была пуста, лишь завалена жестянками и свежим мусором. Они вернулись, выпили по чашке чая, а затем проделали то же самое на востоке, чтобы зачистить остальную часть нашего хребта, закончив бой атакой на гору Твелв-Оклок-Маунт и гору Маунт-Лоу.

Противник на Твелв-Оклок-Маунт увидел их приближение и тоже бежал, бросив оружие, пайки и снаряжение. Это вызвало некоторое разочарование, так как эскадрон «D» даже не смог сделать ни одного минометного выстрела, из-за большой дистанции для стрельбы. Как и в конце операции на Фаннинг-Хед минометному расчету пришлось тащить свои ящики с боеприпасами всю обратную дорогу.

У ПГН-1 к этому времени совершенно закончилась еда. Я уже говорил об этом Седрику. Сержант-майор эскадрона прибыл на наш НП с парой мешков для песка, полных пайками «арджи», захваченных на Твелв-Оклок-Маунт. Там была куча мяса: тушеные стейки, приготовленные в Аргентине благодаря Фраю Бентосу, и английский ростбиф.

Обстрел с обеих сторон продолжался весь день. Очереди из пулеметов перемежались одиночным огнем. Из радиопереговоров мы узнали, что наши подразделения взяли намеченные для атаки цели и теперь объединяются. Это означало отвод пленных в тыл, чтобы убрать их с дороги, затем нужно было вырыть траншеи, вычистить оружие, перезарядить магазины и пополнить боекомплект. Сержант-майоры будут перечислять имена погибших, принимать заявки на боеприпасы и определять потери в снаряжении, а командиры подразделений будут обходить свои продуваемые ветром позиции. Парни прятались в скалах, заваривали чай и жевали галеты «АБ», а часовые стояли у единых пулеметов и каждый, у кого не было конкретной задачи, отдыхал как мог, в холоде и постоянном грохоте довольно беспорядочной стрельбы и артобстрела, который все еще продолжался.

Мы не знали, сколько человек было убито. Работа с телами не отрабатывается на большинстве военных учений. Но это было совсем не то, о чем мы думали…

На склонах холмов мы наблюдали разрывы артиллерийских снарядов. На самом деле, невозможно было понять, по кому стреляли. С орудийных позиций аргентинцев перед нами велся огонь, маскировочные сети были частично сдвинуты назад и каждый раз после выстрела образовывалось облако белого дыма, что позволяло нам очень точно засечь каждый пушечный ствол. Над позициями средней артиллерии «арджи», которая из-за своей огромной разрушительной силы была приоритетной для нас целью, висели облака большого размера.

Я был очень рад, когда наш командир, подполковник Майк Холройд Смит вошел в нашу флотскую сеть управления огнем и дал мне приоритет на использование всей нашей артиллерии, чтобы разобраться с этими пушками, поскольку были потери от их огня на захваченных позициях «арджи». Ник установил связь с центром управления огнем полка коммандос, который выделил нам артиллерийскую батарею, огонь которой по этим орудийным позициям мы могли корректировать. Мы расположились так, чтобы извлечь выгоду из нашей идеальной наблюдательной позиции.

Невозможно уничтожить хорошо окопавшиеся военные цели с помощью артиллерии, если только вам не посчастливится попасть в ключевую позицию, которой для артиллерийской батареи является штабная палатка. Осколки убьют операторов и разнесут в клочья рации. То, что известно как «разрушительные выстрелы», может быть проделано с использованием средней или тяжелой артиллерии, но необходимо израсходовать большое количество боеприпасов. Наши снаряды корабельной артиллерии были достаточно большими, чтобы это сделать. Небольшой разброс снарядов (все они быстро выпускались из одного орудия) позволял сконцентрироваться на отдельных объектах, таких как мост или здание. Но из-за угрозы со стороны аргентинских ВВС корабли могли использоваться только ночью.

Уничтожение орудийной позиции было весьма трудным делом, потому что сами орудия очень прочны, а различные компоненты каждой батареи разбросаны по площади в 200 с лишним квадратных метров. Тем не менее, эффективность работы батареи может быть резко снижена за счет уничтожения расчета, обслуживающего орудия. После того, как установщик и наводчик расчета (солдат, который устанавливает пушку для стрельбы в правильном направлении и под правильным углом к горизонту и сержант, командующий расчетом) будут выведены из строя, пушка или не сможет стрелять, или, скорее всего, будет стрелять неточно. Каждая пушка окружена огромными грудами боеприпасов, которые можно поджечь и заставить сдетонировать, что делает жизнь расчетов очень опасной и истощает их силы.

В Королевской артиллерии существует твердое правило, что если орудийная батарея ведет бой, то есть поддерживает огнем пехоту, то она продолжает огонь, независимо от того, будет ли она атакована или обстреляна. Если атака противника может увенчаться успехом, командир орудийной позиции может принять решение и перенацелить половину своих расчетов на отражение противника, но приоритет – продолжать оказывать огневую поддержку, что бы ни случилось.

В те дни, когда артиллерия еще не имела дальности для «непрямой» стрельбы, то есть, когда она вела огонь непосредственно по противнику, ее нельзя было расположить за защитой холмов и вести навесной огонь. Чтобы поразить хоть что-нибудь, орудия должны были быть развернуты далеко впереди пехоты, обычно на флангах. Это ставило орудия в очень уязвимые позиции, и они часто подвергались атакам, причем многие героические, классические, запечатленные на медалях бои велись за то, чтобы отбить их обратно. В дыму и неразберихе боя, находясь в авангарде, артиллеристы обычно единственные имели ясное представление о том, что происходит и пехота в тылу смотрела на них в поисках моральной поддержки (как, конечно, они продолжают делать и сегодня.) Пехотинцев, тревожно выглядывающих из своих квадратов и линий обстановку на орудийных позициях, взволнованные орудийные расчеты наводили на мысль о приближающемся вражеском штурме. Артиллеристы, бегущие от орудий (хотя бы даже за чашкой чая) могли вызвать всеобщую панику. Возникла традиция, что артиллеристы бегут вперед к своим пушкам, когда раздается приказ «Батарея, огонь!», но, когда стрельба закончена, расчеты выстраиваются в две шеренги позади орудия, синхронно поворачиваются и маршируют назад от орудия, независимо от ситуации. Наши артиллеристы делали это в грязи и проливном дожде Фолклендских островов точно так же, как они делали это в Корее, во время мировых войн и до них.

Аргентинские артиллеристы не были столь решительны и самоотверженны. Как только послышался звук приближающихся снарядов, которые могли быть предназначены для них, они бросились бежать от орудий к своим щелям в скалах. Примерно через полчаса их сержант-майор или офицер появился, чтобы прочесать скалы и заставить их вернуться к работе.

Мы с Ником разработали восьмизначную сетку расположения всех целей. Орудия, стрелявшие по этим данным, были точны с точностью до десяти квадратных метров. Учитывая скорость, с которой аргентинские артиллеристы бросали свои орудия каждый раз, когда к ним приближались снаряды, я решил не корректировать огонь одиночными выстрелами, как это обычно делается.

Вместо этого я приказал всем орудиям выделенной нам батареи, сделать три или четыре выстрела, так быстро, как они только могли, прямо по восьмизначной сетке отсчета, чтобы враг не воспользовался предупреждением пристрелочных снарядов. Дистанционные взрыватели определяли поверхность земли и взрывали снаряд в двадцати метрах над ней. Когда они были в наличии, мы использовали их. Аналогичный эффект дают корабельные шрапнельные снаряды с переменными дистанционными трубками. Таким образом, без всякого предупреждения, артиллеристы «арджи» оказались под яростным градом осколков, налет продолжался примерно полминуты.

Не было никакого смысла стрелять дальше, так как через 30 секунд выжившие уже были в безопасности в скалах, страх приделал крылья усталым ногам. Ужасающая опасность этих внезапных налетов явно повлияла на них, и мы заметили очень явное нежелание выходить из скал даже через час и более. Всякий раз, когда снаряды падали в районе батарей, которые мы уже атаковали, их расчеты все бросали и бежали, а промежуток времени между нашим обстрелом и возвращением расчетов в строй увеличивался.

Я записал в своем дневнике за 13 июня:

«Обстрел орудийной батареи, когда она находится в бою, ведя огонь по вашим собственным войскам, на самом деле вполне удовлетворяет.

Мы были вызваны через полковую радиосеть (бомбардиром) «Блоджером» Грином (он был в группе ПН капитана Ника д'Аписа), который с 2-м десантным батальоном находился на Вайрелесс-Ридж под сильным артиллерийским огнем. Мы могли слышать канонаду по рации.

Блоджер спрашивал, можем ли мы что-нибудь сделать для него. Мы быстро осмотрелись, но оставалась возможность, что в соседнем районе замаскирована артиллерийская батарея. Нам подчинили 79-ю батарею коммандос, передав им восьмизначную сетку отсчета, вместе с приказом сделать 4 залпа для достижения эффекта. Когда снаряды посыпались вниз, мы увидели солдат, бегущих к скалам, и яркое пламя на месте взрыва склада боеприпасов, хотя сами орудия находились вне зоны обзора. Блоджер вернулся в эфир и сообщил, что огонь прекратился и они могут двигаться дальше и «спасибо».

Я хотел, чтобы они побыстрее приступили к осуществлению плана по выдвижению орудий на передний край и в пределах досягаемости. Мы могли бы нанести врагу гораздо больший ущерб. (Я понимаю, что сами орудийные батареи не представляли особой проблемы, но для их защиты необходима стрелковая рота на каждую, плюс большое число вертолетов, чтобы доставлять им боеприпасы. А вертолеты были в большом дефиците). Однако не следует предаваться такого рода критике, потому что решения в бою принимаются в совершенно иной обстановке и не всегда на основе достоверной информации.»

Сосредоточив артиллерийский огонь на орудийных позициях противника, мы смогли опрокинуть орудия, поджечь боеприпасы и машины, и надолго загнать расчеты в скалы. С позиции 155-мм гаубицы, казалось, вообще перестали стрелять, орудие, которое мы видели, было направлено в небо под тем же углом, под которым обстрел с моря оставил его несколькими днями ранее.

Кроме того, артиллерия противника вела огонь с юго-восточной стороны горы Саппер, с высоты и вне поля нашего зрения. Нам было интересно, не является ли это невидимой частью «мертвой» 155-мм гаубичной батареи, поэтому мы «провели» несколько снарядов над вершиной холма и положили их в мертвую зону за пределами видимости, чтобы посмотреть, заставить ли это их замолчать. Результаты были неубедительными, поэтому я больше не стал тратить боеприпасы.

Я был на одной рации, а Ник на другой, часто выполняя различные огневые задачи, или «обзванивая» частоты, чтобы получить резервную артиллерийскую батарею. Мы очень устали и замерзли, поэтому делали ошибки (например, говорили «левый», когда имели в виду «правый»), которые напарник фиксировал и исправлял. Мы спорили и противоречили друг другу, выбирали короткие хода, чтобы ускорить события, и злились на людей в сети. Мы рассказывали анекдоты, ожидая, пока орудийная батарея обработает данные и выпустит первые выстрелы. Мы мечтали о том, что будем делать, когда вернемся домой (в идеальный мир, который мы оставили позади), ожидая, пока наша следующая батарея закончит огневую задачу для кого-то другого.

Во время стрельбы наши артиллерийские батареи часто сообщали, что та или иная пушка «вышла из строя», а это означало, что из-за какой-то проблемы она не сможет стрелять. Примерно через двадцать минут или полчаса батарея докладывала «номер три готов» и это орудие снова открывало огонь вместе с остальными. Я только потом узнал причину.

В мягкой влажной почве отдача постепенно вдавливала колеса пушки в землю, пока казенник не оказывался в трясине, а станины и лафет в воде. В этот момент расчет объявлял орудие выведенным из строя, и использовал лопаты, чтобы его выкопать. Затем каждый свободный на позиции помогал вытащить орудие из ямы и установить на новое место, с которого оно продолжало стрелять. Постепенно снова появлялось углубление с водой, в которое вновь погружалась пушка.

Орудийные расчеты чрезвычайно напряженно работали, таская тяжелые ящики с боеприпасами, от того места, где их сбросили вертолеты к орудиям, вскрывая пломбы, отделяя огромное количество упаковки, устанавливая необходимые взрыватели на снаряды, а затем выкладывая готовые к стрельбе снаряды и заряды.

Во время огневых задач им приходилось поднимать тяжелые снаряды к орудиям, наводить, заряжать и стрелять. Сами пушки сначала должны были быть окопаны для защиты, а затем, когда стрельба заставляла их зарываться, защита становилась не такой важной, как стрельба и требовалось много труда, чтобы выкапывать их снова.

Когда батарея находилась в деле, стреляя фактически, ее местоположение было очевидно из-за шума и дыма. Маскировка в промежутках между огневыми задачами должна была быть очень высокого уровня, из-за угрозы нападения аргентинцев с воздуха. Это требовало постоянной работы по замене мертвой листвы на маскировочных сетках, жесткого соблюдения запрета на выход из-под сетей днем, и плана перемещений, чтобы предотвратить появление демаскирующих следов от колес и тропинок между орудиями и командными пунктами. Мы с Ником обнаружили, что несоблюдение аргентинцами этих основных правил значительно облегчало нам поиск позиции, а, затем, определение их назначения.

Реактивные самолеты с материка («Скайхоки», «Даггеры», «Миражи» и т. д.) были смертельно опасны для наших кораблей. Но из-за своей скорости могли поражать наземные цели только если замечали их на приличном расстоянии из-за плохой маскировки или крупных размеров. Например, главный перевязочный пункт в огромном мясокомбинате в заливе Аяк был разбомблен. Палаточный штаб бригадира Джулиана Томпсона также подвергся бомбежке из-за солнечных бликов от фонарей двух вертолетов. Это был еще один случай почти катастрофы с незначительными потерями, включая одного из наших сержантов, Джона Райкрофта.

Наши артиллерийские позиции должны были быть прекрасно замаскированы на открытой местности, чтобы избежать бомбежки.

Самой опасной общей угрозой для наших наземных войск, помимо артиллерии противника, был турбовинтовой аргентинский самолет «Пукара», предназначенный для борьбы с повстанцами. «Пукары» были очень маневренными и несли очень неприятный набор вооружения. Утром я и Ник наблюдали, как сразу после рассвета три самолета взлетели с очень короткой муниципальной взлетно-посадочной полосы в самом Порт-Стэнли. Они разделились и на бреющем пошли на запад, к горе Кент и горе Лонг-Айлен-Маунт. Их не было слышно и даже с нашей идеальной позиции было трудно разглядеть. Мы слышали отдаленные взрывы, когда они сбрасывали бомбы, и слышали грохот нашего зенитного пулемета в ответ. Через несколько минут они снова появились и спокойно приземлились вне нашего поля зрения.