355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Хуан Гойтисоло » Перед занавесом » Текст книги (страница 3)
Перед занавесом
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 16:28

Текст книги "Перед занавесом"


Автор книги: Хуан Гойтисоло



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Она никогда не красилась и не скрывала свой возраст. Она хотела жить и самовыражаться в своих записных книжках, пока сможет, пока позволит здоровье, пока голова останется ясной. Вплавь, как на бретонских пляжах, где она так любила купаться, пересекла она границу, отмеченную буйками, и её затянуло в воронку. Этот «всегда отсутствующий муж» с горечью убедился в её неосторожности и недальновидности. С тех пор его вселенная висела на волоске. Скоро придёт и его черед – он окажется на краю бездны. Он мечтал о том, чтобы закончить свой путь достойно, как Толстой с его неосуществившимся бегством на Кавказ. Но он не знал, когда это случится, и нельзя было, как в наброске пьесы, предсказать, в какой день разойдутся навсегда его жизненный путь и путь, которым идёт мир, – занавесом по-прежнему распоряжался машинист сцены.

***

Оставалась ещё одежда. Не та, которую он оставил в квартире, откуда бежал без оглядки, отделавшись ото всего, что там было, как от проклятого наследства. Осталась висевшая в шкафу на плечиках одежда, которую она покупала, приезжая в желтовато-розовый город: с десяток просторных, как балахоны, платьев; она надевала их дома, когда читала, разговаривала или слушала свою любимую музыку со стаканом виски в руке. Избавиться от них, как советовали ему друзья, или оставить там, где оставила она в свой последний приезд? Он смотрел на свой шкаф и видел другой, старинный и красивый, вместительный трёхстворчатый гардероб красного дерева с зеркалом. В углу одного из его отделений хранились бабушкины вещи, после того как семья поместила её в санаторий, где она и умерла несколько месяцев спустя. Её платья и туфли тоже со временем исчезли, но ещё долго оставалась чёрная шляпа, хранившаяся в картонной коробке вместе с нафталиновыми шариками» – надев эту шляпу, бабушка, впавшая в старческое слабоумие, бесцельно бродила неподалёку от дома и украдкой рылась в мусорных ящиках, выгребая оттуда огрызки фруктов и всякие очистки. Но и картонная коробка однажды исчезла, а вместе с него навсегда исчезла и шляпа – бабушки, Анны Карениной или та, что валялась в грязной луже среди развалин Шатоя? Её исчезновение потрясло его даже больше, чем бабушкина смерть. Он был тогда ещё ребёнком, и у него сжалось сердце, а на глаза навернулись слёзы. Он вдруг понял, что жизнь – это зияющая дыра, прожорливый омут, через который утекают воспоминания.



IV

В сумерках Он избегал встречи лицом к лицу, но появлялся, когда темнело.

«Я тебе говорю как есть: вы рождены, чтобы множить забвение. Боль утраты смягчается, воспоминания блекнут, чувства и привязанности ослабевают. Это закон жизни, которую Я, как принято считать, создал, и вы все подчиняетесь ему. Безутешных вдов и детей не бывает. Твои близкие немного поплачут, но скоро забудут, и боль их растает, как снег в стакане воды.

Ты сам уже не думаешь о ней каждый день, и чтобы оживить её образ, тебе приходится смотреть на фотографии – всё стирается, блекнет и гаснет. Это единственное проявление Моей доброты. Неужели ты думаешь, что, обладай ваш неисправимый вид даром предвидения, вы заводили бы детей, внуков и странных правнуков, поведение и мысли которых вам не только непонятны, но даже внушают ужас? Можешь не сомневаться – если отец зачавшего тебя отца мог бы себе представить, каким ты вырастешь и что о нём напишешь, он бы уклонился от выполнения своего супружеского долга, бросил это дело навсегда. Он бы ужаснулся, увидев, что из тебя выросло. Вот Я и отправляю вас на тот свет, чтобы вы не видели, как из ваших потомков получается совсем не то, о чём вы мечтали...»

Звёзды уже не светились на небе, или их закрыли тучи – вокруг было темно; в саду всё стихло, и только где-то, кажется, в угловом доме, плакал ребёнок. Он закутался в плед и приготовился слушать Его монолог.

«Вы представляете Меня блаженствующим в окружении ангелов и святых, и вам в голову не приходит, что только злодеи развлекают Меня, и ни одно извращение не отталкивает. Вы ужасаетесь, видя на экране телевизора войны, изуродованные тела, зверства солдатни, и даже не подозреваете. что Я любуюсь ими с того дня, как вы Меня придумали. Как наивно вы заблуждаетесь относительно Того, кого сами выдумали!

Я знаю, ты не веришь в Меня, но ты бессилен против тех, кто верит. Для них Я существую, и так будет до скончания веков.

То, что Я говорю, относится к тебе и к твоему кумиру, Толстому, хотя он-то не до конца утратил свою крестьянскую веру, он просто размыл представление обо Мне, но ничего нового не придумал. Величие Толстого было в интуиции или сомнениях, которые привели его на железнодорожную станцию Астапово, в вагон третьего класса. В поисках достойного конца он стремился на Юг, за Белые горы [5]5
  Центральный горный массив в Средиземье, литературном мире, созданном английским писателем Дж. Р. Р. Толкиеном в его книгах.


[Закрыть]
, но умер, так и не добравшись до них.

Что же до тебя...»

* * *

«Между нами нет большой разницы. Хотя для того, чтобы зачать тебя, понадобилась лишь капелька спермы, а Меня вылепили обманом и решениями вселенских Соборов, в главном мы схожи: мы не существуем. Мы оба—видения или призраки, порождённые чем-то сторонним, назови это случаем, стечением обстоятельств или игрой воображения. Ты был обречён на смерть ещё до рождения и принадлежишь царству теней. Меня выдумывали тысячелетиями, споря из-за каждой мелочи, и Я перестану существовать в день, когда иссякнет вера последнего человека. Каждое из приписываемых Мне свойств и качеств долго обсуждали, схлёстываясь в смертельных схватках, совершенствовали и по много раз уточняли. Я – Един, Я – Един в Трёх Лицах, Я – Всемилостивый? Я – жестокое, жаждущее крови чудовище, бесстрастно наблюдающее за вашими бесчинствами и зверствами? Те, кто превратил Меня в Высшее Проявление Доброты, очень скоро оказались в затруднительном положении: как тогда объяснить Жестокость и необузданность людей? Чем занят Я там, наверху, если не вмешиваюсь, чтобы остановить их? У Меня вечный отпуск или Я слеп, бездушен и ни на что не годен? От этого противоречия не уйти, сколько не приукрашивай представление обо Мне. Если Я не являюсь исполненным злобы существом, огнём и мечом уничтожающим всё Им же созданное, существом, и в которое верят только из страха, то что от Меня останется? Бледный, еле различимый призрак, представление столь зыбкое, что, кажется, вот-вот и оно растает. Как я забавлялся, когда вы только начинали лепить Мой образ! Но скажу тебе честно, по мере того как люди возносили Меня, аппетит Мой разыгрывался, и Я раздраженно хотел ещё и ещё. Мне было мало этого равностороннего треугольника со всевидящим оком в центре, похожим на треугольное солнце в обрамлении туч. Почему Я Един в Трёх Лицах, а не в четырёх? Разве Мать Сына Моего не наделена божественным началом? Раз Меня придумали, то почему Я не могу быть Един в шести лицах, а ещё лучше – в десяти, по числу заповедей на Скрижалях Закона, которые Я вручил Моисею? Я казался себе прозрачной оптической призмой, похожей на глаз насекомого, который видит мир разными углами зрения. Должен тебе признаться, Я завидую языческим богам; конечно, они не были всемогущи, но зато не прятали ни своих привязанностей, ни своей ненависти и не принимали себя слишком всерьёз. Они вас обманывали, зато с ними можно было договориться или умилостивить. Меня же вы лишили всякого чувства юмора, Мне не дано смеяться – Я торжественен, как ваши не терпящие возражений правители или как Наполеон в день коронации. Если, как утверждает теперь один старик, ад – это состояние психики, издевательски замкнутой в прозрачный подвижный шар, то как быть с прекрасным, заставляющим содрогнуться, дантовым видением огня, котлов и пламени, на котором вечно томятся отправленные в преисподнюю? Стереть всё это одним росчерком пера, значит отсечь важнейшую часть, свести Моё могущество абсолютного монарха к власти президента. Если соперничающие со Мной боги других религий сохранят свою власть, им придётся объединиться со Мной, потому что в основе Моего могущества лежит страх. Мне известно, что надо подставлять другую щёку, известно о жертве Сына и о прочих благочестивых вымыслах, у которых одна цель – смягчить жестокость правды. Так тиран разбивает слащавый садик рядом со сторожевыми вышками и колючими заграждениями лагерей смерти. Однако всё это нисколько не влияет на веские доводы в Мою пользу: виду вашему свойственно непостоянство – то вы униженно подчиняетесь, то взрываетесь неповиновением. Разве ты покорился бы пресной красоте ангела, у которого нет ни высокого мужественного лба, ни выдающегося вперёд подбородка, ни полных губ и мускулистого тела, – всего того, перед чем ты безоговорочно преклонялся всю свою жизнь?»

***

«Чем вы отличались от остальных приматов в ту далёкую пору, когда ещё жили в пещерах, как вонючие животные, и хотя ходили на двух ногах, но очень неуверенно, всё время норовя опереться на что-нибудь?

Вашего жалкого разума хватало только на удовлетворение простейших потребностей: вы питались корнями и фруктами, охотились да готовы были сожрать любое более слабое существо, угодившее в ваши заросшие шерстью конечности, которые и руками-то не назовёшь.

Почуяв запах самки, вы врывались в пещеры, где те прятались и, чтобы совокупиться с ними, колотили их самцов примитивными каменными орудиями по груди и по голове, а потом жадно пожирали их половые органы, надеясь прибавить себе мужской силы. Так и сейчас поступают некоторые престарелые любители боя быков с половыми органами этих храбрых животных; правда, теперь их предварительно отваривают – атавизмы живучи, хотя вы и считаете себя цивилизованными и очень умными.

Я не знаю, как вы открыли секрет добывания огня и как праздновали свои победы и богатую добычу, устраивали или нет дикие пляски вокруг костров: в ту пору Я ещё не родился в вашем сознании, Меня выдумают через миллионы лет. Может быть, всё это Я видел в одном из ваших фильмов о Тарзане или о динозаврах.

Но, поскольку вы создали Меня вездесущим и вечным, Мне дано видеть ваше прошлое в толще веков и оценивать, насколько вы преуспели в борьбе разума с животным началом. И честно тебе скажу, между вашими захватническими наклонностями и естеством тех, кто только выбрался из пещер, нет большой разницы.

Вы нисколько не изменились за прошедшие с тех пор сто тысяч световых лет (прости приблизительность моих расчётов): вы всё ещё устраиваете ритуальные пляски вокруг костров, готовы переломать кости вашим соперникам и спите с их самками, когда у тех течка, – века культуры и просвещения растаяли в дыму пожарищ и в пыли рухнувших небоскрёбов.

Ты, как и молодой Толстой, своими глазами видел бойню на Кавказе и опустошение Чечни.

Скажи, что изменилось на Земле, которую, согласно легенде, Я создал за одну неделю?

Прикрой на секунду глаза: перед тобой будут только горы и леса Кавказа – ведь именно такой пейзаж видится тебе за вершинами, на которые ты смотришь со своей террасы, и только он манит тебя. Там в глубоких долинах покоятся тела, храня память о причинённом зле, а на Крыше Мира эхом отдаётся Мой смех».

***

Иногда голос снисходил до разговора.

«– Ты вымышленное существо, и судьба твоя давно написана.

– В Несотворённом Тексте?

– Я нашёл её в труде мудреца, жившего много веков назад. Факты и события твоей жизни, вплоть до самых незначительных, описаны там в мельчайших подробностях. Не буду пересказывать их тебе, чтобы не наскучить.

– Могу я хоть краешком глаза взглянуть на этот труд?

– Любопытство всегда вас губило. Разве ты не помнишь первую главу Книги?

– Где, чёрт побери, Ты нашёл этот манускрипт?

– Не ищи его в библиотеках – наступит день, и они сгорят. Манускрипт – это твоя собственная жизнь.

– Моего двойника звали так же, как и

меня?

– Имя, фамилия, число и место рождения полностью совпадают. Но придуман ты, а не он, и в манускрипте описано всё.

– Даже этот разговор?

– Он у Меня перед глазами, словно на экране компьютера. Всё, что с тобой случится, предначертано.

– А если я сейчас замолчу?

– Тут есть пробелы. Но ведь ты не хочешь молчать. Когда ты говоришь, ты живёшь. Ты вышел на сцену и не торопишься с неё уйти.

–А ты?

– Мне, для того чтобы существовать, нужен зритель. В тот день, когда театр опустеет, Я тоже исчезну. Но это будет не завтра и не послезавтра, ведь так?

– Длинная история!

– Очень. Если только вы не разделаетесь с вашей планетой, не доведёте до того, что жить на ней станет невозможно.

– Ну этого я уже не увижу.

– Ты жалеешь?

– Кто хоть раз не мечтал, умирая, увлечь за собой весь мир?

– Раньше вы просто не могли этого сделать, но скоро всё изменится. Вы мечтаете приблизиться ко Мне, к обещанной вам благодати, и ваше желание угрожает Моему существованию, которое зависит от вашего. Одержимые верой, вы так стремитесь на небо, что можете уничтожить Меня!

– Скажи мне, что там написано!

– Не будь таким нетерпеливым. Ни одна тайна в мире не охраняется так, как неотвратимость случайности. Что будет со Мной, если Я стану раскрывать её всем Моим созданиям?»

***

«История – это царство лжи. Как только вы изобрели алфавит и наловчились в письме, вы тут же начали игры с палимпсестом, стали редактировать древние манускрипты, подтверждающие легенды и мифы о сотворении мира, а также заповеди, продиктованные божествами, которые вы же сами создали, став потом их жертвами. Вы придумали Мои чудеса и Мои приступы гнева, всепожирающий огонь Содома, речи, приписываемые пророкам и посланцам. Без подделок небескорыстных писцов и продажных переписчиков откуда бы взяться отличиям, которые дают земную власть, власть Папскому престолу во владениях Петра в Риме, а королям и султанам – корону и скипетр? Библейские тексты, решения вселенских Соборов и Откровения не заслуживают ни малейшего доверия. Они искажались, переписывались, исправлялись и снова переписывались.

И если теперь, в эру кибернетики, когда можно мгновенно связаться с любым уголком на земле, вы позволяете себя обманывать, то представь, что же творилось тысячу лет назад с реликвиями, видениями, чудесным образом опознанными телами! Какая яростная борьба шла за троны и скипетры, за многовековые генеалогические древа, и ни одному халифу, ни одному верховному жрецу или тирану не достало чувства юмора, чтобы, доказывая чистоту своей крови, объявить себя прямым потомком Адама и Евы!

Нет человека, семьи, рода, нации, нет учения или государства, которые не обосновывали бы законность своих притязаний ложью – это незыблемая истина. Те кто, надеясь уничтожить неудобные улики, сжигают библиотеки, и не подозревают, что сгоревшие манускрипты были фальшивкой. Главный враг лжи – не правда, а другая ложь. Написавший тебя мудрец знал, что ты не существуешь».

* * *

«Извергнув из себя ваш мир и оглядев сверху Сотворённое, Я содрогнулся от ужаса: это было отвратительнее зловонной кучки дерьма, хуже вязкой вонючей массы, закручивающейся спиралью, будто взбитый крем на пирожном. Эта спиральная галактика вращалась в атмосфере с непристойным удовлетворением и даже не замечала, насколько ничтожна она по соседству с мириадами светил, звёзд, астероидов, планет – всего того, что вы по глупости своей считаете Творением. Тут какой-то грубиян помочился как следует, и она чуть не захлебнулась, но этот жалкий пьяница-патриарх построил ковчег и спас вас. Спас – от чего? От зависти, злобы, угнетения, преступлений, войн, пагубной жажды власти и богатства, от горя, болезней, угасания, смерти? Вы считаете себя центром Вселенной и думаете, будто Луна и все созвездия на ночном небе созданы только для того, чтобы вы могли ими любоваться, и вам в голову не приходит, что мир ваш – ничтожная песчинка на огромном и постоянно расширяющемся пляже. Если бы Я действительно существовал, стал бы Я тратить силы, чтобы развлечь вас и доставить довольствие? Неужели вы в самом деле полагаете, что Я слежу за всеми вашими мыслями, словами, необдуманными и злобными поступками, а для памяти заношу их в особый список? Я бы умер со смеху, глядя на ваше самомнение, но Я по определению бессмертен.

Я заметил, как вчера, сидя на террасе кафе на Площади, ты рассеянно следил взглядом за несчастным калекой, который каждый день, опираясь на инвалидные ходунки, останавливается около тебя, надеясь разжалобить и выпросить несколько монеток. Его скособоченная голова, смотрящие в разные стороны глаза и стекающая из приоткрытого рта слюна не вызвали у тебя ни слезинки жалости: к тому, что часто повторяется, привыкаешь, оно уже не производит впечатления. Этот закон распространяется и на Меня: Мне скучно смотреть на ваши несчастья и вашу жестокость, потому что Я вижу их уже много веков подряд. Поэтому Я придумал вечность – не для того чтобы высокомерно распределять поощрения и наказания, как своевольное и гневливое божество, а для того чтобы собрать в одном месте всё то, что нагоняет безграничную скуку».

***

«Горная цепь перед тобой – это театральный занавес; откинь его и ступи внутрь. По другую сторону занавеса лежит мир, о котором ты мечтаешь и в который стремишься – скалистый, дикий, обожённый солнцем, вылепленный четырьмя стихиями. Ты угадал этот мир – сначала в причудливом, вулканическом пространстве Гауди, потом в холодном лунном безлюдье Большого Эрга [6]6
  Песчаная пустыня на севере Сахары.


[Закрыть]
и в необозримых дюнах Тарфаи [7]7
  Небольшой город (бывш. Вилья-Бенс) на юге Марокко.


[Закрыть]
. Всё голо там, там ничего не растёт и тёплый человеческий след не смягчает мрачного и безыскусного великолепия этого мира. Вот уже миллионы лет крошечная звезда, которая обогревает вашу планету, появляется и исчезает перед пустым амфитеатром. Все цвета и оттенки спектра принимают участие в величественной финальной сцене, поставленной только для тебя. Ты будешь там единственным зрителем, если избавишься от имущества и привязанностей, которые удерживают тебя на этом крошечном островке.

***

Чего ты ждёшь? Думаешь, ты всегда будешь смотреть на бой быков из-за барьера и никогда не окажешься на арене?

Худшее из того, что могло с тобой случиться, уже случилось – ты живёшь без нее, вдали от неё, и она отходит, становится всё меньше и меньше. Оставь необходимые распоряжения тем, кто ухаживает за тобой и за этими детьми, которые с жестокой непосредственностью забудут тебя, чтобы жить дальше. Не цепляйся за то, с чем ты всё равно скоро расстанешься, – чем меньше привязанностей, тем легче переход.

Послушай, не прикрывайся своей глухотой: ты попал на Меня в хорошую минуту, и Я говорю с тобой искренне. То что ты оставляешь здесь – твоя повседневная жизнь, благополучная старость, – не идёт ни в какое сравнение с тем, что ждёт тебя там. Перед тобой одним будет простираться туннель света. Вместе со Мной ты перенесёшься за Белые горы, оставишь позади вершины Мглистых гор [8]8
  Горный массив в Средиземье.


[Закрыть]
, где по ущельям и низинам струится зло, которое Я заботливо обучил и вооружил. Против него бессильны самые совершенные смертоносные орудия, потому что Я клонирую новых злодеев, обладающих той же жаждой разрушения. Разрушать – вот к чему вы тупо стремитесь, и так было ещё до того, как вы выдумали Меня. Глядя на экран телевизора, ты ужасаешься, но за этим ужасом есть красота, скрытая занавесом. Ступи за него и растворись в её созерцании. Я буду там, чтобы закрыть скобки между ничем и ничем. Мой голос загрохочет в вышине, как в неправдоподобной библейской сказке, и Я скажу тебе, мертвецу, как уже говорил когда-то (говорят, что говорил): «Встань, иди».



V

И вот наступил день, когда он решился. Он отправился на остановку маршрутного такси, никому ничего не сказав; только оставил домашним коротенькую записку на местном наречии, чтобы его не ждали ни к обеду, ни к ужину, что он уезжает далеко. Сев на переднее сиденье, он терпеливо ждал, пока соберутся остальные пассажиры, и украдкой разглядывал лица крестьян, их детей и плетёные корзины через зеркальце водителя. Последними подошли два молодых парня; один из них сел рядом, а руку закинул на спинку его сиденья. Такси отъехало, и, зажатый между водителем и молодым парнем, он смотрел на предместья желтовато-розового города и прощался с ним, стараясь не поддаваться грусти расставания. Решение его было бесповоротным, поэтому ни о каких чувствах не могло быть и речи. Его прошлое было отменено, он стал чистым листом бумаги. Он существовал только сейчас и здесь, а мир его сжался до размеров грязной кабины такси. Он смотрел на лежавшую за окном равнину со смешанным чувством скуки и отрешённости, прикидывая, сколько километров осталось до выбранного им горного массива. Сидевшие сзади пассажиры изредка переговаривались шёпотом, но общего разговора никто не начинал. Краем глаза он видел профиль водителя, сигарету у него во рту и висящие на переднем зеркале чётки с обязательной десницей Фатимы. В машине было душно и тесно, но никто не отпускал обычных замечаний о засухе, пропавшем урожае или об оставляемых крестьянами деревнях. Всё шло согласно заранее продуманному сценарию, где не было места пустым разговорам и вежливым условностям.

Потом он задремал. О чём разговаривали пассажиры, пока он клевал носом? О своих делах или о сложном положении в стране? О том, кто был этот похожий на испанца чужеземец, ехавший вместе с ними? «Он говорит по-нашему, – шёпотом сказал водитель. – И у него с собой ничего нет, только бутылка минеральной воды». Впрочем, он не был уверен, что они вообще о чём-то говорили, пока он дремал. До порта оставалось немного, но плотные тучи закрывали равнину, за которой лежало море. Когда они начали спускаться по извилистой горной дороге, небо прояснилось. Пассажиры курили сигарету за сигаретой и выглядели усталыми. Он же, напротив, был очень бодр, и ему не терпелось как можно скорее оставить позади этот предпоследний этап его странствий. Оставалось пересесть на другую маршрутку, которая довезёт его к месту назначения, и он хотел оказаться там до захода солнца.

Всё получилось так, как ему мечталось. Другое маршрутное такси стояло с уже включённым мотором, и пассажиры, обречённо вздохнув, потеснились, чтобы он мог сесть. В такси ехали старики, женщины и дети; они украдкой поглядывали на него, но ни о чём не спрашивали. Казалось, одно его присутствие и непонятная цель поездки сами по себе внушали уважение. Он предупредил водителя в голубой чалме, что попросит его остановиться посреди дороги, в нужном ему месте. Знал ли он название деревни? Там нет деревни, это пустынное безлюдное место. После его слов в машине повисло молчание, и он сделал вид, что разглядывает деревушки и отдельно стоящие домики, лепившиеся к подножиям гор. Он думал о репье с поломанным, искорёженным стеблем, $4 увядшими цветками, раздавленными тяжёлой повозкой. Встреча, которую он так долго откладывал. была близка, и это будоражило его, заставляло сильнее биться сердце.

***

Они приближались к желтоватой каменистой пустыне, к мрачным, скалистым и неприступным местам. Огненный солнечный диск высвечивал причудливые очертания горной гряды, напоминавшей притаившийся за каменными укреплениями надменный, поражающий воображение путника город. Огромные каменные глыбы, пересечённые то тут, то там разноцветными горизонтальными прожилками, были похожи на пирамиды с блестящими гранями, и нигде не было никакой зелени. Очевидная геометрическая безупречность пейзажа наводила на мысль о том. что тут не обошлось без вмешательства искусного художника. Чуть дальше каменные прожилки образовывали совершенную по точности вертикальную композицию – казалось, что сотворивший эти места до мельчайших деталей продуман и просчитал цветовую гамму, соотношения размеров, учитывая при этом, что смотреть на композицию будут из низины, где проходила ухабистая дорога. Сколько веков ушло на то чтобы отполировать грани каменных глыб, согласовать между собой все объёмы, выткать хитросплетения различных планов, чтобы и неверном сумеречном свете образовался огромный амфитеатр?

– Остановите здесь.

Машина затормозила. Человек в голубой чалме обернулся и посмотрел на него.

– Вас кто-нибудь ждёт?

– Не беспокойтесь, у меня здесь встреча.

Пассажиры битком набитой машины разглядывали его с немым любопытством.

– Вы уверены? Последний автобус прошёл несколько минут назад.

– Я же сказал, не беспокойтесь, езжайте себе с богом.

Такси медленно, словно нехотя, отъехало. В эту решающую минуту он чувствовал себя так, как и ожидал. Он уходил налегке, при нём была только бутылка воды. Он внимательно оглядел каменистую равнину, где не было ни деревьев, ни кустарника – полное всевластие неорганической материи. Он вспомнил другие места, потрясшие его когда-то, но неожиданно они все слились в одно, сошлись тут, на этой земле. Ждёт ли его встреча с репьём, с малиновыми цветками, которые виделись ему на обочине дороги в Шатой? Он пошёл вперед, к красноватому свету. Солнце собиралось скрыться за горами и постепенно погружалось в театральную величественность декораций. Он обходил крупные камни и рытвины, хотя змеи и скорпионы были ему уже не страшны. Солнечный свет становился совсем призрачным. Был ли Великий Бездушный одновременно и Великим Художником? В его смятенном сознании, окутанном сгущающейся темнотой, боролись два ответа – отрицательный и утвердительный. Потом тьма, а с нею и тишина стали непроницаемы. Он вернулся в лоно материи, сам не зная, как, почему, зачем, сколько он прошёл и как долго был в пути.

***

«Не засыпай раньше времени. Разве ты забыл, что мы должны встретиться?

(Уже несколько часов он угасал, обессиленный и продрогший, в полной темноте, и только знакомые с детства созвездия мерцали на небе, поэтому прогремевший голос заставил его вздрогнуть и открыть глаза.)

Перестань думать о квадратуре круга, лучше подумай о том, сколько тебе осталось, о том, что неудержимо перетекает в нижнюю часть песочных часов. Бывают люди, которые живут совсем недолго, но успевают ярко осветить все вокруг своим огнём. Тебе были даны десятилетия, а ты с трудом вспоминаешь, каким ты был, сколько всего порушил и натворил. Но и Я не так памятлив, как вы считаете, и Я ничего не знаю о твоих предках, потому что они не оставили следа на земле, прожили пустую, бесцветную жизнь. Посмотри, как прекрасна ночь; подумай о том, что её красота повторяется каждый день. Ты вернулся в тепло материнского лона, которое тебе не следовало покидать. Но ошибка будет скоро стёрта, как это делается веками.

Ты уже забыл всё, что знал, и стал чужим в этом мире. Я тоже мало что помню. Только две-три размытые моментальные фотографии. Да, Я был на железнодорожной станции в Астапово, когда Толстой бежал на Кавказ, где он бывал в юности. Он так и не увидел больше репей, изуродованный сапогами солдат или копытами лошадей. Тебе повезло больше: ты дошёл до каменистой пустыни, которой так восхищаешься. Широких платьев и чёрной дамской шляпы той, которую ты уже забыл, никогда не существовало. Песчаные розы покоятся вокруг твоей колыбели. Если ты проснёшься, ты не увидишь Меня, а если не проснёшься, – значит, всё кончилось.

***

Он проснулся и не увидел Его. Он понял, что никуда не выходил из комнаты, и выглянул в окно -посмотреть на апельсиновые деревья в саду. Была непроглядная темень, город спал. Он закутался и поднялся наверх, на террасу. Небо величественно блестело, приглашая разобраться в запутанном языке звёзд. Ни один голос не доносился с обезлюдевшей Площади – там тоже всё спало. Мелькали только размытые силуэты, дрожавшие от своей бесприютности. Тьма окутала горный хребет, но он знал – белизна его вершин проступит, как только забрезжит рассвет. Мир, скрытый за горным хребтом, упорно хранил свою тайну. Встреча перенесена – наступит день и поднимется занавес, и тогда он окажется лицом к лицу с головокружительной бездной. Но пока ещё он был среди зрителей, в партере театра.

***

Car il y a dans се mond оù tout s’use, оù tout périt, une chose qui tombe en ruine, qui se détruit encore plus complètement, en laissant encore moins de vestige que la Beauté: c’est la chagrin.

Marcel Proust. Le temps retrouvé

В этом мире, где всё изнашивается и гибнет, одно разрушается быстрее всего, одно исчезает почти бесследно, оставляя по себе ещё меньше памяти, чем Красота, – это печаль.

Марсель Пруст. Обретённое время




Марракеш, ноябрь 1996 – Танжер, август 2002


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю