Текст книги "Отмель"

Автор книги: Холли Крейг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Сейчас

Наша яхта называется «Леди Удача». Из вазы на столике выглядывают желтые и белые розы, а огромный австралийский флаг развевается на ветру. Корпус отполирован до блеска, и в теплом интерьере витают запаха лака, резины и кожи. Кики и Купер тотчас бросаются в уютные, обитые бархатом каюты, носятся из стороны в сторону, скидывают с диванов подушки и разбрасывают коврики. Но Чарльзу, похоже, все равно. Мотор заведен, и шкипер, парень по имени Скотт, расплывается в узкой нервной улыбке.

Я киваю ему:

– Рада знакомству.

Знает ли он, что случилось? Что мы бежим от человека, которого я считаю опасным. И что мой муж тоже может представлять угрозу. У Скотта доброе, молодое лицо не испорченного жизнью парня, слишком юного, чтобы решать подобные проблемы. Как Чарльз с ним познакомился? Я начинаю понимать, что знаю о муже меньше, чем думала.

– Скажите, если вам что-то понадобится. – Скотт засовывает руки в карманы, но тут же вынимает их оттуда.

– Спасибо.

Все полностью готово к отплытию. Один из холодильников доверху набит едой, а второй, поменьше, – элитными алкогольными напитками. Нашу яхту можно назвать роскошной в полном смысле этого слова. Но сегодня меня ничто не радует. Ни бархатные подушки королевского синего цвета с вышитым логотипом в виде букв «Л» и «У», по названию судна, ни библиотека, расположенная сразу за камбузом. На яхте целых четыре уровня и несколько гостевых спален внизу, но сейчас, пока Кики и Купер резвятся в жилой зоне, я могу лишь стоять на главной палубе, тупо смотреть на яхт-клуб «Воклюз» и без конца спрашивать себя: где сейчас Джек и когда мы вернемся домой?

– Мамочка, тут так классно! – визжит Кики. – Сто лет не каталась на нашей яхте!

– Я тоже.

Разглядываю детали главной палубы: украшения из дерева ручной работы, огромный плазменный телевизор, отдельные каюты со стеклянными кофейными столиками, золотыми вставками и предметами мебели в морском стиле. На декоративных островках разложены книги в окружении гигантских ракушек и кораллов. Кажется, я еще не оправилась от пережитого потрясения. За розовой дымкой маячит голова Ариэллы. Ариэллы, падающей замертво в собственном саду. Я роняю рюкзаки и тяжело выдыхаю, чувствуя, как голова пульсирует от напряжения. Не помню, когда я последний раз пила воду, ходила в туалет, ела. Перед глазами все плывет, к горлу снова подступает тошнота. Я измотана до предела.

Скорее всего, Чарльз набил рюкзак всяким барахлом. Побросал туда все, что попалось под руку: белье из разных комплектов и летнюю одежду, хотя на улице холодно. Яхта приходит в движение. Кики и Купер бегут обратно на палубу, хватаются за поручни и с интересом выглядывают за борт. Мы покидаем Сидней и направляемся в открытый океан. А где-то там, за горным склоном, дом Ариэллы кишмя кишит полицейскими.

Достав смартфон из кармана куртки, я быстро открываю ватсап и нахожу имя Джанни – так я назвала Джека, чтобы Чарльз ничего не заподозрил. Любимый так и не ответил на мое последнее сообщение, отправленное сегодня утром. Я написала, что в доме Ариэллы что-то происходит. Затем – что приехала полиция. Ответа не последовало, хотя рядом с сообщениями светится иконка Джека и стоит пометка «просмотрено». Почему он меня игнорирует?

Не знаю, как Джек воспримет следующее сообщение, и все же надеюсь, что он хотя бы отзовется.

Мою соседку Ариэллу застрелили, и Чарльз, по-моему, как-то в этом замешан. Он везет нас с детьми на яхте в Квинсленд и не говорит, куда именно. Шкипера я вижу впервые. Ты должен мне помочь. Боюсь, у нас проблемы.

Я покусываю щеку в ожидании, что на экране вот-вот появятся две синие галочки. Но сообщение остается непрочитанным. Подняв глаза, вижу стоящего передо мной Чарльза и сразу закрываю ватсап. Взгляд мужа полон злобы.

– Кому ты пишешь? – спрашивает он.

– Никому. Проверяла, нет ли сообщений от Джорджии.

– Дай сюда смартфон.

Секунду-другую я колеблюсь, и Чарльз резко подается вперед, сверкая глазами и обдавая меня своим вонючим дыханием. От него пахнет несвежим кофе с легкой примесью никотина. Я давно не видела мужа так близко. Из ноздрей у него торчат седые волоски. Чарльз мне противен. Я протягиваю ему мобильный, мысленно моля небеса о том, чтобы он не открывал ватсап. А вдруг Джек ответит прямо сейчас?

Чарльз требует сообщить ему пароль, набирает его и листает эсэмэски. В ватсап он заглянуть не догадался. Я нервно облизываю губы, боясь, что он вот-вот меня подловит.

– Если кто-то знает, что мы здесь, наши дети в опасности, – заявляет Чарльз. – И это твоя вина, Эмма.

– Тогда объясни мне, что происходит, – мямлю я и делаю шаг назад. – Что ты сделал с Ариэллой?

– Я сделал?! – горячо шепчет он и косится на детей. – С Ариэллой?! Что ты несешь, Эмма?

– Наша соседка мертва, а мы в бегах. Выглядит подозрительно, тебе не кажется?

Муж слишком зол, чтобы сосредоточиться и на мне, и на смартфоне, а потому молча продолжает листать сообщения, но ничего не находит и… швыряет мобильный за борт. Я представляю, как аппарат с шумом ударяется о воду и опускается на дно. И словно тону сама. Ведь это был мой единственный способ связаться с Джеком.

Качаю головой и с вызовом смотрю на Чарльза:

– Зачем ты выкинул телефон?

– Чтобы заткнуть твой болтливый рот. Я отвечал за безопасность Матео и его жены. Так что теперь мы в полной заднице. Ты и представить себе не можешь, с кем по соседству мы жили, Эмма. Ублюдок никогда не оставит нас в покое.

– Значит, надо сообщить в полицию.

Чарльз вскидывает руку, как будто хочет ударить меня, но резко разворачивается и бросает:

– Не лезь. Сам разберусь.

Но ведь это нелогично. Стражей порядка избегают только преступники. Чарльз явно недоговаривает. Он связан с убийством Ариэллы и чего-то боится. Пока муж не начал работать на Матео, я ни разу не видела его в таком состоянии. Ни во время моих первых родов, ни когда годовалый Купер подавился виноградиной, ни когда наш старый автомобиль впечатался в кузов другого. Но сейчас Чарльз явно напуган, и от этого тревога только усиливается.

– Но нам не удастся бегать от него вечно, – замечаю я, кладя ладони на живот. Чарльз косится на мои руки и снова поднимает глаза. Ему плевать. Я вижу это по его ленивому взгляду, по крепко стиснутым зубам. Он не хотел третьего ребенка и дал мне это понять, как только я сообщила ему о беременности. Двоих ему вполне достаточно. Их мы, по крайней мере, запланировали. И как я согласилась выйти замуж за этого типа? Как могла проигнорировать все тревожные звоночки? Истина была на поверхности, но я упорно отказывалась признать очевидное. Предыдущий роман оказался неудачным, а в голове продолжали настойчиво тикать часики, напоминая, что пора рожать. Я познакомилась с Чарльзом и очертя голову бросилась в омут брака. А в итоге получила вот это чудовище, ставшее отцом моих детей. И застряла в замкнутом круге семейной жизни, общего дома, общего потомства, откуда нет выхода. Тех из нас, кому все-таки удается вырваться, общество безжалостно клеймит неудачницами. Но мне плевать. Я хочу на волю. И почти нашла выход. Всего одна неделя… Через неделю мы с Джеком собирались переехать в наш дом на пляже.

Но сейчас на меня смотрит ошибка всей моей жизни, горе-муж – нежеланный, непривлекательный, совсем не похожий на Джека. И шипит сквозь стиснутые зубы:

– Мы исчезнем до тех пор, пока я все не улажу.

Два месяца назад

Тяжелый танцевальный бит бьется электрическим пульсом, сотрясая стены нашего дома. Часы на прикроватном столике показывают 2:24 ночи, и я буду очень удивлена, если грохот не разбудит детей. Это Чарльз. Совсем спятил. Забыл, что такое долг, ответственность и уважение к собственной семье. Сердце бешено стучит от потрясения и гнева. Ну вот, как я и думала: растрепанная Кики уже стоит в коридоре и сонливо трет глазки, а Куп, жмурясь, плетется ко мне в спальню.

– А ну-ка возвращайтесь в постель. – Я развожу детей по их комнатам, расположенным чуть дальше по коридору.

Кики зевает.

– Откуда музыка?

Я целую обоих в нежные, мягкие щеки и вру, защищая их безрассудного отца:

– Похоже, ваша папа случайно сломал стереосистему, и музыка заиграла слишком громко. Сейчас попрошу сделать потише.

Купер юркает под одеяло, прихватив своего любимого плюшевого кролика, а Кики переворачивается на другой бок, натянув простыню на плечи. Меня всю трясет от злости, словно в такт психоделической музыке, доносящейся с первого этажа. Да что же он, черт возьми, творит?

В доме такой грохот, что стеклянные абажуры дрожат. Я вынуждена закрыть уши ладонями. Чарльз развалился в гостиной с сигаретой в зубах, туфли скинуты на пол, деловой костюм изрядно помят, а у ног стоит полная бутылка коричневого пойла. Я сразу направляюсь к музыкальному центру и убавляю громкость, отчего муж поднимает голову. Он снова под кайфом. Выглядит даже хуже, чем месяц назад, в тот вечер, когда ударил меня. Развалина, а не человек. Белое как мел лицо, сочащееся потом. Темные брови и глаза, которые так почернели, что кажутся нарисованными тушью. Он страшен, и даже сверх того. Надо было хватать детей и бежать куда глаза глядят.

– Не убирай музыку. Мне надо подумать! – орет Чарльз.

Пожалуйста, угомонись. Надо его успокоить. Не хочу, чтобы нас услышали дети. Я вскидываю руки, словно муж наставил на меня пистолет, и улыбаюсь самой теплой улыбкой, какую только могу подарить тому, кого презираю.

Ты разбудил детей. Слишком громко.

Он потирает висок, и горстка серого пепла падает на белый ковер.

– Мне… мне нужно время. А тебе?

Понятия не имею, о чем речь. Он сосет сигарету, как заядлый курильщик, делая по три затяжки подряд, а затем выдавливает:

– Он совсем меня заездил. Всю душу вымотал.

– Ты о ком?

– А то ты не знаешь, черт бы тебя побрал! – рычит Чарльз и присасывается к бутылке. Спиртное течет у него по шее жидким золотом. Матео? Чарльз говорит о нем? Да, этот человек явно вьет веревки из моего мужа, снова погрязшего в наркотической зависимости. Струйка алкоголя льется у Чарльза с подбородка, и я перевожу взгляд на лестницу. Хоть бы Кики и Купер оставались там, наверху, подальше от своего кошмарного отца. Если они увидят его в таком состоянии, эта страшная картина будет преследовать их всю жизнь: отец под кайфом и в жутком стрессе, какого в жизни не испытывал; из колонок, словно копируя его настроение, грохочет рейв, а до смерти напуганная мать пытается утихомирить никчемного пьяницу. Чарльз изменился прямо у меня на глазах. И все из-за Матео.

– Может, примешь теплый душ и выпьешь чаю…

– Врубай. – Он машет рукой в сторону музыкального центра. – Мне надо подумать.

Я прикидываю, кому лучше позвонить. В полицию? Моему любимому?

– Я вызову Джека.

Чарльз пулей взвивается с дивана и тычет в меня пальцем через кофейный столик – барьер, который я намеренно оставила между нами.

– Не лезь в это, ты поняла?

– Ладно. Пойду наверх.

Он язвительно хрюкает, словно я только что произнесла самую глупую фразу на свете.

– Нет, я сам уйду.

Чарльз берет ключи, лежащие рядом с бутылкой, тушит сигарету и направляется к выходу, оставив ботинки у дивана. Похоже, он действительно уходит. Я знаю, что нельзя позволить ему сесть за руль, знаю, что мой долг – остановить мужа, но не могу. Потому что хочу, чтобы он убрался из дома, подальше от наших детей и ребенка у меня в животе.

Чарльз ковыляет в сторону холла, бормоча себе под нос о давлении, переработках и о том, что ему надо подумать. Как только он выползает на улицу, я бегу к запасному ключу, висящему над кофемашиной, судорожно его хватаю, несусь обратно к входной двери и намертво запираюсь изнутри. Облегчение, которое наступает после того, как я слышу щелчок замка, потом рев заведенного двигателя, стук дверей гаража и постепенно стихающий вдали шум мотора, лишает меня последних сил и едва не валит с ног. Поцеловав ключ, зажатый во вспотевшей ладони, я на мгновение прислоняюсь головой к двери и спрашиваю себя, сколько еще смогу продержаться.

* * *

Я ненавижу свою жизнь. Окружающие смотрят на нее словно через винтажную оптику, вроде фотофильтров, при помощи которых можно слегка подкорректировать снимок чашки чая из ягод асаи, ленивого воскресного утра с черным кофе и газетой или маргаритки в вазе из выдувного стекла. Убери фильтр – и останется такая слепящая яркость, что даже изящная маргаритка покажется бесформенной, уродливой, перенасыщенной цветом. Наша жизнь напоминает обработанную такими фильтрами картинку. Соседи могут представить, как я перемешиваю садовый салат на заднем дворе, переворачиваю блинчики на сковороде и трахаю мужа под тихое бормотание джаза. На людях все мы демонстрируем обработанную винтажными фильтрами жизнь, да и сами давно к ней привыкли. Но я ненавижу эту идеальную картинку. Я сама решила завести детей, выйти за Чарльза, родить еще одного ребенка. Сама выбрала профессию, став коучем по здоровому образу жизни. Выбрала пятиуровневый особняк с видом на Сиднейскую гавань из числа тех, которые обычно снимают для вечеринок по выходным.

Но вот я лежу в кровати с широко раскрытыми глазами, спрашивая себя, сколько еще смогу терпеть. И этого я как раз не выбирала.

Сейчас

Чарльз наконец оставил нас в покое, и пока яхта мало-помалу удаляется от Сиднея, устремляясь в открытое море, Кики и Купер гуляют вместе со мной по длинным коридорам, исследуя каждый уровень и лестницы, ведущие на верхнюю и нижнюю палубы. Потеряться в этих лабиринтах совсем нетрудно.

Сразу за столовой располагается мастер-каюта со смежной ванной, декорированной мраморными скамейками и медными кранами. Извилистые лестницы со встроенной подсветкой спускаются на этаж с пятью спальнями и четырьмя ванными. Оттуда еще одна лестница тянется в кухню и огромную кладовую размером с полноценную комнату. Мы проходим через дверь в коридор, ведущий на палубу, и Кики вырывается вперед. Вместе с сыном следуем за ней по обшитому деревом коридору, пока дочь не находит очередную лестницу, после чего поднимаемся на ветреную палубу с джакузи, баром и шезлонгами. Хорошо, что места здесь хватит всем. Надеюсь, нам с детьми не придется постоянно пересекаться с Чарльзом.

Следующая лестница – и мы уже на мостике. Чарльз разговаривает с кем-то по телефону. Куп бежит к папе, а мы с Кики ждем его в гостиной. Наша яхта фирмы «Сансикер» стоит не меньше тридцати миллионов. Чарльз делит ее с пятью другими семьями, с которыми мы встречаемся на Рождество и во время летних каникул. Я не хотела яхту и почти ею не пользуюсь, а Чарльзу пришлось занять у моего отца пять миллионов, чтобы выкупить свою долю. Что подумают о нас остальные владельцы? Чарльз фактически украл у них яхту. Что скажут мои друзья и родственники, когда узнают о случившемся?

Вид на материк закрывают огромные волны, которые, я надеюсь, скоро стихнут. Судно у нас большое, но подвержено качке. Купер спрыгивает со ступенек и возвращается к нам, и мы вновь следуем за Кики, минуя каюты для экипажа, прачечную и машинное отделение. Сынишка в полном восторге от судовой техники, но я устала и проголодалась. Надо поесть, пока не упала в обморок. Яхту снова качает, и в меня врезается Кики.

– Давайте немного перекусим, – предлагаю я. – И разберем рюкзаки.

Вернувшись в кладовую, я открываю один из четырех холодильников и вижу чашу со свежими фруктами: бананами, яблоками, апельсинами и киви. Взяв ее с полки целиком, роюсь в ящиках в поисках картошки фри, крекеров и сладкого печенья. Затем протягиваю Кики несколько упаковок и осматриваюсь. Даже не представляю, зачем мне столько еды, но подозреваю, что это как-то связано с тревогой. Кто знает, что с нами будет, когда мы доберемся до Квинсленда?

Мы снова выходим на главную палубу, где расположена мастер-каюта. Я не знаю, где Чарльз планирует разложить вещи, но хочу, чтобы дети были рядом со мной. Мы вываливаем упаковки еды на кровать, и я прошу Кики принести наш багаж.

– Можно нам печенье? – спрашивает Купер, запрыгивая на одеяло.

Киваю:

– Я тоже не откажусь. – Сахар придаст мне немного сил, в которых я так нуждаюсь.

Куп разрывает пластиковую упаковку зубами, достает шоколадное печенье и протягивает мне. Я начинаю жевать и угощаю вернувшуюся Кики.

– Расстегни рюкзак, детка, – говорю я дочери.

Мы едим прямо на постели, осыпая крошками шелковое одеяло. Кики расстегивает свой рюкзачок, и я изучаю его содержимое. Один джемпер, одни штаны, несколько носков разного цвета и грязные трусы, которые были на дочке накануне. Прекрасно. Чарльз не глядя схватил раскиданную по полу ее спальни вчерашнюю одежду и запихнул в рюкзак. Футболка смята и вся в пятнах от горячего шоколада. Времени на раздумья у мужа явно не было. Но мы ведь сможем сойти на берег и закупиться по дороге? Ладно. Когда приду в себя, брошу детские вещички в стиральную машину. Слишком устала, чтобы заниматься этим прямо сейчас.

Я съедаю еще одно печенье, а Кики и Купер выдвигают ящики и обсуждают разложенные в них мыло и шампуни. Откинувшись на одеяло, я расстегиваю рюкзак Купера и достаю содержимое. Та же история: вчерашняя грязная одежда. Страшно представить, какие вещи Чарльз собрал для меня.

Вибрирует смартфон Кики. Я мгновенно вынимаю его из кармана дочери и яростно чиркаю пальцем по экрану. Кто бы мог подумать, что мобильный у нее с собой? Мы так торопились забрать детей из школы, что я даже не сомневалась: Кики забыла забрать телефон, который отдала учителю на время урока. Этот гаджет – наш спасательный круг.

– Ну ма-а-ам, – жалобно скулит дочь, глядя, как я листаю экран.

Ей написала Джорджия. От сообщения у меня по спине пробегают мурашки.

Я пыталась с Вами связаться, миссис Дрей. Но мистер Дрей велел не звонить, поэтому я решила написать Кики. Они здесь. Задают вопросы. Мистер Матео говорит, что это сделал мистер Дрей. Меня везут в участок. Миссис Дрей, пожалуйста, возвращайтесь. Это сообщение я удалю.

Д.

Какое-то время я продолжаю тупо смотреть на экран, моргая, пока буквы не расплываются от нахлынувших слез. Матео сказал, что это сделал Чарльз? Чарльз убил Ариэллу.

Спрыгнув с постели, я оставляю детей в каюте, чтобы они не видели мою реакцию. Тело резкими толчками несет меня вперед. Он убил ее. Но зачем? Хотел что-то от меня скрыть? Хотел положить конец нашей дружбе? Или ради Матео, чтобы доказать ему свою преданность? Я помню, последнее время муж из кожи вон лез, чтобы произвести впечатление на нового клиента, но неужели Чарльз пошел бы на такое ради Матео? Не знаю, как муж ведет дела с другими партнерами, но помешательство на наших соседях, казалось, затмило для него все. Наркотики, ночные вечеринки, музыка, гремящая в два часа ночи на первом этаже, – все указывает на то, что отношения с Матео вызывали у Чарльза серьезный стресс.

Я вытираю сопли и направляюсь в ванную за салфеткой. В ту ночь Трейси что-то видела или слышала. Не стоит винить ее за то, что она игнорирует мои звонки. Ариэлла написала, что все знает. А несколько часов спустя кто-то пустил пулю ей в затылок.

Таких совпадений не бывает. О чем бы Трейси ни рассказала Ариэлле, это стоило нашей соседке жизни. В груди набухает тугой узел, и я пытаюсь продышаться сквозь него.

Нет. Я ничего не выдумала. Клиенты часто рассказывают мне о фантомных страхах, но это явно не тот случай. Я боялась за Ариэллу. А теперь всерьез опасаюсь за Трейси.

И все же мне трудно поверить сообщению Джорджии. Нужны доказательства. Матео – преступник, и ему ничего не стоило бы подставить Чарльза.

Но где-то в дальнем уголке сознания бьется тревожная мысль, которая, точно капризный ребенок, по-прежнему не дает мне покоя. Человек на видеозаписи, его походка, движение руки… Как же он похож на Чарльза! С тех пор, как мой муж познакомился с Матео, его поведение сильно изменилось. Почему он решил сбежать? Почему не стал обращаться в полицию?

Вытерев нос, я сую мобильный в карман, возвращаюсь в спальню и сажаю детей к себе на колени. Теперь, с ребенком в животе, мне трудно удержать их как раньше, когда они могли уютно устроиться у меня под подбородком, а я вдыхала их детский запах. Но я все равно пытаюсь обхватить их обоих.

– Все будет хорошо, – говорю я уверенным тоном, обращаясь к ним, и Кики хмурится, глядя на меня снизу вверх. Но успокаиваю я не детей, а собственного напуганного внутреннего ребенка.

Два месяца назад

По утрам я завела привычку пить кофе у окна, поглядывая сквозь неплотно задернутые занавески в сад Ариэллы в надежде увидеть ее хоть одним глазком. И вот однажды, пару дней назад, когда я уже собиралась поставить кружку на журнальный столик и приступить к работе, взгляд привлекло какое-то движение.

Я так спешила раздвинуть занавески, приоткрывающие окно в жизнь соседки, что чуть было не опрокинула кружку. Стекло запотело от моего дыхания, пока я наблюдала, как Ариэлла легкой трусцой бежит по саду в легинсах, кроссовках и наушниках. Она выглядела такой довольной, такой спокойной, что я даже разозлилась. Можно подумать, наша резко оборвавшаяся дружба ничего для нее не значила. Ариэлла бегает по утрам, тренируется и наслаждается жизнью, пока я торчу в халате у окна и тщетно пытаюсь понять, почему соседка попросила меня о помощи, а потом от нее отказалась.

Сегодня, заняв привычную позицию, я мысленно воздаю хвалу Вселенной, увидев, как Ариэлла выходит в сад, прикладывает к носу платок и сморкается. Ее пушистая собачка, имя которой я так и не удосужилась узнать, семенит следом. Обе останавливаются у платана, растущего у них саду. Ариэлла садится на нижнюю ветку дерева, а собака запрыгивает на колени к хозяйке, которая то ли плачет, то ли страдает простудой. Так или иначе, вид у нее скверный.

Сейчас девять утра. Час назад Матео уехал на работу. За это время соседка могла устроить пробежку, поработать в саду или помедитировать на лужайке, чем, с ее слов, занимается время от времени. Однако я вижу, что она все еще в спортивных штанах, а волосы забраны в небрежный пучок. Так… А это что? Тапочки? Да, она в тапочках. Возможно, все-таки простудилась. Хотя вряд ли.

Я хочу броситься к ней, обнять и заверить, что все будет хорошо. Она гладит собаку и начинает рыдать, прижав платок к лицу. Хватит, пора действовать. Я быстро переодеваюсь в джинсы и джемпер, пробегаю расческой по волосам, чищу зубы и отношу кружку кофе на журнальный столик, где пишу записку и складываю ее.

Я нужна Ариэлле. Увидев, что я пришла, она будет мне благодарна.

* * *

Меня приглашают войти, но только потому, что домработница Ариэллы не в курсе, что хозяйка дома не желает со мной встречаться. Домработница знает, что я живу по соседству, и видела меня на ужине, поэтому дверь приветливо распахивается, впуская меня внутрь. Холл выглядит в точности таким, каким я его запомнила: белый, начищенный до блеска, пронизанный тем самым землистым ароматом. Ловя свое отражение в зеркале с золотой рамой, я вижу самозванку, которой не место в этом доме. Вот если бы я утопала в бриллиантах и нацепила на руки драгоценные браслеты… Но нет, одета я сегодня невзрачно. Как обыкновенная мамаша, работающая на дому.

– Мисс Ариэлла на улице, мисс Дрей, – говорит мне домработница. Мы направляемся на кухню, и я улавливаю запах чистящего спрея с апельсиновым ароматом, который она распыляла по кафельной плитке незадолго до моего прихода. Где-то в недрах дома гудит пылесос, а на террасе, заметив мое появление, материализуются крепкие парни. Я по-прежнему не понимаю, зачем соседям столько охранников. Глядя, как они рыщут вокруг дома, можно подумать, что тут живет не иначе как королевская особа.

Домработница открывает стеклянную дверь на террасу, а я стою как вкопанная, не зная, как Ариэлла отреагирует на мой визит. Я хочу только одного: приободрить ее и убедиться, что подруга в порядке. Но не решаюсь переступить порог и молча тереблю записку в руке.

Завидев меня, Ариэлла встает и отряхивает колени. Затем вытирает нос платком, и в мгновение ока ее красная, опухшая, заплаканная физиономия превращается в счастливое, милое, довольное личико. Вскинув брови, соседка говорит:

– Привет. – Она словно заранее отрепетировала выражение фальшивой радости. – Только не подходи слишком близко, я простудилась.

Пару минут назад я видела, как она плачет. Никакая это не простуда. Глаза красные, щеки горят, но причиной тому не насморк. Меня смущает ее вранье, однако иногда нужно позволить людям скрывать от тебя правду.

– Хотела позвать тебя на прогулку. Сегодня чудесный день. – Я щурюсь в небо. – Так солнечно! И мне есть что тебе рассказать.

Я собираюсь поведать Ариэлле о беременности, в глубине души надеясь: если я открою ей свой маленький грязный секрет, она отплатит мне тем же. Ответа я жду с тем же волнением, какое испытывает человек, впервые приглашающий кого-то на свидание.

– Сегодня не могу, – говорит она, и я поджимаю губы. – Может, завтра?

Меня накрывает облегчение. По крайней мере, не отказала. Значит, поход в винный бар, последняя записка и слова Ариэллы забыты? Я смотрю ей в глаза, но не могу ничего в них прочесть. Эмоции прячутся за сожалением и раскаянием. Поэтому быстро говорю: «Отлично!», прежде чем соседка успеет дать задний ход.

Ариэлла машет в сторону дома, словно хочет поскорее от меня избавиться.

– Я бы пригласила тебя попить кофе, но у меня запись к парикмахеру через час.

– Ничего. Все в порядке. Я пришла, чтобы передать тебе это. – Я вручаю ей листок бумаги с рецептом, украшенным изображением банана. Внутри спрятана моя записка. Несколько секунд Ариэлла молча на меня смотрит, затем благодарит, берет листок, сует его в карман и моргает, пряча слезы от меня и тех, кто наблюдает за нашей беседой. – Ты просила поделиться рецептом бананового хлеба, вот я его и распечатала.

Я искала Ариэллу в социальных сетях. Ее там нет. Телефонными номерами мы не обменялись. Я не могу ни написать, ни позвонить ей, потому что у нее нет ни одного мессенджера, даже ватсапа. Ни электронной почты, ни личной страницы. Она существует без единого средства связи в современном мире, где все друг с другом связаны. Другого способа общаться у нас нет. Остается передавать друг другу записки, стучаться в дверь, изображать примерных домохозяек, обсуждать беременность.

Поэтому сегодня я покидаю дом Ариэллы, оставив ей ясное, недвусмысленное послание. Пусть делает с запиской что хочет: выкинет, сожжет или смоет в унитаз. Но сейчас листок у нее в руках. А внутри – мои слова, написанные от всего сердца:

Я хочу тебе помочь. Можешь довериться мне. Просто скажи, что тебе нужно.