Текст книги "Нежная обманщица"

Автор книги: Хизер Гротхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Симона, ты правда этого хочешь? – впиваясь в нее умоляющим взглядом, воскликнул Ник.

– Не прикасайся ко мне, пожалуйста, – шепотом попросила Симона. Николас опустил руки. – Да, я этого хочу.

Ему показалось, что комната качнулась перед глазами. Послышался удовлетворенный смешок Шарля. Женевьева разочарованно вскрикнула. Нику пришлось взять себя в руки. Он учтиво поклонился Симоне.

– Хорошо. Мне все равно нужно в Лондон по другому делу. – Теперь Николас обращался к Жану, потому что больше не мог смотреть на Симону, ведь рука Шарля опять легла на ее талию. – Вы можете сопровождать нас. Я уверен, Вильгельм расторгнет брак, когда узнает подробности.

– Мерси, лорд Николас, – отозвался Жан. – Вы очень любезны. Конечно, мы будем вас сопровождать.

Ник кивнул и быстро вышел из зала, благодарный подступившей ночи за то, что она скроет его отчаяние.

Глава 30

Путешествие в Лондон заняло три дня. И все это время Симоне казалось, что она умирает. Они с Николасом не сказали друг другу ни единого слова. Насколько Симоне было известно, он уже выбросил ее из своей жизни.

Ночи она проводила с Жаном и Женевьевой, а дни – верхом, в обществе ставшего вдруг разговорчивым и любезным Шарля. Ей казалось, что каждое слово, произносимое будущим мужем, впивается ей в мозг, порождая невыносимую боль. Шарль старался шутить, но вызывал скуку. Старался быть любезным, но только раздражал. Он говорил с Симоной о будущем, но эта тема не вызывала у нее никакого интереса.

Она тосковала о Дидье. Тосковала о Нике. Когда выпадал случай, Симона подолгу говорила с леди Женевьевой и Жаном. Эти двое на удивление хорошо ладили друг с другом. Симона с удовольствием слушала, как они рассуждают о Франции и детях, о кухне и политике, вот только об отъезде Симоны они никогда не говорили.

В первый день пути, когда они проезжали через небольшое селение, Жан продемонстрировал все свои поразительные навыки торговли и, продав лошадей французских матросов, купил необходимые припасы, а также простую, но крепкую и чистую крестьянскую одежду. Все почувствовали облегчение, переодевшись в чистое платье. Исключение составил только Шарль, который отказался сменить наряд, отдав предпочтение своему изысканному плащу и кюлотам. Он не перепачкался, как все остальные, не изорвал одежду, только промок.

На взгляд Симоны, день, когда они оказались у ворот Лондона, наступил слишком быстро. Она лишь однажды была в этом городе, но сейчас ей казалось, что каждый уголок здесь пробуждает ненужные воспоминания.

Вот трактир, где они останавливались с Арманом и где она узнала, что станет женой Николаса, барона Крейна.

Вот рынок, где Николас купил перышко для Дидье.

Вот ступени аббатства, где их обвенчали.

Пока они отдавали поводья лошадей слугам, пока шли к королевским покоям, пока выясняли, примет ли их Вильгельм, решимость Симоны с каждой минутой таяла и ускользала.

Расправив плечи и надменно вздернув подбородок, Ник вывел все общество из королевских покоев. К утру бумаги будут готовы. Все станет так, как будто Симона никогда не была его женой. Во всяком случае, с точки зрения закона. Однако Николас знал, что никакие бумаги и даже королевская воля не смогут стереть из памяти его зеленоглазую любовь.

В приемной их встретил чопорный служитель.

– Лорд Фицтодд, – почтительно обратился он к Николасу. – Его величество поручил мне показать обеим леди Фицтодд отведенные им покои, а вас пригласить в Тауэр. – Он выразительно фыркнул в сторону Жана Рено и Шарля. – Мы сожалеем, что не имеем возможности принять и ваших сопровождающих.

– В чем дело? – вмешался в разговор Шарль. – Я не желаю, чтобы меня разлучали с нареченной.

Служитель скроил непроницаемую мину.

– Она еще не твоя нареченная, Бовиль! – рявкнул Николас, но тут же одернул себя за неуместно собственнический тон. Ему хотелось оторвать Бовилю голову. Как это было бы здорово, как легко!

Жан Рено прервал его мрачные фантазии. Взяв Симону за руку, он спросил:

– Я пришлю тебе кое-какие необходимые вещи, дорогая. Может, тебе нужно что-нибудь особенное? Ты скажи…

– Нет, папа, спасибо. – Симона ответила слабой улыбкой.

– Ну хорошо. – И он поцеловал Симону в лоб. – Завтра увидимся.

Жан отошел, и к Симоне приблизился Шарль, однако она уклонилась от его любезностей:

– Шарль, пожалуйста, не стоит.

Ник, не сдержавшись, ухмыльнулся неудаче соперника.

– Спокойной ночи, любовь моя, – слащавым голосом произнес Шарль и отвесил Симоне глубокий поклон. – Ангельского тебе сна.

Французы ушли.

– Пожалуйте сюда, миледи. – Служитель сделал плавный жест.

Женевьева поцеловала Ника в щеку, грустно улыбнулась ему и последовала за слугой.

Симона взглянула на Николаса так, словно хотела ему что-то сказать. В простом платье, с волосами, убранными в обычную косу, с мерцающими, как изумруды, глазами, она выглядела словно героиня волшебной сказки. Николасу отчаянно хотелось коснуться ее, но вместо этого он поклонился и постарался говорить как можно безразличнее:

– Леди Симона… – Ник с усилием сглотнул и умолк. Он не знал, что ей сказать, раз нельзя объяснить, что он чувствует на самом деле. – Я желаю вам… благополучия в вашей новой жизни.

Николасу показалось, что Симона вздрогнула.

– О, я же вернусь к старой жизни, – опустив глаза, сказала она. – Благодарю вас, милорд, что вы так терпеливо отнеслись к моей семье. Adieu. – Она развернулась и неслышными шагами удалилась следом за леди Женевьевой.

Ник не знал, сколько времени он простоял, глядя на то место, где видел Симону в последний раз. Наконец он встряхнулся и направился в Тауэр, где ему предстояло присутствовать на казни Уоллеса Бартоломью. Церемония вполне соответствовала его настроению.

Симона предпочла бы попасть в любое другое место, кроме того, куда привел их дворцовый служитель, – на постоялом дворе, во Франции, даже в разрушенном аббатстве на берегу моря, но только не здесь.

Сейчас она стояла посреди той самой комнаты, где они жили с Николасом после свадьбы. Что за горькая ирония!

Симона постаралась не видеть того, что ее окружает. Она вымылась в небольшом тазу в углу комнаты, пытаясь не вспоминать, как здесь же мылся Николас, как он потягивал вино у камина, как спал, раскинувшись на широкой кровати…

Здесь за их краткое супружество, которое вскоре будет расторгнуто, они провели больше времени, чем в любом другом месте. Когда слуга, доставивший подарки Жана, постучал в дверь, она уже успела часок поплакать.

Легкая ночная сорочка, халат, гребень и новое платье все же вызвали на ее губах улыбку, а когда молодая служанка принесла поднос с ужином, Симона потребовала настоящую ванну.

Огонь в камине почти догорел. Симона, в ночной рубашке и с влажными после мытья волосами, подошла к кровати с таким видом, словно шла на казнь. Нырнув наконец под одеяло, она крепко зажмурила глаза.

Ник рассчитывал провести ночь в том же трактире, где он весь вечер пил вино. Кругом было полно девиц, делавших ему недвусмысленные намеки, но Николасу, пусть и изрядно пьяному, становилось дурно при одной мысли, что придется делить постель с любой другой женщиной, кроме Симоны. В глубине души он чувствовал, что пройдет, может быть, целая жизнь, прежде чем он вновь захочет пустить кого-нибудь в свою постель и в свою душу; прежде чем сможет забыть молочно-белую кожу Симоны, волосы, черные, как вороново крыло, ее нежный взгляд и улыбку. Ник зарычал и, спотыкаясь, двинулся дальше по коридору гостевого крыла, остановился, огляделся. Эта дверь? Или та? Что за черт! Он тихонько выругался.

Откуда-то появился королевский слуга с понимающей улыбкой на гладкой физиономии.

– Добрый вечер, милорд, – ухмыльнулся лакей. – Вас проводить?

Ник что-то пробормотал, отлип от стены и поплелся за провожатым. Мысль о Симоне все время кружилась в его не совсем ясном сознании. Интересно, где ее комната?

Звякнули ключи, и слуга распахнул дверь в спальню, едва освещенную догорающими в камине поленьями.

– Пожалуйте, милорд. Спокойной ночи.

Споткнувшись о порог, Николас ввалился внутрь. Дверь за ним мягко захлопнулась. Оказавшись посреди комнаты, он зарычал от боли – это были те самые покои, где он две недели прожил с Симоной.

Николас кое-как стянул с себя рубаху и зашвырнул ее в дальний угол. Рубаха задела кубок на столе, и он со звоном покатился по полу.

– Черт возьми! – выругался он и вдруг услышал, как знакомый женский голос спросил:

– Ник?

Прижимая к груди одеяло, Симона села в постели. Сначала ей показалось, что это сон, потом она испугалась, что в комнату ворвался негодяй с самыми гнусными намерениями, но, вглядевшись в темный силуэт, она узнала незваного гостя.

Ник повернулся. Симона отметила, что он нетвердо стоит на ногах. Должно быть, пьян, подумала она.

Ник вглядывался в полутьму полога, а потом, к удивлению Симоны, ухмыльнулся.

– Либо это жестокий сон, либо я напился сильнее, чем думал, – заявил он.

Симона не сдержала улыбки. Сердце в груди стучало как молот. Зачем он пришел? Чего он хочет? «Господи, если бы он хотел меня!» Она кашлянула.

– Я… я думала, что кто-то ворвался ко мне. Что ты здесь делаешь, Ник?

Он помотал головой, как будто стараясь разогнать туман в мыслях.

– Слуга… Видно, спутал комнату. Я… О черт! – Он потер лицо и устало вздохнул. – Прошу меня извинить. Я найду другую…

– Не уходи, – не думая, выпалила Симона. Лицо ее вспыхнуло. – Я… я не спала, – быстро добавила она. – Уже поздно, Николас. Нам обоим надо отдохнуть и… – Неужели она действительно говорит это? Или Минерва снова диктует ей слова?

Николас знакомым движением склонил голову набок. Симона поняла, что говорит по своей воле.

– В любом случае, – продолжала она, – мы уже не раз делили постель. Разумеется, вполне невинно.

Ник смотрел на нее, не отводя глаз.

– Это правда. Но я не хочу тебя стеснять, Симона. Ты уверена, что это разумно?

– Нет, – честно ответила она.

Ник шагнул к ней. Сквозь тонкую ткань нижней рубашки Симона видела контуры его тела. Слабые всполохи пламени в камине освещали его теплым светом.

– Кровать и правда большая, – хрипло произнес он.

Симона закусила губу.

– Места достаточно.

– Кровать такого размера, что мы даже не дотронемся друг до друга.

– Конечно, не дотронемся, – согласилась Симона. – А на рассвете мы все равно оба уедем.

– Да-да, очень рано, – сказал Ник, пожирая Симону голодными глазами и торопливо стряхивая сапоги. – Может, мы даже поговорим, раз ты не можешь заснуть.

– Конечно, поговорим. – Симона чувствовала, как от его взгляда мурашки побежали у нее по телу. – И что… – Симона откашлялась. – Что ты думаешь про казнь лорда Бартоломью?

– Все было изумительно. – Ник стянул нижнюю рубашку. – Симона, я хочу тебя.

Симона не поняла, зарыдала она или рассмеялась. Наконец-то она слышит эти драгоценные слова!

– Мы больше не женаты, Николас. – И даже ей самой этот довод показался неубедительным.

– Не согласен, – пробормотал Ник, развязывая ленты на кюлотах. – Утром мы пойдем каждый своей дорогой, но до рассвета ты еще остаешься моей женой. И в эту ночь я хочу любить тебя так, как следовало любить все это время.

Симона дрожала, сердце сжималось от страха.

«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»

Она вымученно улыбнулась и откинула одеяло.

«Слава Богу, слава Богу, слава Богу…»

Николас бросился на нее, как умирающий от жажды бросается к ручью. Обеими руками схватил за талию и начал целовать так, словно хотел проглотить.

Симона отвечала на поцелуи. Сначала ее руки лежали у него на плечах, потом она крепко обхватила Ника за шею.

– Ты сладкая… как мед, – пробормотал он и лизнул ее губы, как будто хотел попробовать их на вкус. Опьянение давно прошло, но присутствие Симоны пьянило сильнее вина. Он целовал ее шею, отодвинул щекой ворот сорочки и попробовал на вкус ее кожу у ключицы. Симона дугой выгибалась ему навстречу.

– О, Ник, как я по тебе тосковала.

– А я по тебе, – бормотал он, поднимая подол ночной рубашки до бедер. Потом он с силой сдавил ее ягодицы и прижал Симону к себе, чтобы она ощутила, насколько он возбужден. – Симона, я так жалею… Мы потеряли столько времени, а теперь ты от меня уходишь…

– Ш-ш-ш… – прошептала она, целуя его исцарапанную шею. – Прошлое не изменишь. Давай сделаем вид, что завтра никогда не наступит, будем жить этой ночью.

Николас поднял голову и заглянул ей в глаза:

– Симона, я люблю тебя. Неужели тебе этого не достаточно, чтобы остаться со мной?

Симона грустно улыбнулась, и Нику опять показалось, что она хочет что-то сказать ему. Вместо этого она быстро пробежала рукой по его телу. Ник, задыхаясь, ловил воздух ртом.

– На сегодня достаточно, – прошептала Симона.

В груди Ника поднялась волна гнева, смешанная с любовью. Он опустил глаза на ее лицо – такое прекрасное, наполненное такой страстью, – потом отстранился.

– Чья это сорочка?

Симона недоуменно нахмурилась:

– Что?

Ник протянул обе руки к вороту сорочки, сдвинул вниз полупрозрачную ткань и погладил кожу между ключиц.

– Это сорочка твоей матери?

– Нет, – настороженно ответила Симона. – Папа прислал.

Ник одним движением разорвал тонкое полотно надвое, обнажив безупречно круглые груди с яркими, как малина, сосками. Наклонился над ними, поцеловал сначала одну отвердевшую грудь, потом другую. Симона вздохнула и выгнулась ему навстречу. Ник отстранился и заметил, что молочно-белая грудь Симоны покрылась гусиной кожей.

– Тебе холодно? – прошептал он.

Симона лукаво улыбнулась:

– Нет, милорд, я вся горю.

Ник издал рычащий звук, рванулся к Симоне, схватил полы разодранной сорочки и разорвал их до конца. Нежное совершенство ее тела на миг заворожило его, но остановиться он уже не мог. Накрыв Симону собой, Ник впился в ее губы. Симона с благодарностью приняла и поцелуй, и смелое прикосновение.

– Дотронься до меня, – нежно взмолилась Симона, и Ника не потребовалось долго просить. Его палец скользнул в плотную тесноту потаенной складки. Симона всем телом подалась навстречу этой изысканной ласке.

Ника трясло. Даже кровать дрожала в такт бешеным порывам ветра за стенами. Ему хотелось доставить ей наслаждение, насытить прежде, чем он заберет ее девственность. Но вид ее обнаженного тела и звук своего имени на ее губах привели его в неистовство.

– Симона, – прохрипел он. – Я не могу больше ждать.

– Тогда не жди, – выдохнула она.

Ник рванулся вперед. Лег на нее всем своим телом и ногами раздвинул ей бедра. Симона раскинула руки, как будто звала, приглашала его к себе. Ее грудь высоко вздымалась, из губ вырывались чуть слышные стоны. Ник постарался справиться с охватившим его безумием. У самого тайного входа он вдруг замер, поднялся на колени и заглянул ей в глаза:

– Тебе будет больно.

Симона покачала головой и улыбнулась.

– Будет, – повторил он, – но только в первый раз…

Внезапно Симона вцепилась руками в его бедра и дугой выгнулась навстречу Николасу. Ник не стал больше ждать и двинулся вперед, неглубоко проникнув внутрь. Симона застонала громче, но подалась к Нику. Он погрузился чуть глубже.

– Ш-ш-ш… – прошептал он и опустился на локти. Откинул с ее лица пряди волос и стал целовать глаза и губы Симоны. Потом потянулся вниз и положил себе на плечи сначала одну ее руку, затем другую. – Впусти меня, – промурлыкал он прямо в губы, отстранился и сделал несколько мягких движений бедрами, как будто торил себе путь в запретную страну. С каждым рывком он погружался все глубже и глубже. Движения его ускорялись и становились все безжалостней.

– О, Ник! – простонала Симона, прижимаясь сосками к его груди. – Пожалуйста, ну, пожалуйста…

И он толкнулся на всю глубину, изо всех сил сдерживая нетерпение, чтобы не причинить ей лишней боли. На мгновение замер, отстранился и снова рванулся вперед длинными ритмичными бросками. Чувства его невероятно обострились, он ощущал, как пульсирует ее кровь, как Симона дрожит под его мощными ударами.

– О Господи, Симона, – прорычал он, просунул руки под ее плечи и прижал к себе так, как будто хотел поглотить ее, полностью вобрать в себя. Она шире раскинула ноги. Никогда в жизни Николас не испытывал такой всепоглощающей страсти, такого острого чувства к женщине, ведь на сей раз это была его жена!

Она, как в бреду, повторяла его имя. Николас ускорил ритм.

– Скажи, мне, Симона, скажи, – процедил он сквозь зубы, стараясь оттянуть последний миг. – Скажи!

– Я люблю тебя, Ник! – неожиданно ясно проговорила она и вдруг тонко вскрикнула, изгибаясь в его объятиях. Наслаждение накрыло их разом. У Ника потемнело в глазах, ему показалось, что он летит в пропасть.

– Я люблю тебя, Симона, – задыхаясь, пробормотал он. – Ты слышишь, люблю!

В этот миг он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

* * *

Когда все кончилось, Ник притянул Симону к себе. Вот так же он обнимал ее в их последнюю ночь в Хартмуре. Симона вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь теплом, покоем и защищенностью. В воздухе висел мускусный запах. Тяжелые драпировки полога глушили звуки потрескивающих в камине дров.

– Это ведь ничего не меняет, правда? – спросил он, касаясь губами ее затылка.

Симоне не хотелось отвечать, не хотелось разрушать эту мирную передышку в житейских бурях, но надо было что-то сказать.

– Нет, – с притворным спокойствием ответила она. – Ты ведь так и думал?

– Честно говоря, я надеялся, что меняет, – признался Ник, рисуя пальцем круги у нее на животе. – Неужели он сделает тебя счастливой? Шарль? И ты простишь ему все обиды?

Могла ли Симона сказать Николасу, что Шарль не способен принести ей счастье, что каждая минута в его обществе с тех пор, как он явился в Хартмур, приносила ей мучения? Ник может подумать, что она пытается разжалобить его. Симона устала от того, что вызывает в других жалость или презрение. Устала быть обузой, бременем.

С тех пор как умерли Порция и Дидье, Симона всегда оказывалась лишь средством для достижения чьих-то целей. Для Дидье она была единственной связью с миром. Арман стремился с ее помощью попасть в Англию, получить деньги, найти свое мифическое сокровище. Для Ника Симона была возможностью удовлетворить требования семьи и короля. Ее использовали, чтобы получить желаемое. Дидье была нужна Порция. Арман мечтал найти Женевьеву. Ник хотел жениться на Ивлин. Казалось, никого не интересовало, к чему стремится сама Симона. И никому она была не нужна.

Кроме Жана. Отцу она нужна. И он хочет, чтобы она была счастлива.

Для Симоны это было ново. Кому-то она была нужна, кто-то ценил ее, именно ее, а не возможность что-то получить с ее помощью. Николас сказал, что любит, но может ли Симона поверить ему?

В этот момент Ник подтолкнул ее, отвлекая от невеселых мыслей:

– Симона, ты спишь?

– Нет. – Она помолчала. – Я нужна своему отцу. – Она почувствовала, как Ник напрягся у нее за спиной, и поняла, что ранила его этими словами, хотела извиниться, но не нашла слов.

Лучше всего уйти прямо сейчас. Пусть даже Ник рассердится, но зато не будет раскаиваться потом. Он забудет эту мгновенную боль и, возможно, когда-нибудь вспомнит о ней с удовольствием.

– Тебе что-нибудь принести? – после паузы спросил он. – Вина или что-нибудь поесть?

Она покачала головой:

– Нет, я буду спать.

Его губы прижались к ее волосам. Глаза Симоны набухли от слез.

– Спокойной ночи, Симона, – прошептал он, согревая своим дыханием ее затылок.

Симона проглотила слезы, сделала глубокий вздох и таким же шепотом ответила:

– Спокойной ночи, Николас.

Глава 31

Ник впал в расслабленную неглубокую дремоту. Симона лежала в его объятиях. И ему приснился сон.

Он снова был в Уитингтоне. Снова ехал с Симоной из Лондона в Хартмур.

Снова этот проклятый монастырь! Как Ник мог забыть, что монастырь совсем рядом с трактиром?

И внутренний голос объяснил ему как. «На самом деле это не имеет для тебя никакого значения. Ты не влюблен в Ивлин. Ты любишь свою жену. Когда ты с Симоной, ты не думаешь о дочери Хандаара. И только если что-то напоминает тебе о ней, ты чувствуешь, что гордость твоя уязвлена».

Это была вполне трезвая мысль, так он мог думать и наяву, но сейчас по-прежнему оставался в Уитингтоне, в своем сне. Снова сидел на пригорке под старым дубом с кувшином вина в руке.

Перед лицом вдруг возникло и стало кружиться маленькое перышко.

– А, малыш Дидье, – сказал Ник во сне. – Ты воплощенная преданность. А я-то думал, что ты сидишь рядом с сестрицей и стережешь ее сон, лишая меня единственной радости в жизни.

Кувшин с вином вдруг упал и скатился вниз по крутому склону, а маленькое перышко стало прыгать и раскачиваться из стороны в сторону. То была первая попытка Дидье поговорить с Николасом.

– Ты мальчик?

– Это про пожар?

– Ты помнишь, что произошло?

А потом перышко Дидье упало Николасу на колени, мокрое и помятое, а Ник окунулся в ледяной холод воспоминаний Дидье. Ему показалось, что это над ним смыкаются невидимые прозрачные воды.

– Дидье, ты утонул?

Однако на этот раз, во сне, все происходило значительно ярче. Глазами призрачного мальчика он видел не темный пейзаж, а одну только воду, грязную, сточную воду, всю в красных и золотых бликах. Вода жгла ему ноздри и горло. Он давился и задыхался. «Не дыши, не дыши…»

Казалось, лошади ржали где-то далеко. Мир ходил ходуном, все кружилось перед глазами. Было жарко, ужасно, невыносимо жарко.

Горящая V-образная доска падает совсем рядом.

Железные пальцы сомкнулись на его шее и давят. Тянут все вниз и вниз. В глубину.

Его силы слабеют, рот открывается. Вода и боль уходят, исчезают, и он улетает вдаль.

«Дидье, ты утонул?»

– Дидье! – хрипло закричал Николас и сел в постели. Он был в гостевых покоях королевского дворца. В окно вливались потоки солнца. Ник посмотрел направо.

Симоны не было. Он оглядел комнату. От Симоны не осталось никаких следов, только на столе лежала длинная полоса пергамента. Ник догадался, что это акт о расторжении брака. Казалось, Симона просто исчезла из его жизни. Как будто ни ее, ни Дидье никогда не было.

– Он не сгорел, – громко произнес Ник, словно проверяя на слух это утверждение. – Он… он утонул.

Николас попытался сложить воедино все, что увидел в своем сумбурном сне и что узнал от Симоны.

Когда Арман устроил пожар, Дидье находился в конюшне, но Арман клялся, что не знал об этом.

Рассказывая Нику о первом появлении Дидье после смерти, Симона говорила, что брат был весь мокрый.

Вода, V-образные доски. Может быть, желоб? Рука на шее… Арман не знал, что Дидье в конюшне, а Порция была уже мертва.

В конюшне был кто-то еще. И этот человек не хотел, чтобы Дидье спасся.

И вдруг Ник догадался.

Вскочив с постели, он торопливо оделся, молясь, чтобы корабль, который увезет во Францию его жену, еще не отплыл.

* * *

Симона стояла рядом с Жаном. Матросы, как муравьи, бегали по трапам, таская мешки с припасами и другие грузы. Солнце сияло так, как будто хотело оттенить мрачное настроение Симоны. Морские птицы насмешливо кричали, ныряли в воду, потом взвивались вверх, словно дразня ее своей свободой. В порту стоял запах гниющих водорослей.

– Ты плохо спала? – спросил Жан, встревоженно вглядываясь в лицо Симоны. – Что-то ты слишком спокойна.

Симона попыталась улыбнуться, но эта попытка отдалась болью в голове, и она просто ответила:

– Со мной все будет в порядке.

Симона все время пыталась избавиться от мыслей о Николасе, о том, как он выглядел, когда она в последний раз поцеловала его в щеку.

– Где Шарль? – спросила она отца, стараясь отвлечься от сладких воспоминаний.

Жан бросил на нее загадочный взгляд.

– Он отправился за покупкой: Сказал, что хочет сделать тебе подарок, чтобы подбодрить во время путешествия.

Симона фыркнула. Она понимала, что несправедлива, но ей было все равно. Никакие подарки не принесут ей утешения. И деньги Сен-дю-Лака тоже. Да, она дала Жану разрешение передать Шарлю деньги Порции. Симона выйдет за него замуж, как только они вернутся во Францию. Ей было неприятно даже думать о деньгах, связанных с такой трагедией. Тем не менее свободное обращение Шарля с ее деньгами задело Симону. Он уже вел разговоры о перестройке Сен-дю-Лака. Увеличить зал, построить большие конюшни на месте сгоревших… Симоне все было безразлично.

Честно говоря, ей совсем не хотелось возвращаться в Сен-дю-Лак. Жан пытался беседовать с Симоной о ее матери, но Симоне не хотелось об этом говорить. Она чувствовала себя оскорбленной всей той ложью, которая обрекла ее и Дидье на жизнь вдали от родного отца и связала их судьбы с Арманом дю Рошем. До тех пор пока они не вернутся во Францию и она не выйдет замуж за Шарля, она останется просто Симоной Рено, дочерью богатого коммерсанта. Симона улыбнулась отцу и стиснула его ладонь.

– А вот и он, – сказал Жан и показал на вход в порт, где в толпе то появлялся, то пропадал Шарль Бовиль. Солнечный свет отражался от его белокурых локонов. Шарль широко улыбался. В одной руке он держал длинный, упакованный в кожу сверток. Другой приветливо махал Симоне.

Симона насмешливо отметила, что со вчерашнего дня он успел раздобыть новый плащ из тонкой шерсти, она же ждала его в простом платье, которое прислал ей вечером отец.

– Поднимемся на борт? – оживленно спросил Шарль, останавливаясь возле отца и дочери. – Добрый день, любовь моя.

Симона не ответила, но когда он нагнулся поцеловать ее в щеку, она разрешила.

– Мы ждали только тебя, Шарль, – радостно ответил Жан и показал на сверток в руках у Шарля: – Что там у тебя?

Шарль подмигнул Симоне.

– Ничего особенного. Просто маленький знак привязанности к моей нареченной. – Он шутливо погрозил Симоне пальцем: – И не подглядывать, дорогая леди! Это должно развлечь вас, когда мы выйдем в море, и я не позволю испортить сюрприз.

– Я попытаюсь сдержаться, – несколько язвительно проговорила она.

По лицу Шарля пробежала тень, но он тут же прикрыл ее широкой улыбкой:

– Ловлю тебя на слове, дорогая.

В разговор вмешался Жан:

– Ну, молодые люди, боцман уже подал сигнал. Давайте поднимемся на борт. Пора отправляться. Чем раньше отплывем, тем раньше будем дома.

Симоне казалось, что к ее ногам привязаны гири, каждый шаг по трапу давался ей с неимоверным трудом. Как только они окажутся на борту, Николас и Англия превратятся в ненужные воспоминания. Здесь она в последний раз видела Дидье и в первый – своего отца.

Здесь в первый и в последний раз влюбилась.

Они постояли у корабельных поручней. Симона в последний раз смотрела на Лондон, на его серые строения, на влажную дымку в воздухе, на шумный грязный порт.

– Прощай, любовь моя, – прошептала она.

– Что ты сказала, Симона? – спросил Шарль, приподняв бровь.

– Ничего, – ответила она. – Я ничего не сказала. – И Симона отвела глаза.

Они шли по палубе, глядя, как матросы бросают вниз швартовы. Вот корабль мягко скользнул от берега и вышел в море. Дул сильный попутный ветер. Скоро они будут во Франции.

Шарль отвел Симону в каюту. Комнатка оказалась маленькой и очень тесной. Казалось, низкий потолок давит на плечи и голову, и это при миниатюрном росте Симоны, как же тут живут рослые моряки? Плетеная койка у стены была узкой и сильно проваливалась, веревки давно растянулись и потеряли упругость. Всю обстановку каюты составляли два стула и привинченный к полу стол. Тут же, у стенки, поместились два сундука Симоны. Каюта была темной, сырой и пропахла морской солью. Симона передернула плечами.

Шарль зажег лампу и предложил ей сесть на край койки, но она предпочла стул. Шарль добродушно пожал плечами, уселся напротив и положил на стол сверток.

– Прежде всего, – начал он, – позволь мне сказать вот что. Я знаю, прошедшие годы были… трудными для тебя.

Симона молчала. Трудными?

Он откашлялся.

– Возможно, я не поддержал тебя так, как следовало, когда ты… когда ты доверилась мне, рассказала о… – Ему явно не давался разговор на столь щекотливую тему.

Симона холодно приподняла бровь:

– О чем, Шарль? О Дидье? О призраке моего брата?

Даже в слабом свете масляной лампы было видно, как побледнел Шарль.

– Э-э-э… Да. Но ведь теперь он ушел? Правда?

– К несчастью, да. – Один вид перепуганного Шарля вызывал у нее тошноту. Трус.

– Ты уверена? – настаивал Шарль.

Она не стала отвечать, а просто смотрела на него, пока Шарль не залился краской. Еще раз откашлявшись, он сказал:

– Ну хорошо, – и подтолкнул сверток к Симоне. – Возможно, это утешит тебя в твоей… потере.

Симоне не хотелось развязывать шнурок, не хотелось разворачивать подарок, не хотелось смотреть, что там внутри. Почему-то ей стало вдруг жутко, но она все же пододвинула сверток поближе и потянула за веревочку.

– Надеюсь, тебе понравится, – с нетерпением произнес Шарль. – Должен признаться, я сам собой горжусь.

«А когда ты не гордишься», – с усмешкой подумала Симона.

Развернув наконец упаковку, Симона заглянула внутрь, ахнула и зажала ладонью рот.

Перед ней лежал маленький деревянный меч, такой же маленький кожаный щит и кожаный шлем с подшлемником – рыцарская экипировка для маленького мальчика. Сверху лежало маленькое белое перышко. У Симоны остановилось сердце.

Шарль нахмурился, взял перо и растер его между пальцами, словно какое-то неприятное насекомое.

– Как оно сюда попало? – пробормотал он и отшвырнул перышко.

– Шарль, это… – Она взяла предложенный им платок и вытерла слезы. – Это чудо! – И подумала, что раз Шарль Бовиль оказался способен купить ей такой подарок, жизнь с ним может оказаться не такой невыносимой, как ей казалось. Конечно, он не Николас, но кто может сравниться с Ником?

– Значит, тебе понравилось? – с довольной улыбкой спросил Шарль.

Симона провела пальцами по гладкому дереву меча.

– Да, очень.

– Я рад. – Он помолчал, потом добавил: – Может быть, наступит день, когда с этим будет играть наш сын.

– Возможно, – рассеянно отозвалась Симона и взяла со стола маленький шлем. Оттуда посыпался целый ворох перьев. Симона улыбнулась, а Шарль проворчал что-то насчет растяпы-торговца.

Симона рассмотрела шлем, но вдруг отложила его и нахмурилась:

– Как ты сумел придумать такой подарок? Как догадался, что он будет мне дорог?

– Симона, я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. – Он лукаво подмигнул ей. – Я решил купить такой набор еще до того, как мы отправились в путь. Он недешево мне обошелся, но когда я увидел, как сильно ты горюешь о брате, я захотел подарить тебе что-то напоминающее о нем. – И Шарль взял Симону за руку. – Игрушки Дидье сгорели в пожаре. Я решил, что тебе понравится.

– И мне понравилось, – заверила его Симона, улыбнулась Шарлю, но вдруг улыбка сползла с ее лица и кровь застыла в жилах.

Шарль с тревогой заглянул ей в глаза:

– Симона, что с тобой?

– Откуда… откуда… – Она замолчала, чтобы перевести дух. – Откуда ты знаешь, что эти игрушки Дидье были с ним в конюшнях?