Текст книги "Фолклендское коммандо"

Автор книги: Хью Макманнерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 11
Хребет Бигля

В тот вечер, когда мы вернулись на «Интрепид» после окончания операции «Брюэрс Армс», Рой Лэйни встретил меня в кают-компании с известием, что я разминулся на 24 часа с моим младшим братом Питером. Лейтенант Питер Макманнерс на тот момент был одним из взводных командиров в 9-м парашютно-десантном эскадроне Королевских инженеров и прибыл на юг с «Королевой Елизветой 2», прежде чем перебраться на «Канберру» в Южной Георгии. Последнюю ночь перед высадкой на берег в Сан-Карлос он провел на борту «Интрепида». Его взвод сначала был прикреплен к Уэльской гвардии, но, к великому облегчению Питера (после разногласий с их командиром во время последних учений в Великобритании), был прикомандирован к Шотландской гвардии, с которой и остался. Рой заметил наше фамильное сходство и представился ему.

Хотя мы никогда не встречались в Южной Атлантике, я слышал о Питере от нескольких человек на протяжении почти всей кампании. Это было довольно странное чувство знать, что Питер был так близко и, в то же время, не контактировать с ним. Не было никакой причины или вероятности, что мы встретимся при нормальном ходе событий. Я знал, что он хорошо справляется со своей работой и мог только надеяться, что ничего плохого с ним не случится. У меня не было времени для беспокойства но у моей матери, поскольку двое ее сыновей болтались в Южной Атлантике, вовлеченные в таинственные военные действия, было для этого все время мира. Для обоих моих родителей это было очень тяжело, особенно когда начались высадки и информация в новостях иссякла. В тот момент всем родственникам было сказано, чтобы они не ждали от нас никаких известий, так как мы больше не сможем писать. Этот весьма разумный совет уверил тех, кто находился дома, в грандиозности перехода от подготовки к настоящему бою.

Пока мы были на берегу, проводя «Брюэрс Армс», воздушные налеты прекратились и ВВС аргентинцев, казалось, выдохлись. На кораблях все чувствовали себя гораздо спокойнее, а «Интрепид» был занят переброской на берег 5-й пехотной бригады, только что прибывшей из Великобритании. Они высадили Уэльских гвардейцев на берег в Сан-Карлосе, но через несколько дней их пришлось взять на борт обратно, когда они замерзли и промокли. Мои флотские друзья в кают-компании были смущены, озадачены и в некоторых случаях, рассержены, после того, как приютили у себя валлийских гвардейцев. И так как я был армейским офицером, хотели рассказать мне, что произошло.

Военно-морской флот привык принимать на борту Королевскую морскую пехоту и армейских «зеленых беретов» – коммандос. Поэтому они предполагали, что Уэльская гвардия будет чем-то подобным. Однако даже самым соленым морякам быстро стало понятно, что валлийские гвардейцы совсем не настолько хорошо подготовлены, как было нужно. После путаницы и затруднений «Интрепид» высадил солдат на берег, но его вернули, чтобы забрать их обратно. Это повлекло за собой много дополнительной работы для десантных катеров, перевозящих войска обратно на борт, и многочисленные неисправности на корабле, который трудно эксплуатировать даже в нормальных условиях. Матросы были шокированы состоянием Уэльской гвардии, когда они вернулись после ночи или около того на берегу: мокрые, грязные, жалкие и явно неэффективные. Их эталоном была 3-я бригада коммандос, которые возвращались на борт в хорошем состоянии после тяжелых учений даже когда мы оставляли грязные отпечатки ботинок на их только что отдраенном корабле.

Шестьсот деморализованных, грязных солдат, пытающихся принять душ, постирать одежду, поесть и отдохнуть, ввергли корабль в хаос. Затем стали пропадать военное снаряжение и личные вещи. Один из моих друзей пожаловался на субординацию Уэльской гвардии, после того, как его склад военного имущества был разграблен и ему сказали, что мало что можно сделать. Старший офицер Уэльской гвардии печально сказал ему: «Таффи валлиец, Таффи – вор». Снабжать себя чужими магнитолами было явной глупостью, особенно если учесть, что валлийские гвардейцы должны были оставаться на «Интрепиде» только для того, чтобы обсохнуть, отдохнуть и переформироваться. Разумный человек берет с собой дополнительные ручные гранаты, а не краденый бум-бокс.

Команда «Интрепида» вздохнула с облегчением, когда Уэльская гвардия перешла на два злополучных корабля Королевского вспомогательного флота, «Сэр Тристрам» и «Сэр Бедивер», которые вскоре попали под бомбежку в Блаф-Ков.

На следующий день, после нашей вялой попытки устроить поминки по Киви Ханту (8-го июня), мы были с похмелья, несмотря на то, что выпили очень мало и отмыты физически. Свежевыстиранная одежда, еще мокрая, сохла перед теплыми вентиляционными отверстиями. На эту сцену усталого внутреннего хаоса прибыл капитан 148-й батареи Боб Хармс, с известием, что мы должны немедленно вернуться в поле, на наиболее опасную передовую позицию – далеко за линию фронта противника, с видом на конечную цель, Порт-Стэнли. Мы с Ником Аллином просто посмотрели друг на друга и устало вздохнули.

Мы должны были присоединиться к эскадрону «D» SAS, который уже отправил патруль из четырех человек в этот район. Поскольку все они находились на борту «Сэра Ланселота», мы должны были немедленно сменить корабль.

Подготовка к переброске на «Сэра Ланселота» на следующий день после нашего вывода с «Брюэрс Армс», была совсем нелегкой. Вся наша одежда была мокрой – мы выстирали ее сразу, как только вернулись на борт. Я полностью разобрал свое снаряжение и опустошил свой «берген», чтобы выгрести грязь, размокшие сухие пайки и боеприпасы (которые начали ржаветь). Я чистил свой «Армалайт» и 9-мм пистолет, детали были разложены по всей каюте, когда на борт поднялся Боб Хармс.

Боб не знал, и никто из нас не мог предположить, как долго мы должны будем пробыть на этом выходе, и он не знал точно, что мы должны будем делать. Сначала мне сказали, что моя задача попасть на хребет Бигля, чтобы сбить самолет снабжения «Геркулес», который аргентинцы отправляли каждую ночь в Порт-Стэнли и обратно, а также наблюдать и передавать информацию.

Штаб бригады, разрабатывавший планы наступления на Порт-Стэнли с западной стороны, со стороны суши, хотел как можно скорее забросить нас на наблюдательный пост, дающий обзор Порт-Стэнли. Предполагалось, что оказавшись там, мы должны будем сделать то, что посчитаем наилучшим, чтобы поддержать этот план, даже если нам очень мало расскажут о деталях. Вся эта вполне понятная неуверенность усугубляла напряженность отчаянного стремления собраться и добраться до «Сэра Ланселота» менее чем за два часа.[33]33
  Прим. автора: я встретился с Бобом Хармсом на собрании в честь 25-летней годовщины летом 2007 года. Он отвел меня в сторону и сказал: «Я всегда хотел тебе сказать, как плохо я себя чувствовал, приехав на «Интрепид», чтобы отправить тебя на эту задачу на Бигль-Ридж. Я видел, что вы все измотаны, и уж точно не хотите продолжать в том же духе. Но ты справился с этим и хочу сказать, что считаю тебя очень хорошим бойцом». Это негромкое заявление очень ободрило меня, особенно после стольких лет


[Закрыть]

Как всегда, мы носились по кораблю, словно безголовые курицы, чтобы зарядить батареи для раций, почистить и собрать оружие, подготовить коды и карты, добыть пайки, уложить и сбалансировать разгрузки и «бергены»… после чего нам пришлось провести остаток дня в ожидании транспорта через Сан-Карлос-Уотер на танкодесантный корабль. Знаменитый военный девиз «Поторопись-и-подожди» особенно актуален на войне.

Пока мы сидели на холоде летной палубы «Интрепида», ожидая отправки к «Сэру Ланселоту», пришла почта. Мы все получили письма, кроме Деса, который уже давно их не получал и был сыт этим по горло. Мы читали ему отрывки из своих, чтобы подбодрить. Потом кто-то вручил ему толстый конверт долгожданное письмо от жены. Он выразил надежду, что мы не будем возражать, если он прочтет его один, и перешел на другую сторону переполненной палубы. Мы подозревали, что дела у Деса и его жены идут не очень хорошо.

Затишье в воздушной кампании аргентинцев оказалось временным. 8-го июня был очень плохой день для флота, который находился на рейде, а теперь встал на стоянку. Наша поездка была отложена до позднего вечера, а когда мы наконец отправились на десантном катере, нас прижали на открытой воде. Противник провел еще два налета. Десантный катер не мог ничего сделать, кроме как уворачиваться, пока они не закончились.

После полутора часов в холодном десантном катере мы подошли к «Сэру Ланселоту», который валяло на довольно жесткой зыби. У поручней стояли только китайские матросы, которые не говорили по-английски, поэтому был вызван «белый человек» – кормовая рампа был сломана и не могла опуститься, чтобы дать возможность попасть сразу в трюм. Нам пришлось карабкаться по веревочной сетке на верхнюю палубу, а потом затаскивать тяжелые «бергены» наверх концами.

Я направился в кают-компанию «Сэра Ланселота», чтобы найти командира эскадрона SAS Юэна Хьюстона. День клонился к вечеру, и вечерние приказы SAS, известные как «молитва», проходили в их импровизированном офисе, с картами по стенам и пепельницами, полными окурков сигар. Я пропустил большую часть, но они все повторили.

«Сэр Ланселот» был неподвижной мишенью и в него действительно попала аргентинская «железная» бомба. Как и все корабли вспомогательного флота, он пережил много воздушных атак, пережил бомбежки и обстрелы артиллерии.

К счастью, бомба не взорвалась, но нанесла значительные повреждения, которые при менее экстремальных обстоятельствах потребовали бы немедленного и серьезного ремонта. Бомба была сброшена с очень малой высоты и попала в левый борт «Сэра Ланселота» в верхней части его надстройки. Вес и инерция позволили ей пройти по диагонали вниз, через центр корабля, выйдя с другого борта, чуть выше ватерлинии.

Пробоина была большой, шириной с бомбу, неровная траектория проходила через стены, оборудование и стальные переборки. Если смотреть с палубы корабля, можно было увидеть все, вплоть до неспокойных серых вод внизу на другой стороне. Из обычно темных нижних отсеков было видно небо. «Сэр Ланселот» был возвращен в бой с минимальной задержкой; обломки арматуры и поверхности переборок просто вырвали и сложили на верхней палубе. Главный проход через корабль, «Бирманская дорога» и весь главный камбуз, с его неподвижными столами и пластиковыми стульями, были на пару дюймов залиты грязной морской водой. Было очень холодно и все надели пуховые жилеты и куртки. Те, кому повезло, обулись в резиновые сапоги.

Дыра, образовавшаяся от попадания бомбы, была использована для организации дополнительного прохода по кораблю. Трапы и веревочные лестницы были пропущены к следующей палубе через отверстия, самые большие пробоины были прикрыты трапами из деревянных досок.

Я забросил свое снаряжение и рюкзак в каюту, которая выглядела избежавшей повреждений, так как находилась сбоку от пробоины. Панели из композита на переборках были повреждены и потрескались. Когда стемнело, я оценил повреждения – яркая, будто призывающая оборотней, луна сияла как через дуршлаг с отверстиями в десятипенсовую монету, проделанными 20-мм пушкой «Скайхока». Ветер свистел, чересчур хорошо проветривая каюту.

Я поднялся в кают-компанию на корме корабля, где увидел несколько дружелюбных бородатых лиц, ухмылявшихся мне из-под длинных волос. К этому моменту мы все уже выглядели как бандиты, и было просто неразумно царапать лица бритвами. Китайский парикмахер был слишком занят войной, чтобы заниматься стрижкой. Некоторые из нас больше похожие на выживших на рок-фестивале в Ньюборте, чем на выпускников Сандхерста, прибыли прямиком с таких заданий, на которых невоенный внешний вид был преимуществом.

Еще один старый друг, капитан Роджер Дикки, ждал в кают-компании. Десять лет назад мы были в Сандхерсте в одном взводе и с тех пор наши пути не пересекались. Роджер был экспертом Королевской артиллерии по противовоздушной обороне, отвечал за контингент, работающий с переносными зенитными ракетными комплексами. Когда корабль разбомбили, он потерял все, кроме той одежды, что была на нем. Он был одет в характерные белые кеды и голубую рубашку из набора для спасенных после кораблекрушения. Его широкая улыбка не стала меньше, несмотря на весь этот бардак.

Во время воздушного налета Роджер всегда находился на палубе, чтобы организовывать своих наводчиков ракет и пулеметчиков. Он был полон решимости сделать эффектную фотографию реактивного самолета, мчащегося в 20 футах (прим. 6 м) над волнами потенциально призовую фотографию. Возможность предоставлялась ему не единожды, но каждый раз, как он мне признался, он совершенно забывал про свою камеру.

Китайский персонал, втянутый в войну, с которой они имели очень мало общего, был смущен и далеко не счастлив. Они угрюмо бродили по своему разрушенному кораблю, как азиатские Мишленовские Человечки, одетые в большие оранжевые спасательные жилеты, стальные шлемы и противоожоговые капюшоны поверх всей своей одежды.

Офицеры Королевского вспомогательного флота тоже были не в восторге. И они, и китайская команда, были наняты по контракту и им хорошо заплатили за сомнительную привилегию находиться на «Аллее бомб». Тем не менее, они громко жаловались, что им приходится так подолгу оставаться в таком опасном месте, и спрашивали, почему сухопутные войска задерживают наступление на Стэнли. Они понятия не имели об огромном количестве техники и припасов – в частности, артиллерийских снарядов, которые должны быть доставлены на позиции, прежде чем начнется последний штурм. Честно говоря, Королевский военно-морской флот тоже не всегда это понимал, так что горькие разговоры, которые я слышал в этой кают-компании, хотя и разочаровывали, но были предсказуемы. Кроме того, находясь на борту корабля даже так сильно поврежденного они не могли себе представить ужасные условия, в которых жили войска на берегу. Если бы они это сделали, то поняли бы, что никто не задерживается ни на секунду дольше, чем это нужно.

Офицеры КВФ особенно язвительно отзывались о том, как с «Фирлесса» руководили размещением кораблей во время налетов, чувствуя, что их ставят в неоправданно уязвимые позиции. На самом деле, было совершенно ясно, что конвойные суда КВМФ, «голкиперы» ПВО, находились в наиболее уязвимом положении из всех и в результате пострадали больше всего. Конечно, если у вас для защиты есть только несколько пулеметов и ракет «Блоу пайп», вы будете чувствовать себя незащищенным, где бы вы не находились.

Внезапно, все эти ожесточенные дискуссии стали шокирующе актуальными, потому что в тот же вечер, 8-го июня, два корабля КВФ, «Сэр Галахэд» и «Сэр Тристрам» в Блаф-Ков попали под бомбежку и понесли большие потери.

После затишья в воздушных атаках на прошлой неделе, 8-е июня стало днем серьезной демонстрации сил, которые смогли собрать аргентинские ВВС. К концу этого долгого дня они потеряли двенадцать самолетов, но добились одного из самых больших успехов.

Весь вечер продолжалась серия непрерывных воздушных налетов, но мы работали и разрабатывали планы, несмотря ни на что. Были смутные сведения, что на юге нанесен удар по КВФ. Потом последовал намек, что наша операция может быть отложена. Еда и питье на борту «Сэра Ланселота», любезно предоставляемая китайскими поварами и стюардами, была превосходна. После всех наших приключений, спокойный вечер был очень кстати в отличии от кошмара еще одной ночи в вертолете. Ничего не было ясно и я был поставлен перед дилеммой – оставаться трезвенником, на случай если мы действительно отправимся после плотного ужина, или выпить несколько столь необходимых кружек пива и довольно много вина. Трудное решение – пустяки вперемешку с трагедией.

Стив Хойланд принес еще несколько писем, которые попали к нам каким-то чудом, я прочитал их, затем переадресовал на свое имя и отправил на «Интрепид». Там были музыкальные кассеты из дома, несколько старых писем, отправленых еще до начала военных действий, в том числе много раз пересланное окончательное предложение о расценках, отпечатанное красным, из другого, очень далекого мира, которое казалось совершенно нелепым.

Когда мы сели ужинать, стало ясно, что новости из Блафф-Ков очень скверные и что все вертолеты, вероятно, будут использованы для спасения раненых. Я решил, что наша операция перестала быть первоочередной и наверняка будет отменена. Карта вин манила к себе.

Когда стало ясно, что валлийские гвардейцы понесли очень серьезные потери, я мог только надеяться, что с моим братом Питером все в порядке. (Я еще не знал, что его перевели в Шотландскую гвардию, и поэтому он не был участником трагедии).

Еда была отличной: выбор между превосходными китайскими блюдами и стейками, рыбой, сыром и десертом, с очень хорошим беспошлинным вином. Нам нужно было поднакопить калорий, и мы прошли через полный ужин из пяти блюд, завершив его кофе. В данных обстоятельствах все смотрелось совершенно странным, но нам не требовалось никаких уговоров, чтобы извлечь из этого максимальную пользу. Мы съели похлебку из моллюсков, улиток, бифштекс, пудинг и сыр с вином, а потом еще выпили по паре кружек пива. Потом операция была отменена официально, мы хорошо выспались и на следующий день смогли спокойно и всесторонне разобраться со своим снаряжением.

Вспоминая ту ночь, когда аргентинские ВВС нанесли, возможно, самый жестокий удар, я поражаюсь тому, как мало мы знали о том, что творилось в Блафф-Ков, и как мало это нас отвлекало от того, что мы делали. Время от времени до нас доходили обрывки информации: сообщения о том, что пилоты «Си Кинга» творили чудеса, отгоняя потоком воздуха оранжевые спасательные плоты от горящего корабля, и противоречивые сообщения о количестве жертв. Я не знал о череде новых катастроф, которые могли сделать меня печальным, больным, сердитым или обеспокоенным. Мы пятеро держались друг за друга и хорошо понимали, чем должны заниматься. Времени думать о чем-то другом не было. Когда весть о трагедии в Блафф-Ков просочилась наружу, это была еще одна боль, которую нужно было пережить. Но это была не наша ответственность, и мы ничем не могли помочь.

О пострадавших позаботятся так хорошо, как только возможно, и поэтому мы максимально использовали дополнительные 24 часа передышки, которые дала нам Блафф-Ков. Я был очень благодарен за это дополнительное время. Жизнь на передовой это в значительной степени жизнь «сейчас». Печаль и мертвые отодвигаются в сторону, пока все не закончится.

В результате бомбежек в Блафф-Ков погибло около сорока солдат и как и в случае с некоторымии другими потерями этой кампании, Министерство обороны и Уайтхолл плохо справились со своей задачей. Журналист «Дейли Стар», Мик Симарк, стал свидетелем всего инцидента, включая драматические попытки вертолетчиков спасти людей с горящих кораблей. Симарк описал то, что позже назвал самыми трогательными из тех событий, которые он когда-либо освещал, отправив свою копию вертолетом на один из кораблей для передачи в Министерство обороны. Но его сообщение было «потеряно» – скорее всего, цензурой МО. Тогдашний командующий Сухопутными войсками Великобритании, генерал сэр Джон Стэньер, признал, что его потери «никогда не были удовлетворительно учтены». «Дейли Стар» опубликовала эту историю после войны, как «статью, которую Министерство не позволило нам прочесть в свое время».

Радиолюбители распространяли сообщения о тысячах жертв. Буэнос-Айрес быстро сообщил о потере британцами большей части батальона. В действительности – треть Уэльской гвардии была ранена или убита, что, вкупе с потерей техники, фактически вывело батальон из строя.

Министерство обороны согласилось не публиковать никаких данных о потерях до окончания боев, поскольку это помогло бы аргентинцам. Однако Бернард Ингхем, пресс-секретарь премьер-министра Тэтчер, сопровождавший ее в поездке в Дюссельдорф, был спрошен о наиболее сильно пострадавшем корабле «Сэр Галахад» и сказал: «Я не могу понять, почему все поднимают такой шум из-за этого, ведь были убиты только сорок человек».

Тогдашний директор по связям с общественностью Армии, бригадный генерал Дэвид Рэмсботэм, сказал мне впоследствии: «Он не имел никаких контактов с МО, это было дело только МО, и не было чертовым делом Бернарда Ингхэма». Связи с общественностью на войне не имеют ничего общего с защитой репутации министра. Заголовки типа «Попался» продолжали появляться, потому что люди, вроде Бернарда Ингхэма на самом верху, не думали о последствиях. Если они не были ответственны, то чего можно было ожидать от редакторов?

После войны, когда кипы газет, датированных прошедшими числами, наконец дошли до нас, мы были шокированы и разочарованы сенсационными, ура-патриотическими заголовками газет.

9 июня для «Сэра Ланселота» выдался спокойный день. Я потратил это время, пытаясь прояснить, что мы будем делать, когда доберемся до хребта Бигля.

Моя основная роль состояла в том, чтобы обстрелять транспортный самолет С-130, использовавший аэропорт после наступления темноты. Затем она была изменена на сбор информации и управление огнем по любым целям, которые я мог увидеть. Это поставило меня перед дилеммой, которая так и не была решена: означало это только военные цели за пределами Порт-Стэнли или они могли включать военные цели в самом городе?

Мы не должны были открывать огонь по целям вблизи какого-нибудь населенного пункта. Стрельба вблизи больниц была полностью запрещена, поскольку они были защищены знаком Красного креста стрельба вблизи них была серьезным нарушением международного права. Итак, как близко к больницам я мог стрелять, и каковы были приоритеты выбора цели?

Изучая аэрофотоснимки и планы города, я понял, что «арджи» разместили свои радары, места дислокации войск и вертолетные площадки между гражданскими домами. Все их вертолеты «Чинук» были на стоянке у городского госпиталя, эти вертолеты средней грузоподъемности были средством, с помощью которого они могли нанести неожиданный контрудар по нашим уязвимым тылам, эта вертолетная площадка была для меня исключительно приоритетной целью. Если мы проиграем эту войну и я выживу, мне казалось, что суд над военными преступниками будет моей самой вероятной судьбой.

Хребет Бигль это часть линии холмов к северу от Стэнли, примерно в шести километрах от города. Хребет довольно резко поднимается из долины реки Маррелл и испещрен крутыми скальными выходами, которые обеспечивают защиту и укрытие. Это самое холодное и мрачное место, какое только можно себе представить.

Глубоко в тылу противника, вдали от любой помощи или подкрепления, мы будем настолько изолированы, насколько это возможно. Было известно, что противник находится на окружающих объектах, с наблюдательным пунктом в 1000 метрах к северу, и на близлежащих горах, Маунт-Раунд и Маунт-Лоу. Двенадцать тысяч солдат или около того, предположительно находились в Порт-Стэнли, на хребте Вайрелесс, горах Лонгдон и Ту-Систерс. Ближайшие дружественные войска находились в 19 километрах к северо-западу на горе Кент, а десантники примерно в 13 километрах, на горе Лонг-Айленд.

Я беспокоился, как бы нас не засекли на хребте Бигля. Однако, как только мы проберемся на хребет, нас будет трудно найти. При условии, что ничто не привлечет к нам внимания, мы сможем остаться незамеченными. Однако, это было довольно обнадеживающе… хребет был удобно расположен в пределах досягаемости аргентинской полевой и средней артиллерии, сконцентрированной вокруг Порта-Стэнли. Доклады разведки указывали, что в дополнение к позициям противника, окружающим хребет Бигль, вертолетные патрули держали район под постоянным наблюдением.

Тем не менее, моя оценка операции была положительной. Ценность присутствия одной из наших команд на хребте Бигля, как мне казалось, намного перевешивала связанные с этим риски, и я не сомневался, что оказавшись там, мы обеспечим хорошее соотношение цены и качества. Тем не менее, ночная высадка с вертолета была неизвестной величиной. После крушения «Си Кинга», убившего восемнадцать человек из эскадрона «D» SAS, я беспокоился насчет вертолетов. Я знал, что не буду чувствовать себя уверенно до тех пор, пока «Си Кинг» не улетит и мы выждем необходимые полчаса или около того, чтобы убедиться, что любопытный противник не заявится с проверкой на шум двигателя.

В тот вечер за ужином к нам присоединился лейтенант Мартин Илз, пилот «Си Кинга» с «Интрепида», с которым мы должны будем лететь. Я немного познакомился с Мартином на «Канберре» и «Интрепиде» во время путешествия, и его присутствие меня очень обрадовало. Он выглядел изможденным и усталым, так как летал все те часы, которые мог выдержать вертолет. У него был прибор ночного видения, поэтому темнота не была проблемой. Эти очки усиливают минимальное количество окружающего света в том, что кажется совершенно темной ночью, и дают зеленоватое изображение. Но они обеспечивают пилоту только узкое «тоннельное» зрение, поэтому он должен постоянно двигать головой из стороны в сторону, чтобы видеть, куда лететь. Вес прибора (около 3 фунтов – прим. 1,36 кг) и его летного шлема (еще три или четыре фунта) и последующее напряжение глаз вызывали головную боль примерно через полчаса. Еще это означало, что он был вынужден летать круглыми сутками, отдыхая урывками, когда мог. Ошеломляющая потребность в вертолетах заставляла пилотов игнорировать правила мирного времени и правила полетов, чтобы выполнить многие жизненно важные задачи. Каждый вертолет имеет очень точные таблицы, которые определяют максимальное количество людей и вес снаряжения, которое может быть перевезено. Эти цифры быстро оказались нереальными из-за огромного количества боеприпасов, которым мы должны были располагать.

Во время операции на Фаннинг-Хед мы аккуратно загрузили в вертолет ровно столько людей и снаряжения, сколько было допустимо для взлета. Это было чертовски опасно, но не при взлете, потому что когда пилот выжимал максимальную мощность и подъемную тягу, слишком тяжелый вертолет просто не отрывался от палубы. Самым опасным было приземление, для которого требовалось больше энергии, чем для взлета. Вертолет, слишком тяжелый для посадки, не может вовремя остановиться, чтобы выполнить заход с висением и падает на летную палубу. Поэтому, как только вы взлетели и речи не может быть о повторной посадке, пока не сожгли достаточно много топлива.

Так что, поскольку эти сильно перегруженные машины обычно проходили некоторое расстояние, поскольку расходовалось топливо, перегрузка уменьшалась, пока посадка в месте назначения не становилась возможной. В аварийных ситуациях вертолет мог приземлиться только сбросив топливо или груз.

Сержант О. и его команда SBS из четырех человек, прибыли на «Сэр Ланселот» в тот же день, чтобы сопровождать нас на хребет. Перед ними была поставлена незавидная задача попытаться проникнуть на юг, к реке Маррелл, которую они должны были переплыть, затем, укрыться на хребте Вайрелесс перспектива, которая явно их беспокоила. Как и во всех операциях спецназа, те, на кого возлагается ответственность, поступают так, как считают наилучшим, и сержант О. собирался остаться с нами день или два на хребте, чтобы оценить возможности.

Перед самым ужином меня представили флотскому пилоту «Уэссекса», лейтенанту Питеру Мэнли (кажется, с «Фирлесса»). Он был совсем маленький, бородатый и обезоруживающе похож на херувима. Его идея состояла в том, чтобы обстрелять ракетами SS12 Правительственный дом в Стэнли и убить генерала Менендеса.

Ракеты SS12 могут быть выпущены только в висении и должны управляться на каждом метре пути к цели. Все это время вертолет не может двигаться и поэтому крайне уязвим. Питер хотел приблизиться к заливу Баркли с первыми лучами солнца и зависнуть позади нашей позиции так как это было для него самым безопасным местом. Наше присутствие гарантировало ему прикрытие от любого противника.

Это было, конечно, самым безопасным местом для него, но я действительно не хотел, чтобы внимание каждого аргентинского солдата в Порт-Стэнли было сфокусировано там, где мы прятались. Мы уже испытали на себе град ракет, бронебойных пуль и снарядов, валившихся на нас вслед за пролетающими самолетами, и у меня не было никакого желания сравнивать зенитную артиллерию аргентинцев с нашей собственной. Я также задался вопросом, что произойдет, если «Уэссекс» будет сбит в нашем районе и противник отправит патруль, чтобы проверить обломки.

Но независимо от того, произойдет ли это на самом деле, нам было важно знать об этом, хотя бы для того, чтобы не сбить его самим.

После второго великолепного ужина на борту «Сэра Ланселота» мы разместили наше снаряжение в ряд на летной палубе, рядом с огнетушителями. Когда солнце опустилось над «Аллеей бомб» и ее мрачными зелеными холмами, мы погрузили «бергены» в «Си Кинг» и Мартин скрылся за фюзеляжем, выполняя предполетную проверку. Мы подождали, пока совсем не стемнело, потом забрались внутрь и пристегнулись ремнями к сетчатым сиденьям.

Стартеры взвыли на крещендо, два двигателя завелись, ритмично покачиваясь сдвинулись и провернулись винты. В кабине Мартин и его второй пилот проверяли приборы и переключатели, переговариваясь по гарнитурам шлемов. За исключением нескольких важных приборов, которые были почти полностью затемнены, все сигнальные лампочки и приборы были полностью заклеены черной клейкой лентой. Расчет летной палубы работал в полной темноте, и только когда Мартин мигнул лампой из кабины, сигнализируя, что готов взлететь, руководитель посадки махнул двумя неоновыми жезлами и тусклым индикатором горизонта на летной палубе, давая Мартину достаточно информации для взлета.

Мы полетели сначала к «Фирлессу», потому что кто-то что-то забыл, а потом ждали на холостом ходу, пока они не прибежали обратно, с тем, что это что-то было. Когда мы во второй раз поднялись в темноту, световой индикатор «Фирлесса» и жезлы руководителя посадки погасли, оставив нас в темноте облачной безлунной ночи.

Как только мы оказались над сушей за пределами Сан-Карлос-Уотер, Мартин опустился примерно до пятидесяти футов (прим. 15 м). Я видел, как он сидит, выпрямив спину и ПНВ закрывает его лицо. Его голова непрерывно качалась вверх-вниз и из стороны в сторону. Он мог смотреть только наружу, а не в кабину, потому что даже тусклый свет нескольких оставшихся индикаторов «выжжет» изображение на ПНВ и ослепит его. Второй пилот управлял навигацией и читал показания приборов, и они постоянно что-то бормотали друг другу. Я знал по опыту, что это не стоило слушать: особый черный юмор насчет крушений и воздушных катастроф в целом. Поэтому я был очень рад, что у меня нет наушников.

Мы скучились в корме «Си Кинга», который шел в темноте, закладывая виражи из стороны в сторону, внезапно поднимаясь, а затем резко снижаясь, чтобы избегать холмов и нырять в долины. Пот, вызванной погрузкой «бергенов», превратился в холодную сырость. Холод начал пробираться под слои одежды. Задняя боковая дверь была открыта, ветер врывался и хозяйничал в салоне. Темнота снаружи внезапно превратилась в холм всего в нескольких футах от нас и овцы на нем бросились врассыпную от внезапно появившегося вертолета. Борттехник сидел на комингсе, упершись ногой в порог. Его страховочный строп неистово полоскался в нисходящем потоке. Время от времени он бормотал себе под нос, или скалил зубы в ответ на какую-нибудь шутку из кабины.