Текст книги "Отмель"

Автор книги: Холли Крейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Сейчас

Как только Чарльз поднимает полотенце с пола, я покидаю капитанскую каюту. Скотт стреляет в меня глазами – уверена, он нас слышал. Мне от этого не по себе, ведь шкипер даже не спустился проверить, все ли у меня нормально. Хотя чему удивляться? Он здесь только ради Чарльза. И все же его взгляд и полуулыбка не ускользают от моего внимания.

Не утруждая себя словами, я иду вниз по ступенькам. Колени дрожат, еле выдерживая вес тела. Я использую перила как опору, сгибаясь под грузом эмоций, давящих камнем на мой и без того тяжелый живот. Надо поскорее дать им выход, пока я не лопнула.

Мимо мягких кресел и позолоченных ламп, мимо букета свежих желтых роз я направляюсь к иллюминаторам и толкаю дверь, ведущую на палубу.

Оказавшись снаружи, закрываю за собой дверь и снова могу дышать. В ноздри ударяет соленый, холодный воздух, от которого покалывает в груди. Я слизываю соль с губ.

Мы мчимся на всех парах. Мимо катятся волны, а яхта рассекает воду, оставляя позади пенистый след. Смогла бы я спрыгнуть, лечь на спину и позволить черному течению подхватить и нести мое тело? За густыми облаками не видно звезд, а где-то вдали подмигивают огни Нового Южного Уэльса, словно мы по-прежнему дома, никуда не бежим и мне ничто не угрожает. Я обхватываю себя руками, касаясь горячими ладонями покрытой мурашками кожи, и делаю глубокий вдох.

Бедняжка Ариэлла. Перед глазами возникает образ подруги, прежде чем я успеваю его отогнать. А стоит ли? Стресс – сильная эмоция, которой нужен выход. Именно этому я учу своих клиентов. Подхожу к поручням и выглядываю за борт. Слезы струятся по щекам и падают вниз, встречаясь с соленым морем, как старые друзья. Я вцепляюсь в поручни, опускаю голову на руки и разражаюсь рыданиями. Всхлипы тонут в шуме океана. Можно не бояться, что меня услышат, и дать волю чувствам.

Приятно снять напряжение: лицо кривится, руки сжаты в кулаки, я реву навзрыд. Ответственность душит, словно петля на шее. А вдруг именно я виновна в смерти Ариэллы? Сблизилась с ней, обменивалась записками, пыталась поддержать, подстрекала бросить Матео, да еще и впутала в эту историю Трейси. А ведь Ариэлла хотела только освободиться от брака, от властного, доминирующего мужа, который контролировал каждый ее шаг с тех самых пор, как они сказали друг другу «да». У нее была только я. Я и больше никого. Друзья и родственники впали в немилость, ведь Матео, как любой диктатор, изо всех сил старался помешать ей заключить союз, объединиться с кем-то против него. Я была спасением для Ариэллы – и подвела ее.

Сейчас самая страшная угроза, нависшая надо мной и моими детьми, – мой муж. Чарльз уверяет, что не причастен к смерти Ариэллы и мы просто спасаемся от Матео, но я ему не верю. Если он действительно убил соседку, на то могла быть тысяча причин. Во-первых, Ариэлла собиралась открыть мне все, что ей известно, и я убеждена, что это ее и сгубило. Может, Чарльз застрелил ее, чтобы защитить самого себя? Или Матео отдал приказ убить жену, а потом подставил Чарльза? С самого момента знакомства мой муж впал в полную зависимость от этого человека. Думаю, ради него Чарльз пошел бы даже на физическую расправу. Или Ариэллу убила тайна, которую выболтала Трейси? Теперь именно мне предстоит докопаться до истины и узнать, кто и почему застрелил соседку. Но сейчас меня поглощает черная пустота, и эта яхта, этот бесконечный круиз хуже любой клетки. Джек не придет. Никто за мной не придет. Как мне вместе с детьми сбежать с плавучей тюрьмы? Как спасти их от мужа-убийцы, который нас похитил?

Три недели назад

«Хватит подслушивать». Два страшных слова, которые я перечитываю снова и снова, словно не понимая, что они значат. Но мне все ясно, я просто напугана. Пытаюсь анализировать его почерк, качество бумаги, то, как он написал мое имя на конверте, почему выбрал именно такой конверт и предпочел синей ручке черную. Ищу хоть какой-то намек на юмор, шутку, которая сгладит посыл: «Хватит за мной шпионить, Эмма». Он пишет печатными буквами, аккуратно, явно не спеша. Маленький листок линованной бумаги оторван от странички из блокнота, который, наверное, лежит у него на столе. Оторван настолько ровно, словно Матео приложил страницу блокнота к краю стола. Саму записку, однако, он складывать не стал. Просто сунул ее в белый конверт, написав мое имя печатными буквами прямо по центру, а в конце – должно быть, в приступе гнева – поставил точку, напоминающую крошечную дыру от пули. Конверт не запечатан. Видимо, Матео пожалел слюны и, положив листок внутрь, бросил послание в наш почтовый ящик, нисколько не беспокоясь, что записку может прочитать Чарльз.

Матео меня ненавидит. А я ненавижу его. За все, что он собой олицетворяет, за его отношение к Ариэлле, за цвет его автомобиля, мерзкий смешок, ухмылку. Он и представить себе не может, как ему повезло жениться на такой, как Ариэлла.

Я выпускаю листок из рук, и он парит, как перышко, опускаясь на кухонную скамью, словно написанные на нем слова не имеют никакого веса. Но это не так. Я только теперь замечаю, как трудно мне дышать. Подняв записку, сминаю ее в кулаке.

Кофе покрылся пленкой. Отставляю чашку, иду к чайнику и снова его включаю. Послание Матео звучит угрожающе, но оно меня не остановит. Я обязательно выясню, что задумал этот тип. Ариэлла рассчитывает на меня, и осознание собственной силы придает мне решимости.

Выключатель чайника щелкает, я бросаю ложку растворимого кофе без кофеина в другую кружку и, налив кипятка, размешиваю. На дворе ранняя весна, когда на солнце уже тепло, а в тени еще холодно. Хочешь не хочешь, приходится искать золотую середину. Выйдя на террасу, я выбираю верхнюю ступеньку на солнечной стороне с видом на подстриженную лужайку и прямоугольный бассейн. На противоположном берегу несколько мамаш расселись на пледах для пикника, поставив коляски в один ряд, а дети скачут вокруг, как мармеладное драже. Я отпиваю кофе и представляю, как Ариэлла уходит от Матео. Картинка не радует: наверняка будут слезы и тоска, хлопки дверями, насилие и агрессия. Мне заранее понятно, чего боится соседка. Ручаюсь, именно поэтому она попросила меня шпионить за Матео.

Кроны деревьев слегка покачиваются над забором соседей. Очень полезно вот так сидеть и размышлять о своем поведении. Именно этому я учу своих клиентов, и то же самое рекомендуют многие инструкторы по медитации, выступающие с презентациями по моей специальности. Саморефлексия, самоанализ, самоисследование. Если регулярно работать над собой, уровень эмоционального интеллекта вырастет и вам хватит мужества сорвать корку с душевных ран и увидеть кровь. По-моему, Ариэлле такое пока не под силу. Поэтому ей так трудно говорить правду. И поэтому, наверное, мне не все равно, поэтому я согласилась подслушивать разговоры ее мужа и так жду ее записок. Если Ариэлла не способна заглянуть под засохшие струпья, ей нужен сильный соратник, который сделает это за нее.

Три недели назад

Мы приглашены на ужин к моим родителям, но меня не покидает ощущение, что сегодня все совсем не так, как прежде. Отчасти потому, что это, наверное, последний раз, когда мы встречаемся в таком составе: Чарльз, я и двое наших детей – вся четверка в сборе.

Мама с папой живут на Маккуори-стрит в фешенебельном пентхаусе с огромным балконом, который выходит на Сиднейский оперный театр и мост. Они не из тех родителей, кто заключает тебя в теплые объятия, осыпает благодарными поцелуями и с радостью нянчит внуков. Мама никогда не предлагала мне присмотреть за Кики и Купером. Оно и понятно: дома у родителей белые ковры, и к тому же мама с папой гораздо общительнее меня. Эти двое постоянно ходят с друзьями на званые ужины, благотворительные вечеринки и концерты. Словом, дедушка и бабушка из них не очень. Да и родители, сказать по правде, тоже.

Интерес к психологии, здоровому образу жизни и духовному развитию возник у меня после того, как я на своей шкуре испытала пренебрежение двух чрезвычайно зацикленных на себе взрослых. Меня воспитывали няни и домработницы, потакая любым моим капризам. Это родители виноваты в том, какой я стала.

– Подай мне кале[11]11
  Популярная разновидность капусты, названная в честь одноименного французского города.


[Закрыть], Чарльз, – говорит мама, протягивая тощую морщинистую руку. Она не научила меня правильно питаться. Поэтому я то переедаю, ругая себя за обжорство, то подолгу морю организм голодом.

Чарльз передает кале. Купер и Кики сидят за стойкой, у каждого особое блюдо и по айпаду в руке. Скажу честно: я предпочитаю, чтобы они не привязывались к этим двум почти чужим мне людям. Пусть лучше зависают в айпадах, с наушниками и тарелкой начос. Не хочу, чтобы дети закончили так же, как я: с искореженной психикой и страхом перед дружескими отношениями. Я никогда не верила в дружбу и виню в этом мать. Она внушила мне, что женщинам доверять нельзя. Да и не только женщинам: никому и ничему вообще.

– Как продвигается бизнес? – спрашивает Чарльза папа.

– Хорошо. Дел по горло. На днях подписал контракт с новым клиентом. Причем весьма солидным.

Нашим соседом, – вставляю я, разрезая мраморный стейк, и бросаю взгляд на мужа. – Так ведь?

Он кивает и продолжает жевать стейк. Наверное, недоумевает, с чего я вдруг влезла в разговор.

Что за сосед? – Папа наливает себе большую порцию янтарного вина, выдержанного и крепкого, и крутит бокал, прежде чем сделать глоток.

– Матео Эль-Дин. Владелец многих сиднейских баров и ночных клубов. Как минимум.

– И зачем ему охрана? – фыркает мама.

– Стеречь богатство, – подсказывает отец.

Чарльз пожимает плечами.

– Ну да. И не только.

Папа перестает крутить вино и ставит бокал на стол, шумно втягивая воздух сквозь зубы.

– Надеюсь, все в рамках закона?

Чарльз смеется в несвойственной ему манере и отвечает:

– Да-да. Само собой.

И сразу резко меняет тему, заводя разговор о других деловых вопросах: партнерах, сотрудниках, финансовых убытках. Мама с папой ничего не замечают, передают друг другу соль и поливают мясо соусом. Зато замечаю я. У моего мужа есть темный секрет, имя которому – Матео.

Сейчас

Мы остановились. Я заснула, хотя вовсе не собиралась спать. Отключилась, убаюканная волнами, качающими яхту, точно колыбель, и мерным гудением двигателей. Но сейчас мы стоим, а двигатели молчат. Я открываю глаза, охваченная парализующим страхом. Так бывает, когда твой ребенок вдруг оказывается в больнице, когда сильно поранишься или после страшной семейной ссоры. Сон как рукой сняло, но на душе так тяжко, что лучше бы и не просыпаться.

Перевернувшись на другой бок, я опираюсь на локоть и заглядываю в соседнюю спальню, где Купер и Кики делят одну кровать на двоих. Их маленькие тела возвышаются под одеялом двумя холмиками. Оба крепко спят. Слава богу, с ними все в порядке и они ничего не знают. Откинувшись обратно на постель, я смотрю на часы, стоящие на прикроватном столике. Шесть утра. Интересно, Чарльз уже пришел в себя? Я дотрагиваюсь до щеки. Всю ночь меня мучили кошмары, заставляя просыпаться и думать о нашем будущем. Голова гудит от стресса и переутомления, глаза опухли, мысли путаются. Совершил ли мой муж преступление, от которого мы бежим?

Я спускаю ноги с постели, тянусь к бутылке воды и осушаю ее почти наполовину. Ребенок толкается три раза подряд, и я поглаживаю живот над пупком. Сейчас это единственная моя связь с Джеком, но как же тоскливо думать о любимом, о нашем доме, о нашем будущем. Где Джек сейчас? И где сейчас мы?

Я подхожу к окну, чтобы раздвинуть занавески, и щурюсь, ослепленная белой полосой света. Вода темная, неспокойная, мрачная. Перед нами растянулся длинный мыс, а каменный волнолом преграждает путь к яхт-клубу, унылому сборищу парусных лодок. Черт, да где же мы? Где-то к северу от Сиднея, но это явно не Байрон-Бэй и не тропики. Будь мы там, вода была бы кристально чистой, а белые пляжи облепляли бы пальмы. Здесь же желтая полоска пляжа упирается в норфолкские сосны. Мы в пути почти десять часов. Наверное, это Порт-Маккуори, и остановились мы для того, чтобы заправиться топливом или пополнить припасы. Однако яхта настолько большая, что без плавбазы на берег нам не сойти. Может, Чарльз и Скотт уже на суше?

При виде берега я испытываю смешанные чувства. Он так близко, что мы с детьми, наверное, могли бы запросто до него доплыть. Сбежать от Чарльза. Убраться подальше от того места, куда он нас везет. И сразу обратиться в полицию, сообщив, что мой муж не оставил нам выбора.

Чарльз нас похитил – в этом нет никаких сомнений. А вдруг, сойдя на берег, мы тотчас угодим в лапы полицейских, которые только и ждут, чтобы нас арестовать?

Кто-то спускается по винтовой лестнице на главную палубу. Выглянув в дверной проем, я вижу Чарльза: на плече рюкзак, волосы взъерошены, рубашка помята. Я не хочу выходить из каюты и здороваться с ним. Но все-таки надо узнать, что мы здесь делаем. Не пора ли и нам с детьми на большую землю?

На муже по-прежнему рабочая обувь, та же, что и вчера, и голубая деловая рубашка, которую погладила для него Джорджия, прежде чем начищенные до блеска туфли Чарльза покинули наш дом. Когда мы познакомились, он не носил такую одежду. На нем всегда были обыкновенные футболки и армейские шорты. Это меня в нем и привлекло. Простой, непритязательный, не помешанный на внешности и материальных благах. Боже, как все изменилось… Он бросает рюкзак на стол и роется в нем.

– Где мы? – спрашиваю я.

Чарльз вздрагивает, поднимает взгляд на меня, но молчит. Затем возвращается к рюкзаку.

– Кофс-Харбор.

– Ты идешь на берег?

– За покупками и сразу обратно.

– Можно мне с тобой?

Бледный, встревоженный, он смотрит на меня осовелым, невидящим взглядом. У Чарльза явно отходняк. Угораздило же меня за него выйти, хотя раньше я ни разу не видела, как он принимает наркотики, закрывала на все глаза. Я была елепа, потому что сама того хотела. А сколько таких же, как я?

– Думаю, нет, – немного помолчав, отвечает Чарльз.

– Детям кое-что нужно. Не знаю, сколько ты планируешь скрываться, но им вряд ли…

– Составь список. – Он хватает рюкзак и перебрасывает его через плечо. – Даю тебе пять минут. А Скотт останется здесь, чтобы за вами присмотреть.

Это угроза. Мол, без глупостей. Я не хочу получить очередную пощечину и потому подчиняюсь, а сама прикидываю, как поступлю, как только Чарльз сойдет на берег.

Муж меня похитил. Похитил и тащит неизвестно куда, а я ради детей вынуждена делать вид, что все в порядке. К тому же у нас на хвосте полиция. Родственники и друзья того и гляди забьют тревогу. Чарльз – главный подозреваемый в убийстве нашей соседки, убийстве, которое я видела своими глазами. Живот так резко сводит спазмом, что у меня перехватывает дыхание. Джек. Мне нужен Джек. Где ты? Где ты, черт бы тебя побрал? А ты, бедняжка Ариэлла, – почему, почему ты погибла? Что ты хотела мне рассказать?

Пока Чарльз будет ходить за покупками, Скотт останется на яхте, но это не значит, что нельзя хотя бы попытаться кого-то предупредить. Поэтому я закрываю рот и принимаюсь составлять список, прихватив лист бумаги и ручку, лежавшие на рабочем столе в мастер-каюте.

В рюкзаке, который муж для меня собрал, почти ничего нет. Три пары трусов, один лифчик, одни легинсы, две футболки, один джемпер и одна пара кроссовок. Плюс ботинки, которые на мне сейчас. И больше ничего. Ни косметики, ни туалетных принадлежностей. Пришлось воспользоваться запасной зубной щеткой, которую я бросила в рюкзак вместе с мылом и средствами для волос на случай, если возникнет потребность экстренно покинуть судно. Вчера вечером я обнаружила в ванной одноразовую расческу и продрала ею свои спутанные волосы, стоя перед зеркалом. В отражении на меня смотрел потрепанный призрак. В жизни не видела себя такой разбитой, мертвой внутри. Мне стало страшно, и я решила больше не подходить к зеркалу.

Наспех составляю список необходимых вещей, стараясь ничего не забыть. Одежда для детей, купальники, носки и обувь. Три пары шлепанцев, нормальная расческа и резинка для волос. Надо попытаться что-то предпринять, пока мужа не будет. Принести хоть какую-то пользу себе и детям.

Когда я отдаю Чарльзу список, он отводит взгляд. Такое бывает, когда человека гложет чувство вины или стыда. Или ненависть. Судя по моей красной щеке, в случае с Чарльзом речь явно идет о последнем.

Две недели назад

Этот райский уголок словно создан для идеальных людей. Здесь можно снимать романтическую комедию, героини которой встречаются после ночных похождений и обсуждают секс и размеры члена партнеров. Жаль, что наша дружба совсем не такая. Она больше похожа на спектакль со мной и Ариэллой в главных ролях. На столе – корзинка с круассанами, свежая малина в бело-синей миске, кувшин свежевыжатого сока и кофейник. Льняную скатерть треплет ветер, а в центре гордо красуется небольшая ваза с желтыми розами, словно их вырастили специально к нашей сегодняшней встрече. Когда Матео нет рядом, Ариэлла может накрыть стол по своему вкусу. Мы сидим на террасе, я уже отвезла детей в школу, а наши мужья уехали на работу. Все бы ничего, вот только идиллию портят два стоящих рядом охранника.

Какая прелесть, – восхищаюсь я, сажусь и раскладываю белую салфетку на коленях. Соседка наливает мне кофе и подает молоко. Все такое милое и девчачье. Даже лимонно-зеленый лист будто нарочно упал на мою тарелку. Я кручу его за стебель, любуясь жилками.

– Я слезла с кофе, – признаюсь я, чувствуя, что мало-помалу вживаюсь в роль.

Ариэлла наливает себе сок.

– Зато подсела на углеводы. Белый хлеб, белая паста. В общем, все, что вредно для фигуры.

Соседка смеется и случайно стукается зубами о стакан, как ребенок.

– А я, когда забеременею, буду похожа на кита, выброшенного на берег.

– Сомневаюсь.

– Вот. – Ариэлла протягивает мне корзинку с круассанами. Вообще-то я их не ем, однако соседка с такой любовью приготовила мне завтрак, что я соглашаюсь взять одну штучку. Жаль, мы не можем вести себя как нормальные подруги, встречаться и жаловаться друг другу на изжогу и ноющую поясницу, болтать о малышах и детских садах. Нет, мы здесь, только чтобы обменяться записками и информацией. В своей я поведала Ариэлле о разговоре, подслушанном в саду, и об угрожающем письме, которое прислал мне Матео. Интересно, как она это воспримет? Ей-то муж, само собой, ничего не сказал. Странно. Я сижу у них в саду, мажу джемом круассан и жую слоеное тесто. Никто не остановил меня у входа, не обыскал и не вытолкал за дверь. А может, Матео нарочно все так обставил? Решил подслушать наш сегодняшний разговор, чтобы оценить риски.

– Расскажи мне о своих друзьях, – начинаю я. – Они уже обзавелись детьми?

Соседка качает головой:

– Еще нет.

– Ты никогда о них не говоришь. А семья у тебя большая? Братья, сестры?

Она старательно мажет джемом круассан, не в силах смотреть мне в глаза.

– У меня никого нет.

Я вскидываю бровь:

– Совсем никого?

Ариэлла поднимает глаза и говорит, как робот:

– Мне нужен только Матео. Больше я ни в ком не нуждаюсь.

Как же страшно это звучит. Трудно вести себя непринужденно после такого признания. Охранники и глазом не моргнули, услышав эти слова. Но я-то знаю, что при помощи сарказма Ариэлла посылает мне сигналы и приоткрывает завесу над тайнами, которыми окутана ее личная жизнь. Она далеко не глупа, и я тоже чувствую себя умной, раз способна уловить иронию в ее голосе и расшифровать прячущиеся в ответе смыслы.

Я вгрызаюсь в круассан и говорю с набитым ртом, на самом деле не желая ни глотать, ни вообще есть.

– Нам с тобой повезло. Чудесные у нас мужья. Согласна. Никто, кроме него, тебе не нужен.

Представив, что пришлось пережить моей соседке, я чувствую, что у меня совсем пропал аппетит. Конечно, я всеми силами притворяюсь, что согласна с тем, какой Матео замечательный, но это непросто. Перед глазами проносятся воспоминания о том, как он заходит в мой дом, высмеивает мою профессию, «хватит подслушивать», «сосет как дышит». Я вздрагиваю и отпиваю горький кофе.

Иногда охранники прохаживаются по саду, курят и чешут языками, и в эти драгоценные интимные минуты я стараюсь успеть как можно больше рассказать Ариэлле. Наклонившись ближе к соседке, я наконец открываю ей самую постыдную свою тайну, чтобы уравнять наши позиции.

– Мы живем в браке без любви, – говорю я. – Я сразу пожалела, что вышла за Чарльза. Мои родители по-прежнему вместе, но они ненавидят друг друга. Мама всегда говорит: «Ты сама сделала выбор». Так меня воспитывали.

Я рассказываю ей, как моя мать постоянно изменяла отцу, а он – ей. Как они исчезали по выходным, трахаясь каждый со своим любовником дни напролет. И делаю вывод, что это единственный выход. Только так можно сбежать от тяжелой жизни. Жизни, в которой нет любви.

Ариэлла шепчет, что вышла замуж еще в восемнадцать: слишком молода, слишком наивна. Я обещаю помочь ей всем, чем могу. А сейчас пора прекращать разговор, потому что охранники уже идут обратно. Я встряхиваю салфетку, и крошки от выпечки разлетаются в утреннем воздухе.

Но прежде чем уйти, я должна взять записку, спрятанную у меня под тарелкой. Разумеется, я тоже оставила соседке послание. Око за око, слово за слово, жизнь за жизнь.

Ариэлла пишет:

Есть только один способом него сбежать. Я понимаю, для тебя это опасно, Эмма. Но если ты правда хочешь мне помочь, сходи в стрип-клуб и попробуй выяснить, не занимается ли Матео чем-то незаконным.

* * *

Быть несчастной значит быть эгоисткой. Да как я посмела ненавидеть свою жизнь? С материальной точки зрения у меня есть всё. Всё о чем только можно мечтать. Заглянув ко мне на бранч, вы сразу поймете, в какой роскоши я живу. На тележке будет разложен кофе – причем любых сортов, какие только существуют на свете. Фрукты всех мыслимых и немыслимых видов будут поданы на тарелках из дорогого костяного фарфора. Мы пропустим по бокальчику эспрессо-маргариты, закусив клубникой со взбитыми сливками. А захотите урок по здоровому образу жизни – развернем коврики для йоги, нанесем на лицо маску с ретинолом и займемся растяжкой, пока суставы не станут гибкими, как у младенца.

За трапезой можно будет вдоволь насладиться видами на реку. Мне-то они давно наскучили – как старая картина, что моментально всплывает в памяти, стоит только переступить порог дома, где живут твои бабушка с дедушкой. Единственное, что может там измениться, – это цвет неба, отражающегося в воде. Остальное статично. Гости всегда нахваливают наши пейзажи, а я соглашаюсь и ловлю себя на мысли, что даже не заметила, как выросли деревья на противоположной стороне дороги и как в парке оборудовали новую площадку для барбекю.

Моя жизнь благополучна до тошноты. Настолько, что я даже джакузи заказываю из Парижа. Нанимаю шеф-повара на все званые ужины, которые мы устраиваем. Каждую неделю делаю укладку феном и завивку локонами, как у Златовласки. И как я посмела ненавидеть свою жизнь? У меня нет никакого морального права строить из себя жертву. Я даже бизнесом занялась лишь потому, что жутко не хотела превратиться в домохозяйку.

Мне и впрямь повезло. Пресытившись ролью типичной мамаши – той, кто днями напролет сидит дома, носит спортивную одежду, в жизни не занимавшись спортом, покупает кофе навынос, а потом, придя с ним домой, листает соцсети или смотрит, как лодки скользят по реке, – я занялась частной практикой, заплатила маркетологу, пригласила знаменитостей на открытие центра и тотчас окружила себя великосветскими особами.

А еще повезло, что я, открыв свое дело, сумела остаться заботливой матерью. Той, что собирает детям школьный обед из полезных блюд и находит повод для гордости в разнообразии: сегодня в ланч-боксе аппетитные рулетики с ветчиной и сыром, а завтра – вкуснейшие маффины. Когда Джорджии нет рядом, я становлюсь мамой-пекарем, мамой-прачкой. Да-да, той самой, которую моя мать высмеивала всю свою жизнь.

Но, куда бы я ни пошла, будь то спальня с большим гардеробом или пенное джакузи с ароматом Парижа, всюду меня неотступно преследует горечь. Карма – жестокая сука. Знаю, она дышит мне в спину. Все из-за этого ребенка. Из-за Джека. Давно пора платить по счетам. Но если я помогу Ариэлле, возможно, мне отпустят грехи.