355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Хизер Гуденкауф » Бремя молчания » Текст книги (страница 2)
Бремя молчания
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 03:48

Текст книги "Бремя молчания"


Автор книги: Хизер Гуденкауф


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Мартин

Фильда прижимается ко мне сзади и обнимает меня за талию. К сожалению, я все больше толстею. Сейчас очень жарко, но я не отодвигаюсь. За четырнадцать лет, что мы с Фильдой женаты, мы разлучались всего два раза, и оба раза я едва выдержал. Про второй раз лучше и не вспоминать… А в первый раз мы расстались через девять месяцев после нашей свадьбы, когда я улетел в Чикаго, на конференцию по экономике в Чикагском университете. Помню, как лежал в номере отеля на продавленной кровати под жестким колючим одеялом и тосковал по Фильде. Во сне она всегда небрежно кладет на меня руку, без нее я стал каким-то невесомым. Казалось, дунет ветер – и я улечу далеко-далеко. Проворочавшись всю ночь без сна, я на следующий день досрочно провел все свои семинары и вернулся домой.

Фильда тогда смеялась надо мной за то, что я так скучаю по дому, но я знаю, что в глубине души она обрадовалась. Фильда появилась в моей жизни довольно поздно. Она была совсем юная, восемнадцатилетняя, а мне тогда исполнилось сорок два года и я не думал ни о чем, кроме работы. Я преподаю экономику в частном колледже Святого Килиана в Уиллоу-Крик, в нашем колледже обучаются тысяча двести студентов. Естественно предположить, что Фильда была моей студенткой – многие заранее готовы осудить меня за это. Но студенткой Фильда Моурнинг не была. Она работала официанткой в кафе, которое содержала ее семья. Кафе называлось «Моурнинг Глори». По пути в колледж я каждое утро заходил в «Моурнинг Глори», садился за столик в углу у окна, пил кофе и читал газету. Фильда окружала меня вниманием и заботой. Она приносила мне горячий кофе, разрезанную пополам булочку с маком и масло. Сознаюсь, ее предупредительность я воспринимал как должное и считал, что она обращается одинаково со всеми завсегдатаями. И вдруг однажды ветреным утром, примерно через год после того, как я начал регулярно завтракать в «Моурнинг Глори», Фильда подошла ко мне, со звоном поставила чашку с кофе на стол и подбоченилась.

– Что мне еще сделать, чтобы вы, наконец, обратили на меня внимание? – пронзительно воскликнула она. Кофе расплескался по всему столу. От изумления у меня очки подскочили на лоб.

Не успел я и звука издать в ответ, как она ушла, но вскоре вернулась с булочкой, которую с силой швырнула в меня. Булочка угодила в грудь, потом пришлось долго отряхивать галстук от мака. После своего странного поступка Фильда снова убежала. Потом ко мне медленно подошла ее мать, очень похожая на дочь, только постарше и помягче. Миссис Моурнинг закатила глаза и глубоко вздохнула:

– Пожалуйста, объяснитесь с ней, мистер Грегори. Она уже давно сохнет по вам. Или скажите, что она заблуждается, или сделайте ей предложение. Мне надоело не спать по ночам.

Я встал и вышел на крыльцо, к Фильде. Через месяц мы поженились.

Сейчас я лежу в нашей постели, августовское солнце уже начинает припекать. Повернувшись, я в темноте целую Фильду в мягкую щеку. Потом тихо встаю и выхожу из спальни. Останавливаюсь у двери Петры. Она приоткрыта, и я слышу жужжание напольного вентилятора. Неслышно толкаю дверь. Ее девчоночья комната неизменно изумляет и умиляет меня. На полочках ее «коллекции» – аккуратно разобранные по размеру сосновые шишки, желуди, листья, перья, камешки и прочие сокровища, добытые за домом. Мы живем почти на опушке леса Уиллоу-Крик. Перед тем как лечь в постель, Петра всегда укладывает своих любимцев: кукол, плюшевых собачек и мишек. Игрушки любовно укрыты одеяльцами, сшитыми из лоскутов. В ее комнате пахнет лавандовым шампунем, молодой травой и неповторимой свежестью и невинностью. Такой аромат исходит только от маленьких девочек. Всякий раз, когда я переступаю порог ее комнаты, у меня щемит сердце. Глаза постепенно привыкают к темноте, и я вижу, что Петры в кроватке нет. Я не тревожусь: Петре частенько не спится, и она крадучись спускается в гостиную, где смотрит телевизор.

Я тоже спускаюсь вниз и сразу понимаю, что Петра не смотрит телевизор. В доме царит полная тишина, не слышно ни бубнящих голосов, ни смеха за кадром. Быстро обхожу все комнаты, включаю свет в гостиной – Петры нет. Захожу в столовую, на кухню, в ванную, в свой кабинет – Петры нет. Из кухни спускаюсь в подвал – Петры нет и там.

Взбегаю на второй этаж и трясу Фильду.

– Петры нет в постели, – задыхаясь, говорю я.

Фильда вскакивает и торопливо повторяет мой путь. Петры нигде нет. Я выбегаю черным ходом и обхожу дом – раз, и два, и три. Петры нет. Мы с Фильдой встречаемся на кухне и беспомощно смотрим друг на друга. Фильда тихо вскрикивает и звонит в полицию.

Мы быстро одеваемся, чтобы принять помощника шерифа Луиса в приличном виде. Фильда продолжает бродить по комнатам, ища Петру. Заглядывает в шкафы и в чулан под лестницей.

– Может, она пошла к Калли? – спрашивает она.

– В такую рань? – возражаю я. – С чего бы? Может, ей стало жарко, она вышла на улицу освежиться и заигралась… Сядь, у меня от тебя в глазах рябит. В доме ее нет! – добавляю я громче, чем следует. Фильда кривит губы, и я подхожу к ней. – Прости, – шепчу я, хотя от ее беготни у меня действительно рябит в глазах. – Давай лучше сварим кофе. Он сейчас придет.

– Кофе? Кофе?! – пронзительно кричит Фильда и награждает меня негодующим взглядом. – Да, давай сварим кофе, а потом сядем и будем долго гадать, куда делась наша дочь! Исчезла из собственной кровати среди ночи! А может, мне ему и завтрак приготовить? Яичницу пожарить, испечь пышки? Мартин, наша дочь пропала! Пропала! – Ее тирада заканчивается слезами. Я неловко глажу Фильду по спине. Понимаю, я не в состоянии ее утешить.

Звонок. Мы оба идем открывать. Входит помощник шерифа Луис – высокий, поджарый, очень серьезный. У него светлые волосы и голубые глаза. Луис почти вдвое моложе меня; по возрасту он ближе к Фильде. Мы ведем его в гостиную, усаживаем на диван.

– Когда вы в последний раз видели Петру? – спрашивает помощник шерифа. Я беру Фильду за руку и рассказываю все, что нам известно.

Антония

Из сна меня вырывает негромкий рокот – сначала мне кажется, что вдали грохочет гром, и я улыбаюсь, не открывая глаз. Гроза, крупные, холодные капли дождя! Надо разбудить Калли и Бена. Они оба любят бродить под дождем, который – пусть и ненадолго – заставляет забыть о засушливом, жарком лете. Еще не проснувшись до конца, я хлопаю по другой половине постели, где обычно спит Гриф. Его часть простыни прохладнее, чем моя. Сегодня четверг, он уехал на рыбалку. Гриф уехал на рыбалку с Роджером. Значит, я слышала не гром, а рокот мотора? Я перекатываюсь на половину Грифа, наслаждаюсь прохладой и пытаюсь снова уснуть, но кто-то упорно колотит в парадную дверь, вернее, даже не колотит, а барабанит так, что стены дрожат. Разозлившись, я сажусь и спускаю ноги на пол. Помилуйте, сейчас всего шесть утра! Натягиваю шорты, которые вчера вечером бросила на пол, пробегаю пальцами по взъерошенным волосам и выхожу на площадку. Дверь в комнату Бена, как всегда, плотно закрыта. Комната Бена – его крепость, я стараюсь не заходить туда без нужды. Бен допускает к себе только школьных друзей и Калли, сестренку. Мне это удивительно. Я выросла в семье с четырьмя братьями, но в их владения могла проникнуть только хитростью или силой.

Всю жизнь меня окружали мужчины: братья, отец, Луис и, конечно, Гриф. В школе я тоже дружила почти исключительно с мальчишками. Мама умерла, когда мне было семнадцать, но даже при жизни она находилась где-то на периферии моего мира. Жаль, я почти не обращала внимания на то, как мама держалась и одевалась. В памяти сохранились отдельные нечеткие картинки. Мама никогда не носила брюк, а только длинные юбки. Она часто сидела, закинув ногу на ногу. Каштановые волосы она элегантно укладывала на затылке. Маме никак не удавалось научить меня одеваться со вкусом, краситься и сидеть, как подобает настоящей леди. Зато она запрещала мне стричься. В знак протеста я собирала волосы в примитивный конский хвост, а сверху нахлобучивала бейсболку. Теперь я жалею, что не переняла у мамы манеры тщательно красить губы и чуть-чуть прыскать духами на запястья. Помню, как она склонялась к отцу, что-то шептала ему на ухо, и он улыбался. Ей удавалось успокоить мужа, лишь положив холеную руку ему на плечо. Мама всегда оставалась для меня загадкой – как и моя молчаливая дочка. Калли обожает расчесывать волосы после купания – она подолгу любуется своими ноготками, которые я довольно неумело ей крашу. Растить дочку – все равно что получить во владение карту острова сокровищ, от которой оторваны важные куски. Бывало, я сидела и внимательно наблюдала за Калли, любуясь ее движениями, ее жестами. Когда она еще говорила, она хотя бы давала понять, чего она хочет или что ей нужно, а сейчас я только гадаю, ошибаюсь и надеюсь на лучшее. Я стараюсь жить так, словно с моей Калли ничего не происходит, словно она – обычная семилетняя девочка, которую не обсуждают на школьных педсоветах. Стараюсь не обращать внимания на то, как переглядываются соседи. Наверняка шепчутся за моей спиной, что у Кларков девочка «со странностями».

Мне хочется заглянуть к Калли, но кто-то по-прежнему настойчиво колотит в нашу тяжелую дубовую дверь, поэтому я спешу вниз. Старые, покоробленные половицы скрипят под моими босыми ногами. Я открываю и вижу Луиса и Мартина Грегори, отца Петры. В последний раз Луис был у меня дома три года назад. Правда, тогда я его почти не запомнила, потому что упала с лестницы и лежала в полубессознательном состоянии.

– Здрасте, – неуверенно говорю я. – Что стряслось?

– Тони, Петра не у вас? – спрашивает Луис.

– Нет, – отвечаю я и кошусь на Мартина. На секунду лицо у него вытягивается, но он тут же вскидывает вверх подбородок.

– А можно мне поговорить с Калли? Вдруг они с Петрой… – Мартин колеблется. – Мы нигде не можем найти Петру, вот и подумали: может, Калли знает, где она?

– Да, конечно! Входите, пожалуйста! – Я веду их в гостиную. Замечаю на журнальном столике пивные банки, поспешно хватаю их, бегу на кухню и выбрасываю в мусорное ведро.

– Сейчас разбужу Калли. – Я бегу наверх, перескакивая через две ступеньки. Мне очень жалко Мартина и Фильду. Я зову: – Калли, Калли, просыпайся, детка, мне нужно с тобой поговорить! – Взбежав на второй этаж, вижу Бена. Он стоит на пороге своей комнаты. Он без рубашки, я замечаю, что его рыжие волосы не мешает подстричь. – Доброе утро, Бенни. Петра потерялась. – Я подбегаю к спальне Калли и распахиваю дверь. Постель смята, на полу валяется игрушечная обезьянка. Обезьянка смотрит на меня и улыбается. Озадаченная, я застываю на месте, но тут же разворачиваюсь кругом. – Бен, где Калли?

Он пожимает плечами и уходит к себе. Я быстро осматриваю спальню для гостей, мою спальню, комнату Бена. Спешу вниз.

– Ее тоже нет!

Я пробегаю мимо Луиса и Мартина, по скрипучим ступенькам спускаюсь в подвал, включаю свет. В подвале прохладно и сыро. Все опутано паутиной, во всех углах коробки. У стены стоит старая морозилка. Невольно прижимаю руку к сердцу. Наверное, все слышали страшилки про то, как дети играли в прятки, залезли в старый холодильник, а потом не сумели выбраться оттуда… Время от времени я вспоминаю об этом и велю Грифу выкинуть старье. Но до сих пор мы так и не удосужились выбросить морозилку. Я быстро откидываю крышку. В нос бьет запах плесени… Пусто! Отдышавшись, я возвращаюсь на кухню. Луис и Мартин выжидательно смотрят на меня. Я молча распахиваю дверь черного хода. Оглядываю наш просторный задний двор, бегу на опушку леса, вглядываюсь в тени под деревьями. Задыхаясь, бегу назад, домой. Луис и Мартин ждут меня за сетчатой дверью.

– Ее нет.

Луис внешне невозмутим, Мартин очень встревожен.

– Скорее всего, они вместе где-то играют. Ты не знаешь, где они могут быть? – спрашивает Луис.

– В парке? А может, в школе… Но сейчас еще очень рано… Часов шесть, наверное, да? – Я теряюсь в догадках.

– Петры не было дома уже в половине пятого, – сухо заявляет Мартин. – Куда они могли деться в такую рань?

– Понятия не имею… Ничего не понимаю! – отвечаю я.

Луис хочет осмотреть дом. Я хожу за ним по пятам. Он знает, где искать: заглядывает в шкафы и под кровати, но никого не находит.

– Я разослал приметы Петры патрульным. Они уже ищут ее по всему городку, – говорит Луис. – Пока не похоже, что девочек… – Он умолкает, а потом продолжает: – Что с девочками что-то случилось. Вы пока поищите их там, где они обычно играют.

Мартин неуверенно кивает, и я тоже.

– Тони, я видел грузовик Грифа. Он дома? Может, он в курсе, где Калли и Петра?

Луис, как всегда, очень деликатен. На самом деле его интересует, в состоянии ли Гриф членораздельно говорить и соображать или он совсем отключился после ночного запоя.

– Грифа нет дома, он поехал на рыбалку с Роджером. Они договаривались отправиться где-то в полчетвертого утра.

– А не мог он взять девочек с собой на рыбалку? – с надеждой спрашивает Мартин.

– Нет, что вы! – Я смеюсь. – Взять с собой на рыбалку двух маленьких девочек Грифу и в голову не придет. До субботы его можно не ждать. Я уверена, что девочки не с ним.

– Не знаю, Тони. Может, он все же решил взять девочек… Он записки не оставил?

– Нет, Луис. Уверена, он ни за что не взял бы их с собой. – Его упорство начинает меня раздражать.

– Тогда ладно, – говорит Луис. – В час дня встретимся снова. Если к тому времени девочки не найдутся, будем думать.

Сверху слышится шорох. Обернувшись, я замечаю, что Бен вышел из комнаты и сидит на лестнице. В полумраке его легко принять за Грифа: Бен такой же рыжий и широкоплечий. Только глаза у него другие – мягкие, спокойные.

– Бен, – говорю я, – Калли и Петра куда-то делись, и мы не можем их найти. Как, по-твоему, где они?

– В лесу, – тут же отвечает Бен. – Сейчас развезу газеты и пойду их искать.

– Велю нашим обыскать лес возле опушки, – говорит Луис. – Увидимся в час дня.

Бен

Сегодня я проснулся, как от толчка. Сердце колотилось как бешеное. Мне снова снился тот дурацкий сон. Мы с тобой лезем на старый орех, который растет у Моста Одинокого Дерева. Я, как всегда, поднимаю тебя повыше, и ты тянешься к нижней ветке, хватаешься за нее так крепко, что твои пальцы с обгрызенными ногтями белеют. Я в сердцах тороплю тебя, потому что у меня нет времени. Вот ты уже наверху, и я смотрю на тебя с земли. Теперь тебе легче подниматься – ветви растут плотно, они толстые и прочные. Ты лезешь все выше и выше, сначала у меня над головой мелькают твои костлявые коленки, потом я вижу подошвы твоих теннисных туфель. Я кричу: «Калли, ты залезла слишком высоко, спускайся! Ты упадешь!» Но ты исчезаешь. Я больше тебя не вижу. И думаю: вот влип! Вдруг сверху доносится твой голосок: «Бен, поднимайся сюда! Ты должен это увидеть! Скорее, Бен, скорее!»

Я знаю, что это ты кричишь, хотя давным-давно забыл, как звучит твой голос. Ты все зовешь и зовешь меня, но мне никак не удается залезть на дерево. Я подпрыгиваю, но не могу ухватиться за нижнюю ветку, потому что она слишком высоко. Я отвечаю: «Подожди меня! Подожди меня! Что ты там видишь, Калли?»

Потом я проснулся весь в поту. Но не жарком, а холодном, от которого болит голова и внутри все сжимается. Я попробовал снова заснуть, но не смог.

Оказывается, ты куда-то запропастилась. Почему-то я чувствую себя виноватым, как будто ты ушла из дому из-за меня. Ты неплохая сестренка, но с тобой много хлопот. За тобой глаз да глаз. Помнишь, когда мне было десять лет, а тебе пять, мама требовала, чтобы я шел на остановку школьного автобуса вместе с тобой? Она велела мне: «Бен, заботься о Калли». Я обещал, а сам не заботился – то есть не присматривал за тобой как следует, во всяком случае вначале.

В тот год я перешел в пятый класс и считал себя слишком крутым, чтобы возиться с малявкой, которая только поступила в нулевку. Понимая, что мама смотрит нам вслед из окна кухни, до конца аллеи я вел тебя за руку. Но едва повернув за угол, я тут же отпустил тебя и во всю прыть понесся к тому месту, куда подъезжал школьный автобус. Время от времени я, правда, оборачивался и проверял, где ты там. Надо отдать тебе должное – ты бежала, резво перебирая тонкими ножками, новенький розовый рюкзачок бил тебя по спине. Тебе никак не удавалось догнать меня. Потом ты споткнулась о большую старую трещину в водосточном желобе у дома Олсонов и со всего маху полетела на землю.

Я чуть не вернулся за тобой – уже совсем было собрался вернуться, но увидел Реймонда и передумал. Когда ты, наконец, доковыляла до остановки, из-за угла уже показался автобус. Ты рассадила коленку до крови, красивая красная ленточка, которой мама повязала тебе волосы, развязалась и болталась где-то сбоку. Чтобы встать рядом со мной, тебе пришлось обойти всех детей в очереди. Я притворился, будто вовсе не замечаю тебя. В автобусе я сел рядом с Реймондом, а ты долго стояла рядом с нами в проходе. Тебе хотелось, чтобы я подвинулся, но я нарочно повернулся к тебе спиной и заговорил с Реймондом. Дети, которые садились в автобус следом за тобой, закричали: «Давай скорее!» и «Садись!» – и ты, наконец, села напротив нас с Реймондом. Тебя задвинули к окну, твои короткие ножки не доставали до пола, разбитое колено было все в крови… В тот день ты до самого вечера ни разу не взглянула на меня. После ужина я предложил рассказать тебе сказку на ночь, но ты пожала плечами и вышла из кухни. Я остался за столом один.

Знаю, в тот день я поступил мерзко, но мальчишке, который в первый раз идет в пятый класс, очень важно произвести на одноклассников хорошее впечатление. Потом я старался загладить свою вину. Может, ты не догадываешься, но именно я в ту ночь сунул тебе под подушку пакетик с карамельками. Извини, что не присматривал за тобой как следует в первые дни, когда ты пошла в школу. Но ты, наверное, и сама знаешь, как иногда бывает. Понимаешь, что виноват, а извиниться ну никак не можешь. Понимаешь, что должен попросить прощения, и не можешь. Не можешь, и все.

Калли

Гриф сидел, прислонившись спиной к старой иве. Голову он уронил на грудь, глаза закрыл, но руку Калли по-прежнему не выпускал. Калли ерзала на месте – сидеть на твердой, неровной земле под ивой было неудобно. Она почувствовала, что от нее плохо пахнет, и ей стало ужасно стыдно. Может, рвануться и убежать? Калли бегала быстро и знала в лесу каждую тропинку, каждый поворот: если только удастся вырваться, она без труда убежит от отца. Калли нерешительно дернулась, но отец держал ее мертвой хваткой. Даже во сне он не расслабился, а, наоборот, крепче стиснул ее. Калли понурила плечи и тоже прислонилась спиной к стволу дерева.

Она часто представляла, что заблудилась в лесу, осталась одна, и ей нечего есть. Ее брат называл это «закалкой». Бен знал о лесе Уиллоу-Крик все. Он рассказал ей, что лес занимает площадь около шестидесяти квадратных километров и раскинулся на целых два округа. Еще Бен говорил, что их края сложены осадочными породами палеозойского возраста – известняками и песчаниками. Эта часть Айовы не подвергалась оледенению. Кроме того, Бен показывал ей места, где можно найти красноплечего канюка, который находится под угрозой исчезновения. Даже лесничий Фелпс ни разу не видел редкую птицу. Калли пробыла в лесу несколько часов и очень устала. Раньше лес всегда был для нее тихой гаванью. Она часами бродила по тропинкам, мечтала, совершала открытия. Они с Беном часто играли в Ивовой низине, раскидывали там лагерь. Бен захватывал с собой термос с водой, а Калли – перекус: пакетики с солеными чипсами и толстые лакричные конфеты. Бен собирал веточки и хворост, складывал их «шалашом» и обкладывал по кругу камнями. Правда, огня они не зажигали, но Калли нравился даже такой костер, понарошку. Они насаживали зефирины на зеленые прутики и жарили их над огнем. Бен подбирал с земли толстые ветки и пытался складным ножиком выстругать из них что-нибудь полезное. Однажды он вырезал две ложки и вилку, а на второй вилке лезвие ножика сломалось, и Бен сильно порезался. Ему наложили шесть швов. После того случая мама отобрала у него нож, обещав вернуть через несколько лет. Бен очень неохотно расстался со своим сокровищем. Потом они больше не делали ложки и вилки из веток, а таскали посуду и кухонную утварь из дому. Бен сколотил из старых досок шкафчик и прибил его к стволу самой большой ивы. Там они хранили свои запасы. Как-то раз спрятали там коробку с галетами и пачку сдобного печенья. Через несколько дней они пришли в Ивовую низину и увидели, что кто-то успел похозяйничать в их тайнике. Скорее всего, печенье съел енот. Правда, Бен уверял Калли, что к ним мог наведаться даже медведь. Калли не очень-то поверила брату, но все же иногда вспоминала: вдруг где-то рядом бродит медведица и кормит своих медвежат печеньем с шоколадными крошками и галетами.

Интересно, заметила ли мама, что ее нет дома. Волнуется ли она? У Калли забурчало в животе, и она поспешно надавила на него ладошкой. Их тайник совсем рядом, рукой подать… Может быть, там осталось что-нибудь съедобное?

Гриф посопел носом, открыл глаза и уставился на Калли.

– От тебя воняет, – злобно сказал он, не чувствуя, что от самого несет перегаром, потом и луком. – Вставай, пошли! Устроим семейную встречу. Куда дальше-то?

Калли задумалась. Можно соврать, завести отца поглубже в лес, улучить минутку, вырваться и убежать. Или лучше показать ему верную дорогу – тогда пытка скорее закончится… Да, наверное, так будет лучше. Калли очень устала, проголодалась, и ей хотелось домой. Тонким грязным пальчиком она ткнула себе за плечо, на тропу, по которой они сюда пришли.

– Вставай давай! – приказал Гриф.

Калли с трудом поднялась на ноги. Гриф на время выпустил ее, и девочка принялась разминать онемевшие пальцы. По тропе пошли гуськом: впереди Калли, за ней Гриф, положив руку ей на плечо. Калли слегка горбилась под тяжестью его мощной лапищи. Скоро они вышли из Ивовой низины, пройдя еще шагов сто, повернули на узкую, извилистую тропу, которую называли Широколистной. Калли давно научилась определять, побывал ли кто-то на тропе до нее. С обеих сторон к тропе подступали деревья. Пауки, сидящие на нижних ветках, по ночам успевали сплести паутинные сети. Если солнце светило ярко, Калли отлично видела тонкие нити, невесомый, хрупкий барьер, который словно шепотом предупреждал: «Проход закрыт». Она всегда обходила хрупкий паутинный барьер, стараясь не порвать тонкие нити. Если на ветру болтались обрывки паутины, Калли знала: здесь уже кто-то побывал. Заметив на земле чужие следы, она разворачивалась и шла к другой тропе. Калли нравилось думать, что она одна в лесу и кругом совсем никого нет, а суслик в белую крапинку, что присел отдохнуть на трухлявом пеньке, впервые в жизни видит человеческое существо, девочку с грустными глазами. Девочка в лесу тоже не совсем дома, но она не потревожит покой лесных зверьков. Калли осторожно обошла красный клен – паутина закачалась на ветру, но вскоре успокоилась.

Справа послышался шорох. Калли и Гриф остановились. Мимо них пробежал крупный золотисто-рыжий пес: он трусил, опустив голову к земле и принюхиваясь. Подбежав к ним, пес вывалил язык и понюхал их ноги. Калли потянулась погладить пса, но он быстро убежал вперед. За ним по земле волочился длинный красный поводок.

– Чтоб ему провалиться! – воскликнул Гриф, хватаясь за грудь. – До смерти напугал, псина проклятая! Пошли…

Раньше во время своих экспедиций Калли боялась только одной лесной обитательницы – вороны цвета сажи с гладкими, маслянистыми перьями. Ворона вспархивала на искривленные клены, и ее хриплое карканье перекрывало приглушенные лесные шумы и шорохи. Калли живо представляла, как целая стая черных птиц с умными и холодными, похожими на бусинки, глазами пикирует на нее откуда-нибудь из засады. Ей было не по себе; казалось, птицы следят за ней и оценивают ее силы. Вороны как будто провожали ее, шумно перекликаясь и хлопая крыльями. Калли подняла голову, но никаких ворон не увидела, зато заметила одинокого сероперого поползня, который бегал по стволу дерева, ища насекомых.

– Мы в ту сторону идем? – Гриф остановился и внимательно огляделся по сторонам. Говорил он четче, чем раньше, язык уже не заплетался.

Калли кивнула. Они прошагали еще минут десять, а потом свернули с Широколистной тропы в густые заросли орешника. Калли внимательно смотрела себе под ноги – нет ли ядовитого плюща. Ничего не увидев, она засеменила в гору, вздрагивая на каждом шагу. Заросли неожиданно расступились, и впереди показался дом помощника шерифа Луиса. Задний двор зарос высокой травой, еще влажной от росы, у маленьких качелей валялись бейсбольные биты, рукавицы и другие игрушки. На подъездной дорожке рядом с коричневым одноэтажным домом стояла зеленая машина-универсал. Везде царила полная тишина, только над клумбой маргариток деловито жужжали пчелы. Казалось, дом дремлет на утреннем солнышке.

Гриф слегка растерялся, он как будто не знал, что делать дальше. Руки, лежащие на плечах Калли, слегка дрожали – она чувствовала эту дрожь сквозь тонкую ночнушку.

– Обещал же я отвести тебя к твоему папуле. Подумать только, ты могла бы жить вот в таком красивом доме! – Гриф хрипло хохотнул и потер налитые кровью глаза. – Зайдем, что ли, поздороваемся? – Его ярость понемногу улетучивалась.

Калли с несчастным видом покачала головой.

– Пошли, у меня голова раскалывается! – Он снова схватил Калли за плечо, но вдруг остановился – хлопнула сетчатая дверь, и на крыльцо вышла босая женщина в шортах и футболке. К уху она прижимала трубку радиотелефона. До них донесся ее высокий, пронзительный голос:

– Ради нее ты носом землю рыть готов! Как же, ее драгоценная доченька пропала!

Гриф застыл на месте, Калли шагнула вперед, чтобы лучше слышать, но Гриф дернул ее назад. Калли узнала жену Луиса, Кристину.

– Мне плевать, что пропали две девочки! Для тебя главное, что ее дочка потерялась! – ожесточенно выкрикнула Кристина. – Стоит Антонии позвонить, и ты тут же несешься к ней, забыв обо мне… о нас! – Кристина помолчала, слушая ответ. – Луис, мне все равно. Делай что должен, только не жди, что я буду прыгать от радости! – Кристина оторвала трубку от уха, в сердцах нажала кнопку отбоя и замахнулась, как будто собиралась швырнуть телефон в кусты. В последний миг она опомнилась, чертыхнулась и сунула трубку в карман. Перед тем как войти в дом, она еще раз громко чертыхнулась и сорвала злость на сетчатой двери, хлопнув ею что есть сил.

– Фу-у-у! – выдохнул Гриф и посмотрел на Калли. – Выходит, ты у нас пропала? Интересно, кто тебя утащил? – Он неприятно хохотнул. – О-о-о, я огромный и страшный похититель! Ну и дела… Пошли домой, а то твоя мать нам устроит…

Калли покорно побрела назад в лес. Под деревьями сразу стало прохладнее. Мама знает, что она пропала, но ей, скорее всего, неизвестно, что в лес ее увел отец. Интересно, кто вторая пропавшая девочка? Калли с трудом сдерживала слезы. Ей очень хотелось поскорее вернуться к маме, снять мокрую, грязную рубашку, умыться, переодеться в чистое и сухое, перевязать кровоточащие ноги, заползти в кровать и с головой накрыться одеялом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю