Текст книги "Новая методика обольщения"
Автор книги: Холли Габбер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Да… Это чудесно, когда можно гордиться своими детьми. – Полин не без удовлетворения приняла помощь Николаса и, забирая очередную страницу, постаралась ненароком коснуться его пальцев, но не взглянула на него, чтобы прикосновение выглядело, как можно более ненавязчивым. – Большое спасибо. Я постараюсь учесть все ваши замечания.
* * *
Хотя по этой каменной глыбе и пробежали мелкие трещинки, до полного ее раскалывания еще очень и очень далеко, заключила Полин, выходя в приемную. Работы непочатый край. Но… Кто владеет информацией, владеет миром. Поэтому сейчас ей нужно одно: исчерпывающая информация о непроницаемом мистере Андерсоне. И она даже знает, от кого ее получить.
Марша – кругленькая незаметная секретарша Николаса – похоже, почувствовала себя всевластной хозяйкой здешних земель и пастбищ, когда Полин, старательно пригасив блеск глаз, и колец, жалобно поинтересовалась, где она может выпить кофе. И вообще, она всегда так неуютно чувствует себя на новом месте среди незнакомых лиц. Марша воодушевилась и немедленно предложила Полин составить ей компанию. Полин осталось лишь радостно согласиться. В кафе она провела предварительную разведку: разговор касался только самих говоривших. Вскоре выяснилось, что Полин не ошиблась ни в одном пункте своей характеристики Марши. Ей действительно сорок два года, она действительно одинока и отзывается о Николасе с невинным, и неопасным обожанием старой девы. Полин в свою очередь сообщила, что развелась с мужем одиннадцать лет назад и с тех пор одна растит дочь. Тем самым она причислила себя к лику обиженных судьбой женщин и заслужила полное и безоговорочное доверие Марши.
При следующей встрече Марша уже поприветствовала Полин, как добрую приятельницу, и они с удовольствием поболтали: Полин сердечно посоветовала маленькой толстушке приобрести к ее строгому темно-синему костюму пикантный дымчато-розовый шарфик, а Марша рассказала душераздирающую историю, как ее племяннику удаляли зуб мудрости. Спустя еще неделю Марша настолько обрадовалась Полин, что даже не сразу сняла трубку зазвонившего телефона – для столь вышколенной секретарши поступок в высшей степени легкомысленный. Ближе к вечеру от нее самой последовало предложение зайти в кафе, и Полин поняла: Марша дозрела до настоящего разговора.
В этот день Полин пребывала в солнечном настроении: общение с Николасом оказалось хотя и недолгим, но продуктивным. Во-первых, он смотрел на нее ровно столько же, сколько и на представленные эскизы, во-вторых, проявлял почти дружескую приветливость, и остался всем доволен, в-третьих, проводил ее до двери, дотронулся до локтя и произнес окрыляющую фразу: «Я рад, что буклетами занимаетесь именно вы, – мне кажется, мы сработаемся».
В кафе Марша взяла два больших куска яблочного пирога. Не стоило бы, ей есть столько сладкого и мучного, а то ведь и на стуле не уместится, подумала Полин – но оставила свои мысли при себе.
– О-о-ох, как хорошо здесь посидеть. Такое, уютное место… Твой шеф буквально засыпает меня работой. Кажется, ему неизвестен тезис, что лучшее – враг хорошего. Он идет по пути бесконечного совершенствования практически готового макета.
– Да, он требовательный, – сдержанно отозвалась Марша, надкусывая пирог.
– Это я поняла. Разглядеть бы, что стоит за этой требовательностью. Знаешь, мне приходилось сотрудничать с разными людьми. Среди них попадались нахалы, и скромники, жизнелюбы и черствые сухари. Но в данном случае я не вижу за менеджером, говорящим только о продукции своей фирмы, человека. Какой он?
– Очень хороший. Конечно, его обстоятельность и педантизм, немного чрезмерны, но зато он добрый. Всегда идет всем навстречу, всегда учитывает, что его сотрудники могут попасть в самые неожиданные жизненные ситуации. А к женщинам-подчиненным вообще в высшей степени лоялен. Очень спокойный, предусмотрительный. Никто никогда не слышал, чтобы он повышал голос. И потом, он замечательный отец. Его жена умерла от какой-то редкой болезни, когда их ребенку было всего три года. Он обожает сына. Можно сказать, Николас посвящал ему всю жизнь, пока мальчик не вырос.
– Он что, даже любовниц не заводил?
– Отчего же. Николас никогда не был затворником. Просто он не подпускал любовниц к воспитанию сына, да и вообще к своей семейной жизни. Я ведь работаю с ним уже… да… тринадцать лет, я все про него знаю. Его семья – это сын, сестра и ее муж. Они очень дружны с мужем сестры: раньше вместе ездили зимой на горнолыжные курорты, а теперь, когда возраст уже не тот, вместе ездят на рыбалку. Но сын, конечно, на первом месте. Я бы сказала, он на пьедестале. Спору нет: мальчик красивый, одаренный, отрада для родительского сердца. Но, на мой взгляд, Николас его избаловал.
– Сколько мальчику лет?
– Двадцать два или двадцать три. Он ведь снимается в кино, ты знаешь? По словам Николаса, он сейчас начал стремительно раскручиваться и, возможно, скоро до него доберутся голливудские продюсеры. Мне кажется Николас этого боится, хотя с другой стороны и счастлив, что карьера сына складывается так удачно. Просто, ему хочется, почаще видеть своего единственного ребенка. И сколько бы он ни изображал строгого, выдержанного отца, на самом деле готов в лепешку расшибиться ради мальчишки.
– Да… Слушая тебя, я вспомнила одну старую забавную пьеску. Герой решил сделать своеобразный подарок сыну на восемнадцатилетие и повел его в бордель. Когда мадам сообщила папаше расценки, он пришел в ужас и начал объяснять, что не сам намерен развлекаться, а привел своего любимого маленького сыночка. Мадам ответила гениальной фразой: «В нашем заведении не предусмотрены детские скидки!»
Марша смеялась очень оригинально: сначала она сняла очки, потом захохотала и, только успокоившись, вновь напялила, очки на нос.
– Действительно смешно. И чем все кончилось?
– Папаша сказал: «Будет лучше, если я сделаю ему другой подарок» – и купил сыну зонт… А сколько лет самому Николасу?
– В ноябре исполнится пятьдесят три.
– Ясно… А сейчас у него имеется какая-нибудь пассия?
Полин очень постаралась, чтобы ее интонация не изменилась, и последний вопрос прозвучал максимально естественно в ряду других вопросов. К счастью, Марша, увлеченная вторым куском пирога, не уловила нервозной заинтересованности Полин.
– Кажется, нет. У него был один вялотекущий роман, который прервался только год назад. А продолжался лет шесть.
– Неужели так долго?
– Да. Она работала у нас менеджером по закупкам. Такая… ничего особенного, даже страшненькая. Худышка с кривыми ногами.
«Уж кто бы говорил о красоте, – мысленно прокомментировала Полин. – Однако ты, Марша, тоже, оказывается, добрая».
– …Она даже развелась с мужем из-за Николаса. Но ничего не вышло. Дурацкая история. У нее, как и у него, был сын-подросток, который безумно ревновал и просто не позволял матери видеться с Николасом. Грозился покончить с собой. Представляешь?
– Нет, – честно ответила Полин, – не представляю. Это ужасно. Чтобы ребенок не давал матери устроить личную жизнь… Моя дочь всегда говорит: «Мамочка, я хочу, чтобы ты была счастливой, и чтобы рядом с тобой был любящий тебя человек». Кати прекрасно меня понимает – она ведь тоже женщина, хоть и маленькая.
– Тебе повезло, не все дети настроены так благодушно. Ну вот… Сначала эта дама страшно переживала, потом волнения улеглись, роман перешел в стадию увядания, а потом и вовсе сошел на нет. А год назад она ушла в другую фирму.
– Значит, Николас живет один?
– Да. У него дом в пригороде.
– А у него есть какие-нибудь увлечения?
– Два. Он собирает кактусы и слушает джазовую музыку двадцатых – тридцатых годов.
– Что ж, вполне пристойные увлечения для одинокого немолодого мужчины. А вот у меня никогда не было увлечений – с детства. Я ничего не коллекционировала, не просила подарить мне собаку или кошку… Пока родители не развелись, мы часто переезжали: отец работал в телефонной компании, и его вечно переводили с места на место. Когда я думаю о детстве, вспоминается всегда одно: я сижу за столом и рисую. Я все время рисовала. Или разглядывала альбомы с репродукциями великих художников. У мамы их скопилось несколько десятков…
Полин углубилась в воспоминания не потому, что ее вдруг охватил приступ ностальгии, а исключительно желая увести разговор в другую сторону. Ей хотелось, чтобы Марша восприняла его, как пустую болтовню, а не как детальный допрос. Уже дома, еще раз проанализировав всю беседу, Полин пришла к очень оптимистичному выводу: она не услышала ничего такого, чего не хотела бы услышать. Ей просто следует придерживаться выбранной линии поведения. Конечно, с годами люди становятся все осторожнее и консервативнее, и, коль скоро Николас не воспламенился с первого взгляда, ей придется приложить максимум усилий, но… Некоторые сдвиги уже наметились. Сейчас ей нужны терпение, методичность и пара-тройка маленьких хитростей-катализаторов, которые, несомненно, ускорят процесс.
* * *
Очередной визит Николасу Полин нанесла уже в начале октября. Она коротко постриглась, надела малиновый обтягивающий джемпер (он замечательно подходил к короткой джинсовой юбке) и излюбленный серебряный гарнитур, главным украшением которого являлись великолепные серьги – теперь они не были скрыты волосами и призывно покачивались во всей своей красе. Едва она переступила порог, последовал вопрос, абсолютно не относящийся к проблемам дизайна:
– Где же ваши локоны?
Полин мгновенно сориентировалась:
– А так вам не нравится?
– Да нет, нравится. – Николас запнулся и, пойманный на слове, с помощью такого примитивного приема, явно смутился. – Просто я уже привык к вашей прическе.
– Если вам кажется, что короткая стрижка мне не идет, я снова начну отращивать волосы.
– Что вы! Вам все идет.
«Отлично, петушок! – безмолвно подбодрила его Полин, усаживаясь в вертящееся кресло и кладя одну ногу на другую. – Давно пора. Продолжай в том же духе, и посмелее!»
– Пожалуй, так даже лучше. Ваши глаза…
– Что?
– Стали казаться еще больше. Вы начали походить на одну актрису… не помню ее имени… Вы видели фильм «Амели»?
– Про сумасшедшую девицу, которая то и дело подменяла тапочки, какому-то гнусному субъекту? И я на нее похожа?
– Немного. Тот же тип… Но вы гораздо лучше.
Полин изумленно-радостно округлила по достоинству оцененные глаза и кокетливо наклонила голову набок, чтобы серьги покачались и поиграли на свету.
– Спасибо. Приятно слышать. Перейдем к делу?
Николас кивнул и принялся разглядывать очередную порцию фотографий. На одной он задержался чуть дольше. Демонстрируемая супердорогая раковина – с волнистыми инкрустированными краями, на вычурной ножке-колонне, напоминавшей античный сосуд, – явно предназначалась для публики самого роскошного пошиба. Полин такую, и даром бы не взяла, но разрекламировала с размахом: около крана стояли несколько оригинальных парфюмерных флаконов разной формы, под раковиной томилась напольная ваза с розами, а рядом, на изящной металлической вешалке, висела черная женская комбинация, отделанная золотым кружевом.
– А это еще зачем, Полин?
Полин взглянула на картинку с самым невинным видом:
– Ну… У меня, например, рождается целый ассоциативный ряд. Перед нами ванная комната какой-нибудь актрисы. Она приехала домой после громкой премьеры, поставила врученные поклонниками розы в вазу, сбросила одежду… Сейчас она принимает душ, а потом почистит зубы над вашей раковиной. Разве плохо?
По лицу несколько смешавшегося Николаса было видно, что эта импровизация сбила его с делового настроя. Полин, готовая гнусно захихикать, и торжествующе потереть руки, ограничилась сверхкорректным замечанием:
– Шикарные вещи, шикарный стиль, – все выдержано.
– Ну, хорошо… Оставим как есть.
После очередной серии переговоров Полин направилась в выделенный ей по соседству крохотный огороженный закуток (здесь с трудом умещались лишь компьютер и одностворчатый офисный шкаф для бумаг), чтобы еще раз посмотреть максимально увеличенные фотографии на экране и немного их почистить. Она закончила возиться после пяти часов, отправила частично сверстанные полосы распечатываться, с наслаждением потянулась и снова побрела в приемную, где стоял огромный принтер. Марша, уже собиравшаяся, уходить, вытягивала из чехла зонтик омерзительно бурого цвета.
– Разве на улице дождь, Марша?
– Хлещет в три ручья. Ты на машине?
– Нет. Я езжу сюда на автобусе… А когда вы все уходите?
– В семнадцать тридцать.
– И Николас?
– Нет, он каждый день немного задерживается – минут на пятнадцать или на полчаса. Мне подождать тебя, Полин? Может, зайдем в кафе?
– Ох, нет, спасибо. Мне нужно еще поработать. Заодно пережду ливень.
Полин вернулась к себе с еще теплыми распечатками, кинула их в шкаф и занялась тщательным обновлением макияжа. Усовершенствовавшись до предела, она подошла к окну, слегка раздвинула низко опущенные жалюзи и некоторое время бесцельно смотрела в серую промозглость, затуманенную мелкими дождевыми каплями. В унылое межсезонье ей всегда бывало грустно, но с каждым уходящим годом эта тоска становилась все пронзительнее. Летом она чувствовала себя молодой и полной сил, но лето кончалось, и наваливался страх, что однажды вот так же внезапно нагрянет осень жизни: ветреная, холодная и беспросветная. Как она ее встретит?
Ощутив желание заплакать, Полин отошла от окна. Вообще-то она могла себе позволить горько рыдать даже в присутствии мужчин: нос у нее не краснел, веки не опухали, и лишь слезы, подступавшие к глазам удивительно легко, трогательными ручейками катились по щекам. Но сейчас это было абсолютно излишне: не хватало еще, чтобы по лицу черными потеками расплылась тушь. Полин вновь уселась перед уже выключенным компьютером и стала думать о Николасе. Ей очень хотелось сказать ему что-нибудь такое, чтобы он засмеялся. Хотелось поболтать о каких-нибудь пустяках, например о прочитанном детективе. Хотелось, чтобы он еще раз прикоснулся к ней. Она вспомнила, как он взял ее за локоть, вздохнула и закрыла глаза.
Без четверти шесть Полин спустилась вниз и с удовольствием позволила живительному воздуху улицы окутать себя. Дождь уже кончился; влажный ветерок, напоенный особым осенним запахом (в нем мешались запахи опадающей листвы, сырого асфальта и пожухлой травы на раскисших клумбах), приятно освежал лицо. Полин медленно сделала несколько шагов вперед, потом назад и, наконец, заняла выжидательную позицию поблизости от прозрачных входных дверей. Ожидание продлилось недолго: минут через пять она услышала за спиной знакомый голос:
– Полин?
Полин очень убедительно вздрогнула и обернулась к Николасу, стараясь выглядеть удивленной.
– Вы меня напугали. Я думала, вы уже давно ушли.
– А я думал, вы уже давно ушли. Почему вы здесь стоите?
Полин рассмеялась:
– Думаю, как добраться до автобусной остановки. После ливня тротуары такие мокрые. А у меня замшевые туфли. – Полин продемонстрировала узконосую, под цвет джемпера, туфельку. – Я непременно промочу ноги.
– Не хотелось бы: так можно и заболеть. Лучше я вас подвезу. Вы не возражаете?
«А для чего же я устраивала засаду, петушок?»
– Какие могут быть возражения! Вам это не сложно?
– Нисколько.
Полин не упускала ни малейшей мелочи. Забираясь в машину, она целомудренно, немного демонстративно запахнула длинный плащ, но, пока вертелась, усаживаясь поудобнее, одна пола соскользнула с колен, открыв стройную ножку, минимально прикрытую юбкой, для максимального обозрения. Поскольку Полин в тот момент сосредоточенно возилась с ремнем безопасности, она этого напрочь, не заметила. Зато от нее не укрылся косой взгляд, брошенный в ее сторону Николасом. Белые классическим первым ходом начали партию, оставалось только довести ее до победного конца.
– Вы не успели промочить ноги? – поинтересовался Николас после того, как Полин объяснила ему, куда ее следует отвезти.
– Пока дошла до машины? Нет.
– Отвратительная погода. А дальше будет только хуже. Честно признаться, я ненавижу осень. Она давит. Понимаете? Когда наступает зима, сразу становится легче дышать. И снова начинает светить солнце.
– Вы любите солнце?
– Обожаю. Чем ярче, тем лучше. Зимой солнце мне даже милее, нежели летом. Раньше я каждую зиму ездил в окрестности Вистлера, кататься на горных лыжах. Вы там не бывали?
– Нет, к сожалению. Я видела Вистлер, только на рекламных постерах.
– Восхитительные места. Огромные пространства, покрытые снегом, ослепительно чистым, сияющим на солнце. А над ним такое безупречно синее небо… Я уж не говорю про Зеленое озеро с водой изумрудного цвета. Вам бы следовало увидеть это вживую. Просто как профессионалу, специалисту по эффектным картинкам. Для меня ничего ошеломительнее в природе не существует.
– А как же снежная слепота?
– Для ее предупреждения надевают солнцезащитные очки. Но уверяю вас, Полин, любоваться тамошними красотами можно и без очков: ничего с вашими глазами не случится.
– Значит, вас на романтический лад настраивает снег? А меня дождь. Мне нравится такая погода, как сейчас. Грустно, конечно, но это приятная меланхолия. Раньше во время дождя я, словно одержимая, начинала писать стихи. У вас никогда не возникало желание заняться рифмоплетством?
– У меня?! Нет.
– А я неоднократно делала попытки. Сейчас это, к счастью, прошло.
– Почему к счастью?
– Да потому, что стихи были плохие. Один помню до сих пор: там речь шла о ночном дожде, который размыл очертания города. Светящиеся вывески расплылись и заструились, ветки задрожали, крыши зазвенели, бла, бла, бла и все такое…
– Ну и что же здесь плохого? Скорее это стандарт – и, не самый никудышный. Существует не меньше сотни сезонных песен с подобными словами.
– Сезонных?
– Ну да. С наступлением осени такие песни начинают крутить все радиостанции. Пока еду на работу, я иногда пробую найти что-нибудь приемлемое, но на всех волнах завывающими голосами тоскливо поют про дождь. А меня и так от него тошнит. Понимаете?
Полин подумала, что Николас прав. Ведь совсем недавно она сама умоляла коллег не слушать суперхит «Дождь над океаном».
– Знаете, Николас, мое творчество лучше оставить в стороне, но, по-моему, любые, даже самые замечательные стихи можно убить, положив их на музыку.
– Почему?
– За последние двадцать лет ни одной приличной мелодии не было написано. Золотой век легкой музыки умер вместе с распадом «АББЫ» – в 1982 году.
– Вы так думаете? А как же этот англичанин… ну…
– Эндрю Ллойд Уэббер? Отвечаю: рок-опера «Иисус Христос – суперзвезда», создана в 1970 году, «Кошки» в 1981 году. А все, что было потом, уже не заслуживает пристального внимания. Даже «Призрак оперы», написанный в 1986-м. По большому счету там всего одна знаменитая ария, которую в разных аранжировках исполняют по очереди все персонажи.
Николас повернулся вполоборота и посмотрел на Полин с явным изумлением. Воодушевленная, и разгоряченная его взглядом, Полин почувствовала прилив вдохновения.
– Я классифицирую музыкальные этапы XX века так. В двадцатые годы было время великого джаза, потом пришло время великих танцев. Все эти румбы, тустепы, танго. Вальсы «Рамона» и «Чакита»… Они гениальны. Потом началась эра великих песен, которая продолжалась довольно долго: «Странники в ночи», «Вчера» и «Мишель», «Говорите тише» из «Крестного отца», песни той же «АББЫ». Все и не перечислишь, их десятки. А вот потом наступила эпоха коротких лейтмотивов.
– То есть?
– То есть популярных музыкальных фраз, написанных для популярных фильмов, – фраз, которые у всех на слуху. Точнее, эта эпоха наступила еще раньше: все же знают мотивчики из «Розовой пантеры» или «Джеймса Бонда». Но сейчас это время расцвело пышным цветом. Вы говорите «Миссия невыполнима» – я исполняю шесть всем известных нот. Вы говорите «Терминатор» или «Индиана Джонс» – и я, пожалуй, в каждом случае спою нот по двенадцать. Любой споет. Все же знают неизменную музыкальную фразу, под которую появляется Дарт Вейдер. В ней девять нот, если посчитать. А можно ли, например, целиком воспроизвести песню Мадонны?
– Согласен, это невозможно… Насколько я понимаю, ваш дом где-то поблизости?
Полин, собиравшаяся продолжить монолог, замерла с раскрытым ртом и посмотрела в окно.
– Вот он.
– Похоже, я сбил вас с мысли. Вы хотели еще что-то сказать?
– Нет, я уже все сказала. Я, наверное, утомила вас своей болтовней?
– Отчего же. Слушать вас очень интересно. Ваша музыкальная теория так оригинальна.
«Кажется, ты слегка издеваешься? – подумала Полин, глядя Николасу прямо в глаза и стараясь моргать медленно и выразительно. – Хорошо, оставляю тебе это право. Ну, ее к черту, мою теорию, лучше поцелуй меня. Хотя бы в щеку. Один, два, три… Нет, я не могу неподвижно сидеть здесь до бесконечности, видно, мне не дождаться».
Полин резко вздохнула и улыбнулась – такой вариант улыбки с натяжкой можно было назвать дружеским.
– Ну, большое спасибо, за доставку на дом. Я пойду.
– Ваш плащ… Осторожнее, не наступите на подол.
Николас сам поправил ее плащ и при этом – Полин готова была поклясться – вновь, куда внимательнее, оглядел ее ноги. Хоть что-то. Она немного помешкала, надеясь, что он еще раз протянет к ней руку, но Николас, вроде бы намеревавшийся это сделать, так ничего и не предпринял.
– Полин…
Полин, уже выбравшаяся из машины, и готовая захлопнуть дверцу, обернулась.
– Честно говоря, мне доставляет удовольствие каждая встреча с вами. И подвозить вас было очень приятно. Я рад, что вы не успели уйти на автобусную остановку… в ваших туфельках… Всего хорошего.
«Боже, – сказала себе Полин, рассматривая, ничуть не пострадавшие от непогоды туфли, – какие примитивные существа. Принять все за чистую монету… Однако, мой респектабельный петушок, половину твоей обходительности можно было бы без всякого ущерба заменить на инициативность». И все-таки радость от его заключительных слов перевешивала недовольство: пора переходить к решительному штурму.
* * *
К следующей среде в голове Полин созрел подробный план действий, она явилась в контору Николаса подтянутая, одетая исключительно строго, в темных тонах – правда, на узкой юбке сбоку красовался уходящий ввысь пикантный разрез. Войдя в свой кабинетик, Полин первым делом извлекла из недр шкафа ворох наполовину сверстанных страниц, залезла на стол и положила их на шкаф – как можно дальше. Затем включила компьютер и немного потренировалась издавать на полувдохе короткое легкое «Ах!», словно юная изумленная дева, с уст которой сорвали первый невинный поцелуй. Проделав все эти манипуляции, Полин быстрым шагом проследовала в приемную.
– Марша, привет, дорогая!
– Полин! Рада тебя видеть. Босс сейчас свободен, заходи.
– Не с чем. Мой компьютер забастовал: перестал отправлять листы на печать. Наверное, настройки сбились.
– Без тебя, его никто не включал.
– Возможно, я сама нечаянно что-то напортила. Эти железные ящики такие капризные… Материалы все готовы, но пока их можно просмотреть только на экране. Марша, не хочу занимать время Николаса долгими объяснениями. Я лучше пойду и попробую разобраться с компьютером, а ты передай боссу, что я уже на месте, хорошо?
Расчет оказался верным. Через несколько минут Николас сам вошел в ее комнатку.
– Что у вас случилось? Я ничего не понял из слов Марши.
Полин посмотрела на него озабоченно:
– Вы из-за меня оторвались от работы? Ужас… Ничего страшного не произошло: похоже на компьютерный сбой, но я обязательно все улажу. Готовы еще восемь полос, первая открыта. – Она широким Жестом указала на экран. – Все ваши пожелания учтены. Но вам, наверное, хотелось бы сравнить новые полосы, со старыми?
– Это возможно?
– Конечно, сейчас я достану распечатки.
Она торопливо открыла шкаф, порылась на верхних полках, потом на нижних.
– Где же они?.. Ах, черт, я же забросила их наверх. Полин немного помешкала, потом неуверенно повернулась к Николасу:
– Извините, но мне придется залезть на стол. Вы можете меня подстраховать?
Николас кивнул: он выглядел слегка ошеломленным. Не давая ему опомниться, Полин грациозно скинула туфли и взобралась на стол с ловкостью опытного альпиниста.
– Сейчас, одну минуту… Они должны быть здесь… Я выберу нужные листы…
Повторялась сцена в машине. Полин топталась на месте, приподнималась на цыпочки и напряженно ждала, когда Николас прикоснется к ней: погладит по колену или дотронется до ступни. Однако он даже не шевелился, похоже, пребывая в глубоком потрясении.
«Господи, я же не могу снимать бумаги со шкафа битых пять минут! Чего ты ждешь, истукан? Неужели я совсем тебя не привлекаю? Ты столько времени смотрел на одни унитазы, что уже не в состоянии оценить хорошенькую женщину? Черт… Опять все то же самое! Нет, это становится смешно, надо слезать. Хватит ломать комедию. Ты не петушок, ты старый немощный каплун!»
Разъяренная, Полин кое-как сползла на пол, повернулась к Николасу и мгновенно поняла, что напрасно обвиняла его во всех смертных грехах. Присев на край стола, Николас смотрел на нее и улыбался – отнюдь не так, как раньше, и неровные зубы нисколько не портили общего впечатления. Это была не вежливая улыбка любезного собеседника и не сдержанная улыбка степенного босса, это была отчасти насмешливая, отчасти самодовольная ухмылка мужчины, получившего некий аванс и уверенного в будущем успехе. Изменилось даже выражение его глаз, в них появилась манящая завораживающая глубина. Полин застыла на месте с бумагами в руках.
– Знаете, Полин, у вас очень красивые ноги.
«Да уж, не кривые, как у твоей предыдущей подружки!»
Мысленный ответ родился сразу, но вслух Полин не нашла что сказать.
– Да и вообще вы такая красивая женщина…
Николас придвинулся к ней поближе и двумя пальцами откинул прядь волос с ее лба. В первое мгновение Полин неподдельно смешалась, но почти сразу же сообразила: это наилучшая реакция – причем без всякого самопринуждения.
«Я растеряна. Я смущена. Меня можно брать голыми руками. Нужен лишь заключительный аккорд. Не сиди, как трухлявый пень, петушок, поцелуй меня!»
Николас поступил куда изощреннее. Он осторожно поправил запутавшуюся в ее волосах сережку, чуть пригладил локоны над ухом, слегка подвернул ворот джемпера, чтобы серебряные завитушки не цеплялись за шерсть, а потом неторопливо убрал руку. Его пальцам удалось не притронуться к ее шее; Полин ощутила только их тепло и содрогнулась, словно к ней вплотную поднесли, а затем отвели в сторону раскаленную кочергу. Из головы вылетели все заготовленные уловки, сейчас ей хотелось каким угодно способом утолить жажду прикосновения: лучше всего было бы прижаться к нему, чтобы его короткопалые лапы стиснули ее до хруста в ребрах. Однако этот демон-искуситель и не думал заключать ее в объятия. Продолжая улыбаться, Николас спокойно поднялся и навис над ней, как скала.
– Что ж… К сожалению, я не могу просматривать новые материалы здесь, я должен быть у себя. Думаю, вы быстро разберетесь с настройками. А если не получится отправить полосы на печать, просто перекиньте их на мой компьютер. Как бы то ни было, жду вас в своем кабинете.
Когда он вышел, Полин швырнула листы на стол. Черт! Вовсе он не примитивен. Все ее ухищрения видел насквозь. Похоже, они поменялись ролями? Кто кого соблазняет? Полин потерла лоб и велела себе сосредоточиться на работе. В конце концов, нельзя полностью о ней забывать. Обольщение, демонстрация собственного интеллекта – это прекрасно, но сейчас она напомнит Николасу о своем профессионализме.
– Так, – пробормотала она, глядя на экран, – мини-раковина, угловая раковина… Коллекция, производитель… Размеры… Предполагаемая цена на рынке – красным цветом. Все на месте. Скоро сможете полюбоваться, мистер Андерсон, – в вашем кабинете.
Через десять минут Полин молча положила готовые полосы перед Николасом, вернувшим себе обычный непроницаемый вид, и уселась в кресло. Он поднес к носу очки и, как через лорнет, стремительно начал проглядывать один лист за другим. Он еще никогда не изучал представленные материалы с такой скоростью: можно было подумать, что ему дела нет до качества будущих буклетов. Наконец он отбросил в сторону последний лист, положил очки, испытующе посмотрел на Полин и побарабанил пальцами по столу. Она уже знала эту его привычку: Николас обдумывал некую тираду.
– Просто замечательно. Лучше, я потом посмотрю повнимательнее, – время терпит. Уж, коль скоро мы сегодня так… неформально общаемся, я хотел бы сказать о другом. В последние дни я много думал о вашей теории этапов в истории музыки. Я ведь увлекаюсь классическим джазом, в особенности творчеством Гершвина. Но, поговорив с вами, я понял, что мои знания однобоки, – я совершенно не знаю танцевальных мелодий тридцатых годов, о которых вы с таким увлечением рассказывали. Понимаете? Мне кажется, вам следует восполнить пробел в моем музыкальном образовании.
– С удовольствием. У меня есть диск с этими мелодиями – на нем примерно двадцать популярных танцев. Хотите, я вам его принесу в следующий раз?
– Конечно, спасибо. Но вряд ли этого будет достаточно. Вы поражаете меня многогранностью своих познаний, Полин. Вы прекрасный дизайнер, вы великолепно разбираетесь в музыке…
– …А в живописи еще лучше.
– Да? Ну, вот видите. Здесь у нас совершенно нет времени общаться, а если признаться честно, тот разговор в машине произвел на меня неизгладимое впечатление. Понимаете? Я все думаю: может, нам стоит встретиться, посидеть в каком-нибудь уютном заведении и поболтать на разные темы?
Полин была готова завопить от радости.
– Я второй раз скажу: с удовольствием.
– Суббота вас устроит?
– Нет, только не в субботу. Моя дочь учится в пансионе, она бывает дома с середины пятницы до середины воскресенья. Давайте в воскресенье, в пять?
– Отлично. А где?
– Может быть, для начала просто погуляем? Свежий воздух располагает к разговорам. Мы могли бы встретиться в Королевском парке.
– Если погода позволит, то у меня нет никаких возражений. Я позвоню вам в воскресенье утром, Полин, хорошо?
– Только не очень рано: мы с Кати любим поспать.
* * *
В воскресенье днем Полин разнервничалась. Провожая Кати, она пыталась заглушить волнение болтовней и подробно пересказывала дочери недавно прочитанное интервью со знаменитым фигуристом прошлых лет. Наконец Кати не выдержала:
– Мама, мне это совершенно неинтересно.
Полин осеклась:
– Да? Но ты вроде интересуешься фигурным катанием.
– Я знаю тех, кто выступает сейчас. Что мне за дело до какого-то типа, катавшегося в семидесятые годы?
– В восьмидесятые. Но это не важно, согласна… Кати, умоляю, звони мне ежедневно, я ведь беспокоюсь.
– Хорошо.
– Ты каждый раз говоришь «хорошо», а потом опять не звонишь. Ты обещаешь?
