Текст книги "Нежная обманщица"

Автор книги: Хизер Гротхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 9

Первый день путешествия к новому дому пролетел быстрее, чем Симона рассчитывала, хотя Николас заранее предупредил ее, что это самый длинный отрезок их двухдневной дороги. На рассвете они покинули зловонную тесноту Лондона и, двигаясь вдоль Темзы на запад, с каждым часом все глубже погружались в благотворную тишину полей и лесов. В редких деревнях из убогих хижин высыпали детишки, привлеченные звоном колокольчиков и стуком колес.

Ник предупредил Симону о попрошайках и даже вручил ей увесистый кошелек с мелочью, чтобы подавать при случае милостыню. Часто в благодарность за монету, сунутую в руку босоногого мальчишки, который тут же уносился прочь, поднимая грязными пятками столбы пыли, крестьянка совала им кусок свежего хлеба или немного сушеных фруктов. Симону восхищали стойкость и добродушие этих совсем бедных людей. У нее не выходила из головы мысль, что сама она была лишь на волоске от еще большей нищеты. Симона невольно задавалась вопросом: хватило бы ей сил, чтобы приспособиться к столь тяжким обстоятельствам?

Покачиваясь в седле, она водила рассеянным взглядом по зеленым долинам и невысоким холмам. Засеянные поля перемежались полосами кустарника, березовыми и дубовыми рощами. Временами кавалькада оказывалась в густом лесу. В поездке Николаса сопровождала лишь небольшая свита, к которой теперь присоединился обоз из трех повозок с вещами. Дидье, как всегда, держался подальше от лошадей, Симона не видела его с самого отъезда из Лондона. В авангарде и арьергарде группы двигался дозор из пяти всадников, что обеспечивало путешественникам относительную безопасность. Тем не менее, Николас предпочитал избегать лесных дорог.

Симоне не было страшно. Ее мысли вернулись к отцу. Остался ли он в Лондоне или тоже покинул город? Она с детства слышала сказки о сокровище. Арман всегда говорил загадками, никогда не сообщал, что это за сокровище, лишь намекал на его огромную ценность. Разумеется, Симона не верила, что оно существует, и считала его игрой воображения. Арман все это придумал, чтобы наполнить жизнь приключениями, которых был лишен из-за своих ран.

Серая кобыла перебралась через невысокий гребень. Перед глазами путешественников открылась такая живописная долина, что мысли об отце вылетели из головы. Среди покатых холмов лежала ярко-синяя лента реки, на берегу которой раскинулась деревушка. Николас догнал Симону и, улыбнувшись, спросил:

– Устала?

– Немного, – призналась Симона. – Что это за деревня?

– Уитингтон. А река называется Коли. Тут есть маленькая харчевня. Мы проведем в ней ночь, а утром отправимся в Хартмур.

Узнав, что близится отдых, Симона с облегчением вздохнула:

– А завтра ехать не меньше, чем сегодня?

– Расстояние меньше, но дорога труднее. Между Уитингтоном и Хартмуром лежат густые леса. К тому же нам придется двигаться вдоль горной цепи. – И Николас указал на темную зубчатую линию, тянувшуюся у горизонта. – И вдоль реки Северн. Она дальше, на западе.

Симону охватило волнение. Ник рассказывал ей о своих владениях вдоль беспокойной границы с Уэльсом. Она пыталась представить Хартмурский замок и суровые земли в его окрестностях.

– Мне так хочется, чтобы скорее наступило утро! – совсем по-детски воскликнула она, глядя на далекую цепочку горных вершин, и тут же смутилась.

Ник засмеялся, взял ее руку и поднес к губам – лошади сейчас шли вровень друг с другом.

– Я пошлю гонца объявить о нашем прибытии, – сообщил он, пришпорил коня и поскакал к голове колонны. Симона с улыбкой смотрела ему вслед. Ей казалось, что из прежней тяжелой жизни она перенеслась прямо в мечту. Николас очень переменился со времени ссоры в первую брачную ночь, когда Симона рассказала ему о Дидье. Муж теперь был неизменно внимательным и предупредительным. Она в сотый раз задала себе вопрос: останется ли он таким, когда наконец по-настоящему станет ее мужем?

Подобные мысли всегда возбуждали ее. Она помнила вкус его губ, шершавость его ладоней, мужской запах, исходящий от вьющихся черных волос. Помнила игру мышц на спине, когда муж нагибался над корытом, чтобы умыться…

О Боже! Симона очнулась от своих слишком вольных мыслей.

Но ведь она восхищается не только физической красотой Ника. Ей нравятся его остроумие, живость, щедрость.

Симона невольно сравнивала его с Шарлем, человеком, которому она с детства была предназначена в жены. Она сама удивилась, насколько изменилось ее представление о нем. Ей припомнились его светлые, соломенного цвета волосы, тонкие, необычные черты лица, спокойные манеры. Симона годами считала его блестящим представителем мужской половины человечества, воплощением идеального мужа. Теперь она понимала, что такое мнение сформировалось у нее от недостатка жизненного опыта и отсутствия сравнений, ведь, кроме Армана, она почти не видела других мужчин.

Сейчас она думала, что Шарлю недостает стойкости и темперамента, в нем чувствуется слабость натуры. Вот Николас совсем иной. И того и другого у него в избытке!

Вскоре ей стало не до праздных размышлений. Кавалькада въехала в деревню. Трактир, приземистое двухэтажное здание под соломенной крышей, стоял в самом начале деревенской улицы, вдоль которой тянулись ветхие постройки. В полях виднелось несколько убогих домиков. Еще дальше возвышалось мощное каменное сооружение. Высокие квадратные башни с крестами указывали на его духовное назначение. Здесь обитали те, кто посвятил свою жизнь молитве, однако мрачный вид монастыря заставил Симону содрогнуться.

Когда она придержала коня, Николас оказался рядом. Оторвав взгляд от монастыря, Симона заметила, как напряженно смотрит ее муж, и положила руку ему на плечо. Ник легко подхватил ее из седла и опустил на землю, и только тут она почувствовала, как ноют все мышцы, а ноги не желают слушаться.

– Мерси, Ник, – улыбнулась Симона. – Завтра я буду выглядеть ужасно, у меня ноги не гнутся.

– Ты чудесно выглядишь, – коротко отозвался Ник, взял ее за руку и повел в темный проем трактирной двери. Они прошли через общий зал к узкой крутой лестнице и поднялись на второй этаж. Комнатка была крохотной. Убогая кровать примостилась под скатом крыши. В углу на маленьком столике стояли таз и щербатый кувшин. Больше в комнате ничего не было. Маленькое окошко выходило на лес позади трактира. Симона ощутила странное облегчение от того, что ей не придется смотреть из окна на тот мрачный монастырь.

– Я пойду распоряжусь насчет обеда, – прервал ее мысли Ник. Симона отметила его настороженный взгляд в сторону окна. – Тебе нужно что-нибудь достать из поклажи?

– Я бы хотела переодеться и смыть с себя дорожную пыль. Нельзя ли поднять сюда один из моих сундуков?

Ник шагнул к двери:

– Я сейчас прикажу.

Симона не успела его поблагодарить, как дверь захлопнулась. Николас был явно чем-то недоволен, но, вспоминая подробности приезда в Уитингтон, Симона так и не обнаружила причины его испорченного настроения.

Она снова выглянула в окно. Густые, по-осеннему темные леса окружали деревню плотным кольцом. Быстро темнело. Симоне вдруг стало не по себе, ей захотелось, чтобы рядом был Дидье. Она целый день не видела брата. Может, он, как всегда, появится к вечеру? А может, он решит оставить мужа и жену наедине, и это даст им шанс сблизиться?

– Думаю, это наверняка подняло бы настроение Николасу, – вслух произнесла Симона и захихикала над тем, каким способом пытается прогнать грусть, навеянную вечерним пейзажем.

В дверь застучали.

– Леди Фицтодд! Я принес сундук.

– Войдите, – отозвалась Симона, и в двери показался огромного роста возница, который с легкостью нес тяжеленный сундук, как будто он был невесомым. Симона поблагодарила, и возница хотел уйти, но тут Симона обнаружила, что произошла ошибка. Этот резной сундук с потемневшими от времени медными засовами принадлежал Порции. Ее собственный багаж выглядел куда скромнее. – Прости меня, но… – начала она, но возницы уже и след простыл. – Ничего не поделаешь, – утешила она себя и с некоторым испугом стала разглядывать эту темную махину. В последний раз она видела вещи матери еще до ее смерти. Этот сундук Порция уложила сама, готовясь к празднествам в честь свадьбы дочери. – У мамы были красивые платья. Теперь они мои. Почему бы не переодеться в одно из них?

Она опустилась на колени и дрожащими пальцами стала выбирать нужный ключ из висящей на поясе связки. Замок открылся очень легко, но с таким ужасающим скрипом, что у Симоны заколотилось сердце. Взяв себя в руки, она приподняла тяжелую крышку.

Запах материнских духов ударил в ноздри. Симона тотчас припомнила ее облик: длинные темные волосы, сверкающие черные глаза с крошечными морщинками в уголках. Ее решительные манеры, таинственная улыбка, когда мама готовилась вручить дочери очередной подарок, – все тысячи мелочей всплыли в памяти под действием мускусного и такого женственного аромата.

– Мама, – прошептала Симона, как во сне, потянулась к лежащему сверху розовому платью, прижала его к лицу и глубоко вздохнула.

«Симона, носи это платье чаще. Это мой любимый цвет, тебе он тоже к лицу».

Она выпустила платье из рук, оно упало ей на колени, а Симона уже потянулась за следующим.

«Тебе нравится этот фасон? Хочешь, я тебе тоже такое закажу?»

Каждая юбка или рубашка – розовая, зеленая, темно-синяя – будила в памяти Симоны какие-то слова Порции. В душе поднималась прежняя горечь утраты.

«Где Дидье? Где мой дорогой мальчик?»

«Симона! Шарль приехал. Вы собрались покататься верхом?»

«Иди к себе, дочка. Папа мной недоволен. Нам надо поговорить».

«Это всего лишь царапина, дорогая. Не бойся. Папа меня не обидит».

Когда Симона наконец вынырнула из темного и холодного озера воспоминаний, вокруг нее пышным ворохом лежали разноцветные платья. Она вынула всю одежду, но на дне было еще много вещей. По бокам сундука лежали связки пергаментных свитков, пожелтевших и растрескавшихся от времени.

В Симоне проснулось любопытство. Стараясь не повредить уже крошащиеся листы, она осторожно вытянула одну из связок, поднялась на ноги, прошла мимо вороха платьев и уселась на кровать. Лента легко развязалась. Симона расправила свиток, и ее взгляду открылся листок, исписанный изящным почерком матери.

«1 июля 1068 года

У меня родился сын. Дидье Антуан Эдуард дю Рош явился в этот мир рано утром. Он кричал так, будто не ждал от жизни ничего хорошего. Мой мальчик – настоящий красавец, он такой милый, лучший ребенок на свете. В первый момент мне показалось, что он похож на своего отца, и эта мысль принесла мне большое облегчение. Симона не очень обрадовалась, но потом улыбнулась и стала ворковать с младенцем. Я искренне верю, что в будущем они станут верными друзьями. Когда я окрепну после родов, мы поедем с ними в Марсель. Дети – единственная моя отрада».

– Это дневник, – прошептала Симона и, отложив листок, стала рыться в остальных бумагах. На листочках были даты вплоть до конца 1069 года. Симона печально вздохнула. Вот наконец способ узнать о матери побольше. Когда Порция была жива, у Симоны не было ни случая, ни особого желания поговорить с ней. Уже в первой же записи упомянут Марсель. Дальше должно быть еще интереснее. К тому же она сможет еще раз почувствовать близость матери. Пока Симона читала, ей казалось, что Порция разговаривает с ней, что в голове звучит ее голос.

Симона встала, вытащила из сундука еще несколько связок, потом собрала разбросанные платья, кое-как запихала их в сундук и захлопнула крышку. Солнце почти закатилось, по углам легли длинные тени, и Симона зажгла в изголовье толстую свечу.

В дверь постучали. Симона вспомнила о муже и бросилась ему навстречу.

– Ник! Я нашла… – Но это оказался не барон, а старая сгорбленная женщина с подносом в руках.

– Вечер добрый, миледи, – улыбнулась старуха. Симона заметила, что у нее всего три зуба. – Лорд приказал принести вам ужин и сказать, что он задержится, выпьет чарочку-другую.

– О… – Симона отступила, впуская хозяйку, которая осторожно, стараясь не задеть рассыпанных листков, поставила поднос на кровать. Там было жаркое, хлеб и вино.

С кряхтеньем распрямившись и показав все три своих зуба, старуха спросила:

– Миледи еще что-нибудь угодно?

– Non, merci, – пробормотала Симона, стараясь унять разочарование.

Значит, Ник снова в плохом настроении и, если судить по случаю в Лондоне, не вернется до рассвета. Симоне хотелось, чтобы муж не скрывал от нее своих забот, но она чувствовала, что расспросы вызовут у него только раздражение. Оставалось надеяться, что со временем он привыкнет делиться с ней своими трудностями, а не отстраняться от нее, как сейчас.

Симона вздохнула, подошла к кровати, собрала листки из первой связки и взобралась на постель. По крайней мере, с этим дневником ей не придется коротать сегодняшний вечер в одиночестве.

Глава 10

Прислонившись к стволу старого дуба, Ник сидел на холме неподалеку от трактира. Радом стоял кувшин с вином. Барон был зол на свое нелепое поведение. Вдали темнели толстые стены монастыря. В некоторых окнах теплился слабый свет. Звонили колокола, и каждый удар увеличивал тоскливое недовольство.

Ник поднял к губам кувшин, сделал большой глоток и вытер рукавом рот. Как он мог забыть, что тихая гавань, которую избрала для себя Ивлин, лежит как раз на пути его маленького отряда? Перед глазами возникли шелковистые пряди темных волос и зеленые колдовские глаза, но он прогнал образ Симоны. Сейчас, вновь оказавшись во власти Ивлин, он не мог думать о своей красавице невесте. Хотя, честно говоря, мысли об одной из женщин были не легче воспоминаний о другой.

Ивлин, похожая на ясный солнечный полдень, Ивлин, которую он знал всю жизнь, оставила его и скрылась за этими мрачными стенами.

Симона больше походила на звездную ночь. Симона, полная страха перед Арманом и горя о потерянных близких, окружила себя этим горем, как крепостью, и, как крепость, была неприступна.

Наверное, Ник сам виноват в ее отчужденности, он ведь понимал, что его ночная отлучка в Лондоне беспокоит ее. Когда он вернулся, Симона лежала без сна, но делала вид, что спит. Ник не успокоил ее страхи. Разве он мог показать свою слабость, объяснить желание остаться наедине с черными мыслями? Если бы он рассказал Симоне, что в ту ночь не искал общества других женщин, она стала бы допытываться о настоящих причинах его отсутствия, а Ник считал унизительным делиться с ней трудностями, в которых не мог разобраться сам.

Он снова хлебнул вина. Что может быть легче, чем тихонько вывести Великолепного из конюшни и под покровом ночи отправиться в монастырь? Титул откроет перед ним любые ворота. Ник отыщет Ивлин и получит ответы на свои вопросы. Но какой в этом смысл? Ничто не изменит того факта, что она, не сказав ни слова, оставила его, зачеркнула их прежнюю дружбу, а предложение о браке швырнула ему в лицо.

Дурацкие фантазии. Он не станет искать встреч с Ивлин, время сотрет память о ее предательстве.

С того злосчастного дня Ник ни разу не был в Обни, не навещал старого Хандаара. Сейчас он испытывал из-за этого острый стыд. Кстати, таким поведением Ник подтверждал слухи, ходившие среди лордов. Он поклялся, что навестит старого воина, как только вернется домой. Возможно, следует собрать всех лордов приграничья, чтобы усилить оборону, и дать им понять, что он по-прежнему хозяин положения.

Вино кончилось. Окна в монастыре погасли. Стояла умиротворяющая тишина, лишь чуть слышно шуршали осенние листья. Ник ощутил покой, ему не мешал даже холодный ветер, который обдувал пригорок и шевелил волосы на голове.

Краем глаза Ник заметил белое пятнышко. Повернув голову, он понял, что это перышко и что оно движется в его направлении.

– А, малыш Дидье! – с усмешкой произнес Ник. – Воплощенная наивность, что тут еще скажешь. А я-то думал, что ты, как верный страж, сидишь радом с сестрой, лишая меня даже того немногого утешения, на которое я мог бы рассчитывать в этом мире.

Перышко приблизилось к Нику и опустилось на сухую траву у его ноги.

– Ты предпочитаешь мучить меня? Ну и отлично. Все равно мне больше нечем заняться.

Ник потянулся к кувшину, но тот вдруг опрокинулся, как будто по нему поддали ногой. Последние капли утешительного зелья вытекли на землю.

– Ах ты, маленький зануда! – закричал Ник. – Теперь мне придется возвращаться в трактир за новым кувшином! – Он попытался встать, потянулся к ручке кувшина, но тот вдруг перевернулся, покатился с пригорка и пропал в темноте. Затем раздался негромкий всплеск.

– Да кто ты такой, чтобы указывать мне?! – возмутился Ник и почувствовал, как его лицо вспыхнуло. Он сошел с ума! Только безумный станет спорить с призраком, который не может ответить словами. Вздохнув, Ник снова опустился на землю у дерева.

Перышко взлетело над землей, остановилось напротив его лица и защекотало ему нос. Ник отмахнулся и пробурчал:

– Хватит, Дидье. Я не в настроении.

Перышко продолжало настойчиво крутиться возле его лица.

– Да что тебе надо? В чем дело? – резко произнес он. – Почему бы тебе не вернуться в Лондон и не проучить своего отца, а я тем временем побуду наедине с женой?

На мгновение перышко застыло, потом его кончик стал покачиваться из стороны в сторону.

Ник молча следил за осторожными движениями яркого пятнышка.

– Ты не хочешь видеть Армана?

Перо покачнулось сверху вниз.

– Он неприятный человек? – Ник пытался справиться с опьянением. Либо у него галлюцинации, либо мальчик пытается поговорить с ним. Кашлянув, Ник огляделся по сторонам, вдруг кто-нибудь подслушивает, затем спросил: – Дидье, ты мальчик?

Перышко медленно закачалось вверх-вниз, вверх-вниз. У Ника глаза полезли на лоб.

– У тебя есть хвост?

Быстрое движение вперед-назад, вперед-назад.

– О Господи, – выдохнул Ник. – Здорово придумано. Ты молодец, малыш. – Нику пришло в голову, что будь мальчишка жив, он бы ему понравился – такой сообразительный, шустрый. Ник оперся на руку, еще раз прочистил горло и спросил: – Ты хочешь что-нибудь обсудить?

«Да».

– Отлично. Что? – Ник подождал, но перышко не двинулось с места. Он догадался, что его вопрос требует более развернутого ответа, чем может дать Дидье. – Прости. Это о Симоне?

«Да».

– И о тебе? Дело в том несчастном случае?

«Да, да, да».

Ник задумался, не зная, как продолжить расспросы. Все, что он знал о трагедии, исходило от Симоны. Ник не знал, что нужно спрашивать.

– Ты помнишь, что тогда случилось?

Казалось, перышко заколебалось, но потом последовал ответ: «нет».

Ник вздохнул и потер глаза.

– Ничего не понимаю. Как я могу помочь, если ты ничего не помнишь о пожаре?

«Нет, нет, нет».

И тут перышко двинулось вниз по склону и вскоре исчезло в темноте. Ник с рычанием посмотрел на чернеющую на фоне ночного неба стену монастыря.

– Я надеюсь, Ивлин, что ты довольна.

Что-то холодное и мокрое шлепнуло Ника по щеке. Он опустил взгляд и увидел, как с белого перышка на штаны стекают капли воды.

Ник огляделся.

– Вода?

Ника вдруг окутало ледяным холодом. От озноба у него застучали зубы. Мокрое пятнышко, где лежало перо, горело от непереносимого холода, как будто там лежал кусочек льда. Ник уже с трудом дышал, не в состоянии втянуть в себя достаточно воздуха. В панике его рука потянулась к горлу.

Внезапно все прекратилось, и перышко опять заплясало перед его лицом. Легкие Ника заполнились воздухом, он хрипло вздохнул, как будто вынырнул из воды.

– Дидье, – с трудом выговорил он. – Ты утонул?

Перо не двигалось.

Ник нахмурился.

– Симона рассказывала, что ты и ваша мать погибли на пожаре. Не смогли выбраться.

«Да».

– Есть только один способ узнать правду, – сердито продолжал Ник. – Арман оказался единственным, кто выжил. Я вызову его из Лондона и потребую объяснений. Он запугал Симону, но со мной у него ничего не выйдет. – Ник встал из-под дерева и зашагал в сторону Уитингтона. Но не успел он сделать и десятка шагов, как перед его лицом снова возникло перо и закачалось широкими полукружьями.

«Нет, нет, нет!»

Ник остановился:

– Ты не хочешь, чтобы я вызывал Армана?

«Нет!»

– Почему – нет?

«Нет».

Ник решил не обращать внимания на мальчика, но тут его ноздри наполнил нежный запах лаванды. Духи Симоны сразу заставили Ника подумать о жене, он вспомнил, что Дидье ответил положительно, когда Ник спросил его, касается ли дело Симоны.

– Симоне грозит опасность?

Пауза, затем «да».

Несколько мгновений Ник стоял, уперев взгляд в землю. Ясно одно: Дидье не хотел, чтобы Арман знал о сведениях, которыми обладает его сын. И если бы дошло до дела, в чем Ник мог бы обвинить своего тестя? Никаких доказательств его проступков не было.

Ник вздохнул и снова взглянул на перышко.

– Хорошо. Я должен все обдумать. Одно могу сказать: я обрадовался не меньше тебя, когда этот напыщенный скряга удалился.

«Да».

И перышко, крутясь в воздухе, поплыло в сторону хлева рядом с трактиром. Ник крикнул ему вслед:

– И держись подальше от лошадей!

Ник оглянулся и бросил последний взгляд на монастырь. Завтра утром, направляясь в Хартмур, он проедет мимо монастырских стен со своей молодой женой.

Повернув к трактиру, Ник вдруг подумал, что в их положении есть нечто забавное. И, проходя сквозь темный общий зал, поднимаясь по скрипучей лестнице, не переставал ухмыляться, а у дверей своей комнаты даже хохотнул: монашка, призрак и француженка остановились в трактире…

Наверху Ник приоткрыл дверь и проскользнул внутрь. При виде открывшейся перед ним картины у него потеплело на сердце.

Свет догорающей свечи бросал тусклые блики на беленые стены и большой сундук посреди комнаты, из которого торчал клочок яркой ткани: Жена лежала на тощей постели среди разбросанных листов пергамента и разноцветных лент. На полу стоял поднос с почти нетронутым ужином.

Симона лежала лицом к двери. Во сне ее черты выглядели совсем по-детски. Губы приоткрылись. Длинные ресницы лежали черными тенями на румяных щеках. Несмотря на присутствие набитого платьями сундука, она была одета все в тот же пропитанный пылью дорожный наряд. Рука прижимала к груди пожелтевшую страницу.

Ник тихонько запер за собой дверь. Было уже за полночь, и ему не хотелось отвечать на вопросы о своей отлучке.

Не сводя глаз с жены, он отстегнул меч, поставил его у изголовья кровати и стянул с себя сапоги.

«Такая прекрасная и такая стойкая. Не каждый мужчина вынес бы испытания, доставшиеся на ее долю».

Его взгляд остановился на губах Симоны. Ник невольно припомнил, как легко разбудить в ней страсть. Горечь и сладкая мука наполняли его сердце. Перерастет ли их нарождающаяся дружба в нечто большее? Ник не мог ответить на этот вопрос, но он жаждал узнать Симону дю Рош Фицтодд, когда она не удручена семейной трагедией.

Веки Симоны затрепетали, сонным взглядом она посмотрела на мужа:

– Ник, я…

– Ш-ш-ш… – Он присел перед кроватью. – Я не хотел тебя будить, спи-спи.

– Non, я хочу тебе кое-что показать. – Она перекатилась на бок, села и протянула ему листок, который сжимала в руке. В ее глазах светилась надежда. – Посмотри.

«12 декабря 1069 года

Марсель, как всегда, был прекрасен. Целых две недели свободы от ужасного существования в стенах Сен-дю-Лака. Симона наслаждалась жизнью. Жан ее баловал. Маленький Дидье хорошо перенес первую в своей жизни поездку. Похоже, ему понравилось трястись верхом, он дремал почти всю дорогу. Нашим друзьям он очень понравился, нас все уговаривали остаться на Рождество, но ради детей я вернулась. Арман растратил все свои деньги и приехал раньше нас. Он сломал мне два пальца. Теперь до весны мне нельзя будет уехать. О, эта ужасная зима, как я хочу, чтобы ты скорее кончилась!»

Ник посмотрел на Симону:

– Твоя мать?

– Да, – улыбнулась Симона и стала собирать разбросанные бумаги. – Мне еще много читать. Там целые связки. – Симона одернула платье и сияющими глазами посмотрела на Ника: – Правда, чудесно? Как будто она здесь, со мной…

– Я рад за тебя. – Ник удивился тому, с каким спокойствием Симона восприняла рассказ о ранах матери. Он присел на кровать. – Но разве тебя не расстроило то, что Арман избивал ее?

– Конечно, я огорчилась, что он причинил ей боль, – отвечала Симона со странной гримасой. – Но это случалось не раз. Родители страшно ссорились. – Она передернула плечами. – У отца бешеный нрав, а если он рассердится, ему вообще нет удержу, а мама никогда не соглашалась подчиняться ему. Часто, когда они ссорились, я уезжала из дома и часами каталась верхом, иногда одна, иногда с Шарлем.

Ник помрачнел. Раньше он плохо представлял, в каком бедламе прошло детство Симоны, и теперь, получив отчет из первых рук, чувствовал почти дурноту. К тому же ему не нравилось слушать, каким утешением был для Симоны ее нареченный.

На хорошеньком личике жены появилось тревожное выражение. Она положила ладонь на плечо Ника.

– Ты не расстраивайся за Порцию, она умела отвечать на обиды. Недаром у отца не хватает нескольких зубов, а правое ухо не слышит.

Ник удивленно приподнял бровь и фыркнул, не сумев сдержать ироничной усмешки.

– Значит, вот как Арман нажил свои увечья – шрам, хромоту?

Симона сморщила носик, пытаясь вспомнить события своего детства.

– Возможно, но, думаю, дело не в этом. До моего рождения папа участвовал в большом сражении. Сколько я его помню, он всегда так выглядел.

Ник покачал головой и вздохнул.

– Удивительно, что один из них не убил другого. – Слова вылетели у него бездумно, Силона улыбнулась, но тут Ник осознал, какой смысл они могут иметь.

Возможно ли, что Арман дю Рош убил свою жену? И собственного сына? Тогда ясно, почему Дидье не хотел, чтобы Ник расспрашивал Армана о пожаре… И почему мальчик никогда не остается в одной комнате с Арманом… Но зачем человеку убивать своего единственного наследника? Чудесное, невинное дитя? По словам Симоны, Арман обожал его.

– Ник, что с тобой?

Ник оторвался от своих сумбурных мыслей. Не следует расстраивать Симону, ведь все его выводы основываются лишь на предположениях. К тому же если Ник прав и Арман дю Рош причастен к гибели жены и сына, то опасность может грозить и Симоне. Чем меньше она будет знать об этих подозрениях, тем лучше.

– Ничего особенного, – с вымученной улыбкой произнес Ник. – Расскажи мне про Марсель.

В глазах Симоны появилось мечтательное выражение.

– Мама называла его городом мечты, – задумчиво произнесла она. – Мы часто туда ездили, когда отец отправлялся на поиски приключений.

– Значит, он не сопровождал вас?

– О нет. Никогда. Отцу не нравился Марсель.

– Почему?

Симона повела плечом и лукаво улыбнулась – кто знает?

– Может быть, потому, что мама становилась там совсем другой – беззаботной, веселой. Там у нее было множество друзей. И лавки в Марселе богатые.

Голова Ника методично работала, стараясь сложить все обрывки сведений в единую картину, которая могла содержать ключ к разгадке смерти Порции.

– И ты думаешь, что именно там Порция растратила все состояние дю Рошей?

– Я в этом уверена. – Симона поднялась с кровати, прижимая к себе драгоценные листки пергамента, подошла к сундуку, открыла его и, отложив бумаги, начала приводить в порядок радужные наряды, которые прежде кое-как засунула в сундук.

– Когда мы ехали в Марсель – она, я, Дидье, а часто и Шарль, – мама брала с собой кофры, набитые золотыми монетами, а возвращались мы с сундуками новых нарядов и посуды. Вышивки, резная мебель, иногда одна-две лошади для Дидье. – Симона замолчала, любуясь великолепным платьем лазурного цвета.

Ник задумчиво кивнул. Создавалось впечатление, что Порция дю Рош задалась целью намеренно разорить семью, но никакие платья и лошади не способны оставить богатое имение без гроша.

– Кто такой Жан? – вслух спросил он, припомнив имя из дневника.

– Дядя Жан, – вздохнула Симона и улыбнулась. – На самом деле он мне не дядя. Он богатый купец из Марселя и большой друг моей матери. Мы всегда останавливались в его доме.

Чем больше Ник узнавал о жизни Симоны во Франции, тем сложнее казались ему события, приведшие к смерти Порции и Дидье. Частые поездки в Марсель, город, ненавистный Арману. Исчезновение денег. Богатый купец. Да еще Шарль Бовиль… Как он-то связан с этой историей? Ник решил на время отложить расследование. Вот приедут они в Хартмур, и он всерьез возьмется за поиски ключей к этой тайне. Теперь ответственность за Симону, такую прекрасную, чувственную, неотразимую, лежит только на нем, и он намерен с честью нести это бремя.

Он встал и подал руку Симоне, чтобы помочь ей подняться с пола. Потом притянул к себе и поцеловал. Губы Симоны с жаром ответили на поцелуй, и огонь, так долго сдерживаемый, вспыхнул с неодолимой силой.

Ночь выдалась трудная: долгая дорога из Лондона, пробудившиеся воспоминания об Ивлин, загадочные знаки Дидье, горькие находки Симоны… Сейчас Ник чувствовал страстное желание освободиться от всего тягостного. Возбуждение разгоралось все сильнее. Тело требовало получить то, в чем ему так долго отказывали.

Вдруг Симона оторвалась от его губ. Ник не выпустил ее из объятий. Сегодня она нужна ему, он не отступит. Но Симона сопротивлялась.

– В чем дело? – прохрипел он, и сам удивился силе желания, прозвучавшего в его голосе.

Симона глазами указала ему за плечо. Ник обернулся и сразу заметил маленькое белое перышко, которое покачивалось из стороны в сторону на крышке сундука.

– Мы видим тебя, Дидье, – вздохнул Ник и прижался лбом ко лбу Симоны. – Похоже, пора спать.

Симона вздохнула и крепко обняла Ника.

– Спасибо, Николас, что выслушал меня.

– К этому я всегда готов. – Он ответил на объятие, на минуту задержав руки у нее на талии.

В памяти всплыли события вечера: мокрое и холодное перышко Дидье, ледяной воздух, с шумом вырывающийся из его собственных легких…

А еще Ник чувствовал удовлетворение, что Арман дю Рош не в состоянии добраться до его жены.