Текст книги "История испанской инквизиции. Том I"

Автор книги: Хуан Льоренте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 61 страниц)

XXVI. Вопреки этому осуждению решили еще раз побудить Мельхиора сказать правду. Аутодафе справляли 9 декабря 1565 года. Его увещевали 7 декабря; он ответил, что показал все, что знал. Однако, испросив свидание на другой день, 8 декабря, когда его уведомили о приготовлении к смерти, он объявил, что видел и слышал, как лица, о которых говорилось выше, и некоторые другие, которых он не знал, говорили о Моисеевом законе; но он не одобрял ничего противного католической религии, и эти разговоры казались ему вещью пустой, простым времяпровождением, не заключающим ничего серьезного.

XXVII. 9 декабря, до рассвета, Мельхиор был уже одет в костюм передаваемого в руки светской власти; увидев, что все его признания были недостаточны для спасения от смертной казни, он испросил другое свидание и указал как на участников собрания на людей, обозначенных в осведомлении, о которых он не говорил до сих пор; кроме того, на двенадцать лиц, которых ему не называли. Но он прибавил, как и в других своих допросах, что никогда не одобрял учения, о котором беседовали перед ним.

XXVIII. Через несколько минут после этого заявления, видя, что с него не снимают знаков, в которые он был облачен, он прибавил имена двух или трех соучастников, назвал проповедника Моисеева закона на собрании и даже прибавил, что одобрял как хорошие многие вещи, слышанные им.

XXIX. Ввиду того что признания не вносили никакой перемены в его положение, он, наконец, сказал (в ту минуту, как его готовились вывести вместе с другими осужденными), что истинно верил в то, что говорилось в тайной синагоге, и упорствовал в течение года в этом веровании, но он отказывался до сих пор объявлять об этом, потому что полагал, что об этом никогда не узнают и, следовательно, не будет полного доказательства ереси; так он думал даже в ту самую минуту, когда давал это последнее показание, каковы бы ни были показания свидетелей. Инквизиторы постановили, что Мельхиор не появится на аутодафе этого дня и они еще будут обсуждать решение, которое должно принять правосудие.

XXX. 14 декабря 1565 года ему предложили утвердить показания, сделанные 9 декабря. Мельхиор (считавший себя далеким от нового аутодафе) исполнил эту формальность, но с оговоркой, что все происшедшее не отделило его от католической веры и не сделало его иудействующим. Воображение Мельхиора рисовало опасности его положения согласно обстоятельствам более или менее яркими красками; колебания в его поведении объяснялись непостоянством силы духа и мыслей. 18 декабря он пожелал нового свидания и снова исповедал, что верил в Моисееву религию. Однако 29 января 1566 года он сказал, что на собраниях было читано только Священное Писание; он верил в то, что слышал, но не верил тому, что говорилось и чего не было в книге, потому что, посоветовавшись с одним монахом о решении, которое следует принять, услыхал, что все это достойно только презрения, и это определение послужило ему правилом с того времени.

XXXI. 6 мая 1566 года трибунал обсуждал, следует ли исполнять приговор, произнесенный против Мельхиора. Голоса разделились: два советника голосовали утвердительно; инквизиторы, епископ и другие юрисконсульты решили, что подобает примирить Мельхиора с Церковью, потому что он достаточно полно исповедал свое преступление. На заседании 28 мая обвиняемый еще раз просил прощения, напоминая, что он уже сознался в вере в проповедуемое на собраниях, но верил лишь до дня, когда был разубежден священником. Он заявил 30 мая, что слышанное им казалось ему хорошим и необходимым для спасения.

XXXII. В октябре обязаны были допустить его еще раз на заседание. Он говорил против инквизитора, получившего его признания 9 декабря 1565 года, в самый день аутодафе (вероятно, этот инквизитор был домом Херонимо Манрике). Он жаловался на дурное обращение, которое испытал перед сообщением новых показаний. На вопрос, истинно ли то, что он сказал в тот день, он признался в этом, но прибавил, что нельзя позволять, чтобы обвиняемый давал показания перед одним инквизитором, и что присутствие двух членов трибунала необходимо для избежания злоупотребления властью, так как один легко может быть виновен по отношению к несчастному узнику, как это, к несчастью, произошло с ним.

XXXIII. Фискал протестовал против акта примирения Мельхиора с Церковью, дарованного 6 мая 1566 года, и потребовал, чтобы приговор от 8 декабря 1565 года о передаче в руки светской власти был исполнен, потому что не видно в осужденном никакого признака раскаяния и в нем говорит лишь страх смерти. Если трибунал помилует его, то, по мнению фискала, Мельхиор не преминет соблазнить и увлечь в ересь других новохристиан из еврейских семейств. Инквизиторы запросили верховный совет, послав ему дело Мельхиора. Решение, исшедшее от этого совета 24 апреля 1567 года, гласило: так как обвиняемый дал много показаний о новых предметах со времени приговора 6 мая 1566 года, то подобало произвести новое разбирательство, вместе с епископом и юрисконсультами, прежде чем предлагать дело совету. Это соображение и присутствие вальядолидского инквизитора дома Диего Гонсалеса побудили верховный совет приказать, чтобы дело было рассмотрено в Мурсии в его присутствии и послано затем в Мадрид. Приговор был произнесен 9 мая 1567 года; затем последовало разделение мнений: трое судей голосовали за передачу в руки светской власти, двое судей – за примирение обвиняемого с Церковью.

XXXIV. Довольно странно видеть, что в трибунале заседали два инквизитора с именем Диего Гонсалес, что они расходились в мнениях, стоя во главе двух секций трибунала, и защищали каждый от своего имени и от имени своих приверженцев. Дом Диего Гонсалес, инквизитор Вальядолида (принимавший участие в суде по приказу верховного совета), основывался при голосовании за релаксацию на том, что было доказано фактами, а именно, на неискренности раскаяния обвиняемого. Другой дом Диего Гонсалес, инквизитор Мурсии, мотивировал свое мнение тем, что Мельхиор действительно раскаялся в своем преступлении, которое состояло только в принятии иудаизма и сокрытии проступков, чуждых ему, в которых его обвиняли, потому что он назвал много лиц, а в отношении других объявил, что ссылается на показания свидетелей по причине слабости своей памяти; это признание не позволяет смотреть на него как на лжекающегося согласно учению многих авторов (которых он цитировал). Верховный совет положил конец этому разделению мнений 15 мая 1567 года, приказав передать Мельхиора в руки светской власти; мурсийский трибунал вынес второй окончательный приговор, сообразный с полученным им верховным декретом. Казнь была назначена на 8 июня.

XXXV. Вопреки правилам уголовного права (постоянно бездействующим в трибунале, который руководится вместо закона произволом) Мельхиор был вызван в суд 5 июня и увещеваем объявить большее число своих соучастников, потому что свидетели упомянули их как участников собраний, в которых он бывал. Мельхиор повторил в своем ответе все уже рассказанное им. Хотя он был понуждаем на новых заседаниях 6 и 7 июня сделать новые разоблачения, он настаивал на своих прежних ответах, не зная, что уже осужден. Но когда в десять часов вечера он увидел, что готовятся надеть на него костюм передаваемого в руки светской власти и что священник уже вошел в его тюрьму для увещевания к смерти, он прибег к столь часто употреблявшемуся им средству: он объявил, что, порывшись в своей памяти, может назвать новых соучастников. Инквизитор прибыл к нему в тюрьму, и Мельхиор назвал другой дом, где собирались иудействующие, и поименовал семь лиц, которых, по его словам, он видел там. Он не удержался на этом и составил список семи синагог и четырнадцати лиц, которые их посещали. На вопрос, почему он до сих пор скрывал все эти подробности, он ответил, что Бог попустил это за его грехи. В три часа утра он снова попросил свидания и выдал другой дом еретиков-иудействующих. Ему заметили, что объявленное не согласуется с тем, что установлено в процессе, потому что он не говорил ни о некоторых лицах, ни о некоторых вещах, о которых он не мог забыть. Мельхиор отвечал, что не знает больше ничего.

XXXVI. Он был отведен на аутодафе с остальными приговоренными к передаче в руки светской власти. Придя на место казни, он попросил свидания. Инквизитор, оставив свое место, встал сбоку и получил показание, в котором Мельхиор называл еще два дома иудействующих и двенадцать еретиков. Ему заметили, что этого показания недостаточно для подтверждения результата процесса. Он уверял, что не вспоминает ничего больше, но если дадут время, то он постарается вспомнить еще. Несколько минут спустя он подозвал инквизитора и назвал ему семь лиц. Аутодафе еще не было закончено, когда он пожелал сделать третье разоблачение и назвал еще два дома и шесть лиц. Эти инциденты побудили инквизиторов начать обсуждение положения. Так как среди лиц, названных Мельхиором, были такие, которые уже включены в показания свидетелей и которых даже приказали арестовать, то инквизиторы согласились приостановить исполнение приговора и велели отвести Мельхиора в тюрьму. Этого он только и хотел. 12 июня он подписал свои показания. Ему заметили, что свидетели предполагают большее число соучастников, о которых он должен знать; он отвечал, что не помнит.

XXXVII. Это не должно удивлять: опасность более не угрожала. 13 июня Мельхиор сказал, что он ошибся, назвав такого-то своим соучастником. Однако во избежание того, чтобы отказ от слов не был истолкован в дурном смысле, он полагал, что нужно назвать другой дом и двух лиц, о которых он вспомнил. Инквизиторы были очень далеки от того, чтобы идти навстречу настроениям, которые Мельхиор хотел им внушить. Прокурор-фискал снова заговорил о передаче обвиняемого в руки светской власти как хитро воспользовавшегося умолчаниями в своих признаниях и постоянно предпочитавшего лукавство и извороты искренности и прямоте на всем протяжении процесса, причем он прибегал к этим приемам как тогда, когда называл по именам своих соучастников, так и тогда, когда принимал решение сказать, что он их не помнит.

XXXVIII. Видя, что прокурор-фискал настаивает на своем требовании, несмотря на все показания Мельхиора, последний почувствовал новую тревогу. Убежденный, что его гибель решена, он придумал новый способ защиты. 23 июня он попросил быть выслушанным. Находясь в присутствии своих судей, он принялся умолять их о сострадании. «Что я мог сделать больше, – говорил он, – кроме показания против самого себя вещей, которых никогда не было? Поэтому, если сказать вам правду, знайте, что я никогда не был приглашаем ни на одно собрание, никогда на них не бывал для того, чтобы присутствовать при еретических собеседованиях, и приходил только по своим торговым делам».

XXXIX. Мельхиор был призываем на заседания пятнадцать раз в течение июля, августа, сентября и первых чисел октября. Его ответы постоянно были одни и те же. 16 октября явился новый свидетель, пятнадцатый, показание которого было сообщено Мельхиору. Он отрекся от всего. Так же он поступил с показанием другого свидетеля, заслушанным 30 декабря. Обвиняемый просил дать ему копию оглашения, написал сам свою защиту и попросил, чтобы ему позволили выставить своих собственных свидетелей, поименованных им, чтобы доказать, что он был не в Мурсии, а в Толедо в эпоху, указанную его обвинителями.

XL. Инквизиторы не считали, что доказательство, предложенное обвиняемым, способно ослабить улики свидетелей. Приняли ли они это решение, твердо веря, что преступление доказано? Чего ждать от учреждения, члены коего толкуют в обратном смысле принцип, который требует, чтобы судьи были неподатливы на обвинения и благожелательны к защите? Эти слуги правосудия утверждают, что процесс против ереси полезен религии, что этот принцип делает предполагаемую улику достаточной и что в случае подозрения подобает погубить человека для поддержки правоверной доктрины. Увы! Как бы ни было ужасно подобное мышление, существует трибунал, где следуют таким правилам.

XLI Наконец, процесс Мельхиора обсуждался в третий раз 20 марта 1568 года. Инквизитор и юрисконсульт осудили его на релаксацию; епископ и другой юрисконсульт голосовали за примирение. Мельхиор предвидел по косвенным обстоятельствам ожидавшую его участь. Он не забыл средств, употреблявшихся им несколько раз, и возобновил их. Получив свидание 24 марта, он дал длинное показание против самого себя, назвал три дома и тридцать лиц, среди них – двух раввинов, проповедовавших, по его словам, Моисеев закон.

XLII. На четырех заседаниях, происходивших в следующие дни, он назвал много других домов и лиц, собиравшихся там. 13 апреля он увеличил перечень одним домом и пятью лицами. Ему сказали, что он еще виновен в умолчании, потому что среди стольких названных лиц он скрывал некоторых, которые были не менее известны, чем названные им, и нельзя предполагать, что он их забыл.

XLIII. Эти слова заставили Мельхиора потерять спокойствие, которое он обнаруживал до сих пор, и он стал смотреть теперь на свою гибель как на решенную. Он начинает неистовствовать против прежних и теперешних инквизиторов, против визитаторов инквизиции, слуг и служащих тюрьмы и трибунала, свидетелей и других лиц, присутствовавших в процессе, и наконец сказал в припадке гнева и раздражения: «Что могут со мной сделать? Сжечь? Пускай! Пусть меня сжигают за то, что я не могу объявить невозможного, не зная, чего от меня требуют. Однако знайте, что показанное мною против самого себя истинно, но все сказанное о других целиком ложно; ибо я заявил о них, увидав, что вы желаете, чтобы я донес на безупречных людей и сделал их положение несчастным. Не имея никакого понятия ни об именах, ни о звании этих несчастных, я назвал все, что приходило мне в голову, в надежде положить конец моему бедствию. Тем не менее, видя теперь, что мое положение беспомощно, я не хочу, чтобы по моей вине было причинено кому-нибудь зло. Вследствие этого я беру назад все свои показания, а теперь, когда я исполнил свой долг, пусть меня жгут, когда угодно». Процесс был отослан в верховный совет, который утвердил в третий раз приговор о передаче в руки светской власти и написал трибуналу 24 мая, что напрасно призывали обвиняемого на новые заседания после того, как был произнесен приговор о релаксации, потому что их должно разрешать только по просьбе обвиняемого.

XLIV. Вместо того чтобы уступить приказанию, только что полученному, инквизиторы вызвали Мельхиора 31 мая и спросили, не имеет ли он чего-нибудь сообщить. Он отвечал, что ему нечего больше сказать. Ему сказали, что в его показаниях много противоречий и несовпадений и что спасение и благо его души требуют, чтобы он сказал раз навсегда полную истину о себе и о виновных, которых он знает, избегая давать ложное показание.

XLV. Последние слова разоблачили коварство инквизиторов, ибо они требовали взять назад его последнее показание. Но Мельхиор, по своему печальному опыту знавший характер инквизиторов, отвечал им: «Если вы хотите знать чистую правду, то найдете ее в процессе, где она хранится с давнего времени, хотя вы и не обращали на нее внимания до сих пор: она выражена в показании, данном мною сеньору Айоре, когда он ревизовал трибунал». Справились с этим документом и прочли там, что подсудимый не знает ничего из того, что от него требуют. Он мог бы с такой же выгодой сослаться на то, что он показал перед визитатором Коскохалесом, потому что и перед ним открыто отрекся от всего. Тогда между инквизиторами и Мельхиором произошел такой диалог:

XLVI. «Каким образом выраженное от вашего имени в этом документе может быть чистой истиной, по крайней мере в той части, которая касается лично вас, когда вы неоднократно сознавались, что присутствовали на иудейских собраниях, верили в учение, проповедовавшееся там, держались целый год верований закона Моисеева, пока вас не разубедил монах?» – «Я изменил истине, когда давал это показание против самого себя».

XLVII. «Но как случилось, что показание ваше против вас самих и многое другое, что вы теперь отрицаете, вытекают из показаний большого числа свидетелей?» – «Я не знаю, правда это или ложь, потому что я не видал процесса, но если свидетели сказали то, что предполагают, то только потому, что они были поставлены в такое же, как и я, положение. Они любят меня не больше, чем я себя. Достоверно то, что я показал против себя и правду и ложь».

XLVIII. «Какой мотив побудил вас заявить, к вашему ущербу, вещи, противоречащие истине?» – «Я не думал себя обвинять: я надеялся, напротив, извлечь из этого большую выгоду, потому что видел, что, не признаваясь ни в чем, я прослыву нераскаянным и мне не поверят; таким образом изложение истины могло привести меня к эшафоту; мне казалось, что ложь будет полезнее, как и случилось на двух аутодафе».

XLIX. 6 июня объявили Мельхиору Эрнандесу окончательный приговор и уведомили его о приготовлении к смерти на аутодафе, которое собирались справлять на следующий день. Его одели в костюм передаваемого в руки светской власти и дали ему духовника. В два часа утра он попросил его выслушать, говоря, что желает очистить свою совесть. Инквизитор отправился в тюрьму в сопровождении секретаря. Мельхиор сказал ему, что в том положении, в каком он сейчас находится, готовясь явиться перед божественным судом, без надежды избегнуть смерти или получить новую отсрочку, он считает себя обязанным заявить, что никогда ни с кем не говорил о Моисеевом законе и ничего не слыхал на этот счет; все сказанное им в противоположном смысле о себе самом и о других лицах, поименованных им в процессе, является лжесвидетельством, которое было внушено желанием сохранить свою жизнь, и основано на убеждении, что он удовлетворит инквизиторов, говоря так. Он прибавил, что считает себя обязанным просить прощения у обвиненных им лиц, чтобы Бог принял его раскаяние, и сделать подобающее удовлетворение их чести и незапятнанному имени как умерших, так и живущих еще.

L. Инквизитор напомнил ему, что для его спасения важен долг по отношению к истине, даже при сострадании к тем, на кого он донес, что свидетели, показавшие против него, многочисленны, что их показания вполне искренни и заслуживают доверия. Инквизитор умолял его именем Божиим освободить свою совесть от лежащей на ней тяжести и не отягчать своего состояния новой ложью в час смерти. Мельхиор повторил, что все сказанное им против себя и против других лиц было ложью и выдумкой, построенной на изложенных уже им фантастических рассказах, что, впрочем, ему нечего больше прибавить и он готов просить у Бога прощения грехов.

LI. Так окончился незаурядный и несчастный процесс Мельхиора: королевский судья приказал задушить его, и тело было сожжено. Мельхиор Эрнандес мог оставить некоторые сомнения насчет искренности своих последних показаний, хотя его дело не лишено превосходных способов защиты. Но все согласятся с тем, что этот процесс выявил ужасный беспорядок форм судопроизводства, презрение к правилам закона и злоупотребление тайной, окутывающей имена свидетелей. Нельзя также не согласиться с тем, что процесс этот обнаружил кричащие беззакония в области получения от обвиняемого признания, а также недостаток критики, не позволяющий судьям различать обстоятельства, где свидетели и обвиняемый говорят правду и где они умышленно лгут, руководясь частными соображениями. Далее процесс этот показал, что у судей постоянное предположение, что обвиняемый говорит неправду, когда он отрицает какую-либо улику, хотя бы она была незначительна, а признания были бы важны. Затем процесс подчеркнул привычку смотреть как на лжекающегося и виновного в запирательстве на того, кто объявляет свои ошибки и отрицает ошибки других, как будто он уступает чувству сострадания. К моментам, выявившимся в ходе процесса, нужно еще прибавить следующие: 1) мнение, что служба инквизитора не кончается даже после вынесения окончательного приговора; 2) принцип принуждения виновных путем дурного обращения с ними к признанию того, что выгодно и служит интересам трибунала; 3) существование и воздействие множества других злоупотреблений, противных правосудию и человечности, противоположных букве закона, а еще чаще духу Евангелия; наконец, 4) искажен самый предлог стольких неправильностей, то есть религия, во имя которой осмеливаются произносить слова сострадания и милосердия, в то время как величают безбожником того, кто жалуется и выявляет все эти варварские формы.

LII. Этих печальных результатов не было бы, если бы не господствовал принцип секретности, скрывающей от обвиняемого опасный ход инквизиционного судопроизводства и прячущей от человеческих взоров пороки, почти всегда вызываемые невежеством, а иногда и преступной игрой человеческих страстей. Указанные мною злоупотребления имели место не только в мурсийском трибунале инквизиции. Вмешательство верховного совета доказывает, что та же система господствовала в других трибуналах, потому что он и одобрял их действия, и пользовался правом отмены и цензуры.

LIII. Однако я признаю, что мурсийский трибунал в своем проекте искоренения ереси имел некоторую причину показывать себя суровым по отношению к иудаизму, который достиг такой степени роста и деятельности, что почти все потомки евреев возвращались к Моисеевой религии. Их число было так велико, что Филипп II, вопреки свойственной ему холодной жестокости, счел нужным предложить папе разрешить специальным бреве всем этим новым иудействуюшим, которые были бы готовы донести на себя, тайное отпущение, примирение с Церковью, с условной епитимьей, а также явить им помилование от других наказаний, особенно от конфискации имущества. Пий V[1145]1145
  Пий V – папа (1566–1572 гг.), родился в 1504 г. в Боско, близ Александрии, и носил имя Микеле Гислиере. Показал себя суровым по отношению к еретикам, которые при нем много потерпели от инквизиции. Для борьбы с турками вошел в союз с Испанией и Венецией и участвовал в вооружении флота, одержавшего победу при Лепанто в 1571 г. Держал сторону католиков во всей Европе: Гизов во Франции, Марии Стюарт в Шотландии, Филиппа II в Нидерландах.


[Закрыть] издал бреве, просимое Филиппом II, 7 сентября 1567 года; но послал новое бреве главному инквизитору Вальдесу, чтобы рекомендовать ему исключать из благодеяния нового закона лиц духовного звания, потому что нельзя одобрить, чтобы они были допущены к исправлению обязанностей службы в орденах, где они были приняты или продвинуты на высшие должности. Замечание, сделанное мною, не может, однако, извинить макиавеллистического поведения инквизиторов по отношению к узникам, как бы значительно ни было число иудействующих и как ни важна была бы необходимость остановить этот род заразы. Я расскажу несколько других событий, происшедших в мурсийской инквизиции и относящихся к этой же эпохе.