Текст книги "Бремя молчания"

Автор книги: Хизер Гуденкауф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Бен

Из окна моей спальни видно машину помощника шерифа. Он остановился у дома Грегори, я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, кто приехал с ним, надеясь, что он привез тебя, Калли. Но с ним не ты. Из машины вылезает какой-то коротышка в коричневых брюках, белой рубашке и красном галстуке. Я слежу за ним. Коротышка внимательно осматривает дом Грегори, а потом они с помощником шерифа Луисом звонят в парадную дверь. Наверное, это тот самый специалист из полиции штата, о котором говорила мама. Калли, ну и задала ты всем шороху! Просто поразительно – как тебе удалось всех перебаламутить, не произнеся ни слова?

Сегодня я должен был ночевать у Реймонда, но передумал. По крайней мере я никуда не уйду, пока мы не найдем тебя. Тебе и раньше не нравилось, когда я ночевал у друзей. Бывало, я собирал вещи, а ты сидела у меня на кровати и смотрела на меня так печально, что мне приходилось то и дело повторять: «Калли, завтра я вернусь. Подумаешь, большое дело!» Но ты все равно ужасно грустила. Тогда я разрешал тебе поиграть с моими шахматами, которые папа подарил мне совсем недавно, на Рождество, и ты немножко успокаивалась.

И мама такая же, как ты. Конечно, она всякий раз притворялась веселой и говорила: «Да, конечно, тебе нужно ночевать у друзей, Бен. Мы, юные леди, прекрасно обойдемся без тебя, правда, Калли? У нас есть папа, он составит нам компанию».

По правде говоря, я ночую у друзей, только когда отец дома. Оставлять вас совсем одних я не могу, а когда отец приезжает с Аляски, мне иногда даже лучше держаться от него подальше.

Помнишь вечер, когда он «учил тебя говорить»? Это было прошлой осенью, ты тогда ходила в первый класс. Мамы почему-то не было дома. Кажется, она поехала в школу, куда ее вызвала твоя учительница. В общем, мы остались на папином попечении. Он сидел в своем любимом зеленом кресле и разглагольствовал. Он считал, что в школе напрасно поднимают столько шума из-за твоего молчания. Сначала он говорил спокойно, а потом как будто что-то задумал. Вдруг он спросил у тебя:

– Калли, хочешь сделать маме приятное?

Конечно, ты закивала – ты была очень рада.

Папа велел тебе подойти к нему и посадил тебя на колени. Ты смотрела на него большими глазами, все ждала, что он скажет тебе, какой сюрприз он приготовил для мамы. Вид у папы был такой довольный, что я тоже подошел и спросил, не могу ли и я поучаствовать.

Отец улыбнулся:

– Ты молодчина, Бен, но кое-что для мамы может сделать только Калли. – Потом он посмотрел на тебя. – Калли, разве не замечательно будет, если ты скажешь маме, что ты ее любишь? Она очень обрадуется, и я тоже.

Твое личико сразу поникло. Ты поняла, что папа просит тебя сделать невозможное.

Отец сказал:

– Да ладно, Калли, у тебя получится! Заставь себя сказать: «Мама».

Ты затрясла головой и изо всех сил зажмурила глаза.

– Перестань упрямиться, Калли, и скажи: «Мама». – Он произнес слово по слогам, растягивая губы – так обращаются к малышам, когда учат их говорить.

Ты еще сильнее зажмурилась и сжала губы.

– У тебя все получится, Калли. Разве тебе не хочется порадовать маму? Ну-ка, повторяй за мной: «Ма-ма».

Ты не стала повторять и попыталась слезть с отцовских колен.

– Нет-нет, сиди. Повторяй за мной, Калли! А ну, говори сейчас же! – заорал он. Он развернул тебя к себе и принялся пальцами давить на щеки, пытаясь раскрыть тебе рот, чтобы ты заговорила.

– Перестань, – сказал я довольно тихо.

Но он все не унимался, хотя ты уже беззвучно плакала.

– Прекрати! – сказал я громче, и тогда отец повернулся ко мне.

– Убирайся отсюда, Бен! У нас с Калли урок. Мы учимся говорить. Продолжай, – обратился он к тебе.

– Перестань! – закричал я. – Оставь ее в покое! Она не может сказать ни слова, она не может говорить! Если бы она могла, она бы уже давно заговорила сама! Оставь ее в покое! – Я сам не ожидал от себя такой смелости. Ты перестала плакать, и вы с отцом оба уставились на меня с таким видом, словно на Землю прилетели марсиане.

– Не мешай нам, Бен. Иди к себе в комнату, – сказал отец тихо, но меня почему-то затрясло от страха.

– Нет. Оставь ее в покое, она не может говорить!

Отец вскочил с кресла, а тебя швырнул на пол – ты приземлилась на попку. Я закричал:

– Беги, Калли!

Но ты никуда не убежала. Сидела на полу и смотрела на нас.

– Слыханное ли дело? – тихо заговорил отец. – Девчонка – тупая дура, к тому же немая, а сын нахальничает и учит меня жить… Фантастика! Ничего, я придумал еще один способ, как заставить ее говорить. Вставай, Калли!

Ты быстро встала.

– Вот Бен думает, что он самый умный и знает ответы на все вопросы. Ему кажется, что ты не умеешь говорить. Ну а по-моему, все не так. Я ведь отлично помню, как ты говорила раньше. Ты болтала без умолку… Наверное, чтобы ты снова заговорила, тебя нужно подхлестнуть… – Неожиданно отец развернулся ко мне и со всей силы врезал по затылку – я чуть в обморок не брякнулся.

Ты зажмурилась, закрыла глаза руками, но отец с силой оторвал твои ладошки от лица, чтобы ты все видела. Потом он снова взялся за меня. Бил в солнечное сплетение, по спине…

Избивая меня, он то и дело косился на тебя и приговаривал:

– Калли, если ты заговоришь, я сразу перестану, – и наносил мне очередной удар. – Вели мне перестать, и я перестану. Давай же, Калли, неужели ты ничем не поможешь своему старшему братику?

Я понимал, как ты мучилась. Между ударами я видел, что ты пытаешься, силишься что-то сказать, но у тебя ничего не получается. Я знал, что ты обязательно заговорила бы, если бы могла. Наконец отец выдохся и отпустил нас, проворчав:

– Катитесь отсюда! Вы оба безнадежны.

Он снова плюхнулся в зеленое кресло и до самого маминого прихода смотрел телевизор. Маме я не сказал, что случилось, но весь следующий месяц носил рубашки с длинными рукавами. Я рассчитывал, что отец пробудет дома несколько дней, а потом вернется на свой нефтепровод. Ты убежала наверх, к себе в комнату, и несколько дней даже не смотрела на меня. Но я знал, что ты меня жалеешь. Следующие две недели я каждый день находил под своей подушкой карамельки.

Мартин

Фильда держится, хотя и с трудом. Побледнела, голос дрожит… Она старается не сорваться на крик. Пальцы поглаживают потертую обивку на подлокотнике кресла. Она очень внимательно слушает агента Фитцджералда, который сидит напротив на диване вместе с помощником шерифа Луисом, но, похоже, почти ничего не понимает.

– Что, простите? – спрашивает она сокрушенным тоном.

– В какое время вы видели Петру в последний раз? – повторяет агент Фитцджералд.

Агент Фитцджералд оказался совсем не таким, как я ожидал. Я думал, он будет гораздо старше. А ему на вид нет и сорока. Он очень маленького роста, с бульдожьей челюстью и изящными, почти женскими руками. Его внешность как-то не вселяет в меня уверенность, и я обижен на помощника шерифа Луиса, потому что он говорил, что агента Фитцджералда очень высоко ценят и на него можно положиться.

– Вчера вечером, – отвечает Фильда. – В половине девятого, кажется… Нет, в девять. Точно в девять, потому что она спустилась вниз и спросила, что значит одно слово в книжке, которую она читала.

– Что за слово? – ласково спрашивает Фитцджералд.

– Что за слово? Сейчас вспомню… Это было слово «несъедобный». Она хотела знать, что оно значит, и я ей объяснила, – говорит Фильда.

Я сижу рядом с ней и ерзаю от нетерпения.

– Какое это имеет отношение к пропаже Петры? Мы уже отвечали на те же самые вопросы помощнику шерифа Луису. Не понимаю, зачем снова все повторять. Надо искать девочек! Время-то уходит, – вежливо, но твердо говорю я ему.

– Мистер Грегори, я вполне понимаю вашу тревогу, – отвечает Фитцджералд. – И все же мне очень важно снова расспросить вас о том же самом и выслушать ваши ответы. Возможно, вы вспомните что-то, о чем забыли, когда разговаривали с помощником шерифа Луисом. Пожалуйста, проявите терпение. Мы все стараемся как можем, чтобы найти вашу дочь.

– Сейчас мне известно только одно: моя дочь пропала вместе со своей лучшей подружкой. Она где-то бродит в одной пижаме, а я сижу здесь непонятно зачем! – Я тоже повышаю голос. – Почему мы сидим здесь, а не ищем ее?

Фильда хватает меня за руку и начинает плакать, раскачиваясь взад и вперед.

– Ш-ш-ш, Фильда, – утешаю я ее. – Прости меня, – шепчу я ей на ухо.

Фитцджералд наклоняется вперед:

– Чем тщательнее мы обдумаем все, что нам известно, чем лучше вспомним все подробности, какими бы незначительными они нам ни казались, тем скорее выясним, где находятся Петра и Калли. Я понимаю, насколько неприятно вам еще раз отвечать на те же вопросы, но это очень важно.

Я киваю:

– Извините. Продолжайте, пожалуйста.

– Можете ли вы составить список людей, которые посещали ваш дом в течение последнего месяца или около того? – спрашивает он.

Фильда шмыгает носом и вытирает глаза тыльной стороной ладони:

– Конечно, к нам заходила Калли. И Бен, брат Калли, он разносит газеты. Моя подруга Марта…

– Фамилии тоже, пожалуйста, – просит Фитцджералд.

– Марта Франклин. Еще приезжали двое мужчин из мебельного магазина «Бэндлуорт», хотя я не знаю, как их зовут. Они привезли стеллаж.

– Недели две назад мы устраивали званый ужин; к нам приходили мои коллеги из колледжа, Уолт и Дженна Пауэрс и Мэри и Сэм Гарфилды, – добавляю я.

– К нам часто заходят студенты из колледжа. Они выполняют разовые поручения, – говорит Фильда и замолкает при этом. Фитцджералд выжидательно смотрит на нее. – Мэрайя Бертон несколько раз за последние два года сидела с ребенком. Чед Вагнер – он учится на экономическом факультете у Мартина – стриг газон. И еще к нам заходил Везунчик Томпсон. Он бывает у нас довольно часто. Больше никого не могу припомнить. А ты, Мартин?

– Иногда к нам забредают туристы, ведь мы живем почти на опушке леса. Многие жители городка проходят мимо, когда идут гулять в лес, особенно по выходным. Мимо нас раньше или позже проходят все наши знакомые, – объясняю я.

– Когда мы уйдем, попрошу вас составить список всех, кто разговаривал с Петрой в течение года. Некоторые имена могут повторяться, о чем мы уже говорили. Это неплохо. Мы проверим всех по нашей базе – иногда выясняются самые неожиданные вещи… Особенно прошу обратить внимание вот на что… Может, кто-нибудь из ваших гостей уделял Петре особое внимание? Может, говорил с ней или смотрел на нее так, что вам делалось не по себе? – Голубые глаза Фитцджералда пристально смотрят на нас, лишая нас присутствия духа.

– Петру любят все, – отвечает Фильда. – Она настоящее солнышко, умеет с кем угодно поговорить о чем угодно.

– Мне тоже не терпится с ней познакомиться, – улыбается Фитцджералд. – И все же вспомните, может, кто-то из ваших знакомых обнимал ее или говорил с ней так, что вам это не понравилось?

Фильда несколько раз моргает глазами – я как будто слышу, как у нее в голове щелкают шарики. Но она по-прежнему молчит.

– Мистер и миссис Грегори, понимаю, насколько неприятны вам мои вопросы, но чем скорее мы проработаем все возможные версии, тем скорее вернем девочек домой. Мы разослали наших сотрудников ко всем соседям и проверяем всех живущих в городке людей, совершавших преступления на сексуальной почве.

– Значит, вы не считаете, что Петра и Калли ушли сами? По-вашему, их кто-то увел? – Фильда жалобно смотрит на Фитцджералда. Тот молчит; тогда она поворачивается к помощнику шерифа Луису.

– Кое-какие подробности указывают на сходство исчезновения Петры и Калли с делом девочки Макинтайров, – нехотя говорит Луис. – Ничего конкретного, но… как и говорит агент Фитцджералд, нам нужно проработать все версии, как бы тяжело нам ни было.

– О боже мой! О боже мой! – Фильда медленно сползает со скользкого дивана, обитого вощеным ситцем. Она падает на пол и сворачивается в комок. – О боже мой! – рыдает она.

Я бросаюсь к ней и снизу вверх смотрю на Луиса и Фитцджералда.

– Убирайтесь, – приказываю я, удивляясь собственной ярости. Потом, уже спокойнее, добавляю: – Пожалуйста, оставьте нас ненадолго, а потом мы продолжим разговор. Прошу вас, выйдите. – Я наблюдаю, как они встают и неторопливо выходят на крыльцо, под палящий зной. Когда за ними с тихим щелчком закрывается сетчатая дверь, я ложусь рядом с Фильдой, приникаю к ней, прижимаюсь грудью к ее спине, кладу колени в мягкую ложбинку за ее коленями, обхватываю ее руками и зарываюсь лицом в волосы. От нее сладко пахнет духами и пудрой, для меня этот запах будет навсегда связан с глубоким, глубоким горем. Она не успокаивается, наоборот, ее плач становится еще более горьким. Я вздрагиваю всем телом от ее рыданий.

Помощник шерифа Луис

Мы с Фитцджералдом стоим во дворе перед домом Грегори. Солнце почти в зените, но скрыто от нас огромным кленом – Тони сказала бы, что это дерево прекрасно подходит для лазанья.

– Гос-споди, – сердито выдыхает Фитцджералд, и я готовлюсь выслушать выговор по поводу неправильного поведения с родителями жертвы.

– Как вы только выносите этот звук? – неприязненно продолжает Фитцджералд.

– Какой звук?

– Вы что, не слышите? Постоянный стрекот… Как будто миллионы насекомых что-то жуют. У меня просто мурашки по коже! – Фитцджералд достает пачку сигарет, щелчком выбивает одну и разминает своими тонкими пальцами.

– Это цикады, – объясняю я. – У них на брюшке есть специальные мембраны. Особыми мышцами они напрягают и расслабляют мембраны, которые трутся о панцирь. В результате получаются колебания, которые вызывают стрекот.

– Брр, противно! Как вы это выносите?

– Наверное, так же, как вы выносите шум большого города. Ко всему привыкаешь, даже к стрекоту цикад. Через какое-то время его перестаешь замечать.

Фитцджералд кивает и закуривает.

– Вы не против? – спрашивает он, уже затянувшись.

– Нет, нисколько, – отвечаю я. Некоторое время мы молча слушаем тревожную песню цикад.

– Вам не по себе, – говорит Фитцджералд.

– Да, – соглашаюсь я.

– Вы правильно сделали, что напомнили им о девочке Макинтайров. Им нужно знать, что всякое бывает. Через несколько минут они сообразят, что к чему, и тогда с ними можно будет разговаривать. Они ни за что не смирятся с мыслью, что их девочку можно было выманить из дому, изнасиловать и убить, но они поймут, что и такая возможность существует, и через несколько минут они будут готовы на что угодно, лишь бы найти ее и доказать, что с ней этого не случилось.

– Нужно вызвать собак-ищеек и организовать полномасштабную поисковую операцию, – говорю я, хотя понимаю, что Фитцджералд наверняка уже подумал об этом.

– Согласен. Уже в полдень сюда может приехать тренированная ищейка с кинологом из Мэдисона или даже Де-Мойна, – отвечает Фитцджералд, глубоко затягиваясь сигаретой.

– Родственники и слышать не захотят о собаках-ищейках. Как будто мы ищем не живых девочек, а трупы, – говорю я. Хуже всего, именно мне придется сообщать об ищейках Грегори и Тони.

– Луис, что вы вообще чувствуете в связи с этим делом? – спрашивает Фитцджералд, прислоняясь к старому дубу.

Я пожимаю плечами:

– Конечно, я ни в чем не уверен, но, между нами говоря, я бы присмотрелся получше к мужу Тони. Подозрительный тип, пьяница. Ходят слухи, что он склонен к насилию.

– К насилию? В каком смысле?

– Повторяю, насчет насилия ничего определенного, только слухи. Тони молчит, полицию она ни разу не вызывала. Гриф привлекался к ответственности за хулиганство, и один раз его оштрафовали за вождение в нетрезвом виде. Просто я вспомнил это в связи с последними событиями, – устало говорю я.

– Да, его наклонности стоит иметь в виду, – говорит Фитцджералд, глядя на дом Тони.

– Вот в такие дни я жалею, что не курю, – говорю я, пожирая взглядом его сигарету.

– А я в такие дни жалею, что не бросил, – отвечает Фитцджералд.

Из дома выходит Мартин Грегори.

– Извините, – говорит Мартин. – Мы готовы продолжать, объясните, что вы хотите знать. Входите… пожалуйста.

Калли

Калли забрела очень далеко в чащу – так далеко она еще ни разу не заходила. Она заблудилась, и олененок давным-давно убежал к своей маме. Калли брела куда глаза глядят, стараясь собраться с силами. Под старыми могучими деревьями не было видно солнца, но духота чувствовалась и здесь, воздух оставался спертым и влажным. Тропинка, по которой она шла, вела в гору – извилистая, каменистая, она то и дело исчезала в зарослях гемлока. Вторая тропинка вела вниз – Калли решила, что к речке. Во рту пересохло, язык стал толстым и неповоротливым, ужасно хотелось пить. Она хотела было вернуться туда, откуда пришла, но передумала: где-то там бродит Гриф. Ноги у нее дрожали; она очень устала от долгого бега, живот подвело от голода. Калли осмотрелась. Повсюду лес! Иногда она замечала на кустах красно-желтые ягоды, которые склевывали кардиналы, но сдерживалась, так как знала, что есть их нельзя. Попыталась вспомнить, что рассказывали мама и Бен о лесных ягодах. Какие можно есть, а какие ядовитые? Калли хорошо знала шелковицу и часто лакомилась ее синевато-красными сладкими и сочными ягодами. Шелковицу есть можно, а коричневато-красные ягоды аралии колючей – ни в коем случае, иначе не сможешь дышать и глотать. Она медленно брела вверх, внимательно разглядывая все растения.

Взгляд ее упал на колючие кусты с черноватыми ягодами на белом основании. Малина! Калли жадно обрывала ветки, под ее пальцами спелые ягоды давились, пачкая ладошки. Рот наполнился сладким соком. Калли продолжала рвать ягоды, отгоняя от них комаров. Мама учила ее, где находить дикую малину, – бывало, они с Беном набирали по полному ведерку для мороженого и набивали полные рты. Когда ведерки наполнялись доверху, они приносили их домой, маме, а та осторожно мыла ягоды и пекла вкусные пироги с малиной, к которым выставляла на стол еще домашнее мороженое. Калли обожала домашнее мороженое и вообще все, что можно смешивать. Она часто спускалась в подвал, где они держали старую ручную мороженицу. Она никак не могла взять в толк, как из яиц, ванили, молока и каменной соли получается такая вкуснятина. Калли готова была крутить ручку бесконечно, пока рука не затекала. Когда она совсем выбивалась из сил, ее сменял Бен. Калли подумала: как только она вернется домой, первым делом надо будет найти старую мороженицу и принести ее на кухню. Они сделают огромную миску мороженого – на всех.

Доев все ягоды, до которых она смогла дотянуться, девочка вытерла почерневшие пальцы о ночную рубашку и провела тыльной стороной ладошки по губам. На коже остался лиловатый отпечаток, как след от помады. Заморив червячка, Калли немного приободрилась и решила идти вверх, взобраться на самую вершину холма. Может быть, оттуда она разглядит, что находится вокруг. Сообразит, где находится и куда идти домой. Но было так жарко, и ей ужасно хотелось спать! Она решила прилечь на несколько минуток – отдохнуть. Увидев сбоку тенистые заросли вечнозеленых растений, она сошла с тропинки, раздвинула колючие нижние ветви, легла на бок и, подложив под голову руки, сладко заснула.

Бен

Мы уже целую вечность ждем помощника шерифа Луиса и того, другого типа. Мама велела мне надеть новые шорты и рубашку с воротником, когда они придут с нами беседовать. Я умираю от голода, но почему-то не хочется делать бутерброды, зная, что ты бродишь неизвестно где и тебе нечего есть. Я беру пачку галет и несу их наверх, чтобы съесть у себя. Твоя дверь украшена лентой – такими оцепляют место преступления. Лента натянута поперек двери. Как глупо, думаю я. Они роются в твоих вещах, хотя сейчас нам всем надо прочесывать лес.

Я вижу, что мама сидит на полу в своей спальне и перебирает твою сокровищницу. Сокровищница на самом деле – старая шляпная картонка, наполненная разным хламом. У меня тоже есть такая. Мама называет шляпные картонки нашими сокровищницами, потому что хочет, чтобы мы складывали туда все важные вещи из нашей жизни. Когда мы станем седыми стариками, как она говорит, мы будем рыться в них и вспоминать важные для себя дни и часы. Если честно, я наполняю уже вторую сокровищницу, потому что первая переполнена. Мама не замечает меня, и я спокойно слежу за ней. Ее окружает ворох твоих тетрадок, рисунков и аппликаций; она перебирает их все по очереди, мягко, как будто боится, что тронет ненароком, и они рассыплются в пыль. Вот она снова лезет в коробку и достает что-то непонятное. Видимо, маме тоже невдомек, что ты хранишь; она долго смотрит на беловато-серый комок размером с индюшачье яйцо. Потом, догадавшись о моем присутствии, мама показывает комок мне.

– Как, по-твоему, что это такое? – спрашивает она.

Я беру комок и верчу в руках.

Я пожимаю плечами. Из комка торчат клочья серого меха.

– По-моему, это содержимое совиного желудка, – говорю я. – Видишь, там даже мелкие косточки сохранились.

Мама забирает у меня комок и тоже вертит в руках. Наша мама не такая, как все. Другие завизжали бы и велели «выкинуть эту гадость», а она ничего.

– Да, по-моему, ты прав. Зачем Калли положила в свою сокровищницу совиную рвоту? – спрашивает мама.

Я снова пожимаю плечами:

– Наверное, затем же, зачем и я храню у себя в комнате коробку с панцирями цикад.

Мама смеется, и у меня слегка теплеет на душе. В последнее время она смеется редко. Она осторожно кладет содержимое совиного желудка назад в коробку и вытаскивает большую груду чего-то пушистого, похожего на вату.

– О, а что это такое, я знаю! – улыбается мама. – Одуванчиковый пух!

– Угу, – киваю я. – Совиную рвоту я еще могу понять, но зачем хранить одуванчиковый пух?

– Разве ты не помнишь? – спрашивает мама. – «Феи пляшут на ветру – дотянись, схвати одну. Ты желанье загадай и скорее выпускай».

– Интересно, что она загадала, – говорю я.

– А мне интересно, почему она их не отпустила, – добавляет мама.

– Может, копит, чтобы загадать по-настоящему важное желание и выпустить всех фей разом?

Мама пожимает плечами и укладывает пух назад, в твою сокровищницу, поверх всего остального, накрывает коробку крышкой и задвигает под кровать.

– Пошли, Бен, – говорит она. – Я сделаю тебе бутерброд. Луис скоро придет.

Я примерно догадываюсь, какие у тебя важные желания. У меня примерно то же самое. Во-первых, я хочу, чтобы ты снова заговорила. Во-вторых, – хочу собаку. В-третьих – чтобы папа уехал на Аляску и больше не возвращался. Конечно, ты не признаешься мне в своих желаниях, и я с тобой тоже не делюсь, но я точно знаю, что ты бы загадала именно это.