Текст книги "Точный расчет"
Автор книги: Хью Хауи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Хью Хауи
*
ОЧИСТКА-2
ТОЧНЫЙ РАСЧЁТ
*
Перевод sonate10
ред. Серёжки Йорка
1
Она хранила свои вязальные спицы в кожаных футлярах – деревянные палочки одного размера лежали попарно бок о бок, похожие на тонкие косточки запястья, обтянутые сухой старой плотью. Дерево и кожа. Предметы, передающиеся из поколения в поколение, безобидные приветы предков, безвредные, как детские книжки или деревянные статуэтки, умудрившиеся пережить восстание и чистку. Каждая пара словно бы служила свидетельством существования мира, отличного от её собственного, мира, в котором здания стояли на поверхности земли, как те руины, что виднелись за серыми безжизненными холмами.
После долгих колебаний мэр Дженс выбрала подходящую пару спиц. Она всегда подходила к этой задаче очень ответственно, зная, что правильный выбор имеет огромное значение. Выберешь слишком тонкие – вязать будет трудно и свитер получится чересчур плотным, тесным. Выберешь слишком толстые – и вязаное полотно будет рыхлым, с большими дырками, станет просвечивать насквозь.
Выбор сделан, деревянные косточки вынуты из их кожаного запястья. Дженс потянулась за большим клубком хлопчатобумажной пряжи. Трудновато поверить, что из этого мотка кручёных волокон её руки могут сделать нечто упорядоченное, нечто полезное. Она поискала конец пряжи, размышляя, что же из всего этого выйдет. Сейчас её будущий свитер существовал лишь в виде замысла да мотка пряжи. А до этого он был светлыми волокнами хлопка, цветущего на подземных фермах; их вытянули, очистили и спряли в длинные нити. Если проследить ещё дальше, то сама сущность хлопка – это порождение тех душ и тел, что упокоились в почве и питают корни собственной плотью под ярким светом мощных оранжерейных ламп.
Дженс покачала головой: вечно она думает о всяких мрачных вещах! Чем она старше, тем чаще ум её обращается к смерти. О чём бы ни раздумывала, в конце – всегда смерть.
Она ловко, отточенным движением обернула конец пряжи вокруг спиц, а пальцами натянула нить так, что она образовала треугольник. Острия спиц то и дело ныряли в этот треугольник, набрасывая петли будущего полотна. Это она любила больше всего – набирать петли. Ей всегда нравилось начинать. Первый ряд. Из ничего вырисовывается нечто. Руки сами знали, что делать, смотреть на них было не нужно, поэтому мэр подняла глаза и увидела, как утренний ветер гонит клубы пыли по склонам холмов. Небо сегодня заволакивали низкие зловещие тучи. Они, словно обеспокоенные родители, нависали над маленькими облачками мятущейся пыли, которые походили на разыгравшихся детей: носились вприпрыжку, кувыркались, проваливались в расщелины, вскарабкивались на возвышенности, залетали в складку между двумя холмами, где разбивались о два мёртвых тела. Шаловливые сгустки пыли были сродни этим двум горкам праха, медленно переходящим в мир призраков, возвращающимся в страну тумана и детских грёз.
Мэр Дженс уселась поудобнее в своём пластиковом кресле и принялась наблюдать за переменчивыми ветрами, играющими в запретном внешнем мире. Её руки сами собой превращали нити в ряды петель, надзор им был нужен только изредка. Она видела, как по временам пыль несётся на сенсоры Шахты сплошной стеной, и при каждой такой атаке женщина содрогалась, словно от удара. Это зрелище всегда было очень неприятно, но особенно трудно было его выносить на следующий день после очистки. Каждая новая пылинка, затуманивающая линзы – словно пощёчина, словно чья-то грязная лапа, хватающая нечто незапятнанное. Дженс помнила, каково это. И сейчас, спустя шестьдесят лет, она иногда задавалась вопросом: а не больнее ли ей смиряться с этим насилием – насилием грязи, тоже ведущим к телесным жертвам, пусть и другого рода?
– Мэм?
Мэр отвернулась от мёртвых холмов, давших приют погибшему шерифу. Около её кресла стоял помощник шерифа Марнс.
– Да, Марнс?
– Вы просили вот это.
Марнс положил на столик три желтоватые папки и пододвинул их мэру. Столик носил на себе следы ночной пирушки – пятна от сока с налипшими на них крошками. Народ праздновал очистку. Дженс отложила вязание и нехотя протянула руку к папкам. У неё сейчас было только одно желание: чтобы её оставили наедине с пряжей и спицами, чтобы дали подольше полюбоваться на то, как петли и ряды образуют нечто новое. Ей хотелось насладиться тишиной и покоем этого незамутнённого рассвета, прежде чем грязь и годы затуманят его, прежде чем проснутся жители верхней части Шахты: потянутся, протрут глаза, прогоняя с них сон, смоют с лиц признаки вчерашнего разгула, а с совести – пятна, сгрудятся вокруг неё, их мэра, рассядутся в пластиковых креслах и тоже начнут наслаждаться зрелищем.
Но долг зовёт. Она мэр, а Шахте требуется шериф. Так что Дженс отставила собственные желания в сторону и положила папки себе на колени. Поглаживая ладонью верхнюю, она смотрела на свои руки со смешанным чувством боли и смирения. Тыльная сторона ладоней была такой же сухой и морщинистой, как грубая бумага, торчащая из папки. Она взглянула на инспектора Марнса – его усы были почти совсем белыми, лишь изредка в них проглядывала былая смоль. А она помнила времена, когда с цветовой гаммой дела обстояли совсем наоборот. Тогда высокая, худощавая фигура являлась символом силы и молодости, а не слабости и усталости. Он по-прежнему был красив, но лишь потому, что её старые глаза помнили его с тех далёких времён.
– Вы знаете, – сказала Дженс Марнсу, – на этот раз мы всё могли бы сделать иначе. Я бы назначила вас шерифом, а вы выбрали бы себе помощника – всё как положено.
Марнс рассмеялся.
– Я был помощником так же долго, как вы мэром, мэм. Помощником и помру, когда придёт мой день.
Дженс кивнула. Что она особенно любила в Марнсе – порой он высказывал до того мрачные мысли, что по сравнению с ними её собственные думы казались уже не чёрными, а лишь серыми.
– Боюсь, этот день для нас обоих не за горами, – заметила она.
– Что верно, то верно. Вот не думал, что переживу стольких своих ровесников. Вас-то уж точно переживать не собираюсь. – Марнс пригладил усы и принялся внимательно изучать вид за окном. Дженс улыбнулась и открыла верхнюю папку.
– Здесь трое достойных кандидатов, – сказал Марнс. – Как вы и просили. Буду счастлив работать с любым из них. Джульетта – думаю, её дело в середине стопки – это мой первый кандидат. Работает внизу, в Механике. Она не очень-то часто поднимается наверх, но мы с Холстоном...
Марнс запнулся. Дженс подняла на него глаза: взгляд полицейского был прикован к тёмной прогалине на холме. Марнс прикрыл рот костлявым кулаком и изобразил, что закашлялся.
– Прошу прощения, – сказал он. – Как я говорил, мы с шерифом расследовали случай смерти там внизу несколько лет назад. Так Джульетта – кажется, она предпочитает, чтобы её называли Джулс – оказалась истинным кладом. Острый ум. Очень здорово помогла нам в том деле – отлично подмечает всякие подробности, умеет обращаться с людьми, дипломатичная, но твёрдая, словом, вы понимаете. Не думаю, чтобы она часто поднималась выше восьмидесятых. Настоящая глубинница. Давненько у нас таких не бывало.
Дженс принялась просматривать папку с делом Джульетты: сведения о её семье и родных, выписки из платёжных ведомостей, нынешняя заработная плата в кредитах... Она начальник смены с отличными показателями. В лотерее участия не принимала.
– Замужем не была? – спросила Дженс.
– Не-а. Недотрога. Чуть что – костей не соберёшь. Мы были внизу целую неделю, видели, как парни к ней липнут. Могла бы выбрать любого, но не хочет. Она из тех, что производят впечатление, но предпочитают не обращать на это внимания.
– Похоже, что на вас она точно произвела впечатление, – сказала Дженс и тут же раскаялась. В её голосе явственно прозвучала ревность, и это было отвратительно.
Марнс перенёс вес тела с одной ноги на другую.
– Ну, вы-то уж меня знаете, мэр. Я всегда отбираю кандидатов получше. Лишь бы меня самого никуда не «продвигали».
Дженс улыбнулась.
– А что с остальными двумя?
Читая их имена, она задумалась: так ли уж правильно выбрать глубинницу? Да и смотри-ка, Марнс, кажется, к ней неравнодушен...
Мэр узнала имя на верхней папке. Питер Биллингс. Работает несколькими этажами ниже, в юридическом отделе – то ли клерком, то ли «тенью» судьи.
– Честно, мэм? Они только так – заполнить пустоту, создать видимость справедливости... Я сказал, что буду работать с любым из них, но Джулс – вот то, что вам нужно. Давненько у нас не было женщины-шерифа. Скоро выборы – ну, так если вы поставите её, то это ох как сыграет вам на руку.
– Наш выбор будет основываться не на этом, – возразила Дженс. – Нас с вами не будет, а тот, кого мы сейчас назначим, останется на этом посту... – Она оборвала себя, вспомнив, что говорила то же самое и о Холстоне, когда раздумывала над его назначением.
Дженс захлопнула папку и перевела внимание на стенной экран. У подножия холма образовался маленький смерч, собрал взвихрившуюся пыль в организованное безумие. Крошка-вихрь разгулялся вовсю и вырос в большой конус, безостановочно крутящийся и покачивающийся на остром конце, словно детский волчок, а затем понёсся в направлении камер, в промытые линзы которых заглядывали неяркие лучи ясного рассвета.
– Ну что ж, давайте сходим и встретимся с ней, – вымолвила наконец Дженс. Она держала папки на коленях и теребила своими морщинистыми, будто старый пергамент, пальцами грубые края сделанной вручную бумаги.
– Мэм? Я бы лучше вызвал её сюда. Проведите интервью в вашем кабинете, как вы всегда это делали. Идти вниз – это очень долгий путь, а наверх – так ещё дольше.
– Я ценю вашу заботу, инспектор, поверьте. И всё же прошло уже очень много времени, с тех пор как я спускалась ниже сороковых этажей. Я давно не встречалась с людьми. Мои колени – не оправдание...
Мэр замолчала. Пылевой смерч покачался, повернулся и направился прямо на камеры. Он рос и рос – широкоугольные линзы искажали изображение, представляя вихрь куда более внушительным и яростным, чем он на самом деле был – а потом налетел на сенсорную башню; весь кафетерий на несколько мгновений погрузился в темноту. Смерч пролетел, прошёлся по экранам в салоне и оставил за собой вид на наружный мир, теперь слегка затуманенный тончайшей сероватой плёнкой.
– Вот проклятие, – скрипнул зубами Марнс. Он опустил ладонь на рукоятку своего пистолета – потёртая кожаная кобура скрипнула – и Дженс представила себе старого служаку там, снаружи: вот он гонится на своих тощих ногах за улетающим ветром и всаживает пулю за пулей в мутное пылевое облако.
Оба они какое-то время молчали, оценивая нанесённый смерчем урон. Затем Дженс снова заговорила:
– Это путешествие я хочу провести не в порядке выборной кампании, Марнс. И не ради голосов. Насколько я знаю, у меня нет конкурентов. Поэтому не будем устраивать шума, сделаем всё тихо и спокойно. Мне надо на людей посмотреть, а вовсе не себя показать. – Она взглянула на своего собеседника. Тот не сводил с неё глаз. – Это ради меня Марнс. Перемена обстановки.
Она снова перевела взгляд на экран.
– Иногда... иногда мне кажется, что я здесь, наверху, уже слишком долго. Мы оба засиделись здесь. Впрочем, можно сказать, где бы мы с вами ни находились, мы везде засиделись...
Её монолог прервал гулкий утренний топот ног по спиральной лестнице, и оба повернулись навстречу звукам жизни, звукам пробуждающегося дня. Дженс понимала: пора вытряхнуть из головы образы мёртвых. Или, во всяком случае, похоронить их на какое-то время.
– Мы спустимся в глубь и как следует приглядимся к этой Джульетте – вы и я. Потому что по временам я сижу и смотрю наружу – при виде того, что нас вынуждает проделывать этот мир, меня словно пронзает игла, Марнс. Она пронзает меня насквозь.
••••
Они встретились после завтрака в кабинете Холстона. Дженс продолжала про себя называть это помещение кабинетом Холстона – ведь прошёл всего один день, она ещё не успела свыкнуться с мыслью. Мэр стояла позади сдвоенного стола и старых шкафов с «делами» и вглядывалась в пустоту тюремной камеры. Инспектор Марнс давал последние указания Терри – охраннику из IT; когда Холстон с помощником отправлялись на дело, тот часто оставался и следил за порядком. За спиной у Терри, не отступая ни на шаг, держалась Марча, девушка-подросток с тёмными волосами и ясными глазами – она проходила профессиональное обучение для работы в IT. Таких молодых людей называли «тенями», они были чуть ли не у половины жителей Шахты. Возраст «теней» был от двенадцати до двадцати лет, и они повсюду следовали за своими учителями, как губка впитывая в себя все премудрости профессии – чтобы обеспечить Шахте возможность нормального функционирования в течение следующего поколения.
Марнс напомнил Терри, что народ после очистки приходит в довольно сильное возбуждение. Как только напряжение, накопившееся в Шахте, находит себе выход, людям хочется немного развеяться. Большинство из них слишком молоды и не помнят последней двойной очистки, вот они и считают, что такого никогда не случалось. Думают, что застрахованы от наказания по крайней мере на ближайшие несколько месяцев.
Все эти предупреждения со стороны Марнса вряд ли были нужны – суматоха в соседнем помещении была отлично слышна через плотно закрытую дверь. Большинство жителей верхних сорока этажей уже набилось в салон и кафетерий. В течение дня подойдут ещё сотни со средних этажей и из глубины – те специально отпросятся с работы и используют свои отпускные кредиты, лишь бы поглазеть на особо ясный и отчётливый вид снаружи. Массовое паломничество. Кое-кто поднимался наверх лишь раз в несколько лет, проводил с часок перед экранами, бормотал, что всё точно так же, как и в прошлый раз, и, отправив своих детей вниз впереди себя, принимался продираться сквозь валящую в обратном направлении толпу.
Терри вручили ключи и временную звезду шерифа. Марнс проверил состояние батарей в своей рации, убедился, что динамики в кабинете включены на достаточную громкость, и внимательно осмотрел свой пистолет. Затем пожал Терри руку и пожелал удачи. Дженс не терпелось отправиться. Она повернулась спиной к пустой камере, попрощалась с Терри, кивнула Марнсу, и они вместе вышли из кабинета.
– Вас не беспокоит, что вы уходите сразу после очистки? – спросила мэр, когда они вышли в кафетерий.
Она знала – позже вечером начнётся разгульное веселье, а толпа легко приходит в раж. Похоже, не очень-то подходящий момент забирать главного блюстителя порядка с его поста ради весьма эгоистичной миссии.
– Смеётесь? Мне это просто необходимо. Нужно убраться отсюда хоть ненадолго. – Он бросил взгляд в сторону настенного экрана, перед которым сгрудилась толпа. – Я всё никак не могу понять, что творилось в голове у Холстона, почему он не поговорил со мной о том, что его беспокоило. Может быть, к тому времени, как мы вернёмся, у меня пропадёт чувство, что он по-прежнему хозяин кабинета. А сейчас я там задыхаюсь.
Он прав, думала Дженс, пока они прокладывали себе путь сквозь толпу. В пластиковых стаканах плескался фруктовый сок; она явственно ощущала стоящий в воздухе запах самогона, но не обращала на него внимания. Со всех сторон раздавались обещания отдать за неё свои голоса, звучали пожелания здоровья и доброго пути. Весть об их путешествии разлетелась с невероятной скоростью, и это несмотря на то, что они почти никому о нём не говорили. Большинство верило, что это поход доброй воли в рамках предвыборной кампании. Жители Шахты помоложе, которые помнили только одного шерифа – Холстона, – приветствовали Марнса и называли его этим почётным титулом. Но каждый, у кого глаза были окружены сеточкой морщин, думал иначе. Они кивали проходящим мимо Дженс и Марнсу и безмолвно желали совсем другого рода удачи: «Сделайте так, чтобы жизнь продолжалась, – говорили их глаза. – Сделайте так, чтобы мои дети жили так же долго, как и я. Не дайте нашему миру рухнуть!»
Дженс жила под гнётом долга, он тяжким грузом лежал на её плечах, и от него страдали не только колени. Они с Марнсом шли через толпу к центральному колодцу, и за всё это время она не произнесла ни слова. Кое-кто просил её произнести речь, но эти одинокие голоса не нашли поддержки у собравшихся – к счастью, подумала Дженс. Что она могла бы им сказать? Что понятия не имеет, на чём держится их мир? Что она даже толком не понимает своего собственного вязания: просто делай петельки правильно – и тогда всё будет в порядке? Не говорить же им, в самом деле, что стоит только упустить одну петлю, и всё расползётся? Один-единственный надрез по недосмотру – и нитка потянется, а вскоре от полотна останется лишь кучка перепутанной пряжи. Неужели они думают, что она обладает каким-то тайным знанием, когда она лишь следует правилам, и только поэтому всё из года в год идёт так, как должно идти?
Потому что она не знала, что держит их всех вместе. И она не понимала этого настроения людей. Почему они празднуют? Почему пьют и радостно кричат? Потому что их жизнь в безопасности? Потому что на этот раз страшный жребий очистки миновал их? Её народ веселится, тогда как хороший человек, её друг, её партнёр в нелёгком деле поддержания жизни и порядка лежит мёртвый там, на холме, рядом со своей женой. Если бы Дженс всё же произнесла речь, и если бы то, что она в неё вложила, не считалось запретным, то она сказала бы: «Эти двое были самыми лучшими людьми из тех, кто добровольно отправился на очистку. И как можно тогда охарактеризовать тех, кто остался?»
Не время для речей. Не время для пьянки. Не время для веселья! Настал час тихого раздумья – вот почему Дженс необходимо было уйти отсюда. Жизнь постепенно менялась. Не за один день – в течение многих лет. Уж кому и знать, как не ей. Ну, разве что ещё старуха Макнил внизу, в отделении Снабжения, осознаёт это. Чтобы заметить изменения, надо прожить долго. Дженс была стара. Время шло вперёд всё быстрее и быстрее; слабые ноги мэра не поспевали за ним. Она знала, что скоро останется далеко позади. И самым большим из её опасений было то, что без неё этот мир долго не протянет.
2
Когда трость Дженс опускалась на очередную металлическую ступень, раздавался громкий, отчётливый звон. Он, словно удары метронома, отмерял время их спуска в глубину, придавал ритм музыке лестничного колодца, вибрировавшего от избытка энергии. Это была энергия толпы, празднующей очистку. Всё движение по лестнице, кроме их двоих, разумеется, шло в обратном направлении – наверх. Дженс и её спутник пробивались против течения; их толкали, задевали локтями; люди приветствовали её: «Здравствуйте, мэр!» – и кивали Марнсу. Дженс читала на их лицах, что они едва удерживались, чтобы не называть его шерифом – из уважения к ужасной причине его предполагаемого повышения.
– Сколько этажей вы намерены пройти сегодня? – спросил Марнс.
– Что, уже устали? – Дженс через плечо послала ему лукавую усмешку и увидела, как его усы встопорщились в ответной улыбке.
– Вниз – не проблема. Обратно, наверх – вот где придётся помучиться.
Их руки нечаянно столкнулись на закруглённых перилах винтовой лестницы, когда рука Дженс чуть задержалась позади, а Марнс уже передвинул свою. Женщина хотела было сказать, что она бодра и может ещё идти и идти, как вдруг почувствовала неожиданную усталость – скорее душевную, чем физическую. Она чисто по-детски вообразила себе чудесную картину: вот они оба – намного моложе, и Марнс подхватывает её на руки и несёт вниз по ступеням в своих объятиях. Как это было бы прекрасно – отдаться на волю другого, переложить на него свой груз ответственности, перестать притворяться сильной... Эта картина не была воспоминанием о прошлом, она была видéнием возможного будущего, которое так и не наступило. Дженс почувствовала себя виноватой уже за то, что вообразила себе его. Она остро чувствовала близкое присутствие своего мужа – призрака, вынырнувшего из сумбура её мыслей...
– Мэр? Так сколько же?
Они оба посторонились – вверх по лестнице прокладывал себе путь носильщик. Дженс узнала парня: Коннер, ещё совсем юный, но с крепкой спиной и уверенной походкой. За плечами у него громоздилось множество всяческих свёртков, перетянутых верёвками. На лице юноши застыла гримаса, свидетельствовавшая, однако, не о боли или утомлении, а о недовольстве: кто все эти туристы, заполонившие его лестницу? Ходят тут всякие...
Дженс хотела произнести что-то ободряющее, несколько слов похвалы людям, которые, как этот парень, выполняли работу, непосильную для её собственных коленей, но он уже скрылся на своих крепких молодых ногах – понёс наверх из глубины продукты и другие товары, лишь изредка задерживаясь – уж слишком плотен был поток желающих насладиться чистым видом наружного мира.
Путешественники передохнули несколько минут на одной из лестничных площадок. Марнс дал ей свою фляжку, Дженс сделала деликатный глоток и вернула фляжку хозяину.
– Я бы, пожалуй, прошла сегодня половину пути, – наконец ответила она, – но нам необходимо сделать по дороге несколько остановок.
Марнс глотнул воды и принялся завинчивать колпачок.
– Собираетесь кого-то навестить?
– Можно сказать и так. Хочу остановиться в родильном отделении на двадцатом.
Марнс засмеялся:
– Младенчиков целовать, что ли? Мэр, вас и без того никто не обскачет на выборах. Не в том вы возрасте.
Дженс не засмеялась в ответ.
– Благодарю, – сказала она с напускной укоризной на лице. – Но нет, я не собираюсь целовать младенчиков. – Она повернулась к нему спиной и возобновила спуск. Марнс двинулся следом. – Не подумайте, что я не доверяю вашему мнению как профессионала в том, что касается этой Джулс. Вы всегда рекомендовали мне отличных кандидатов...
– Даже?.. – перебил её Марнс.
– В особенности его, – подтвердила Дженс, зная, о ком он говорит. – Прекрасный человек, но его сердце было разбито. Даже самые крепкие люди не в силах устоять перед этой напастью.
Марнс согласно хмыкнул.
– Тогда что мы собираемся делать в родильном? Джульетта, насколько я помню, родилась не на двадцатом этаже...
– Нет, но её отец работает там сейчас. Я просто подумала: раз уж мы идём мимо, неплохо было бы познакомиться с её отцом. Глядишь, узнав отца, получим какое-то первоначальное представление о дочери.
– Да разве отец может дать объективную оценку собственной дочери? – усмехнулся Марнс. – И не рассчитывайте.
– Мне кажется, вас ждёт сюрприз. Я попросила Алис сделать кое-какие изыскания, пока я собиралась в дорогу. Она раскопала нечто очень интересное.
– Ну да?
– Наша Джульетта до сих пор не использовала ни единого отпускного дня, накопившегося у неё за всё время работы.
– Нормальное явление для Механики, – возразил Марнс. – Они вечно вкалывают сверхурочно.
– Не только она никогда не выходит оттуда, но и её никто не навещает.
– Что-то я не пойму, к чему вы клоните.
Дженс подождала, пока мимо них двигалась целая семья. Маленький мальчик, лет шести-семи, ехал на отцовском загривке и всё время пригибал голову, чтобы не стукнуться о верхние ступени. Мать с сумкой на плече шла позади, неся на руках младенца. Образцовая ячейка общества, подумала Дженс. Что взято – то отдано. Двое родителей – двое детей. Как раз то, что и было целью лотереи. Иногда всё получалось как надо.
– Хорошо, сейчас растолкую, к чему я клоню, – сказала Дженс своему спутнику. – Я хочу найти отца этой девушки, посмотреть ему в глаза и спросить, почему за последние двадцать лет, после того, как его дочь ушла на глубину, в Механику, он не навестил её. Ни единого разу.
Она оглянулась. Марнс хмуро глянул на неё и скривил губы под усами.
– И почему она ни разу не взошла наверх, чтобы повидать его, – добавила Дженс.
••••
Когда они прошли десятый этаж и верхние жилые уровни, движение на лестнице стало поспокойнее. С каждой очередной ступенью в душе Дженс вспыхивал страх: как же она преодолеет эти трудные дюймы на обратном пути? А ведь это самая лёгкая его часть, напомнила она себе. Спуск был похож на стальную пружину, которая, распрямляясь, давила на старую женщину, загоняя её в глубь. Он напоминал Дженс её кошмары, когда ей снилось, будто она тонет. Ну разве не глупость? Она ведь даже никогда не видела воды в достаточном количестве, чтобы просто погрузиться в неё всем телом, уже не говоря о том, чтобы утонуть. Но эти кошмары, как и случайные сны о падении с большой высоты, были наследием иных времён; эти разрозненные свидетельства, иногда всплывающие в снах обитателей Шахты, словно говорили: «Это не наша жизнь. Мы должны были бы жить по-другому».
И поэтому спуск, это нисхождение по спирали, был похож на те ужасные сны, в которых Дженс погружалась на дно. Отчаянно, безысходно. Будто к её ногам была привязана гиря, тянущая её вниз. Что ещё хуже – она знала, что обратно ей не выбраться.
Они достигли яруса, в котором производили пряжу – здесь, в местах, где работали люди в многоцветных комбинезонах, делали те самые нитки, которыми пользовалась Дженс. Над лестничной площадкой плыли запахи красителей и других химикалий. В закруглённой шлакобетонной стене было прорезано окно, выходящее в маленькую продуктовую лавку, расположенную на краю отделения. В лавчонке было пусто – толпа усталых и проголодавшихся «туристов» обчистила все полки. Несколько носильщиков расположились со своими товарами прямо на ступенях, пытаясь по мере возможности удовлетворить запросы публики. Дженс должна была нехотя признать неприятную правду, связанную со вчерашней очисткой: варварская практика не только принесла психологическое облегчение, не только дала им ясный вид на наружный мир, но и способствовала оживлению экономики Шахты. У людей вдруг появился предлог для передвижений. Предлог для обмена. Шахта полнилась молвой, Шахта полнилась жизнью – родственники и давние друзья встречались впервые за много месяцев, а то и лет. Словно дряхлый старик внезапно выпрямился, потянулся, свежая кровь прилила к немощным рукам и ногам, и ветхая плоть ожила вновь.
– Мэр!
Она оглянулась и не увидела Марнса: он скрылся за поворотом лестницы у неё над головой. Дженс подождала его, следя глазами за его ногами, пока он догонял её.
– Полегче, – сказал он. – Мне так за вами не поспеть!
Дженс извинилась. Она не заметила, как ускорила шаг.
Они вступили во второй жилой ярус, начинавшийся под шестнадцатым этажом. Дженс внезапно осознала, что оказалась на территории, где не бывала уже почти год. В лестничном колодце раздавался топот молодых ног – младшие обитатели Шахты лавировали между тихоходами. Начальная школа находилась как раз над родильным отделением. Судя по шуму движения и гулу голосов, занятия отменили. Не мудрено, подумала Дженс, если принять во внимание, как мало учеников придёт на уроки – ведь многие родители отправились наверх вместе со своими отпрысками. Да и учителя не прочь сделать то же самое. Дженс с Марнсом миновали лестничную площадку школы. Стальные плиты были расчерчены для игры в «классики». Меловые линии стёрлись – слишком много ног прошлись по ним сегодня. Детишки сидели на площадке, уцепившись за перила и свесив ноги с ободранными коленками за край. Весёлый гомон и крики ребятни стихали до шёпота, когда поблизости объявлялись взрослые.
– Хорошо, что мы почти пришли – мне нужен отдых, – сказал Марнс, пока они преодолевали следующий пролёт. – Надеюсь только, чтобы этот парень оказался на месте и смог встретиться с нами.
– Окажется, – заверила Дженс. – Алис послала ему электронное сообщение, что мы придём.
Спустившись на площадку родильного отделения и преодолев встречный поток, они перевели дух. Когда Марнс передал своей спутнице фляжку, та сделала большой глоток, а затем посмотрелась в выпуклую, испещрённую вмятинами поверхность, словно в зеркало, проверяя, в порядке ли причёска.
– Вы прекрасно выглядите, – сказал Марнс.
– Внушительно, да? По-мэрски?
Он засмеялся:
– И даже ещё лучше.
Дженс показалось, что в его старых карих глазах зажглась искорка... но, скорее всего, это был только блик, отразившийся от фляги, когда он поднёс её к губам.
– Двадцать этажей всего за два часа. Не советовал бы продолжать в том же духе, но всё же здорово, что мы продвинулись так далеко. – Он разгладил усы и потянулся за спину – уложить флягу в рюкзак.
– Погодите-ка. – Дженс забрала у него фляжку и опустила в сетчатый карман в задней части рюкзака. – Да, вот что... Предоставьте мневести разговор с отцом Джульетты.
Марнс поднял руки ладонями вперёд – мол, ему и в голову никогда не приходило что-либо иное. Он прошёл вперёд и потянул тяжёлую металлическую створку. Дженс ожидала, что сейчас завизжат ржавые петли, но дверь открылась совершенно беззвучно. Тишина встревожила мэра. Она привыкла слышать на всём пути их следования скрип открывающихся и закрывающихся старых дверей. Этот звук для лестничного колодца был так же естественен и неизбежен, как мычание или хрюканье на животноводческих фермах. Но петли двери, ведущей в родильное отделение, покрывал солидный слой смазки. За дверью тщательно следили. Таблички на стенах приёмной подтверждали догадку Дженс: они призывали соблюдать тишину – как с помощью надписей крупными буквами, так и посредством рисунков. Рисунки изображали прижатый к губам палец или круг с заключённым внутри открытым ртом, перечёркнутым косой линией. Очевидно, в родильном отделении к соблюдению тишины относились со всей серьёзностью.
– Что-то я не припоминаю, чтобы здесь было столько табличек, когда я был в этих местах в последний раз, – прошептал Марнс.
– Может, вы были так заняты болтовнёй, что не заметили, – поддела его Дженс.
Из-за стекла на них сердито уставилась медсестра, и Дженс ткнула Марнса локтем в бок.
– Мэр Дженс хотела бы встретиться с Питером Николсом, – сказала она медсестре.
Та даже глазом не моргнула.
– Я знаю, кто вы. Голосовала за вас.
– Ах, да, конечно. Спасибо.
– Пройдите сюда, будьте любезны.
Сестра нажала на кнопку у себя на столе. Раздалось жужжание. Марнс толкнул дверь и прошёл внутрь, Дженс за ним.
– Пожалуйста, наденьте это.
Медсестра – согласно нагрудному знаку, её звали Маргарет – протянула им два аккуратно сложенных белых халата. Дженс приняла оба и подала один Марнсу.
– Свои вещи можете оставить у меня.
Перечить Маргарет никто не решился. Дженс сразу почувствовала, что попала в мир, где эта молодая женщина – хозяйка, и она, мэр, стала её подчинённой в тот самый миг, когда прошла через дверь. Дженс прислонила трость к стене, сняла рюкзак и опустила на пол, затем надела халат. Марнс никак не мог управиться со своим, и Маргарет помогла ему, подержав рукав. Полицейский натянул халат на свою джинсовую рубашку и так и стоял, беспомощно теребя в пальцах длинные концы пояса, как будто не знал, что ему с ними делать. Наконец, увидев, как Дженс завязала свой пояс, он тоже, изрядно повозившись, соорудил неуклюжий узел. Ну и ладно, главное – полы халата не расходятся, так что всё в порядке.
