Текст книги "Вахтангов"

Автор книги: Хрисанф Херсонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

На пороге

 
При диком шопоте затверженных речей
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски…
 

М. Лермонтов

– Вот, господа, я старик, мне с лишком шестьдесят, а я, как видите, бодр и здоров. Вы думаете, у меня мало дела? А доклады, а бумаги, а распоряжения – кто это делает? Вы думаете, я покончил со своим образованием?.. Нет, я и теперь учусь. Вот попадётся мне название какого-нибудь города – я сейчас к карте. А по математике, физике… Я, правда, теорию забыл, но что касается текущих вопросов, то я всегда иду наравне с прогрессом…

Впрочем, пора приступать к уроку, и, оборвав свою речь где-то на полумысли, Иван Ильич подходит к карте. Напяливает пенсне и, смотря поверх стёкол, поднимает руку. Глаза его бегают. Он ищет место, которое сейчас надо указать…

– Греция, господа, разделяется так…

Указательный палец Барина (таково было прозвище директора гимназии – он же преподаватель истории – Ивана Ильича Виноградова) обводит контур Италии…

Никто не испытывал угрызений совести и не боялся Ивана Ильича, когда он по какому-нибудь поводу хотел нагнать страха, кричал на ученика, обещал з двадцать четыре часа сослать его в Сибирь и при этом грозно таращил глаза и даже щёлкал зубами…

Все эта напускное, все заранее заучено перед зеркалом, – понимал Женя и с беспощадной ясностью представлял себе, как в директорском кабинете наедине с самим собой любуется Иван Ильич собственной наружностью, приглаживает каждый волосок и принимает различные позы, чтобы покрасоваться потом перед учениками, произвести впечатление.

Жизненная позиция Ивана Ильича элементарна, более сложные чувства выбывал у гимназистов преподаватель греческого языка Александр Иванович Дементьев. С болью и гневом Вахтангов заносит в свои домашние тетради живую зарисовку происходящего повседневно на уроках Дементьева.

Гимназисты беззастенчиво издеваются над ним, шумят, сознательно перевирают греческие слова…

– Что ж, не хотите… не нада… не нада… заниматься… Будем сидеть… Что ж… – говорит Александр Иванович, закрывает книгу, идёт к столику. Сделав запись в журнале, незадачливый учитель закрывает его и, подперев рукой свою маленькую голову, задумчиво и неопределённо смотрит в пространство.

Что у него на душе? Что переживает этот человечек? О чём он думает, нервно теребя цепочку?..

Как мало гимназисты уважают в нём его человеческое достоинство именно потому, что он так нетребователен, так снисходителен, с горечью отмечает Женя. А может быть, всё дело в том, что Дементьев беззащитен? Поэтому на него все нападают?

Но психологическая атака класса через голову покорного Дементьева адресовалась всей гимназии. И не только ей. Порой корни этой озорной атаки лежали глубже и шире – в стихийном протесте вообще против мертвящей казённой муштры, против сложившихся в городе нравов.

Разве можно быть безропотно покорным, разве можно оставаться безвольным хлюпиком, постоянно сталкиваясь лицом к лицу с унижением? Как страус под крыло, засовывать голову в мёртвые склонения?

В последних классах гимназии Евгений много читает, посещает кружки, пишет стихи, рассказы, очерки. Он впервые переживает радость от счастливого испытания своих сил. Особенно воодушевляющую, когда его предельно искреннее самовыявление оказывается интересным для товарищей. Часть написанного им появляется в гимназических журналах.

Пишет поэму «Ирод» (хотя стихи ему удаются менее всего), обнародованную в журнале гимназисток «Светлячок».

У себя в классе он и публицист, и прозаик, и поэт, и организатор журнала, носящего древнегреческое название «Эос» («Утренняя заря»).

Первый номер «Эоса» открывается написанной Вахтанговым передовой. Автор призывает «взяться за дело посерьёзнее, смотреть на него с более разумной точки зрения и не считать за забаву от безделья».

Этот призыв не случаен…

Проблемы, волновавшие русскую интеллигенцию, не миновали и провинциального Владикавказа. Брожение доходило до гимназистов через литературу, театр, кружки самообразования, где велись страстные споры о смысле жизни. В этих спорах иногда принимали участие и взрослые – местные врачи, адвокаты, инженеры. Тут можно было встретить и приезжавших на каникулы домой студентов. Шли споры о служении народу, о Льве Толстом, о борьбе марксистов с народниками… В этих горячих и путаных дебатах было много наивного и незрелого, много юношеского, мнимо значительного. Но всё же они вводили молодого Вахтангова в круг умственных интересов передовой интеллигенции.

Это были годы общественного подъёма, годы кануна революции.

Евгений вместе со многими молодыми людьми захвачен веяниями общественного обновления. Он сам организует маленький конспиративный «кружок свободомыслящих». Но идеи его смутны и метафизичны, они далеки от революционного марксизма. Он с одинаковым увлечением читает и Шопенгауэра, и Ницше, и Ренана, и Смайльса, и Талмуд. После чтения на собраниях гимназисты часто спорят о боге. Властителем дум Евгения начинает все больше становиться Лев Толстой.

Великий испытатель человеческих душ как нельзя лучше выразил душевное смятение Евгения, страстные поиски идеалов добра, протест и ненависть ко всему существующему, наболевшему.

Любите ли вы театр!

…в самом деле, не сосредотачиваются ли в нём все чары, все обаяния, все обольщения изящных искусств?

В. Белинский

И есть ещё средство борьбы со скукой, с иссушающей ум и сердце одурью холодного семейного очага, с гимназической казёнщиной…

Раз в году, в январе, коридоры и актовый зал гимназии наполняются предвесенним гулом и ожиданиями. Хозяйкой входит юность. Лёгкий стук быстрых каблучков, шелест платьев и наивная белизна воротничков приглашённых гимназисток. Журчанье взволнованной речи. Всплески смеха. Музыка. Песни, исполненные перед гостями хором юношей. Декламация. Одноактные комедии и водевили… Это традиционные концерты старших классов. Гимназисты отводят душу.

Классные наставники и директор делают вид, что в эти часы молодёжи предоставлена полная свобода. А приглашённые папы и мамы с ревнивой надеждой любуются наследниками и невестами.

Вот концертная программа окончена. Лишние стулья из зала уносятся, оставшиеся отодвигают к стенкам. Грянул военный духовой оркестр. Начинаются танцы. Молодость с упоением кружится в вальсе и лихо отплясывает мазурку. Сияют глаза, переполненные предчувствиями. Девушки в тревоге. Разноцветные снежинки конфетти осыпают косы. Стремительно раскручиваются над головами ленты серпантина. Словно узы влюблённости, внезапно настигающей и, как и они, ещё непрочной, розовые, голубые, жёлтые бумажные молнии обвивают пары, зардевшиеся от лёгкого опьянения танцем.

Женя на таких вечерах вездесущ.

Концерт открывает помпезный марш Мейербера в исполнении струнного оркестра. Женя для начала нещадно пилит вторую скрипку. Затем выходит перед публикой и, собрав на себе любопытствующие, оценивающие взгляды мамаш и дочек – курчавый сын разбогатевшего фабриканта, – напряжённый, как струна, темпераментно читает стихи «Гладиатор» Чюминой. При словах «Да будет проклят!» торжественно воздевает руку.

Взрыв аплодисментов. И волны жаркой радости, поднимающиеся от внимания зрительного зала, укрепляют у юноши желание сделать всё, чем он может быть полезен, как это было и в дни подготовки концерта.

Гримёр и организатор, певец и музыкант, солист-декламатор и исполнитель мужских и женских ролей в школьных спектаклях, он же с успехом распространял накануне билеты.

А сегодня после его «Гладиатора» хор гимназистов поёт «Гулялы» Меньковского. У юношей не хватает басов. Они звучат жидковато. И Женя помогает товарищам, силясь пониже осадить ломающийся голос. (На другом концерте он поёт в хоре тенором.)

Через минуту он уже играет в квартете мандолин и гитар. Это ещё хоть сколько-нибудь напоминает музыку.

Антракт. Самоотверженными стараниями гимназисты разогрели гостей. Довольные, улыбаются папы и мамы – самые невзыскательные судьи на свете. Богратиона Сергеевича среди них нет. Он не поощряет увлечения сына – какой прок от всего этого шутовства? По молодости сын не знает, куда девать свою энергию… Перебесится, когда-нибудь возьмётся за ум.

Звонок извещает об окончании антракта. Во втором отделении Женя играет уже на балалайке, а затем снова берётся за скрипку (марш из «Кармен»). Водит смычком, по собственному признанию, как попало, даже не слушает того, что, собственно, он играет, – «нахальничает со смычком».

После концерта он с удовольствием танцует. Умеет танцевать изящно. Отлично чувствует пластическую и ритмическую стихию танца.

Гости расходятся.

Заключительный волнующий ночной аккорд из вальсов, мазурки и падеспани принёс девушкам и юношам удовлетворение и блаженную усталость. А у Евгения он ещё сильнее разбудил неясные поднимающиеся желания, неутолённую жажду деятельности, даже тоску. Потребность в самовыявлении и муки душевного роста жгут сильнее преходящих радостей успеха. Подобные концерты ему, как голодному, подачка, дразнящая воображение…

Конфетти и серпантин на полу в опустевших залах вызывают не сожаление о том, что шумный вечер так скоро кончился, а смутные надежды, обращённые к чему-то другому. К чему? Этого он не знает.

Что на этих концертах ему ближе?

Может быть, музыка?

У него хороший музыкальный слух. Почти самоучкой он играет на рояле, на мандолине, на балалайке и на скрипке. Для того чтобы почувствовать свою музыкальную одарённость и чтобы в неё поверили другие, этого уже достаточно. Разве он от природы не богат звуками, как и многим другим? Но этого очень мало для серьёзного самоутверждения, потребность в котором повелительно управляет юношей в семнадцать-восемнадцать лет. Чтобы овладеть музыкой, а не она безотчётно владела тобой, нужно упорно учиться. Это не пугает Евгения, и он выбирает самое трудное – скрипку. В итоге долгих уговоров скрипка, наконец, куплена, но отец раскошелился только на самую скверную, дешёвенькую. Евгений мучает её, мучается сам, мучает домашних, извлекая из струн визгливые стенания и стоны. С музыкой они не имеют ничего общего.

Может быть, предпочесть заманчивую перспективу актёра-любителя?

В январе 1900 года, ещё за три весны до окончания гимназии, он с успехом выступает в домашнем спектакле в кругу одноклассников в роли Агафьи Тихоновны в «Женитьбе» Гоголя, а позже – в спектакле «Убийство в доме № 37» играет Штафиркину и в пьесе А. Островского «Бедность не порок» Пелагею Егоровну. Что привлекает его к женским ролям? Курьёзные внешние метаморфозы? Маленькие путешествия в чужую жизнь? Возможность уйти как можно дальше от самого себя? Или тщеславное удовлетворение тем, что за ним признаются способности занятного лицедея? Все имеет значение… Но серьёзные раздумья о своём профессиональном призвании его ещё не посещают. Тяга к театру никогда не покидает его, но театральный мир – это только игра, отвлечение «для души», а реальная жизнь – совсем другое дело, и собственные пути в ней ему не ясны.

Наступает 1901/02 учебный год – седьмой и предпоследний в гимназии.

В одно из воскресений в октябре Евгений Вахтангов спешит в гимназию на собрание драматического кружка.

В классе уже собрались товарищи, оживлённые, празднично подтянутые. Ждут драматическую артистку Д.М. Ремизову. Она согласилась режиссировать. Наконец, когда все в сборе, классный наставник вводит улыбающуюся женщину и представляет ей вставших гимназистов. Ремизова, с книжкой в руках, начинает беседу о пьесе «Пробел в жизни» Печорина-Цандера. Объяснения артистки не сложны: они касаются главным образом внешне характерных черт героев пьесы. Гимназисты слушают не очень внимательно, с любопытством поглядывая на трех девушек: Ремизова привела их с собой для исполнения женских ролей. Женя сидит за партой в стороне. Его внимание привлекает Надя Байцурова. Он видит её впервые и настроен скептически. Должно быть, кисейная барышня.

Спектакль «Пробел в жизни» состоялся в январе 1902 года. Встречи на репетициях, беседы, наконец успех у зрителей сблизили юношей и девушек. Им захотелось продолжения. Организовать его взялся Вахтангов. В августе он уже сам поставил с теми же участниками чеховские водевили «Медведь» и «Предложение». И в том же учебном году тем же составом молодых любителей был сыгран в гимназии благотворительный спектакль «На хлебах из милости» – комедия В. Крылова.

Любительские спектакли стали одной из открытых форм живого общения молодых людей. Но не только это подтолкнуло Евгения к режиссуре.

Праздником, обогащающим душу, оставляющим глубокий след, становится для Евгения посещение драматического театра. Владикавказ часто навещали артисты-гастролёры, кочевавшие по России – «из Вологды в Керчь» и обратно. Среди них особенно популярными у гимназистов были частые во Владикавказе гости братья Роберт и Рафаил Адельгейм. По воскресеньям они ставили утренники для учащейся молодёжи. Шли «Разбойники» Шиллера, «Гамлет» Шекспира, «Уриэль Акоста» Гуцкова, «Кин, или Гений и беспутство» А. Дюма-отца, «Трильби» Ге и другие пьесы, в которых актёры-скитальцы волновали сердца зрителей романтической приподнятостью чувств, всегда немного торжественным и патетическим стилем.

Глядя на вольнолюбивого Карла и коварного Франца, на пламенного Акосту, задумчивого Гамлета, на гениального актёра Кина, Женя переносится в иной мир. Этот мир захватывает и обжигает огнём героических переживаний, бурных страстей, смелых мыслей, он пленяет борьбой и неповторимым в обыденной жизни чувством свободы, красоты и благородства. Братья Адельгейм мало заботились об ансамбле: их обычно сопровождали очень слабые актёры; о внешнем оформлении спектаклей также думали мало. Картинный Карл Моор, полный какого-то особого, праздничного самочувствия, расхаживал, не смущаясь, среди убого намалёванных, раскачивающихся от его шагов стен замка или дубов. То же повторялось в точности и с Гамлетом. Но лишь только Гамлет или Карл начинают говорить, всё остальное исчезает. Горячая, наполненная чувством и мыслью речь, темпераментная и отточенная, сверкающая патетическими и задушевными интонациями, речь, в которой тесно словам и просторно мыслям, приковывает к себе все внимание.

Искусство братьев Адельгейм питала их неиссякавшая влюблённость в трагические образы и страстная преданность театру.

Они избрали романтический пафос чувств, облагораживающих человека и хотя бы иллюзорно освобождающих его от повседневности и рутины.

Евгений тоже воспринимал жизнь как всемирную человеческую трагедию, как постоянную вынужденную борьбу, как непрерывный бой духа свободолюбия с силами угнетения, уродующими отношения между людьми и лишающими человека счастья…

Драматические настроения Евгения приобретали на сцене разнообразные реальные очертания. Когда Гамлет обращался к своей совести, к своему разуму и воле с вопросом «Быть или не быть?.. Сносить ли удары стрел враждующей фортуны, или восстать противу моря бедствий?..», гимназист Вахтангов видел в этом себя и свои беды…

Когда Кручинина, героиня «Без вины виноватых», боролась за свои права артистки, то есть прежде всего за свои человеческие права, юный Вахтангов снова видел в этом себя.

Когда Чацкий с гневом спрашивал: «А судьи кто?.. За древностию лет к свободной жизни их вражда непримирима…» – молодой Вахтангов повторял эти слова как свои и готов был сказать вслед за Чацким: «Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок! – Карету мне! Карету!»

В каждой пьесе он искал и находил что-нибудь близкое, волнующее, переносил себя в возвышенный мир художественных образов. В этом великая, притягивающая сила театра.

И другая его волшебная сила открылась Вахтангову ещё в юности: театр стал для него своеобразным изучением действительности, наглядным раскрытием её подспудных, тайных течений и конфликтов, открытой ареной борьбы различных человеческих характеров и мировоззрений.

И, наконец, что оказалось едва ли не самым важным для Евгения, что больше всего притягивало его к театру, это сила непосредственного, самого живого воздействия на множество присутствующих. Театр с открытой душой обращался одновременно к массе людей, он всегда рвался через рампу к зрителям, объединял их и зажигал своим огнём, заражал возвышенными страстями, увлекал раздумьями, будоражил, будил, звал, поднимал зрителей на борьбу за человеческое достоинство…

И Евгений очень скоро начинает включать свои любительские театральные опыты в круг юношеских сражений, которые он затевал по разным поводам.

Отец хотел видеть в своём наследнике будущего руководителя фабрики, извлекающего из неё золото. Сын однажды ответил: в таком случае я превращу фабрику в театр. Его манило совсем иное «золото», совсем иное богатство. И он хотел быть щедрым. Баграт Вахтангов не в состоянии был понять, как много серьёзных раздумий и надежд вложил Евгений в это дерзкое, «сумасшедшее» заявление. Раздумий над ненавистной ему уродливой судьбой и страшной ролью отца, изуродовавшего жизнь себе и всем, кто от него зависит. Надежд на то, что незаурядные силы, которые Евгений почувствовал в себе, он сумеет (не плохо бы померяться с отцом) отдать горячей борьбе за иное, человеческое существование.

А пока сын упрямо преподносил отцу сюрпризы. По инициативе Евгения для рабочих фабрики был устроен спектакль. Сам он был не только режиссёром, но и гримёром и костюмером. Помогали ему товарищи по гимназии. Спектакль был дан без разрешения гимназического начальства. Женю привлекли к ответственности. Вызвали отца. Женя был наказан шестичасовым сидением в карцере.

В другой раз Женя попросил у отца денег и, не получив их, достал взаймы двадцать пять рублей у Калатозова. Оказалось, что деньги нужны для устройства спектакля «Дети Ванюшина» Найдёнова. Спектакль состоялся в цирке напротив фабрики. Сто двадцать билетов были розданы бесплатно по цехам. Рабочие смотрели драму о расколе в купеческой семье между отцом и его детьми, молодыми интеллигентами.

Так замыкается первый, юношеский круг пережитого, увлечений и ученичества в жизни девятнадцатилетнего Вахтангова – формально окончанием весной 1903 года Владикавказской гимназии.

Но он ещё не выбрал, к чему приложить свои силы. Окружающий мир стоит перед Евгением полный неразрешимых загадок, зовёт к действию, манит и тревожит неизвестностью. Где найти в нём точку опоры?

СКИТАНИЯ И ПАЛОМНИЧЕСТВО

Советую любовников не играть

 
Жизнь – как море, она всегда исполнена бури.
 

А. Блок

Летом Евгений едет в Ригу поступать в политехникум. Но экзаменов он не выдерживает и едет в Москву, где поступает на естественный факультет университета, но в ту же зиму переходит на юридический. И снова больше, чем наукам, отдаётся театральным увлечениям.

Соседями Вахтангова по квартире оказались студенты-вязьмичи. Евгений подружился с ними, и на масленой неделе гостит в Вязьме. Вместе с ними устраивает вечер в традиционный студенческий татьянин день, вместе проводят ночи в спорах о самодержавии, о революции, о народничестве, о рабочем движении, о человечестве, о «Чайке» Чехова и о поднимающемся голосе молодого буревестника – Горького.

Вахтангов становится активным членом смоленско-вяземского землячества московских студентов.

В Москве его уже бесповоротно захватывает великое искусство русского театра, – мало сказать, Евгений взволнован, – он потрясён тем, что видит.

Труппа Малого театра и молодой, ищущий Художественный театр заставляют его заново задуматься, в чём же волшебная сила театра и что такое правда в искусстве.

Жизнь большой человеческой души на сцене! Это знамя русских актёров высоко подняла перед тем Мария Николаевна Ермолова.

Когда она появлялась на сцене, невозможно было избавиться от ощущения, что даже многие прославленные актёры вокруг неё ведут в спектакле какую-то странную, призрачную и суетную жизнь, притворяются и позируют, произносят заученные слова, остающиеся для них более или менее чужими… И нельзя было оторвать глаз от Ермоловой – такой захватывающей силой жизни, такой энергией, такой правдой души, богатством чувств было наполнено каждое её слово и каждое сдержанное движение.

Вахтангов не застал триумфальных выступлений артистки, когда голос Ермоловой – Лауренсии в «Овечьем источнике» Лопе де Вега и Жанны д'Арк в «Орлеанской деве» Шиллера – призывал Россию, как набатный колокол, к свободолюбию, к борьбе за право человека и народа. Но даже в драмах и комедиях, где Ермоловой приходилось играть роли с довольно ординарным содержанием, она своей огромной душевностью захватывала зрителей, и мелководье пьесы, словно в горной реке в дни бурного весеннего паводка, переполнялось горячей и неподдельной душевной энергией, которую Ермолова умела вдохнуть в своё исполнение. Артистка с такой силой противопоставляла живую человеческую душу, чистую, совестливую и благородную, всему низменному, подлому, всяческому насилию, что её искусство никогда не могло ужиться с нравами, которые сковывали Россию во времена царизма, и каждый раз артистка оказывалась вровень с передовым, демократическим, революционным движением. Искусство Ермоловой было неизменно героично, всегда было продиктовано верой в человека, в её игре человек всегда гордо противостоял неверию, измене, малодушию. И даже в самых бедных содержанием ролях Ермолова своей правдой, уже просто силой, чистотой и благородством души вела зрителя в бой за общественное обновление.

Это и было основой всей великой школы русских актёров.

Мгновенное и массовое нравственное обновление, происходящее во время спектакля, чрезвычайно притягивает Вахтангова.

Как воспитать в себе подобные силы?.. На это последовательно отвечает Московский Художественный театр. Здесь уже начиная с вешалки и коридоров, примыкающих к залу, на лестницах и в фойе зритель сразу попадает в обстановку, где нет ничего кричащего, ничего нескромного, никакой показной мишуры и позолоты. Строгой простотой все располагает к раздумью, к сосредоточенному вниманию, к тишине, в которой хорошо слышны не только слова, но и невысказанные мысли. Здесь нет места фальши, позёрству, кокетству. Все полная противоположность купеческим, придворным, мещанским вкусам. Это театр русской интеллигенции. Он встречает всех с открытым сердцем для задушевного разговора.

Ежевечерне в Художественном театре артисты вместе со зрителями размышляют над жгучими вопросами действительности, над её противоречиями, над большой бедой, над тяжёлым временем, которое переживают люди в России и на Западе. Всем притихшим залом задумываются, где искать выход… В этой труппе и актёры сошлись особенные, созданные для таких искренних переживаний и раздумий, воспитавшие в своём коллективе призвание высокой гражданственности.

В канун революции 1905 года, когда Вахтангов приехал в Москву, все дышало воздухом приближающейся бури. И многие спектакли Художественного театра всем своим подтекстом говорили; что так жить дальше нельзя, что вся жизнь требует решительных изменений во имя справедливости и прежде всего во имя человека, чьи достоинство, чувства, способности, ум требуют лучшей жизни.

Зимний сезон 1903/04 года, когда Евгений Вахтангов впервые увидел спектакли Московского Художественного театра, – пора его расцвета. Театр завоевал огромное общественное признание спектаклями «На дне» М. Горького и «Вишнёвый сад» А. Чехова. В эти же годы были поставлены «Мещане» Горького, «Власть тьмы» Толстого, «Столпы общества» Ибсена, «Юлий Цезарь» Шекспира. На сцене театра постоянно шли ранее поставленные пьесы, освещающие современную жизнь европейского общества («Доктор Штокман», «Когда мы, мёртвые, пробуждаемся», «Дикая утка», «Микаэль Крамер» Ибсена, «Одинокие» и «Возчик Геншель» Гауптмана) и рассказывающие о предреволюционных российских буднях («Дядя Ваня» и «Три сестры» А. Чехова).

Вахтангов входил в зал театра почтительно, с жадным интересом и выходил потрясённый.

Здесь ему, полному предчувствий паломнику, открывались сокровенные пути искусства. Самым волнующим было то, что игра всего ансамбля актёров, словно удивительного камерного оркестра, чутко обращена к жизни, проникает в тайное тайных психологии и поведения обыкновенных, окружающих нас людей. Вот где он нашёл свой университет, университет высоких чувств и раздумий…

Но проходит ещё шесть лет, прежде чем студент Вахтангов делает окончательный выбор профессии.

За эти годы с ним должно было произойти ещё многое, иначе он не принёс бы в театр такой развитой наблюдательности и глубокого знания человеческой психологии; за эти годы развивается и крепнет сознание художника, ещё и ещё раз с волнением задающего себе вопрос: для чего существует театр, для чего вообще существует искусство?

Обаяние свободолюбивой студенческой жизни, задорные, жаркие отклики на все, чем было взволновано русское общество в канун первой революции, захватили Евгения.

Он не стал заядлым «вечным студентом», но академические занятия на первом курсе университета у него затянулись не на один год.

Студенты не только были постоянной восторженной публикой в верхних ярусах МХТ, но и сами часто устраивали любительские спектакли, находя в них, кроме небольшого материального подспорья, естественный выход для приложения своих сил и средство удовлетворения духовных запросов.

Театральное любительство в те годы становилось чрезвычайно распространённым во всех слоях русской интеллигенции. Оно сделалось одной из форм её общественной жизни, одним из средств проявления критического отношения к существующему строю, трибуной общественно-прогрессивной мысли, ареной политической фронды, формой хождения в народ, а в иных случаях… и формой ухода от политики, от злобы дня в некие отвлечённые, как казалось, общечеловеческие, а на самом деле индивидуалистические, субъективные переживания.

Политические взгляды Вахтангова в это время не отличаются зрелостью. Его симпатии к той или иной партии поверхностны и малоустойчивы. Но Вахтангов горячо разделяет общие оппозиционные по отношению к существующему строю настроения передовых слоёв интеллигенции, живо сочувствует освободительному движению.

Революционные настроения студентов принимают все более открытый характер. Это сильно беспокоит начальство. Одной из мер «пресечения» явилось лишение студентов возможности ежедневно собираться вместе в стенах университета: его закрывают в 1904 году ранней весной. Посыпались репрессии и против кружков и против организаторов каких бы то ни было коллективных выступлений. Многих наиболее видных вожаков сажают в тюрьмы и ссылают в Сибирь.

В связи с прекращением занятий Евгений вернулся во Владикавказ. У юноши тяжёлое душевное состояние. Он не знает, за какую работу ему взяться, чтобы самостоятельно встать на ноги. Но надеется, что в городе соберутся студенты и он организует новый театральный кружок. В этот приезд он ближе знакомится с рабочими на фабрике отца, часто беседует с ними и собирает сведения об их экономическом положении.

15 августа 1904 года в постановке Вахтангова состоялось представление драмы Гауптмана «Праздник мира». Сам Евгений играет роль Вильгельма. Спектакль был дан студенческим землячеством в городе Грозном, куда по приглашению выехал владикавказский студенческий кружок. Пьеса шла под названием «Больные люди».

На программе была напечатана взятая для эпиграфа самим Гауптманом цитата из Лессинга: «Во всякой трагедии они находят действие лишь там, где любовник падает к ногам, они не хотят признавать того, что всякая внутренняя борьба страстей, всякая смена мыслей, уничтожающих одна другую, есть тоже действие. Может быть, это происходит оттого, что они мыслят и чувствуют слишком автоматически, не отдавая себе отчёта в своей духовной деятельности. Серьёзно возражать таким людям – труд бесполезный».

В том, что Евгений Вахтангов выбрал пьесу глубокого внутреннего драматизма и тонкого психологического рисунка, всю построенную на противоречивых переживаниях, сказалось и его личное душевное состояние и влияние Московского Художественного театра. Юношу Вахтангова волновала тема пьесы – духовный распад буржуазной семьи. Театральные же впечатления, вынесенные Евгением Богратионовичем из Москвы, особенно решительно проявились в стремлении добиться у всего актёрского ансамбля глубокой психологической правды и тщательной художественной отделки.

Зимой 1904/05 года Евгений Вахтангов вновь живёт в Москве среди тех же вязьмичей, с которыми он встретился в первый год студенческой жизни.

12 января 1905 года на рождественских каникулах он ставит в пользу нуждающихся студентов-вязьмичей комедию Отто Эрнста «Педагоги», в которой играет роль Юргена-Генриха Флаксмана, учителя народной школы.

После трагических событий в январе 1905 года революционное движение в стране разрастается ещё шире и неудержимее.

Студенты присоединяются к волнениям. В конце января закрыты все высшие учебные заведения в Петербурге, а также Киевский, Варшавский, Харьковский и Казанский университеты. Непокорных студентов отдают в солдаты.

Поднимается волна забастовок и демонстраций даже среди подростков – учащихся средних школ.

Правительственные репрессии не в силах подавить возмущение народа. Над страной, покрывая голоса колеблющихся, растерявшихся, отброшенных в сторону либералов, искавших примирения, и наводя ужас на буржуазию, к которой принадлежит отец Вахтангова, несётся мощный призыв миллионов.

И крепнущий голос Евгения сливается с голосом народа.

Лето 1905 года Евгений – все ещё студент-первокурсник – снова проводит дома. Первомайская демонстрация во Владикавказе в этом году – одна из самых организованных и внушительных в России. В городе и в крае поднимается буря стачек, забастовок, манифестаций. Евгений не отсиживается в четырех стенах отцовского дома. Он стремится быть там, где кипят народные страсти: на улицах с рабочими, в колоннах демонстрантов.

Богратион Сергеевич рвёт и мечет. Неблагонадёжный сын ведёт себя чересчур вызывающе. Революционер в собственном доме!

Евгений возвращается в Москву и с увлечением распространяет на фабриках и заводах революционную литературу…