Текст книги "Августовские молнии"

Автор книги: Хорхе Ибаргуэнгойтия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава VI

Именно тогда накатилась вторая волна моего невезения, и стало ясно, что не только Мелитон Ангиано и Перес Г. были марионетками, но и я тоже оказался марионеткой. И всех, разумеется, дергал за ниточку самодур и негодяй Видаль Санчес.

Военный округ Виейра, который с незапамятных времен был образцом спокойствия, благодаря тому, в частности, что все мы, кто тут командовал, зажали его в железный кулак, превратился вскоре в сущий ад. Кристерос, которых, как я уже сказал, не было в Виейре, начали туда понемногу просачиваться из четырех соседних штатов. В чем были причины этого явления? А в том, что мои сотоварищи из соседних округов начали операции одновременно, хотя и несогласованно со мной, и о принятых ими мерах мне ничего не сообщалось.

Видя, что мои родные места зачумлены проклятыми фанатиками, я, не откладывая дела в долгий ящик, вместе со своим штабом, состоявшим из Сенона Уртадо и капитанов Бенитеса и Фуэнтеса, выработал план действий по ликвидации кристерос. Осуществление первой части этого плана, в которую входил ряд подготовительных маневров (наступление, отступление и тому подобные операции), удалось на славу, и мы смогли заставить мятежников сосредоточиться у Сан-Матео-Мильпальта. Вторая часть плана состояла в следующем: мы собирались нанести фронтальный удар силами двух пехотных батальонов, а тремя полками кавалерии выйти в тыл. С помощью этой операции мы рассчитывали окружить и уничтожить врага. Итак, осуществление задуманного плана требовало участия всех наших сил до последнего человека и заставляло полностью обнажить тылы. Я телеграфировал в Мехико, прося подкреплений, и получил от Видаля Санчеса следующий ответ:

«Обстреляйте и уничтожьте неприятеля».

Что касается моих действий, приказ был яснее ясного, зато намерения Санчеса оставались во мраке неизвестности. Иными словами, я так и не знал, собирается он или нет прислать подкрепления, которые я просил. Пока что я истолковал телеграмму как приказ выступать и как уведомление, что он позаботится о прочем, то есть о прикрытии моих тылов.

Оставив в столице штата гарнизон под командованием дона Рамона Гутьерреса, состоявший из шестнадцати жандармов и четырех небоеспособных солдат, я выступил во главе всех своих сил к Сан-Матео-Мильпальта, которая находилась от нас в двух днях перехода. Поскольку средств связи у нас не было, мы решили не устраивать штаб-квартиры и, прибыв в Уараче, разделились на две колонны: Сенон взял на себя командование пехотой, а я кавалерией; при этом мы договорились, что в роковой день – 18 января 1929 года в восемь часов утра – он предпримет фронтальную атаку, а я точно в то же время укреплюсь на высотах, господствующих над долиной Каньяда-де-лос-Компадрес, поскольку мы полагали, что именно по ней будет отступать неприятель.

После однодневного форсированного марша мы прибыли на условленное место и заняли позиции, оставив в резерве один полк, чтобы осуществить преследование в том случае, если какие-нибудь неприятельские части попробуют улизнуть по другой дороге.

18 января, как только рассвело, я приказал своим людям занять боевые позиции, и когда все было готово, чтобы стереть с лица земли кристерос, вместо них явились вдруг капитан Фуэнтес, состоявший при Сеноне Уртадо, и дон Рамон Гутьеррес и сообщили, что шайка кристерос ввалилась в Виейру, точно к себе домой, и захватила не больше и не меньше как сеньора губернатора – дона Вирхилио Гомеса Уркису.

Я не выдержал – выругался. Самая блестящая моя кампания пошла, грубо выражаясь, псу под хвост по вине Видаля Санчеса, который не обеспечил мне прикрытие тылов!

Пришлось нам вступать в переговоры с проклятыми кристерос, которые ничего не смыслили в военном искусстве и тем не менее оказались на коне. К счастью, между частями Сенона и моими в ловушку попало около четырехсот кристерос. Мы обменяли их на сеньора губернатора, и они убрались в штат Апапа́таро воевать с Вардомиано Чавесом, который командовал там военным округом.

Я вынужден был отправиться в Мехико, чтобы отстоять свою честь и объяснить мои действия Видалю Санчесу – истинному виновнику нашего поражения. Меня хотели предать военному суду, но Видаль Санчес этого не допустил, прекрасно понимая, что тут уж я вывел бы его на чистую воду.

Дон Вирхилио, губернатор, кипятился, кричал повсюду о моей беспомощности, но Видаль велел его вызвать и заткнул ему глотку. Я очень пожалел, что не довел до конца затеянную операцию и не позволил кристерос сделать с доном Вирхилио все, что им вздумается. В конце концов, из всех губернаторов Виейры этот был самым никудышным, не говоря уже о том, что Виейре вообще удивительно не везло с губернаторами. Я, как водится в подобных случаях, подал в отставку, но она во второй раз не была принята; я вернулся в Виейру, а дело предали забвению.

Глава VII

Все это происходило, как я уже сказал, в январе и феврале 1929 года. В марте началась объявленная Пересом Г. предвыборная кампания.

Первым взрывом бомбы было опубликование политического завещания Гонсалеса (лишь позднее обнаружилось, что оно подложное), которое создало для моих бывших товарищей, а теперешних недругов, особенно для Хуана Вальдивии, очень благоприятную ситуацию.

Текст этого документа не имеет значения, но последствия его публикации были таковы: Хуан Вальдивия отказался от министерства внутренних дел, и специальным решением палата назначила его кандидатом в президенты Республики. Артахо вернулся в Сонору командовать военным округом, Тренса – на такой же пост в Тамаулипас, Каналехо был назначен командующим монтеррейским гарнизоном, а Хамелеон отправился в Ирапуато на должность начальника оперативного отдела. Они стали, что называется, хозяевами мексиканского севера и железныхдорог.

Для поддержки кандидатуры Хуана Вальдивии сформировались две партии: ВЛИП (всеобщая лига идеалов прогресса) под председательством Толстяка Артахо и СПЛИН (союз пацифистов и левых интеллигентов), возглавляемый известным писателем, лиценциатом (а также дивизионным генералом) Джованни Питторелли, который, несмотря на свое имя, был стопроцентным мексиканцем.

Таково было положение вещей. Я не собирался принимать участия в политической борьбе, поскольку у меня, в конце концов, хватало неприятностей в последние месяцы. Но как раз в эти дни я получил циркуляр, заставивший меня переменить решение. Он гласил: «Вам предлагается прибыть в столицу для участия в совещании командующих военными округами, которое состоится тогда-то и тогда-то (был обозначен день) и имеет целью выработать директивный план проведения военных операций во время предстоящих выборов». Циркуляр был подписан Видалем Санчесом. В энный раз я отправился в столицу Республики, не отдавая себе отчета в том, что, как все предшествующие, поездка эта будет еще одним шагом на моем стремительном пути к катастрофе.

Прибыв на вокзал Колония, я обнаружил с немалым удивлением, что Артахо и Герман Тренса ожидают меня на перроне. Хотя в первый момент я сделал вид, что не узнаю их, они раскрыли мне свои объятья, и тут я понял, что узы товарищества сильнее любой из низких страстей, которые кипят в груди военных. Мы горячо обнялись, полностью примиренные.

Денщик Артахо взялся отнести мой багаж в отель «Космополит», а мы сели в «паккард» Тренсы и направились в «Оперу» (то есть в погребок под таким названием), чтобы обменяться впечатлениями, как они сказали.

Мне следовало этого ожидать. Военный округ Виейра играл достаточно серьезную роль, чтобы я вновь стал желанным союзником. Они хотели моего вступления во ВЛИП.

– Но Хуан Вальдивия – не слишком популярная особа, – заметил я.

– Именно поэтому он и нуждается в поддержке армии, – отвечали мне. Что правда, то правда.

Единственным реальным кандидатом, кроме Вальдивии, был дон Грегорио Мелендес, инженер.

– В Мексике инженер никогда не одержит победу на выборах, – уговаривал меня Тренса. – Вспомни, что произошло с Бонильей.

Все мы знали, что произошло с Бонильей. Поэтому я согласился.

– Можете на меня рассчитывать, – заявил я.

Мы вновь обнялись, чтобы скрепить союз; однако я не был пьян, как лжет Артахо в своих так называемых «Воспоминаниях».

– Обязанность вооруженных сил состоит в наблюдении за выполнением воли граждан и гарантировании их свободного волеизъявления…

Так – вполне серьезно – обратился к нам на этом знаменитом совещании Видаль Санчес, противореча своим собственным словам, сказанным когда-то мне: «Кому они нужны, свободные выборы?» и так далее.

– Именно поэтому с сегодняшнего дня всем лицам, находящимся на командных постах в армии, категорически запрещается принадлежать к каким-либо политическим партиям.

Его речь была встречена глубоким молчанием. Мы сидели за длинным столом, Санчес – на председательском месте. Никто не осмеливался высказать свое мнение в присутствии остальных.

– То, что я говорю, не приказ (вечно одно и то же: сначала «категорически запрещается», а потом «это – не приказ»), а лишь совет. Могу я рассчитывать на ваше сотрудничество?

Все мы, разумеется, отвечали утвердительно. Потом мы отправились к Хуану Вальдивии разведать, как взять свои слова назад. Лучше все же было потерять партийный престиж, чем командование военным округом. Выход нашелся простой – достаточно сделать председателем ВЛИПа сладкоречивого депутатишку Орасио Флореса, а мы тогда окажем ему поддержку через вторые руки. Таким образом, партия могла располагать на первый взгляд двумя великолепными ораторами (Орасио и Хуан Вальдивия), а в действительности двадцатью тысячами отлично вооруженных и экипированных солдат. В личной беседе Хуан Вальдивия пообещал мне министерство путей сообщения и общественных работ. За Артахо сохранялось военное и морское министерство, а Тренса должен был стать министром внутренних дел.

Предприняв столь важные шаги, я вернулся в Виейру в приподнятом настроении. Мы выделили партийного представителя в лице Филемона Гутьерреса, очень способного юноши (разумеется, сына дона Рамона), и на средства, пожалованные богатым землевладельцем, метившим на пост губернатора штата, организовали грандиозную встречу нашему кандидату, который отправился в предвыборную поездку.

Хуан Вальдивия прибыл в Виейру 23 апреля и произнес на станции вдохновенную речь, пообещав всем своим сторонникам аграрную реформу и преследование религии, благодаря чему мы лишились поддержки вышеупомянутого землевладельца. Наоборот, толпа, которую мы согнали туда с превеликим трудом, уплатив по два песо каждому, выразила полный восторг и чуть было не начала все крушить, когда Хуан произнес: «Еще не одну алондигу предстоит сжечь». К счастью, благодаря энергичному вмешательству Сарасуа и его стрелков, дело не зашло слишком далеко. Упоминание об алондигах, следует сказать, было намеком на события 1810 года в «Алондиге де Гранадитос» [6]6
  Имеется ввиду восстание мексиканских индейцев в 1810 году под руководством священника Идальго против испанцев. Восставшие осадили в Гуанахуато большое каменное здание для хранения зерна «Алондига де Гранадитос», в котором засели испанцы и богатые креолы. Несмотря на то, что индейцы были слабо вооружены, а осажденные имели артиллерию, восставшим удалось взять «Алондигу».


[Закрыть].

– Постарайся в своих речах быть несколько умеренней, Хуан, – посоветовал я ему на банкете, устроенном в его честь в виейрском казино Союзом землевладельцев.

Он послушался меня, поняв, что я даю ему разумный совет. На банкете Вальдивия произнес еще одну речь, в которой обещал предоставление кредитов и защиту прав землевладельцам, за что удостоился бурной овации присутствующих. Хуан был идеальным кандидатом, у него были припасены обещания для всех, и я не слыхал, чтобы он хоть раз повторился… и чтобы выполнил хоть одно обещание.

Как раз в это время, пока Хуан разъезжал по городам и местечкам штата, я получил из военного министерства следующее уведомление:

Доводится до сведения всех военачальников, офицеров и солдат Национальной армии, что гражданин дивизионный генерал Мелитон Ангиано назначается на пост военного и морского министра вместо гражданина дивизионного генерала Видаля Санчеса, который отказывается от своего поста, чтобы посвятить себя политической деятельности. Меня эта новость ударила как обухом по голове: и не только потому, что мое будущее назначение снова повисло в воздухе, поскольку мне опять полагалось подавать в отставку, но и потому, что в политике теперь придется иметь дело с соперником гораздо более опасным, чем Грегорио Мелендес.

Я немедленно направился во «Французский отель», где остановился Хуан Вальдивия.

– Он не может выдвинуть свою кандидатуру, – сказал мне Хуан, весьма озадаченный, когда я сообщил ему новость. – Это было бы антиконституционным актом.

Я не мог сообразить, что делать: то ли подавать в отставку, то ли ждать, когда мне ее предложат.

– Подождем, пока что-нибудь выяснится, – резонно заметил Хуан. – Когда-нибудь твою отставку все-таки примут – что мы тогда будем делать?

Назавтра с дневным поездом прибыл Орасио Флорес и привез потрясающее известие: Видаль Санчес пожелал переговорить с ними двумя. Хуан Вальдивия прекратил свою едва начавшуюся поездку и вернулся в Мехико для совещания.

Я же, продолжая находиться в неведении, что мне делать со своей отставкой, запросил по телеграфу Германа Тренсу, который ответил мне примерно так: «Не подавай, пусть попробуют обойтись без нас, если посмеют!» Я последовал его совету, так как понял, что он прав. Они не посмели.

Глава VIII

Такова была политическая обстановка в Мексике, когда однажды утром я отправился поохотиться на зайцев в долину Гарамбуйо вместе с капитаном Бенитесом, отличным стрелком. В разгар охоты мы увидели троих всадников, вынырнувших из-за холма Меко, иными словами, на дороге из Виейры в Гарамбуйо.

– Один из них – Тринидад, – сказал мне Бенитес.

Тринидад – мой денщик. Двое других, одетые в штатское, были в техасских шляпах, то есть, очевидно, принадлежали к военному сословию.

Когда они подъехали ближе, мы увидели, что это Герман Тренса и Анастасио Родригес. Лица у обоих были вытянутые, но настроение как будто неплохое, поэтому я не мог понять, какие новости они привезли – хорошие или дурные.

Мы уселись под опунциями подальше от Тринидада и Бенитеса.

– Видаль хочет создать единую партию, – сообщил мне Тренса.

Сообщение меня не ошеломило, поскольку я не знал, что оно означает.

– Как это так? – поинтересовался я.

Оказалось, Видаль Санчес хочет объединить всех революционеров, и для этого он собрал в одну партию ТОП, ХЛОП, ВЛОП, БРР, ДРР, ТРАМ, СРАМ и теперь искал поддержки ВЛИПа и СПЛИНа. Я тут же вспомнил его слова: «Мы, революционеры, по-прежнему в меньшинстве… Мы должны объединиться…» и так далее, и тому подобное.

– А нам какая выгода? – спросил я.

– Президентский пост, – отвечал Анастасио. – Похоже, что кандидатом от ОПа (Объединенной партии) будет Хуан Вальдивия.

Если ОП выскажется за Хуана, Мелендесу крышка. Так сказал Тренса.

Как говорится, для Хуана Вальдивии дело было в шляпе.

– Выборы у нас в кармане, – заявил Анастасио.

– Верно, только не совсем.

Это сказал я, и неслучайно. Как только дойдет до вознаграждения и распределения постов, не хватит никаких должностей, чтоб удовлетворить столь многочисленную партию.

– Вот за этим-то мы и приехали, – сказал Герман. – Нам хотелось знать твое мнение, чтобы мы могли поставить условия Видалю. У нас есть подходящий кандидат, кампания проходит успешно, и, кроме того, в нашем распоряжении более половины всей армии.

Я сел на лошадь Тринидада, и мы пустились в обратный путь в Виейру, предоставив Тринидаду и Бенитесу добираться пешком.

– Так что же все-таки достанется мне? – спросил я.

– А что бы ты хотел? – поинтересовался Герман.

– Пути сообщения, как мы договорились.

Герман возразил:

– На это министерство много охотников.

– Ну что ж, придется кого-нибудь убрать, – отвечал я.

– Вот и я говорю то же, – подхватил Тренса, тем более что за ним оставили министерство внутренних дел.

Тогда я обернулся к Анастасио, который, как я говорил, отличался молчаливостью, и спросил:

– А ты что получишь?

Он снял шляпу, поскреб в затылке и принялся объяснять, что ему обещали сделать все возможное для избрания его председателем муниципального совета города Га́рруло-Куэто, где он родился.

Я вскипел:

– Да как это так? После стольких лет самоотверженной борьбы тебе в награду дают председательство в муниципалитете какого-то паршивого городишки?

Анастасио был героем битвы при Сапопане. Он выиграл сражение против превосходящих сил генерала Туэрно, а теперь его отодвигают на задний план только потому, что он не краснобай.

– Протестуй, – посоветовал я ему. – Если ты не хочешь постараться ради себя, сделай это ради чести армии.

Таково было мое мнение. Он мне не ответил.

Несколько минут мы ехали молча, и наконец я высказал то, что за это время пришло мне в голову:

– Эта Объединенная партия мне что-то совсем не по душе.

– И мне, – подхватил Тренса. – Но она слишком велика, чтобы идти ей наперекор.

Увы, он был прав.

И мы с предельной ясностью увидели решение проблемы: раз уж попал в кузницу, лучше взяться за молот, чем лечь на наковальню.

– Единственное, что нам остается, Лупе, – сказал мне Герман, думавший то же, что и я, – прибрать злополучную Объединенную партию к рукам.

Так, за разговорами, мы и подъехали к дому, выстроенному мною в Виейре в мавританском стиле. Матильда – эта истинная мексиканка – поджидала нас в дверях. Мои спутники сердечно приветствовали ее, а затем мы прошли ко мне в кабинет.

– Я хочу быть министром, – предупредил их я, как только мы уселись. – Не важно каким, но министром.

Ибо я понял, что настал момент взять быка за рога. «Сейчас или никогда», – сказал я себе.

Герман согласился, что мы должны заявить о своих требованиях. Мы довольно долго совещались и пришли к следующим решениям.

Для начала нам нужно потребовать от Видаля Санчеса три министерства, в том числе и военное, шесть военных округов и восемь губернаторских постов. Он мог оставить себе палату депутатов, дипломатический корпус, а также всякую чепуху, которая его так занимает, для распределения между своими марионетками. Если он примет наши условия, дай Бог ему здоровья. Если же нет, то есть если он начнет торговаться, мы в крайнем случае сможем уступить… «в принципе», а потом предпринять следующий маневр: с помощью Максимилиано Сопеды – типа растленного и беззастенчивого, лишенного каких-либо гражданских и даже мужских достоинств, пользующегося тем не менее славой неутомимого и истинного борца, – мы задумали исподволь создать Сельскую партию; она бы взяла на себя выдвижение кандидатуры Чйчаро Эрнандеса, который был, как его называли, отцом рабочей политики. Социал-демократические партии, то есть ДРР, ТРАМ и СРАМ, будут вынуждены выйти из ОПа, чтобы поддержать Сельскую партию. Таким образом, они автоматически сойдут со сцены, поскольку нечего и говорить, что у Чичаро Эрнандеса не имелось ни малейшей надежды быть избранным, ибо его радикальные действия обеспечили ему молчаливое вето Соединенных Штатов.

Приняв такое решение, мы связались по телефону с Мехико и, когда нас соединили, изложили Хуану Вальдивии свои соображения. Он согласился с нами и даже сказал, что нам пришла в голову великолепная идея.

– Я сейчас же передам ее Видалю, – сказал он мне и повесил трубку.

М ы отправились в казино и заказали обед; но тут явился метрдотель Лагарто и сообщил, что меня вызывают к междугородному телефону. Мы все втроем вскочили из-за стола и кинулись к аппарату.

Это снова был Хуан.

– Ничего не понимаю, – сказал Вальдивия. – Он принял все наши условия.

Здесь-то нам бы и смекнуть, что дело неладно, – уж очень легко все вышло, а мы только распустили слюни от радости. Всегда так и бывало – уж если мы два часа ломаем голову над тем, как кого убрать, у Видаля уже давным-давно все придумано.

Тот вечер мы провели у доньи Ауроры Карраско за здоровыми развлечениями.

Глава IX

Между партиями, собирающимися объединиться, существовало «секретное соглашение»: оно состояло в том, что каждая партия должна была вести свою предвыборную кампанию как ни в чем не бывало до 25 июля, то есть до официального объявления о создании Объединенной партии. После этого Грегорио Мелендес снимет свою кандидатуру и удовлетворится постом министра финансов в кабинете Хуана Вальдивии. В этом и состояло то самое «секретное соглашение».

Кампания Вальдивии прошла чрезвычайно успешно и завершилась без всяких неприятных неожиданностей; в конце концов мы даже стали раскаиваться, что вступили в соглашение со столькими злонамеренными людьми и плохими революционерами. Так, в Сайюле «народные массы», которым Макарио Росас заплатил чистым золотом, отцепили вагон, где ехал наш кандидат, и три километра толкали вагон до станции; в Гуатеке речь Вальдивии по поводу аграрной политики так воодушевила демонстрантов, что они в конце концов линчевали одного богатого местного землевладельца; в Лас-Мангас завязалась перестрелка, в которую пришлось вмешаться федеральным войскам. Наоборот, в Монтеррее Вальдивия произнес такую реакционную речь в Промышленном клубе, что Видаль Санчес вынужден был призвать его к порядку. Из-за нашего кандидата в Табаско убили двух неизвестных, которых – разумеется, без всяких оснований, – заподозрили в принадлежности к католическому духовенству; в это же время в Моролеоне, где он произнес речь в католическом духе, линчевали методистского пастора. Кампания проходила не всегда гладко, бывали и неудачи, однако следует признать, что в конечном счете результаты оказались более чем удовлетворительными.

Мелендес, напротив, хотя и пользовался поддержкой Продажной Столичной Прессы, нигде не вызвал энтузиазма.

С общего согласия и чтобы «испытать чувства Мелитона», как выразился Толстяк Артахо, мы решили, что трое командующих военными округами, то есть сам Артахо, Тренса и я, попросим отпустить нам патронов сверх трех тысяч, обычно полагающихся на солдата, для проведения кое-каких «операций по очистке».

Я был уверен, что ничего не получу. Частично потому, что в моем округе нечего было очищать, а кроме того, я понимал, что если моя просьба дойдет до ушей Переса Г., с которым, к счастью, мне до сих пор не приходилось сталкиваться, он поднимет крик на весь мир.

Каково же было мое удивление, когда почти немедленно я получил пять миллионов затребованных патронов!

Я не смел верить в столь великое везение и даже заподозрил, что они, возможно, бракованные, но мы опробовали их вместе с капитаном Бенитесом – патроны оказались великолепными. Отечественного производства, но великолепные. Это было доказательство доверия к нам, сама ненужность которого должна была заставить меня насторожиться.

Так, без единой тучки на нашем горизонте, пробежало время. Наступил июль. Стремясь еще более подогреть чувства своих сторонников и до слияния партий связать все нити в единый узел, чтобы они не выскользнули из рук, Хуан Вальдивия решил завершить кампанию ослепительным банкетом с участием политических, общественных, хозяйственных, дипломатических и военных деятелей страны.

Местом для этого важного события он избрал свой элегантный особняк в Куэрнаваке и назначил банкет на роковое 23 июля 1929 года.

– Приходите все, – пригласил он нас, – пусть видят наши силы.

Мы явились все как один, осуществив таким образом одно из самых знаменитых в истории Мексики «вмешательств» в политическую жизнь страны.

Дом, выстроенный на деньги неизвестного происхождения, был образчиком андалузского стиля. Никто никогда не знал, сколько там было комнат, но было их много; в центре находился внутренний дворике фонтаном (копия фонтана со статуей Дон-Кихота во дворце Чапультепек), несколько галерей, огромный сад, бассейн и русская баня, в которую могли вместиться семьдесят человек.

Мы, то есть мои товарищи и я, прибыли еще накануне вечером, чтобы договориться по некоторым пунктам программы наших ближайших действий. Я приехал из Мехико в «паккарде», которым искусно управлял Герман Тренса.

Приготовления были в разгаре. Взвод саперов, одолженных Хуаном у Сиренио Маркеса, командующего округом, его приятеля и, как потом станет видно, отъявленного негодяя, выкапывал розовые кусты, расчищая площадку для танцев. В доме царила страшная суета: повсюду таскали лестницы, мебель двигали взад и вперед, вносили и выносили продукты. Кларита, жена Хуана, распоряжавшаяся всей этой сутолокой в холле, сказала нам, что ее муж играет в бильярд. Пока наши денщики разносили багаж по отведенным для нас комнатам, мы направились в бильярдную, весьма напоминавшую погребок.

Хуан играл в карамболь с Толстяком Артахо, тот проигрывал. Когда мы вошли, они отложили в сторону кии и приняли озабоченный вид.

– Мы вынуждены просить тебя о большом одолжении, Лупе, – сказал мне Артахо.

Я не понял, о чем речь, и попросил их выразиться яснее.

– Скажи ты. – Толстяк подтолкнул Вальдивию, но тот возразил: «Нет, ты», – и так они препирались некоторое время.

– Речь идет о твоей вражде с Пересом Г., – выдавил наконец из себя Вальдивия.

– Опять двадцать пять, – сказал я, ибо уже знал, о чем пойдет речь. Он, Вальдивия, стал меня убеждать, привлекая множество аргументов, что для укрепления позиций партии нам нужна поддержка временного президента и поэтому я обязательно должен пойти с Пересом Г. на мировую. Да лучше умереть, чем помириться с этим мошенником! Так я и сказал. Я никому не сообщил, что история с часами разрешилась самым неожиданным образом и что эти часы лежат у меня в кармане. Сказал только, что Эулалио Перес Г. – мошенник, потому что так оно и было.

– Сделай это во имя Революции, – стал уговаривать меня Толстяк Артахо и добавил тоном пророка: – Да не убоимся врагов наших.

Я обратился к Герману Тренсе за поддержкой, но он разделял мнение остальных.

– Было бы просто преступно подвергать нас опасностям из-за нежелания сделать хоть малейшее усилие.

Мне стали говорить, как хороши наши дела, как прочны позиции и т. д., и т. п., – одним словом, выказали такую настойчивость, что я вынужден был уступить.

– Отправляйся к нему и уладь это дело, – попросил меня Артахо. У Переса Г. был дом в Куэрнаваке, где он проводил субботу и воскресенье. – Он, должно быть, здесь уже с обеда.

Тогда я согласился: ладно, так и быть, я помирюсь с Эулалио, по как это сделать? Что я должен сказать?

Этот вопрос мы обсуждали до двух часов ночи. К тому времени уже прибыли Хамелеон, Анастасио и Каналехо. Хамелеон был специалистом по извинениям.

– Прикинься, что ты все перепутал. Скажи, что принял его за депутата Медронио, который должен был тебе кое-что (что – не объясняй), и что потом ты узнал, почему Медронио ушел с кладбища такой довольный. Тебе, мол, показался знакомым голос, и ты подумал, что, пожалуй, это он, Медронио, и есть, и решил спуску ему не давать, скажи, что ты совершенно убит и все прочее.

Подобное объяснение представилось мне не таким уж плохим – по крайней мере оно не задевало моей чести, да и чести Переса Г. тоже. Я пообещал до двенадцати помириться с временным президентом.

Потом мы обсуждали, что будет каждый из нас говорить и делать на следующий день и нашу политическую программу, а именно проведение кампании по диффамации социалистических партий. Выработанный Германом, Анастасио и мною план относительно Максимилиано Сопеды, Сельской партии и кандидатуры Чичаро Эрнандеса был одобрен единогласно. На этом нас застал рассвет.

Я прилег отдохнуть, но не тут-то было. Только у меня стали смежаться веки, начали шуметь саперы, которые не знаю уж что чинили.

В девять я встал, принял ванну, надел элегантный «палмбич», сунул под мышку «смит-и-вессон» и спустился к завтраку.

К этому времени розы были уже выкорчеваны и площадка разровнена, а дым целой дюжины барбакоа [7]7
  Барбакоа – специальные жаровни, устанавливаемые под открытым небом, на которых животных зажаривают целыми тушами.


[Закрыть]заползал в дом, так что трудно было дышать.

Я заглянул на кухню, где жена Вальдивии Кларита с помощью десятка служанок готовила угощение на двести пятьдесят приглашенных. Пылинки молотого перца и чад вызвали у меня приступ неудержимого кашля. Когда я немного отдышался, Кларита – она всегда была образцовой, гостеприимной хозяйкой – приветливо встретила меня и провела к столу, за которым Аугусто Корона, Хамелеон, уплетал жареный зельц под зеленым соусом, пока денщик наводил глянец на его сапоги. Кларита убрала со стула тушку молочного поросенка и пригласила меня сесть. Я попросил ее приготовить мне чашку шоколада.

– Тебя не удивляет, что Питторелли до сих пор не приехал в Куэрнаваку? – осведомился Хамелеон. Предполагалось, что мы должны встретиться с ним и выработать единый план, так как Питторелли был главой другой «вальдивистской» группировки. – Он говорил мне, что остановится в отеле «Красивый вид».

То была вторая странность, на которую нам следовало обратить внимание.

После завтрака мы вышли прогуляться в сад возле дома и наткнулись там на Хуана Вальдивию в гуайябере [8]8
  Гуайябера – национальная мексиканская одежда, нечто вроде легкой куртки.


[Закрыть], заучивавшего свою речь.

– «Настал час, когда родина…», – произносил он торжественно, простирая вперед руку. Мы оставили Вальдивию наедине с его риторикой.

В бассейне в купальном костюме сидел Анастасио, единственный среди нас спортсмен, и рядом златоуст Орасио Флорес, только что прибывший из Мехико.

– На дороге войска, – сообщил он.

Мозг мне молнией пронзило воспоминание о несчастном генерале Серрано [9]9
  Серрано Франсиско – генерал, был расстрелян в октябре 1927 года по обвинению в генеральском заговоре против президента Кальеса.


[Закрыть], который всего два года назад был расстрелян на той же самой дороге, именно тогда, когда полагал, что пост президента Республики уже у него в руках.

– Ну что ж, это естественно, – рассудил Каналехо, присоединяясь к нам, – как-то же они должны охранять такую уйму важных персон, собирающихся на банкет.

– Из каких частей солдаты? – попытался выяснить Хамелеон, не слишком успокоенный объяснением Каналехо.

Но Орасио не был военным и, к сожалению, даже не понял, о чем его спрашивают.

– Вот тут на воротнике обозначены номера, – втолковывали мы ему, но напрасно, он даже и не заметил их.

Вскоре мы позабыли об этом и заговорили о других вещах. Когда пробило одиннадцать, я распрощался со всеми, нахлобучил свой «стетсон» [10]10
  Гуайябера – национальная мексиканская одежда, нечто вроде легкой куртки.


[Закрыть]и отправился выполнять злополучную миссию.

Хуан одолжил мне «студебеккер», и я, чувствуя себя за рулем не совсем уверенно, ибо не знал ни машины, ни дороги, привел автомобиль к вилле «Мария Элена», принадлежащей Пересу Г. То был огромный дом за каменной стеной. Подъехав к воротам, я заглушил мотор, вышел из автомобиля и позвонил. Внутри послышался голос, звавший сержанта, и, когда тот открыл смотровое окошко, на мое счастье, оказалось, что это Эль Патотас, который много лет служил у меня. Мы с радостью приветствовали друг друга, потом я осведомился о Пересе Г.

– Ни сеньор президент, ни кто-либо из его свиты не прибыли. Дом пуст впервые за весь год.

И тут я понял, что каша заварилась. Я поспешно простился, сел в автомобиль и помчался к Хуану на такой скорости, словно за мной гнались бесы.

Саперы уже ушли.

– Ну, ребята, мы попали в ловушку, – сказал я им, – точно как Серрано.