Текст книги "Нежная обманщица"

Автор книги: Хизер Гротхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 16

Ник не мог избавиться от чувства облегчения, когда они с братом оказались наконец на дороге в Обни. За спиной остался Хартмур и молодая, хотя и немного странная жена. Вокруг раскинулись процветающие владения. Ко времени, когда Ник вернется домой, с Хандааром все будет улажено, Арман превратится в неприятное, но безвредное воспоминание, и даже, возможно, уже приедет Минерва. И тогда с помощью старой целительницы Симона сумеет примириться со своим прошлым.

Да, этот день означает начало новой жизни. Ник докажет вассалам, что сохраняет полный контроль над своими землями – им нечего бояться. Николас искренне хотел восстановить отношения с Хандааром. Молодой барон часто испытывал нужду в советах старого воина, и сейчас, приближаясь к Обни, старался подавить в себе мальчишеское волнение. Ему надо многое сообщить Хандаару и многое узнать о последнем набеге.

Великолепный мотнул головой, как будто разделяя мысли хозяина.

– Да, старина, мы почти на месте, – усмехнулся Ник.

Вдруг раздался крик Рэндалла:

– Сэр! – И командир отряда указал на горизонт.

У Николаса кровь застыла в жилах. Над холмами поднимался черный столб дыма. Ник остановил Великолепного и подозвал своих людей. Воины молча наблюдали, как разрасталось и темнело дымное облако. Наконец Тристан прервал молчание:

– Может, они жгут поля?

Николас мотнул головой.

– Нет. – Он смотрел на дым, и ужас охватывал его сердце, тяжелый и черный, как это страшное облако. Тристан никогда не бывал в Обни, он не знал, что они еще только на полпути к замку. Дым от горящей стерни рассеется и не будет виден на таком расстоянии. – Горит дом, – внезапно охрипнув, добавил Ник. – Большой дом.

Никаких объяснений не требовалось. Все его воины отлично знали приграничный городок и понимали, что, кроме замка, там нет больше жилья, способного гореть с такой силой.

Значит, на Обни совершено нападение.

Рэндалл заерзал в седле:

– Пошлем в Хартмур за подкреплением?

Ник слышал вопрос своего помощника, но не мог оторвать глаз от бесконечного столба дыма. Он опоздал, и теперь поздно спасать Обни. Разбойники поджигают дом в последнюю очередь.

В голове тотчас всплыли все слухи о том, что он слишком юн и не справляется со своим долгом барона и сеньора всех этих мест.

– Что скажешь, Ник? – подал голос Тристан.

Ник проглотил комок в горле.

– Нет времени. Нам понадобится каждый человек. – И он развернул Великолепного к воинам. – Рассредоточиться. Наступаем с севера. Если кто-то из этих мерзавцев еще там, то они ждут нападения с юга или с севера. Убейте как можно больше врагов, но держитесь вместе. Если их будет слишком много, чтобы вступать в бой, постарайтесь отогнать их к границе. – Ник встретился взглядом с каждым из воинов. Тристан был последним. Лица рыцарей пылали жаждой мести. Барон удовлетворенно кивнул и пришпорил Великолепного: – Пошел!

Великолепный осторожно ступал среди тел, разбросанных вокруг замка в Обни, а Нику казалось, что у него горят легкие. Небо над головой потемнело от дыма и подступающей ночи, но глаза, к несчастью, смотрели зорко. Последние языки пламени еще лизали стены домов пограничного городка, окрашивая лица мертвых и умирающих дьявольским светом.

Ник направил коня туда, где когда-то были ворота. Огромная балка, преграждавшая въезд, отброшена, но не разбита. Налетчики не пощадили никого. Даже лошадей.

Когда явился отряд барона Крейна, валлийцы уже отступали. С вершины последнего холма воины Ника успели заметить толпы валлийцев, переходящих вброд реку Уай и устремляющихся к границе. Надежда на немедленное возмездие развеялась. О преследовании речи не шло – врагов было слишком много.

– Мама, мама! – раздался вдруг детский голос.

Ник вяло опустил взгляд. Маленькая девочка колотила крошечными кулачками в грудь разрубленной надвое женщины. Казалось, невидящие глаза женщины преследуют Ника, обвиняют его.

С ужасающим грохотом рухнули стены Обни. Кругом раздавались вопли и стоны. Разлетались горящие бревна, трещали в огне остатки деревянных построек. Ник как будто окаменел. Ему уже случалось видеть последствия кровавых побоищ, но здесь не было настоящего боя. Жителей городка перебили с дикой яростью. Многим просто выпустили кишки.

Сейчас горели только остатки замка. Ник смотрел на них почти бесстрастно. Горе притупило все чувства. Вот в водопаде искр провалилась крыша большого зала, где отец и старый Хандаар учили Ника пить, как подобает мужчине.

Подъехал Тристан и поставил своего коня вровень с Великолепным. Братья не произнесли ни слова. Вскоре к ним присоединился Рэндалл. Помолчав немного, он сказал:

– Все кончено, сэр, – Ник заметил, как дрогнул голос закаленного воина. – Я насчитал всего семь выживших. В основном дети.

Ник не хотел спрашивать, но ему надо было знать.

– А лорд Хандаар?

Рэндалл на секунду запнулся.

– Его нет среди убитых.

Ник вернулся к зрелищу догорающего замка. Тристан негромко спросил Рэндалла:

– Амбары?

– Все сгорело, милорд.

Ник мрачно кивнул. Рэндалл откашлялся.

– Я приказал оставшимся собраться в уцелевшей хижине. Это на востоке.

Николас снова кивнул. Оторвав взгляд от тлеющих стен, он стал осматривать то, что когда-то было внутренним двором замка. Тела убитых лежали почти плечом к плечу: женщины и мужчины, молодые и старые, – они погибли в стенах, которые должны были их защитить.

Нику казалось, что он чувствует каждую рану, что его собственная кровь стала такой же холодной, как кровь погибших. От гнева и чувства вины он не мог полноценно воспринимать реальность. Всего две недели назад Ник был в Лондоне, на празднике в честь дня рождения короля, и думал лишь о новых развлечениях. Потом он встретил Симону, как раз перед тем, как на Обни напали в первый раз.

Теперь Ник понимал, что это была разведка, валлийцы проверяли оборону Обни. Будь Ник в Хартмуре, он пришел бы Хандаару на помощь, выбил бы врагов и, возможно, предотвратил бы эту резню. Но Ник был в далеком, далеком Лондоне, проводил время с Симоной…

От дыма у барона слезились глаза. Взгляд затуманился от мрачных мыслей. И тут он заметил какое-то белое пятно. Ник заморгал. За широким грязным крупом павшей лошади виднелся клок снежно-белых волос. Рядом лежала окровавленная веревка. Ник медленно спешился. Ужас вцепился в него с такой силой, что желудок сжался от болезненных спазмов.

– Ник? – позвал сзади Тристан. Но Ник не обернулся, он быстро подошел к мертвой лошади и успел приготовиться к тому, что увидит за ним.

Левая нога лорда Хандаара была придавлена крупом коня, правая согнута под странным утлом. Хандаар лежал на спине в окровавленном плаще. Одно плечо было прорублено до кости, след удара клинком рассекал высокий лоб.

Хандаар был без кольчуги.

Ник упал на колени в чудовищную смесь грязи и крови.

– Милорд, – хрипло прошептал он и положил руку на грудь погибшего друга. – О Боже, прости меня, Хандаар.

Отблески пламени освещали изувеченное лицо лорда. Нику вдруг показалось, что веко Хандаара дернулось. Барон присмотрелся.

– Хандаар? Так ты жив, старый друг? – Ник приложил ухо к груди лежащего и прислушался.

Есть! Сердце стучало, очень медленно и невероятно слабо, но стучало! Ник вскочил на ноги и вытащил меч.

– Тристан! Рэндалл! – заорал он и воткнул меч в убитую лошадь. – Помогите мне, Хандаар жив!

Рэндалл и Тристан в мгновение ока оказались рядом.

– Надо его освободить. Навалимся вместе, если надо, отрубим лишнее.

Так и пришлось сделать. Тристан без колебаний взялся за тяжкий труд расчленения огромного боевого коня. Еще теплая кровь животного летела во все стороны.

Наконец Ник упал на колени в темную лужу, вытер с лица кровь, бросил меч и навалился на обрубок туши.

– Взялись! Вместе! Осторожно…

Резким рывком они подняли и откатили свой зловещий груз. Под ним оказалась яма и раздробленная нога Хандаара. Кожа на ней треснула вместе с тканью штанов, из ран торчали обломки костей, сапог вывернулся так, что смотрел в другую сторону. Никто из мужчин не мог вымолвить ни слова.

Ник подполз к голове несчастного.

– Милорд, – громко позвал он. – Хандаар! – Он взял лицо друга в ладони. – Ты меня слышишь?

Из окровавленных губ вырвался едва слышный стон. У Ника дрогнуло сердце. Тристан взревел:

– Воды – быстро!

Все бросились на поиски. Оставшись наедине с Хандааром, Ник стянул через голову рубашку и сразу задрожал от холодного ночного воздуха, который охватил разгоряченное, потное тело. Разрывая рубашку на широкие полосы, он умолял старого друга:

– Открой глаза, Хандаар! Посмотри на меня!

Вынув из сапога узкий кинжал, Ник склонился над телом раненого лорда и разрезал окровавленную рубаху. Грудь Хандаара была покрыта множеством следов от ударов, но хуже всего была рана на плече, из нее все еще сочилась кровь. Ник едва не потерял самообладание от ужасного стона, вырвавшегося у Хандаара, но взял себя в руки и быстро обмотал рану полосками от своей рубахи.

– Кричи, друг, кричи, – бормотал он. – Лишь бы слышать, что ты жив. – Он закончил перевязку и опустил раненого на землю. – Хандаар?

– Ник… – Шепот был еле слышен, но чуткое ухо Николаса различило его.

– Хандаар, открой глаза, друг! – Ник наклонился к самым губам старика, страстно желая снова услышать его голос. – Пожалуйста…

– Ник, – с присвистом выговорил Хандаар и открыл глаза. – Знал… что ты… придешь.

– Конечно, милорд. Конечно, я пришел. Останься со мной.

– Умираю…

– Нет! – завопил Ник, с трудом удерживаясь от истеричного желания вскочить и убежать прочь, прочь из этого страшного замка, прочь от кошмара сегодняшней ночи. – Нет, ты не умрешь. Я отвезу тебя в Хартмур, к моей матери. Леди Женевьева тебя выходит. Мы все будем тебя лечить.

Глаза Хандаара закрылись.

– Обни… погиб. Фиона…

Рыдания застряли у Ника в горле. Он конвульсивно сглотнул. Старый лорд знал, что нет ни его дома, ни городка Обни. Хандаар звал свою давно умершую жену, и Нику оставалось только молиться, чтобы она ему не ответила.

Вернулись Рэндалл и Тристан, таща за собой длинную низкую тележку.

– Больше мы ничего не нашли, Ник, – объяснил Тристан, выпуская из рук длинную жердь, поддерживающую эту грубую повозку.

Ник мрачно оглядел тележку.

– Прежде чем его переносить, надо распрямить вторую ногу.

– Не надо. – Николаса удивило, с какой силой вдруг заговорил Хандаар.

– Мы должны перенести вас на повозку, милорд. Клянусь, это быстро.

Хандаар еще раз открыл глаза, они на мгновение закатились, но потом его взгляд прояснился. Старик прошептал что-то так тихо, что Нику пришлось наклониться к самым его губам.

– Повтори, Хандаар.

– Спина сломана. – Хриплый свист. – Оставьте меня.

Ник в отчаянии замотал головой, потом, не обращая внимания на то, что старый лорд снова закрыл глаза и отвернулся, осмотрел сломанную в нескольких местах ногу. Осколков было так много, что не понять, где сустав, а где переломы.

– Простите, милорд, – пробормотал Ник, глубоко вздохнул и быстрым движением распрямил ногу. В голове помутилось от хруста и треска, но Хандаар не дернулся и не вскрикнул.

Ник поднял глаза на стоящих вокруг мужчин. На него смотрели мрачные, словно окаменевшие лица, лишь молодой воин бросился в сторону, не выдержав страшного зрелища.

– По двое на каждую ногу. По двое с каждой стороны! – Ник уселся на корточки. – Я буду держать голову. Взялись!

Воины заняли указанные места. Тристан встал рядом с Ником.

– Ник, нельзя его так перевозить. Он не выживет.

Ник обманчиво спокойным взглядом посмотрел на брата, его разозлила жалость, которую он прочел в глазах Тристана.

– Тристан, я не оставлю его умирать. Делай, как я сказал, или уходи.

Тристан, не обращая внимания на слова брата, опустился на колени.

– Ник, кость его правой ноги раздроблена. Если он и переживет дорогу, то погибнет от лихорадки.

Гнев закипел в душе Николаса, едва он понял, о чем говорит Тристан.

– Я не стану отрубать ему ногу! Как он будет сражаться на одной…

– Да он в любом случае не сможет сражаться! – Тристан схватил ладонями голову Ника и притянул к себе. Братья стукнулись лбами. – Послушай меня, Николас. Для Хандаара все сражения уже кончились. Если хочешь сохранить ему жизнь, надо отнять ногу. Мы оба слишком часто видели такие раны. Ты и сам это понимаешь! – Тристан сильно тряхнул брата. – Твое сердце не хочет этого, но думай, брат, думай!

У Ника потемнело в глазах. Кислая вонь пожарищ смешивалась со сладковатым смрадом разорванной плоти. Ник стоял, сжимая и разжимая кулаки. Тристан продолжал держать его за голову и смотреть прямо в глаза брата. Наконец Ник очнулся. Тристан прав. Множество воинов легло в могилу, сохранив при себе искалеченные и раздувшиеся конечности. Ник знал, что следует делать.

Стряхнув с себя руки брата, он шагнул вперед.

– Мне понадобится горячий деготь.

Двое рыцарей бросились на поиски этого простого снадобья. Ник вытащил меч из ножен и старательно протер его, удаляя остатки лошадиной крови. Тристан взял его за локоть:

– Дай я. Он был твоим другом.

– Он и сейчас мой друг. – Ник стряхнул руку Тристана и мрачно посмотрел на неподвижного Хандаара. – Это должен сделать я, а не кто-то другой.

Тристан кивнул и отступил.

Принесли деготь. Николаса охватило странное спокойствие. Дрожь прекратилась, рука твердо держала меч. Он опустился на колени радом с бедром Хандаара. Сбоку от него встал Тристан. Хандаар вдруг снова открыл глаза, пристально посмотрел на Ника и едва слышно выдохнул:

– Не надо, Ник, пожалуйста…

Ник заколебался, потом провел рукой по лицу старого воина и прикрыл его молящие глаза. Затем высоко поднял меч и с криком, который эхом прокатился по темным холмам, одним ударом отрубил раздавленную ногу.

Кровь не хлынула, а потекла слабой струйкой. Ник вскочил на ноги и отвернулся, предоставляя Тристану обрабатывать культю дегтем. Желудок сжимался от спазмов, Ник кашлял, но его так и не вырвало.

Когда он выпрямился, рядом стоял Тристан.

– Все сделано, – сообщил брат. – Прикажешь унести его?

Ник оглянулся на искалеченное тело Хандаара и увидел его горький, обвиняющий взгляд.

– Да. На ночь отнесем его в ту хижину. Надо найти ему эля. В Хартмур двинемся утром. Сегодня мы можем не дойти.

Николас понимал, что нынешней ночью опасно передвигаться по приграничной земле. Отряд слишком мал, и любая случайная шайка валлийцев может перебить их всех до одного.

– Пошли человека в Уитингтон. Надо известить Ивлин. И вели Рэндаллу скакать в Лондон. Пусть возьмет лучшую лошадь. Надо сообщить королю, что мы будем мстить валлийцам.

Тристан кивнул и в кои веки не стал возражать брату. Двое воинов уложили на повозку до странности легкое тело Хандаара.

Ник остался один среди смерти и разрушений, там, где когда-то стоял процветающий замок Обни. Холодный ветер обдувал обнаженный торс. Сердце сжималось от непередаваемой боли.

Сейчас Ник горько жалел об одном. О том, что встретил Симону дю Рош.

Глава 17

Симона была крайне удивлена, когда, спустившись утром во внутренний двор, обнаружила там отца, готового пуститься в дорогу. Конечно, ей захотелось нарушить приказ Ника и попросить Армана остаться, но это было неразумно. Пребывание отца в Хартмуре приведет к одним лишь неприятностям. Во-первых, он может наткнуться на дневник Порции. Во-вторых, постарается еще больше отдалить Симону от мужа. Однако он ее отец и единственный оставшийся в живых родственник.

И все же она сказала ему adieu – прощай, надеясь услышать в ответ утешительное слово или доброе пожелание. Вместо этого Арман предупредил, что, если Симона не пошлет за ним в течение двух дней, он, несмотря на приказ Ника, сам явится в Хартмур, и тогда Симоне придется горько пожалеть о своем непослушании.

Отец не обнял ее на прощание, не пожелал благополучия, просто развернул лошадь и скрылся за воротами.

Симона никогда не чувствовала себя такой одинокой.

Она сидела на роскошной кровати Николаса. Вокруг были разбросаны листки из дневника Порции. В окно ласково заглядывало послеполуденное солнце, освещая комнату неярким осенним светом. Симона плохо спала ночью, тяжелые мысли отгоняли сон.

Она зевнула, потерла глаза и потянулась к окну, из которого были видны главные ворота Хартмура. Она не заметила Дидье, но знала, что он все еще несет свой одинокий караул.

В сотый раз она задавалась вопросом, что произойдет после возвращения Николаса. Симона была уверена: он хотел, чтобы она не видела писем Ивлин. Ник сам не знал, что бывшая возлюбленная жалеет о своем отказе. Может быть, он вернется и ни словом не упомянет о лорде Хандааре и леди Ивлин? Тогда они станут жить, как жили.

Но сможет ли Симона забыть о той, которую Николас любил и на которой по собственной воле хотел жениться? Сможет ли Симона вечно молчать об этом? Может быть, это нечестно, но она никогда не решится поговорить с мужем о содержимом шкатулки – слишком уж это унизительно и к тому же может навлечь беду на доброго сэра Рэндалла.

Симона тяжко вздохнула и снова потерла глаза. Дневник матери не способствовал радужному настроению. Записи становились все более редкими, иногда проходили месяцы, прежде чем Порция бралась за перо. И содержание часто оказывалось совсем непонятным, запутанным.

Симона нашла последний из прочитанных листков и перечитала его.

«Он уехал сегодня утром и не захотел сказать мне, куда отправляется. Должно быть, считает меня совсем безмозглой, если думает, что я не догадываюсь о его намерениях. Пусть ищет, ищет изо всех сил. Все равно никогда не найдет.

Что он задумал? Как много ему известно? Если я сумею пережить эти последние недели, все будет хорошо: наше состояние в сохранности, дочь замужем, сын – в безопасности. Он не сумеет победить. Я клянусь в этом всем, что для меня свято. Жизнью своей клянусь».

Загадочные слова матери заставили Симону вздрогнуть. Подозревала ли мама, когда писала эти строки, что скоро погибнет?

Симона положила страницу в стопу, которую только что закончила, и посмотрела на последнюю связку. Та была перевязана тонкой бечевкой. Ленты для нее не нашлось. Симона потянула за кончик веревочки и удивилась плотности связки, хотя в ней было всего три листка.

В первых двух записях не было ничего нового.

«Я попробую уехать в Марсель до того, как Симона и Шарль поженятся. Надо закончить с планами. Арман знает, что времени у него совсем мало».

В следующей записи было вот что:

«Он не дал мне уехать. Теперь мне остается лишь ждать. И молиться. Мы так близки».

Симона долго смотрела на последний листок, не решаясь взять его в руки. Это была последняя запись, которую мама сделала перед смертью. Прочитав ее, Симона либо узнает тайну, которую скрывали родители, либо так и останется навеки с вопросами, на которые нет ответов. Наконец Симона взяла свернутый лист и развернула его.

Лист оказался чистым, но в него был вложен другой, более желтого оттенка. Гладкий, вощеный и плотный, он был явно старше, чем листочки, на которых мама вела свой дневник. С колотящимся сердцем Симона развернула его и удивленно вытаращила глаза.

«Свидетельство о браке

Настоящим удостоверяется, что января третьего дня 1058 года от Рождества Господа нашего благородная дама Порция Бувье из Сен-дю-Лака, находящаяся под королевской опекой, дала супружескую клятву кавалеру Арману дю Рошу, инвалиду».

Симона нахмурилась. Почему в этом документе ее мать еще до замужества называют леди из Сен-дю-Лака? И почему она находилась под опекой короля? И почему ее отца назвали инвалидом? Арман получил свои ранения до рождения Симоны, но в тот же самый год, в бою, на службе французскому королю.

Симона прочла дальше:

«По заключении этого союза Арман дю Рош признает город и земли Сен-дю-Лак, кои будут находиться в его владении, равно как и имущество любых наследников до совершеннолетия поименованных наследников, залогом за долг короне в размере 10 000 золотых монет.

Порция Бувье обязуется защищать поместье Сен-дю-Лак от любого ущерба вместо своего мужа до того времени, пока он не вернется в здоровое состояние или же не умрет, тогда долг Армана дю Роша будет вычтен из фондов Сен-дю-Лака, а поместье передано его вдове».

В нижней части документа находились изящная подпись Порции, корявый росчерк Армана, а также королевская подпись и церковные печати.

Симона в недоумении разглядывала контракт. Он не давал разгадки, скорее само обнаружение этого документа вызывало новые вопросы. Какой-то долг короне… Когда они с отцом уезжали из Франции, Симоне сказали, что Арман не в состоянии выплатить королевские налоги из-за расточительности Порции.

Десять тысяч золотых монет – это целое состояние.

Письмо короля Франции открыло для Симоны и ее отца двери королевского дворца в Англии, благодаря ему они получили приглашение на празднование дня рождения короля Вильгельма. Теперь, когда Симона вышла замуж, а ее отец получил причитающиеся за невесту деньги, Арман мог спокойно остаться в Англии, построить здесь новую жизни и забыть о долге французской короне.

Еще одно открытие удивляло Симону. Оказывается, Арман уже был инвалидом, когда женился на Порции. Симона прижала пальцы к вискам. Ей казалось, что этот документ как-то связан со всеми тайнами семьи, но она не знала, как выяснить остальное. Арман, конечно, не захочет отвечать на такие вопросы, да еще заинтересуется, откуда Симона узнала об условиях брачного договора своих родителей.

У нее путались мысли. Правда, ложь, полуправда о семейной жизни родителей – все смешалось. Больше всего Симоне хотелось, чтобы рядом был Николас, чтобы она могла с ним посоветоваться. Но Ник все еще не вернулся из Обни, к тому же Симона не могла знать, какими будут его чувства к ней, когда он все же вернется.

Вокруг не было никого, к кому она могла бы обратиться за помощью. Никто не знал ее отца до того, как…

Леди Женевьева!

Оставив разбросанные листочки с записями, Симона выбралась из постели и бросилась к двери.

Однако, добравшись до покоев свекрови, Симона растеряла свою решимость. А вдруг баронессы нет в спальне? А если она там?

Наконец Симона подняла руку и постучала.

– Подождите минуту, – раздался голос вдовствующей баронессы.

Симона вздохнула.

– Я могу прийти позже, если вы не расположены к беседе, леди Женевьева, – громко проговорила Симона, которой вдруг пришло в голову, что она не знает, как говорить с Женевьевой.

Но тут послышался скрип засова, и дверь распахнулась. На пороге стояла бледная, но улыбающаяся Женевьева.

– Ну уж нет, дорогая, – сказала она, – заходи.

– Надеюсь, я вас не разбудила, – пробормотала Симона, заметив смятые покрывала.

– О нет. – Женевьева невесело засмеялась. – Должна признать, что я просто ленюсь. – Она закрыла за невесткой дверь и задвинула засов. Симоне это показалось странным, но она промолчала, ибо, несмотря на легкий тон Женевьевы, ощутила панику свекрови. Симона снова засомневалась, стоит ли говорить о своей семье.

Оглядев комнату, Симона отметила мягкий желтоватый цвет стен, небольшие гобелены с батальными сценами, кровать с гербом семьи.

– Когда Ник был еще ребенком, он жил в этой комнате, – объяснила Женевьева, поправляя на кровати меховые покрывала.

– Очень подходящая комната для мальчика. – Симона искренне улыбнулась. Ей сразу представился вихрастый черноволосый сорванец, играющий на широком подоконнике или ведущий воображаемые войны на карте Англии, очень умело нарисованной на полу комнаты. Женевьева ничего здесь не изменила, не стала приспосабливать ее к женскому вкусу.

– Он и правда любил ее, – признала Женевьева, подошла к окну и, повернувшись спиной к Симоне, выглянула наружу. – Когда Ричард умер, я часто приходила сюда, представляла, что Ник еще маленький и я нужна ему. Спала здесь. Не могла привыкнуть спать в огромной кровати без мужа.

Симона молчала, не зная, как ответить на это признание. Она провела без Ника всего одну ночь и представить себе не могла, что он больше никогда не ляжет с ней в одну постель.

– Вы все еще тоскуете по нему?

Женевьева обернулась. На лице ее отразилась такая горечь, что у Симоны слезы навернулись на глаза.

– Каждое мгновение. – Она вздохнула, подошла к кровати и погладила гладкий столб. – Он сделал ее для Ника. Своими руками. Ричард был намного старше меня, он уже смирился с тем, что никогда не будет иметь наследника. Когда родился Ник, Ричард… Ричарду стало казаться, что снова взошло солнце юности. И мне тоже. Мы оба его обожали. Наверное, даже слишком. Посмотри. – Женевьева прошла к дальней стене, украшенной большим гобеленом, и приподняла его. Взгляду открылась небольшая дверца. – Это потайной ход Ника к конюшням. Он думал, что я про него не знаю, а Ричард мне рассказал. Когда Ника отсылали спать, он потихоньку выскальзывал в эту дверь и бежал туда, где был отец. В этой комнате он был принцем, королем. Боюсь, мы его избаловали. Он слишком требовательный. – Женевьева выпустила из рук край гобелена.

– Николас хороший человек, – проговорила Симона. – Он был очень добр ко мне. Я им восхищаюсь.

Женевьева склонила свою светловолосую головку и посмотрела прямо в глаза Симоне:

– А ты его любишь?

Симона сглотнула. Разговор складывался совсем не так, как она планировала. Теперь настала ее очередь отойти к окну.

– Миледи, я…

– Я знаю, почему вы поженились в такой спешке. – В голосе Женевьевы слышалась строгость. – Должна сказать, что поведение Николаса в тот вечер, когда вы познакомились, меня ничуть не удивляет. Меня поражает другое – вы так легко и так быстро привязались друг к другу.

У Симоны загорелись щеки. Она не могла заставить себя поднять на свекровь глаза.

– Я думаю, мы с первой встречи пытались сгладить наши разногласия. Николас очень дружелюбный. Я счастлива, что вышла за него замуж.

После краткого молчания Женевьева повторила вопрос:

– Но ты его любишь?

Симона не могла понять, почему свекровь настаивает на столь личном и непростом вопросе. Нервы были на пределе. Как может она говорить о своих чувствах к Нику в таком шатком положении? Сейчас все непросто. Можно ли доверить свое сердце этой почти чужой для нее женщине?

– Я не собираюсь тебя судить, Симона, – мягко продолжала Женевьева. – Знай, твой ответ прозвучит лишь для моих ушей. – Вдовствующая баронесса подошла к Симоне, взяла ее руки в свои, разняла сцепившиеся пальцы и крепко сжала ладони. – Но я должна знать.

Когда Симона подняла взгляд на свекровь, с ресниц сорвалась тяжелая прозрачная слеза.

– Да, – прошептала Симона в ответ на жадный вопрос в глазах Женевьевы. – Боюсь, что я его люблю.

– Дорогая моя, тут не от чего плакать.

– Он мне не доверяет. Я… я боюсь, он от меня отвернется.

Женевьева притянула Симону к себе и заговорила низким грудным голосом:

– Успокойся, дорогая. На все нужно время. С тех пор как умер его отец, на Николаса легла большая ответственность. – Женевьева замолчала и погладила невестку по спине. – Близкий человек нанес ему тяжкую обиду.

Симона отстранилась от Женевьевы.

– Ивлин.

Женевьева приподняла брови.

– Он рассказал тебе о ней? – удивилась Женевьева.

– Очень коротко, – смутившись, ответила Симона. – Но у меня, миледи, тоже были разочарования.

– Да. Ник рассказал мне про расторгнутую помолвку.

Теперь удивилась Симона:

– Рассказал?

Женевьева кивнула.

– Это из-за Дидье, правда?

Симона окаменела.

– Вы думаете, что я сумасшедшая?

– Нет, не сумасшедшая, – улыбнулась Женевьева и убрала за ухо Симоны выбившийся локон. – Я думаю, что ты очень тоскуешь по матери и брату. Очень часто горе выделывает жестокие штучки с нашими сердцами и разумом.

– Он не плод моего воображения, – запальчиво произнесла Симона, стараясь сдержать раздражение, ведь реакция Женевьевы была такой искренней и открытой. – Но я понимаю, почему вы мне не верите. Никто не верит.

– Николас верит, – мягко возразила Женевьева. – Лично я никогда не видела призраков и не говорила с духами умерших, хотя… – она горько усмехнулась, – мне очень часто хотелось, чтобы Ричард поговорил со мной, ответил на мои вопросы. В последнее время мне особенно не хватает его мудрости.

Симона собралась с духом:

– Леди Женевьева, можно задать вам личный вопрос?

Женевьева на миг заколебалась.

– Конечно, дорогая.

– Откуда вы знаете моего отца?

Вдовствующая баронесса, не мигая, смотрела на Симону. Лицо Женевьевы посерело, как камни Хартмура. Симона поняла, что совершила ужасную ошибку… или единственно правильный шаг?

Женевьева словно очнулась и взяла Симону за руку.

– Это было так давно. – Свекровь снова помолчала. Симона чувствовала ее сомнения. – Я очень мало знала твоего отца до приезда в Англию. Мы встретились, когда оба были очень молоды. Он тогда еще не служил во французской армии. Через несколько лет мы снова встретились и некоторое время провели вместе до того, как он женился на твоей матери.

– Вы знали ее, мою маму?

Женевьева покачала головой:

– Ко времени, когда твои родители поженились, я уже покинула Францию. Мои отношения с Арманом до отъезда в Англию сделали бы его встречу с твоей матерью… крайне маловероятной.

Симона во все глаза смотрела на пылающее лицо Женевьевы.

– О… Простите меня, миледи. Простите за мою назойливость.

– Не за что извиняться. – Женевьева с усилием улыбнулась. – Теперь мы с Арманом снова встретились. Я вдова, а он может оказаться неплохим спутником.

Ответ Женевьевы поверг Симону в ужас – накануне Арман говорил почти то же самое. Она чувствовала, что не может остановиться, что должна продолжить расспросы.

– Но вы… когда папа явился в Хартмур… вы сказали: «Ты умер!» Почему? Почему вы так думали?

Взгляд Женевьевы стал жестким. Симона испугалась холодной искры, внезапно блеснувшей в выцветших голубых глазах.

– Я была молода и наивна. Мне сказали, что он умер, и я поверила. Очевидно, мне надо было все выяснить до того, как бежать из Франции. – Глаза Женевьевы сузились. – Почему ты спрашиваешь?

– О… Просто так. – Симона сделала безуспешную попытку рассмеяться. – Странное совпадение, правда? Что я вышла замуж за вашего сына?

– Действительно странное. – Лицо Женевьевы расслабилось. – Ты будешь сегодня ужинать с гостями?

– Простите, миледи, но нельзя ли мне поужинать в своих покоях?

– Ты можешь поступать как тебе хочется, дорогая. – Женевьева окинула невестку встревоженным взглядом: – Может, тебе нездоровится?

– Нет-нет, миледи. Я просто устала. – Симона несмело улыбнулась. – Я не спала всю ночь.

– Беспокоилась из-за Николаса?

Симона понимала, что леди Женевьева едва ли могла представить всю глубину ее тревоги.

– Да, я так его жду! Надеюсь, он сегодня вернется.

Женевьева кивнула:

– Они с лордом Хандааром добрые друзья. И не виделись несколько месяцев. Меня не удивляет, что он задержался.

– Значит, вы думаете, он вернется только завтра?

– Скорее всего. – Женевьева улыбнулась. – Если хочешь, я прикажу принести тебе воды для ванны.