Текст книги "Новая методика обольщения"
Автор книги: Холли Габбер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Холли Габбер
Новая методика обольщения
Искуситель
«Где вы, беззаботные летние дни? Уплыли, ускользнули, утекли между пальцев… Напоминаю нашим слушателям: вот уже неделю мы живем в реальности сентября. Далеко на горизонте неотступно маячит зима, ну а пока предлагаю всем тоскующим по летнему теплу прослушать ностальгическую композицию «Дождь над океаном».
– Сделайте потише! – яростно крикнула Полин, роясь на столе в ворохе рекламных проспектов и постеров вперемешку с распечатками полуобработанных фотографий и пытаясь по слабому мелодичному писку определить местонахождение своего телефона. Он оказался под портретом широко улыбающегося молодого человека, радостно указывающего пальцем на линию выпрессовывания вдувной пленки с внутренним пузырьковым охлаждением. – И ради бога, найдите другую радиостанцию! Уж лучше хиты семидесятых, под них хоть работается продуктивно… Алло, я слушаю!
– Здравствуй, Полли, – на выдохе произнес далекий хрипловатый голос. Степень оптимизма в этом голосе наводила неподготовленного собеседника на мысль о том, что его обладатель на днях похоронил всю семью, а в придачу лишился крыши над головой. – Моя фамилия по-прежнему Голдман.
– Сол… – сказала Полин с нежностью, откидываясь на спинку кресла. – Сол, дорогой, как ты?
– А-а… Плохо.
Она могла и не спрашивать, ответ был известен ей заранее. Жизненное кредо Сола Голдмана – замечательного высокопрофессионального фотографа и редкостного пессимиста – сводилось к простой формуле: на этом свете ничего хорошего нас уже не ждет. Впрочем, такая позиция не мешала ему часто менять любовниц, к каждой из которых он относился нежно и трепетно, а они высасывали из него все соки и отправлялись опылять новый медоносный цветочек. Однако в тяжелые для Сола дни былые подруги вспоминали о нем и наперебой бросались опекать: ни у одной он не оставил о себе плохих воспоминаний. В прочие моменты жизни компанию Солу, давно, расставшемуся с женой, составлял лишь старый наглый кот Макс. У Полин имелись две приятельницы, в разное время сожительствовавшие с Солом, – обе отзывались о нем как о чудесном, очень добром человеке, умалчивая о прочих его достоинствах либо их отсутствии. Сама Полин знала Сола двенадцать лет, за которые ей ни разу не пришла в голову мысль сменить их надежную дружбу на нечто иное: хрупкое и преходящее.
– А в чем дело?
– Ты не представляешь, Полли, у моей подружки обнаружили внематочную беременность. Сегодня я сам отвез ее в больницу. Только мне могло так повезти. Ну почему, ну откуда?! И знаешь, что она сказала, когда я уже собирался уходить? «Ты первый мужчина в моей жизни, отношения с которым привели к таким поразительным последствиям». Черт возьми… А ты как?
Полин прекрасно знала: Сол позвонил ей не для того, чтобы сообщить о внематочной беременности очередной подружки. Но он никогда не начинал с главного, – хотя бы несколько минут следовало поговорить о том, о сем.
– Наконец-то все по-старому. Кати вот уже неделю как уехала в школу, и жизнь постепенно возвращается в привычную колею. Я, наверное, плохая мать, но лето для меня – безумная пора. Кати все время дома и все время в плохом настроении. Я дохожу до того, что готова на стену лезть.
– У нее переходный возраст, Полли. Это надо перетерпеть.
– Легко сказать…
– Теперь ты будешь забирать ее только на выходные?
– Да, как всегда. А как, твой сын?
– Он, обалдуй и олух. К своим пятнадцати годам категорически расхотел учиться. Только носится на скейтборде и гуляет с девочками. Еще пару лет назад был таким примерным мальчиком, а теперь… И ведь он не дурак, Полли! Я приблизительно раз в две недели веду с ним душеспасительные беседы, он слушает, кивает и со всем соглашается. «Да, папа, ты прав, папа»… А потом все начинается сначала.
Кошмар…
– Да, Сол. Дети – цветы жизни. На могилах своих родителей. Ты хотел мне что-то сказать?
– Слушай, Полли, я буквально вчера узнал: ты получила новый заказ?
Дизайнерское бюро, где работала Полин, принимало от промышленных предприятий заказы на изготовление рекламных проспектов, которые затем распространялись на специализированных торговых ярмарках и выставках. Последними работами самой Полин стали два роскошных глянцевых буклета «Ведущие технологии: станки глубокого сверления» и «Комплексные ноу-хау для изготовления консервов, свежезамороженных овощей и соков». Вторым она особенно гордилась: на пронзительно-голубой обложке были несимметрично расположены четыре прозрачные конусообразные емкости, в которых находились соответственно горка мелко нарезанных аппетитных овощей, свежайшая клубника, сахарный песок и гранатовый сок. На научной конференции, посвященной новейшим достижениям в области пищевой промышленности, ее буклет-натюрморт расхватали, как горячие пирожки.
– Верно. Кто тебе сказал?
Сол не ответил прямо, а пустился в длинные рассуждения о том, что в наш продвинутый век информация расходится по принципу кругов на воде – стоит лишь бросить камень. К середине монолога Полин уже поняла, к чему он клонит: поскольку дизайнер всегда работал в связке с фотографом, Сол намеревался напроситься в напарники. Возражать она и не собиралась: сотрудничать с Солом – легко и приятно.
– Можешь не продолжать, дорогой. Конечно, я с удовольствием с тобой поработаю.
– Полли, я напрашиваюсь не только ради денег. Поверь, со мной тебе будет легче удовлетворить этих галстучно-пиджачных кретинов. Я однажды уже выполнял заказ этой фирмы и знаю их требования. С кем непосредственно тебе придется иметь дело?
– С исполнительным менеджером. Насколько я поняла, он решает все.
– С Андерсоном?
– Да. Ты и его знаешь?
– Пару раз общался. И если он по-прежнему правит бал, значит, их запросы не изменились. Ты с ним уже разговаривала?
– Только по телефону. Встреча назначена на послезавтра.
– Ну и чудесно, Полли! Если ты готова замолвить за меня словечко, то я приеду к вам завтра заключать договор. Подпишу все бумаги, а в среду вместе прокатимся к этому изготовителю ночных горшков. Вот уж не хочешь, а вспомнишь, что деньги не пахнут…
– Унитазы тоже нуждаются в рекламе.
– Тут, Полли, я готов с тобой поспорить. Когда ты сам очень нуждаешься в вышеупомянутом изделии, совершенно не задумываешься, насколько он хорош с точки зрения высоких технологий и кто его производил. Любой кажется просто замечательным.
– Согласна. Но там не только унитазы. Еще всякие раковины, ванны всех размеров и сортов…
– Да я знаю. Поиграем со светом, с цветом, декорируем их уродливые раковины какими-нибудь тканями, букетами – ну, ты лучше разбираешься – и налепим таких роскошных картинок… Положись на меня. Сниму так, что отхожее место не уступит по красоте королевскому залу для приемов. Мистер Андерсон будет визжать от восторга.
– Верю, Сол, ты мастер своего дела. А каков он, этот Андерсон?
– Солидный, респектабельный, медлительный. Почти никогда не улыбается. Одет, всегда с иголочки. На мой вкус, чересчур лощеный.
– Да? Странно. По телефону он разговаривал со мной вполне демократично. И сразу же попросил называть его по имени.
– Вероятно, твой голос, Полли, произвел на него слишком сильное впечатление. У тебя действительно очень красивый и запоминающийся голос. Мне нравится, когда у женщин бархатное контральто; Андерсону, вполне возможно, тоже. Ненавижу писклявых… Да, у него есть еще одна черта: через каждые две фразы он спрашивает: «Понимаете?» Не реагировать нельзя, Полли, это не просто привычка, он ждет ответа. Отвечать подробно не обязательно, достаточно кивать или мычать. Запомнила?
– М-м-м. Так хорошо?
– Очень. Полли, какую классную музыку крутят в вашей конторе! Это же хит начала восьмидесятых. Песня из времен моей далекой юности.
– Не впадай в старческую сентиментальность! Ты еще вполне конкурентоспособен, как говорят наши заказчики, не надо напрашиваться на комплименты. Я, между прочим, младше тебя всего на три года. Разве я вышла из состояния юности?
– Нет, ты свежа, как розочка.
– Даже не благодарю, потому что это правда. Давай считать, что двадцать лет назад мы слушали этот хит, будучи крохотными детишками.
– Давай. Хотя я тогда уже жил с одной миленькой студенткой…
– А я еще была невинной школьницей. Закроем тему. Ну, Сол, прощаемся до завтра? Мы окончательно договорились?
– Окончательно. Я никогда не отказываюсь от возможности заработать: слишком много птенцов разного возраста, постоянно разевает голодные рты, чтобы я кидал туда червячков. Да еще Макс в последнее время хандрит, надо бы показать его врачу. Может, ему витаминов не хватает… Знаешь, в начале лета, он всегда жрет цветущую сирень, и это так стимулирует его жизненные силы, так взбадривает… Я однажды тоже решил сжевать цветочек.
– Ну и как?
– Горько. И бесполезно. Котом быть лучше: по крайней мере, Макс не вздрагивает и не пытается уменьшиться в размерах при виде знакомых кошек. И не оплачивает их счета. О-о-ох… До завтра, Полли.
* * *
– И почему только его кабинет на предпоследнем этаже? – хмуро поинтересовалась Полин в лифте, разглядывая себя в зеркальце пудреницы. – Предпочитаю лестницы. В этих узких шахтах никогда нельзя забыть, сколько футов пустоты под ногами. Глупо зависеть лишь от прочности стального троса… Ух, кажется, приехали. Нам налево? Зря ты поцеловал меня, Сол, от твоей жуткой бороды на моей щеке может появиться раздражение. У меня очень чувствительная кожа.
– Подумаешь, всего лишь чмокнул, – отозвался Сол, ласково глядя на Полин с высоты своего почти баскетбольного роста. – Ты по-прежнему обворожительна. Даже слегка вызывающа. Ты слишком сочна для этой унылой серой обстановки.
– Ты имеешь в виду мой макияж? У меня слишком яркая губная помада?
– Я имею в виду тебя в целом. Твои серьги, кольца… Великоваты немного. Посмотри: у здешних обитателей совсем другая манера одеваться.
– Боже, Сол, я без тебя знаю, как одеваются офисные клерки. Повсюду одинаково безлико. Черно-белый мир шахматных досок. – Замечание Сола задело Полин: она не терпела подобных претензий. – Плевать мне на их манеры. Я – это я. Одеваюсь, как хочу. Я на их унитазную компанию не работаю. А мои серьги и кольца – в своем роде произведение искусства. Это старинное серебро… А теперь направо, да? Кстати, ты тоже не вписываешься в их стиль.
Сол никогда не вылезал из спецодежды всех фотографов: огромного жилета цвета хаки с доброй сотней карманов и карманчиков для всевозможных нужд. Кроме того, он постоянно носил изрядно потертые джинсы, которые заправлял в высокие ботинки армейского образца на шнуровке.
– Честно говоря, Полли, напрасно все-таки ты меня туда тащишь. Встречу же назначили только тебе.
– Я хочу, чтобы Андерсон и тебя увидел. Может, он безумно обрадуется.
– Ага. Если вспомнит.
Войдя в приемную, Полин приостановилась, осмотрелась и выразительно взглянула на Сола, демонстрируя глубочайшее изумление. Стены украшали несколько гигантских черно-белых фотографий, более уместных в какой-нибудь арт-галерее. С одной щербато улыбался дряхлый бородатый – отдаленно напоминающий Хемингуэя – старик в видавшей виды шляпе, на другой расплывался нечеткий контур обнаженной женщины, на третьей крупно выделялись напряженные мужские руки, державшие трепещущее (вероятно, алое) полотнище: к нему из глубины стремительно приближался бык. Сол тоже осмотрелся и щелкнул языком.
– Ничего себе… Потрясающе.
– Я рада, что вам понравилось.
Полин резко обернулась и обнаружила крошечную толстенькую секретаршу, которую почти полностью скрывал экран монитора.
– Добрый день. Извините, мы вас не заметили. Просто не ожидали увидеть здесь такие ошеломляющие снимки.
– Да, – подхватил Сол, все еще не отрывая глаз от женского силуэта, – не ожидали…
Секретарша любезно улыбнулась и чуть отодвинулась от компьютера, выказывая готовность продолжить разговор с посетителями. Окинув ее беглым, но хватким взглядом, Полин моментально сделала ряд выводов: старше сорока, одинока, безвредна. Возможно, платонически, влюблена в своего шефа. Очень комична, хотя сама этого не осознает: похожа на человечка, нарисованного из одних кружочков, – кругленькие глазки, щечки, ротик, животик. Впечатление дополняют, дурацкие круглые очки. Одета безвкусно. На голове какие-то пегие перья. В общем, смесь детского рисунка с карикатурой. Опасности не представляет. Хотя широко распространенное мнение гласило, что красивые женщины снисходительнее непривлекательных, – а Полин, безусловно, была хороша собой по всем статьям, – она не знала жалости, когда ей приходилось оценивать внешний либо умственный уровень других существ одного с собой пола. Полин изыскивала недостатки в каждой: для собственного удовольствия и на всякий случай.
Еще минуту Полин позволила себе повосхищаться, после чего резко сменила тон и коротко объяснила цель своего с Солом визита. Еще через минуту Полин сидела за длинным столом напротив Николаса Андерсона и изящно декорированными пальмами раскладывала перед ним образцы рекламных проспектов всех сортов.
– Все зависит от вашего выбора, Николас. Мы с Солом, – она небрежно указала в сторону отчего то зажавшегося Сола, занявшего скромное место в конце стола, – готовы полностью следовать вашим пожеланиям. Вариантов масса. Можно сделать вот такой, незамысловатый буклет: сверху картинки, снизу текст. Можно поиграть с подложкой: например, расположить текст на фоне фигурок, напоминающих по форме детские пазлы. Цвет подложки любой. Или, допустим, на серебряном фоне в мелкую белую клеточку разбросать фрагменты текста и картинок… Вот классика: крупные фотографии в рамках, текст по периферии. Вот еще вариант макета: на каждой странице две огромные картинки и – очень мелко – основные данные. Смотрите, выбирайте.
Николас, молча переводивший взгляд с демонстрируемых ему образцов на Полин и обратно, нацепил на кончик носа очки, придвинул кипу буклетов и приступил к их внимательному изучению. Полин, небрежно положив ногу на ногу, в свою очередь принялась изучать Николаса. Сол дал точное определение: он действительно солидный. Крупный и, похоже, высокий, – это можно будет установить наверняка, когда он встанет. Лет пятидесяти. Лицо породистое, нос внушительный, правильной формы. Волосы наполовину седые, но раньше явно был очень светлым блондином. Глаза тоже светлые, очень оригинально посажены: внутренние углы чуть подняты, внешние опущены. Высокий лоб. Но, конечно самое выдающееся в этом лице, – изумительный рисунок губ. Особенно, верхняя: вырезана, словно по лекалу. Ее хочется поцеловать. Что касается недостатков… Главный, – пальцы. Короткие и мясистые. Обрубки. Второй – широкая щель между передними зубами. Да и вообще зубы у него, мягко говоря, неровные. Возможно, именно по этой причине он и не улыбается, а вовсе не из-за заносчивого нрава. Других внешних недостатков, пожалуй, нет. Интересно, он близорукий или дальнозоркий: то приближает проспекты к себе, то отодвигает, но, похоже, никак не может найти идеальную точку.
Полин едва слышно вздохнула и предалась любимому занятию: стала мысленно облачать Николаса в костюмы разных эпох. Сначала она надела на него серый камзол с крупными пуговицами, пышный шейный платок и напудренный парик с косицей. Однако вместо Моцарта получился Сальери. Полин отступила на век назад и обрядила Николаса в черный атласный плащ, украшенный звездообразным кружевным воротником, а за пояс заткнула шпагу. Это ее вновь не удовлетворило. Пришлось отодвинуться еще на сто лет и вспомнить «Портрет молодого человека» Дюрера. Меховой жакет, белая рубашка с воротником-стойкой и огромный бархатный берет, лихо сдвинутый набок, сели на Николаса просто идеально: он оказался классическим персонажем начала XVI века. Полин упоенно принялась дорисовывать ему длинные завитые волосы, но тут Николас поднял глаза.
– А почему на обложке проспекта, рекламирующего гибкие пластмассовые упаковки, женская ручка, упершаяся в бедро? Согласен бедро весьма привлекательное, но какое оно имеет отношение к упаковкам?
– Так ведь упаковки гибкие. Это намек на плавность и мягкость линий…
– Ну, допустим. А почему мизинчик этой невидимой особы украшает бриллиант размером с маленькую тыкву? Это на что намекает?
Полин чарующе улыбнулась и сложила ладони перед грудью, словно моля о пощаде.
– Когда я еще училась искусству дизайна, у меня был замечательный педагог. Он говорил: «Если реклама – двигатель торговли, то женщина – двигатель рекламы. Поместите красивую женщину рядом с любым продаваемым товаром – от роскошного автомобиля до отбойного молотка, – и этот товар будет продаваться куда лучше и быстрее».
Николас посмотрел на Полин поверх низко сидящих очков. Так всегда смотрели добрые дядюшки (в первую очередь Санта-Клаус) из детских фильмов-сказок: в таком взгляде ощущалась снисходительная ирония.
– Вы понимаете, Полин, у меня довольно специфический товар. Красивая женщина в ванне воспринимается почти как порнография, красивая женщина на унитазе – как издевательство над всем святым, что еще осталось в этом мире. Обложки надо будет продумать особо.
– Разумеется. Можно вообще пойти по пути примитивизма: никаких картинок, только крупный текст.
Николас сложил буклеты в стопку и побарабанил по ней пальцами:
– Примитивизм я тоже не приветствую… В последнее время мы, к сожалению, стали терять рынок. Понимаете? В марте должна пройти грандиозная выставка-ярмарка, куда мы потащим все наше оборудование. И буклеты у нас должны быть броскими, запоминающимися. Чтобы их разобрали. А потом пусть хоть отдают детям вырезать картинки, главное… они должны привлечь внимание. Я еще раз прогляжу образцы, не возражаете?
Помотав головой, Полин со злостью подумала, что Сол (которого Николас и не думал вспоминать) мог бы хоть слово проронить: что-нибудь про игру света и цвета. Куда только делось все его красноречие? Во время новой паузы она решила изучить убранство кабинета. Рядом с огромным монитором обнаружилась небольшая фотография в рамке: хорошенький белобрысый юноша красовался на фоне бледно-зеленых холмов и низкого облачного неба. «Его сын? – недоверчиво подумала Полин. – Но ведь совсем не похож. Ни единой общей черточки. А физиономия этого мальчика определенно мне знакома. Где же я могла его видеть? Нет… Не вспомню».
Переговоры завершились несколько скомкано. Николас, наконец определившийся, со своими требованиями, неожиданно резко закруглил размеренную беседу, вызвал секретаршу и попросил выделить для Полин рабочее место рядом с его кабинетом. Сошлись на том, что Полин будет приезжать раз или два в неделю, привозить предварительные варианты уже сверстанных полос, а затем дорабатывать их прямо здесь – по его указаниям. Она поднялась, растерянно улыбнулась и позволила Николасу любезно с собой распроститься. Полин выходила из кабинета, отчего-то чувствуя себя расстроенной: то ли причина заключалась в том, что при их разговоре присутствовал абсолютно лишний Сол (действительно, не стоило его сюда тащить), то ли она втайне надеялась на более теплое и развернутое прощание, сулящее определенные перспективы. А может, ее смутила фотография на столе. Или то, что ее с первого взгляда не оценили по достоинству. Как бы то ни было, к лифту она шла, мрачно глядя себе под ноги. Сол смотрел на нее удивленно.
– Что тебя так разозлило, Полли?
– Ничего. Просто я подвержена внезапным перепадам настроения. Переняла эту отвратительную манеру у моей Кати. Почему ты молчал? Рта не раскрыл?
– Меня ни о чем не спрашивали. Меня, если помнишь, вообще не звали.
– Ладно, проехали… А ты не знаешь, чей портрет стоит у Николаса на столе?
– Знаю. Его сына. Я ведь в свое время через него и вышел на Николаса.
– Каким образом?
– Это была многоходовая комбинация… Есть у меня знакомый парень – тоже фотограф, совсем молоденький, но очень талантливый. Предпочитает, как он сам говорит, «делать искусство». Он однажды сообщил, что получил через хорошего приятеля, предложение поработать на одну сантехническую компанию, но ему страшно не хочется. А мне всегда хочется. Подзаработать. Я сказал, что готов перехватить предложение, и тогда он связал меня с этим приятелем – ну, сыном Николаса, – а тот и дал мне координаты своего папаши.
– А Николас женат?
– Вроде бы нет.
Вот и славно, резюмировала Полин, немного повеселев. В конце концов, несколько холодный прием ничего не значит. Она умна, привлекательна, остроумна – ну что ей стоит произвести впечатление на этого старого моржа? Они теперь будут видеться регулярно, следовательно, все в ее руках. По дороге домой Полин напряженно размышляла, почему общение с дюреровским персонажем вызвало столь внезапные перепады настроения и желание активизироваться. Вывод оказался бесспорным: ее совершенно неожиданно, стремительно «зацепило». И дело, конечно, не только в его потрясающе вырезанной верхней губе… Хотя и в ней тоже.
* * *
Половину субботы, Кати таскалась за Полин по всей квартире и ныла, жалуясь на необъективность учителя физики, предательство мальчика, успевшего за лето полюбить другую, и собственные прыщи. Если первые две проблемы разрешить было невозможно, то к третьей Полин приступила довольно энергично.
– Говорить, что прыщи нисколько не портят твою хорошенькую мордочку, бесполезно, да? И что они сами пройдут в свое время, тоже бесполезно?
– Мама!
– Ну, хорошо. Завтра я куплю тебе набор аксессуаров для истребления этой гадости. Специальный лосьон и еще такие липкие ленточки, чтобы очищать носик. А ты, Кати, лучше измени прическу. Не убирай волосы с лица, наоборот: прикрой ими лоб. Спусти пряди вдоль щек… Вот так. Снизу можно подвить феном, а сбоку приколоть бантик. Посмотри, как здорово получилось! Полное сокрытие недостатков плюс новый стиль. Я бы назвала его «Ретро-65». В то время, насколько я знаю, все носили примерно такие прически. А стиль ретро, моя дорогая, не просто оригинален: он всегда актуален.
Кати просияла и умчалась любоваться на себя в зеркало. Через, несколько минут она вернулась уже в совершенно ином расположении духа с телепрограммой в руках.
– О, мама! Классно. Сегодня начинают повторять сериал «Мэддингтон-колледж». Я его обожаю. Там всякие ведьмы, вампиры, черти… Так смешно.
– Бог мой, Кати, что же в этих ужасах, смешного?
– Это совсем не ужасы, а комедия. И очень многое похоже на то, что происходит в нашей школе. Я посмотрю?
– На здоровье, детка, если тебя веселят ведьмы с вампирами. Ты не будешь потом бояться засыпать в темноте?
Скривив рот, Кати окатила Полин молчаливым презрением и отправилась смотреть телевизор. Проходя вскоре мимо ее комнаты, Полин мельком бросила взгляд на экран и в изумлении остановилась.
– Кто это, Кати?
– Вампир Отто. Он у них главный. Мама, не уходи, сейчас будет самая смешная сцена, я ее помню.
Полин присела на край кровати – и досмотрела серию до конца, искренне хохоча вместе с Кати в особо комичные моменты. Когда пошли титры, она подошла поближе к телевизору: напротив резво прокатившегося по экрану имени Отто Полин успела разглядеть фамилию Андерсон.
– Ну, точно, – пробормотала она, – это он, мальчишка с портрета. Наверное, я раньше уже видела отрывки этого сериала… Кати, знаешь, с кем я сейчас сотрудничаю? С папочкой твоего Отто.
Кати взвизгнула от восторга:
– Мама, умоляю, попроси его автограф.
– Чей? Папочкин?
– Отто! Наши девочки умрут от зависти, если я покажу им автограф самого Отто.
– Я не обещаю, но при случае поинтересуюсь, возможно, ли это. Потерпи.
Как, однако, вовремя Кати решила посмотреть телевизор, заметила про себя Полин, – все сложилось так удачно, словно по заказу. Теперь при первом же удобном случае она может направить сугубо официальный разговор по другим рельсам: осыпать Николаса комплиментами в адрес сына, поговорить о детях вообще и потихоньку перейти к приятной беседе в интимных тонах. И это только в качестве первого шага.
Со времени их знакомства прошло уже четыре дня, и Полин, постоянно подвергавшая детальному разбору собственный эмоциональный настрой, была вынуждена признать, что не может отвлечься от мыслей о Николасе, более чем на десять минут. Это немного пугало, но зато и тонизировало, – такого с Полин не происходило лет пять. Да, именно пять лет назад она с первого взгляда влюбилась в очередного заказчика: обворожительного весельчака. Он болтал с ней часами, рассказывал анекдоты, хохотал, но этим и ограничивался, а Полин никак не решалась первой предпринять радикальные шаги.
Накануне их последней встречи Полин пообещала себе сделать все возможное (при необходимости даже объясниться в своих чувствах), но утром того самого дня маленькая Кати тяжело заболела гриппом, встречу пришлось отменить, и больше они не виделись. Один раз, Полин позвонила ему под каким-то идиотским предлогом, но разговор продлился недолго: она с первой минуты отчетливо поняла бесполезность своей затеи. Потом, разумеется, все забылось, и Полин стало казаться, что она уже не способна вновь вспыхнуть. И вот, пожалуйста: короткое деловое общение со сдержанным немолодым человеком, и она опять вся вибрирует, готовая к еще одной попытке.
Ко второй поездке Полин готовилась, как школьница к выпускному балу. Она прекрасно понимала: один, два визита в неделю – не самая оптимальная частота для завладения сердцем Николаса, поэтому каждый раз ей следует производить неизгладимое впечатление. Пусть секретарши в его конторе носят унылые деловые костюмы, она будет одеваться броско и эффектно. Это же касается украшений и макияжа. Если примитивные мужчины находят неизъяснимую прелесть в боевом раскраске лиц и звоне побрякушек (нечто вроде устоявшегося условного рефлекса), то зачем отвергать очевидное? Она просто не откажется от проверенных веками ухищрений.
Перед большим зеркалом Полин еще раз отрепетировала, как она сядет перед Николасом: поставит локти на стол, положит кисть одной руки на другую и ногтем большого пальца будет водить по чуть отставленной нижней губе. Зеркало подтвердило: смотрится сексуально. Особенно если придать взгляду многообещающую глубину, но говорить на сугубо деловые темы. Полин игриво подмигнула сама себе и поправила прическу. Она не понимала женщин, которые, подобно Барбре Стрейзанд, всю жизнь педантично, при помощи все более совершенных приспособлений, распрямляли волосы. Буйные локоны – это прекрасно. Полин встряхнула головой. Немного седины, чуть-чуть. Но это не страшно. Она принципиально не красила волосы, полагая свой естественный цвет жареных кофейных зерен слишком, уникальным, чтобы предавать его в угоду стандартным банальным оттенкам. Ресницы, щеки, губы в полном порядке. Глаза – те же спелые вишни, что и двадцать лет назад. Полин чуть отодвинулась от зеркала и прищурилась. Тридцать шесть? Черта с два! Девочка.
Через полтора часа, она точно так же сидела перед Николасом и лихорадочно ждала момента, когда тот оторвется от дурацких распечаток (по его заявлению, просмотр полос на мониторе не давал всеобъемлющего представления о проделанной работе – он предпочитает работать с бумагами) и соизволит посмотреть на нее. Однако с каждой минутой идея пустить в ход заготовленные, старые как мир уловки казалась Полин все бессмысленнее: вялотекущий разговор о раковинах, ваннах и унитазах (Николас деликатно называл все эти сантехнические приспособления, вместе взятые, «предметами») никак не способствовал ее пылким намерениям.
– Полин, мне бы хотелось, чтобы слова «Изысканный дизайн плюс долговечность используемых материалов» стояли сразу за словами «Обоснованный выбор». По-моему, вы зря разнесли их по углам страницы. Наверх я бы поставил слога «Современно, стильно, надежно». Он совсем потерялся. Понимаете? А эта таблица технических характеристик такая мелкая… Я без очков вообще ничего не вижу. Может, сделать, ее покрупнее?
– Как хотите. По размещению картинок у вас претензий нет?
– Пожалуй, нет… Цвет фона такой приятный – вы его удачно подобрали. Только, знаете, мне больше импонирует, когда все предметы находятся на горизонтальной поверхности, как здесь. А вот на этой странице… где же она, – Николас полистал разложенные перед ним бумаги, – вы зачем-то поставили их под углом. Кажется, что они сейчас рухнут или взлетят. Честно говоря, мне это не очень нравится. Понимаете?
– Понимаю. Могу все переделать.
– Нет, все переделывать не надо, только кое-какие мелочи…
Полин кивнула. Она даже не пыталась сосредоточиться на его словах: сентябрьский день выдался по-летнему жарким, и Николас сидел за столом без пиджака, закатав рукава рубашки. Полин понимала: неприлично разглядывать его широкие плечи и прикидывать на глаз силу рук, но ничего не могла с собой поделать. Чувствуя, что аудиенция близится к завершению и сейчас ей останется только встать и удалиться, она, наконец решилась и указала пальцем на фотографию.
– Это ваш сын?
– Да.
Всем своим видом Полин постаралась изобразить восторг максимальной степени лучезарности.
– Я так и поняла. Вы знаете, Николас, мы с дочерью видели его в субботу в этом молодежном мистическом сериале…
Черт! Забывать название не следовало, но она забыла.
– «Мэддингтон-колледж».
– Да, да! Он потрясающий актер. Просто искрометное дарование. Я выражаю вам свое искреннее восхищение. Такой талантливый молодой человек…
Николас откинулся на спинку кресла и посмотрел на Полин немного по-новому. Его щеки едва заметно порозовели, он даже слегка улыбнулся.
– Спасибо. Том действительно способный мальчик. Но участие в этом сериале для него – пройденный этап. Он уже сыграл несколько главных ролей в большом кино.
Дважды черт! Кажется, она попала впросак со своими комплиментами. Ведь сериалу и правда несколько лет. Ей почему-то и в голову не пришло выяснить, где его сынок снимался позднее. Придется сделать хорошую мину при плохой игре.
– Правда?! Да что вы говорите… Я, к сожалению, плохо знаю современных актеров… Но, уверена, ваш сын делает блестящую карьеру. Он был настоящим украшением этого сериала. Моя дочь Кати от него просто в восторге. Ей двенадцать лет – сложный возраст для девочки. Слишком многое ее раздражает, приходится не по вкусу, но когда начинается «Мэддингтон-колледж», она забывает обо всем своем недовольстве.
Полин сделала паузу, но Николас явно не знал, что ответить. Правда, он продолжал улыбаться, но Полин не устраивал такой осторожно-официальный вариант улыбки. «Стоп, – сказала она себе, – больше ни слова о Кати. Вероятно, я слишком быстро перескочила на мою дочь, сначала следовало втянуть его в разговор. Так его можно только напугать. И хватит похвал, иначе они перестанут казаться искренними. Пора изящно завершить беседу. Пожалуй, сегодня, я большего не добьюсь». Поднявшись, она принялась собирать разбросанные листы в стопку. Николас тоже встал и начал услужливо придвигать к ней бумаги, лежавшие на другом конце стола.
