Текст книги "Змеи и серьги (Snakes and Earrings)"

Автор книги: Хитоми Канехара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Таким он стал, что мне даже на чувства его ответить захотелось. Только вот ведь как со мной всегда происходит – стоит хоть крошечному зернышку надежды в душе зародиться и начать прорастать, как я его тут же самоедством своим диким и задавливаю. Попросту говоря, кругом – тьма. Жизнь моя, будущее – кошмар, мрак непроглядный, и никакого света в конце тоннеля не предвидится. Не то чтоб я раньше какого-то великого счастья ожидала, просто сейчас явственно вижу, как скоро подохну в канаве, – а посмеяться над собой сил нет. До того как с Амой познакомиться, я хотя бы думала – дойдет до этого, телом своим начну торговать, а теперь вообще ничего себя заставить сделать не могу, только ем и сплю. Если честно, вообще теперь думаю – да сдохнуть лучше, чем переспать с каким-нибудь поганым стареющим мужиком. Интересно, а что лучше? – стать проституткой, чтоб выжить, или помереть, чтоб не становиться? Наверно, всякий нормальный человек второе выберет, но с другой-то стороны – в смерти тоже ничего особо нормального нет. По-любому, говорят же, что у сексуально активных женщин здоровье лучше. Только мне плевать, здорова я или нет.

В день, когда я дырку у себя в языке под четырехграммовый стержень растянула, кровь прямо ручьем хлынула, есть я ничего не могла, пиво пила – и все. Ама сказал – гонишь лошадей со своим языком, только мне плевать, я тороплюсь. Ну, не в смысле – на часы смотрю и минуты считаю, не в смысле – если не успею, погибну в муках, а просто не могу отделаться от острого ощущения, что время уходит. Бывают иногда в жизни такие ситуации, когда все надо делать как можно скорее…

– Тебе когда-нибудь хотелось умереть? – запросто этак спрашивает Ама как-то вечером (мы только что после ужина и последующей пьянки домой явились).

– Постоянно хочется, – отвечаю. Он невидяще смотрит на пиво в своем стакане. Молчит. Потом выдыхает:

– Никому не позволю тебя убить. Даже тебе самой – не позволю. Захочешь когда-нибудь руки на себя наложить – скажи, я сам это сделаю. Не выдержу, если кто-нибудь, кроме меня, жизнь у тебя отнимет.

Ама резко напомнил мне Шибу-сан. Вот любопытно, к кому же из них мне за помощью обращаться, когда искушение совсем уж неодолимым сделается? Кто такое дело лучше сделает? Тут мои мысли плавно переползли на «Желание». Думаю – схожу-ка я туда завтра! Почему – неизвестно, но стоило решение принять – и частичка воли к жизни ко мне, похоже, вернулась.

Провожаю я, значит, примерно к полудню Аму на работу, подмалевываю рожу и уже собираюсь Шибе-сан звонить – и тут он мне сам звонит, прямо как будто мысли читает.

– Алло?

– Это я. Говорить можешь?

– Вполне. Я тут сегодня к тебе сходить подумывала. А что, случилось что-нибудь?

– Угу. Ну, это насчет Амы.

– В чем дело?

– Ты случайно не знаешь, он этим летом, в июле, ни в какую заварушку не вляпался?

У меня сердце сжимается, когда Шиба-сан это говорит, перед глазами сразу – картинка: Ама снова и снова бьет того мужика…

– Я не знаю… а почему ты спрашиваешь?

– Только что копы заявились. Просили показать список всех, кому я тату набивал. Хотели знать, кто себе драконов делал. Я только тех, кто ко мне первый раз приходит, записываю, Амино-го имени там нет, думаю, дергаться нечего, но все-таки…

– Они не его ищут, нет. Он все время со мной был.

– Ясно. С тобой так с тобой. Извини. Просто они сказали – у того парня рыжие волосы, а ты ж помнишь, у Амы тогда тоже рыжие волосы были, вот я как-то и задумался.

– Понятно. – Я глубоко вздыхаю. Сердце колотится так, что все тело дрожит, приходится изо всех сил в телефон вцепиться – иначе уроню. А можно ли доверять Шибе-сан? Рассказать бы ему – камень с души, да и узнала бы, что он по этому поводу думает, но стоит ли? Может, он Аме расскажет. И убейте меня, если я знаю, что Ама сотворит, когда узнает про ту статью в газете. В себе замкнется? Из города сбежит? Обычно его понять – раз плюнуть, да и сколько мы времени уже вместе, но сейчас я чувствую неприятную такую чужеродность, потому как понимаю – как он отреагирует, я понятия не имею. Что вообще происходит в голове у человека, который кого-то убил? О чем он думает – о будущем? О близких и родных? О том, как жил до этой минуты? Да мне и гадать-то не стоит – мне, которая и в собственное будущее не верит, которая ни о ком не заботится. Я свою жизнь – и то понять не могу, так, бесконечная спираль пьянок, ничего больше. Единственное, что я точно знаю, – за эти недели и месяцы что-то к Аме » испытывать стала.

– Луи, да не бейся ты из-за этого. Так ты сегодня ко мне собираешься?

– Да вообще-то… Наверно, сегодня я дома побуду. Может, в другой раз.

– Да ладно! Ну пожалуйста. Мне надо с тобой поговорить.

– Не знаю. Посмотрю, как буду себя чувствовать.

Вешаю трубку. Принимаюсь мерить шагами комнату. Пытаюсь собраться с мыслями. К сожалению, мысли с такими планами не согласны. Начинаю злиться. Решаю выпить. Открываю бутылку сакэ, которую мы с Амой вместе выпить собирались, подношу ко рту и делаю хороший глоток прямо из горла. Вкус у сакэ – даже лучше, чем я надеялась, и по мозгам дает тоже неплохо. Чувствую, как тепло наполняет пустой желудок. Приканчиваю всю бутылку, довожу до ума косметику и выхожу из комнаты.

– Добрый день.

– Добрый день? И давно это мы с тобой так светски общаемся? – Шиба-сан оборачивается и хмурится, глядя, как я стою у окна. – Хреновая у тебя жизнь? – спрашивает он с кислой усмешкой.

Слабо улыбаюсь в ответ. Подхожу к прилавку. В нос ударяет резкий запах тлеющих ароматических палочек, от которого немедленно накатывает приступ тошноты.

– Я не шучу. Что-то с тобой происходит.

– Что, например?

– Когда мы с тобой виделись?

– Недели две назад…

– И насколько ж ты за эти две недели похудела?

– Я не знаю. У Амы весов нет.

– Ты болезненно худая. Болезненно худая и бледная как смерть. И алкоголем от тебя разит.

Смотрю на свое отражение в стеклянной витрине. Все точно. Выгляжу – как из концлагеря вышла. Поверить трудно, в какую пародию превратилась! Вот, наверно, что и происходит, когда пропадает желание жить. Вспоминаю – я ж питалась исключительно алкоголем, из еды – горстка фисташек, ну или что там еще к пиву подают. По правде, я и вспомнить-то не могу, когда в последний раз обедала по-человечески. Странно, но мне почему-то подумалось, что это дико смешно, и я невольно расхохоталась в голос.

– Ама тебя что, не кормит?

– Ама? Он вечно меня съесть хоть что-нибудь упрашивает. Но меня прекрасненько устраивает только пить.

– Продолжай в том же духе – помрешь с голоду. И как ты тогда с собой покончишь?

– А я и не собираюсь с собой кончать, – говорю и иду вслед за Шибой-сан в заднюю комнату.

– Пойду пожрать куплю. Ты что будешь?

– Пива мне принеси.

– Пива у меня в холодильнике навалом. Что еще?

– Шиба-сан, ты когда-нибудь кого-нибудь убивал?

Секунду Шиба-сан в упор глядит на меня – так, что все мое тело пронизывает острая боль.

– Ну… – бормочет он и гладит меня по волосам. Не знаю уж почему, но слезы застилают мне глаза и принимаются катиться по щекам.

– И как себя при этом ощущаешь? – спрашиваю сквозь всхлипы.

– Себя при этом ощущаешь здорово, – отвечает он так, словно я спросила, как ему ванна понравилась. Я совершенно точно неправильно вопрос поставила.

– Здорово… ясно, – говорю, уже жалея, что разревелась.

– Раздевайся.

– Я думала, ты в магазин собрался?

– У меня от твоего лица в слезах встает.

Стягиваю с себя все, кроме белья. Тянусь к Шибе-сан, на нем – белая рубашка и серые штаны Он расстегивает ремень, поднимает меня на руки, несет на кровать. Я немедленно возбуждаюсь от его холодного взгляда – прямо какая-то дикая сексуальная версия условного инстинкта собаки Павлова! Несколько секунд спустя его руки и член – словно бы одновременно всюду – вонзаются, Сбиваются в меня, заставляют задыхаться, морщиться от боли и удовольствия. Кажется, с каждым нашим сексом его пальцы становятся все жестче и грубее. Я думаю – наверно, это он страсть свою так выражает… только если он и дальше будет в том же духе продолжать, когда-нибудь он меня точно убьет.

Мы закончили. Я все еще на кровати лежу, а Шиба-сан встал за сигаретами. Сел он рядом со мной, закурил и говорит:

– А выходи-ка ты все-таки за меня замуж!

– Ты об этом со мной хотел поговорить?

– Об этом. С Амой тебе нормальной жизни не будет. Да и ему с тобой не справиться. Вы двое попросту несовместимы.

– А с тобой, значит, совместимы?

– Да нет. Тут дело в другом. Я-то вроде давно подумываю жениться.

Сказал он это легко, беспечно, но прозвучало все равно очень странно. «Я-то вроде давно подумываю жениться»?! Это, наверно, наименее прочувствованное предложение руки и сердца, какие на свете бывали!

Шиба-сан ответа от меня дожидаться не стал. Встал, принялся одеваться, а потом подошел к столу и вытащил из ящика что-то металлическое.

– Я тут малость поторопил события и все ж таки сделал тебе обручальное кольцо, – говорит и протягивает мне огромный серебряный перстень из тех, которые весь палец закрывают, на три сустава, даже ногтя не видно. Даже сочленения есть, чтоб палец сгибать удобно было. Дизайн, конечно, такой панковый, что хоть стой, хоть падай, но сделан перстень потрясающе, я его тут же на указательный палец надела.

– Ты сам это сделал?

– Угу, это одно из моих хобби. Хотя, как я понимаю, вещь не совсем в твоем стиле.

– Bay, – говорю, – что ты, он такой… солидный.

Говорю – и хохочу. Шиба-сан тоже заухмылялся.

– Спасибо тебе, – говорю. Целую его. Он от поцелуя только отмахнулся и сказал, что идет за едой в супермаркет. Шиба-сан ушел, а я все сижу и думаю насчет его фразы – что мы с Амой, дескать, несовместимы. Что вообще это значит – быть совместимыми? Разве возможно для двоих людей быть полностью совместимыми друг с другом?

Потом вдруг ловлю себя на том, что обдумываю свое возможное замужество, хотя сама идея в целом и не слишком-то реалистично выглядит. Если честно, все это казалось настолько далеко от меня… Комната перед глазами. Мысли в голове. Сигарета, которую я сжимаю между указательным и средним пальцами. Словно я смотрю на себя со стороны, откуда-то издалека. Верить мне не во что, чувствовать – нечего. Наверно, единственное, что будет способно резко вернуть меня к жизни, – это острая, пронзительная боль.

Шиба-сан вернулся из супермаркета, принес еду.

– Давай-ка. Съешь что-нибудь из этого. Хоть пару кусочков.

Ставит передо мной две упаковки – свиную котлету с рисом и жареное мясо, тоже с рисом.

– Ты мясо или котлету хочешь?

– Я ни мяса, ни котлеты не хочу, спасибо. Можно мне лучше пива?

Вскакиваю раньше, чем Шиба-сан успевает ответить. Достаю из холодильника пиво. Сажусь на легкий стул у стола и принимаюсь отхлебывать по глотку.

Шиба-сан смотрит на меня так, словно хочет сказать: «Безнадежно».

– Ладно, будь по-твоему. Все равно ты мне любая нужна. Когда соберешься – выйдешь за меня, ладно?

– Так точно!!! – ору я весело и залпом приканчиваю пиво.

Я заторопилась домой, пока не стемнело. На улице холодно было, и ветер дул. Интересно, сколько мне осталось жить? Не могу отделаться от мысли, что не очень долго. Как только вернулась в Амину квартиру, сразу же вдела в язык двухграммовый стержень. Кровь полилась немедленно, больно сделалось так, что слезы на глазах выступили. Зачем я такое делаю, я и сама не знала. Ясно ж, Ама вернется – разозлится на меня как черт… а пока жду его – выпью-ка я еще пива, чтобы хоть немножко боль облегчить!

Ама той ночью домой так и не вернулся. Что-то случилось, это ясно как день. В конце концов, мы уж сколько с ним вместе живем – и за все это время ни одного, ни единого раза не было, чтоб он ночевать не пришел. Он же жутко совестливый, он понимает – надо вернуться в комнату, где жду его я. У нас всегда так было, мы уже твердо знали, что так все и останется. Да он, даже если совсем немножко на работе задержаться собирается, и то всегда звонит – меня предупредить! Я попробовала дозвониться ему по мобильнику – сразу автоответчик, даже одного звонка не было. Я позже еще попробовала, и еще, и еще… с тем же результатом. Я всю ночь не спала, к утру под глазами чудовищные мешки были. Что делать – я не знала и все сильнее злилась на Аму за то, что бросил меня тут одну. Интересно, о чем он вообще думает! И – чем сейчас занимается? Я злилась… а где-то глубоко внутри зарождалось мерзкое чувство – часть моей жизни тихо идет к концу. – Ама…

Мой жалкий голос эхом отдался в комнате. В комнате, в которой больше нет Амы. Я же двухграммовый стержень вставила, хотела ему показать! Я хотела, чтоб он улыбался, чтоб радовался за меня! Хотела, чтоб он был доволен, ведь я – еще на шаг ближе к раздвоенному языку7! Чтоб он доставал меня за бутылку сакэ, выпитого в одиночку!.. Наконец мне все ж таки удается заставить себя перестать. Собираюсь. Открываю дверь. Выхожу из дома с новой волей к действию.

– Скажите, а чтобы заявление о пропаже человека подать, обязательно членом семьи надо быть? – спрашиваю полицейского в местном участке.

– Нет, не обязательно.

С каким бы я кайфом врезала этому копу за его полное наплевательство!

– Когда будете подавать заявление, непременно принесите фотографию своего молодого человека.

Я выхожу, не позаботившись ответить. Я почти бегу – только неизвестно куда. И только потом до меня враз доходит кошмар ситуации.

– Я ж имени Амы не знаю… – шепчу вслух.

А без имени я не смогу даже подать заявление!

Я встречаюсь с Шибой-сан. Он глядит в мое перекошенное от злости лицо – так, будто хочет что-то сказать.

– Как зовут Аму? – спрашиваю.

– Чего? Слушай, ты о чем?

– Ама домой не вернулся. Мне надо подать заявление о пропаже человека.

– Не понял, ты что, даже имени его не знаешь?

– Не знаю.

– Да ведь вы живете вместе!

– Точно, – говорю, а глаза уже наполняются слезами.

– Не реви. Ты небось сто раз видела его имя – на дверной табличке там, на письмах, на счетах… в таком духе, – говорит Шиба-сан и смотрит на меня с изумлением, наверно, его слезы мои внезапные удивляют.

– Амино имя на дверях не написано. А в почтовом ящике у нас – только рекламы до фига… я уже сто лет его и не открывала.

– Да чего ты вообще так напрягаешься? Ну, не было его одну ночь… Я уверен, все с ним нормально. Не впадай ты в панику – подумаешь, парень один раз ночевать не пришел! Он, знаешь ли, уже не маленький.

Такая неспособность въехать в ситуацию стала бесить меня уже всерьез.

– За все время, пока мы живем вместе, Ама ни разу не задерживался, не предупредив меня! Даже если на полчаса опоздает – обязательно звонит!

Шиба-сан изучал взглядом прилавок Молчал. Наконец поднял на меня глаза и пробормотал:

– Ну а все-таки…

Может, мне и правда не стоит так дергаться? В голову приходит – наверняка Шиба-сан прав. Не о чем мне беспокоиться. Он правду сказал – подумаешь, одна ночь… Только – нет и нет! Надо искать Аму. И тогда, чуть подумав, я швыряю на стол своего козырного туза:

– Возможно, Ама убил человека.

– Ты про того сутенера в Синдзюку, о котором мне копы говорили?

– Это все из-за меня. Надо было просто не связываться с этим парнем, и Ама бы в жизни не стал его бить. Я не думала, что он умрет! Даже когда статью в газете прочитала – и то не подумала, что это про него! Я уверена была – это кого-то еще убили! Я и не думала, что это Ама!..

– Так… если подашь заявление – Аму на раз могут взять копы. Может, он узнал, что его полиция ищет, и в бега ушел? Тогда ему гораздо проще свалить, если мы с тобой сделаем вид, что вообще ничего про него не знаем.

– Но я за него беспокоюсь! Правда страшно – не знать, где он, что с ним, о чем он думает… И – нет, просто так, в одиночку, Ама бы никогда не сорвался. Он бы обязательно мне сказал. Он бы попросил меня с ним уехать!

– Ладненько. Тогда пошли.

Шиба-сан запер магазинчик и мы пошли в полицию. Шиба-сан сам заполнил бланк заявления. Отдал полицейским фотографию Амы, голого по пояс.

– Я и не знала, что у тебя есть его фотография, – говорю.

– Чего? А, ну да, я когда дракона ему набил, тогда и щелкнул.

– Господин Кадзунори Амада… – сказал коп, глядя в бланк. Я тогда впервые узнала настоящее имя Амы. Помню, подумала – значит все-таки не Амадеус. Сказала себе – черт, вот увижу его снова – и устрою же я ему за такое вранье веселенькую жизнь… и заплакала от этой мысли. Сначала просто всхлипывала. Потом слезы хлынули потоком, я никак остановиться не могла. Странно, чувствовала я себя вполне спокойно, а вот слезы вселились и лились…

– Как ты? – спросил Шиба-сан и по волосам меня погладил. Только я никак слезы унять не могла, вышла из полиции – прямо рухнула на ближайшую скамейку… ПОЧЕМУ?! Ну ПОЧЕМУ он так вдруг взял и исчез?! Я согнулась и зарыдала в голос. .

Чуть позже пришел Шиба-сан – закончил наконец с бумажками мучиться. У меня в глазах еще все плыло, слезы текли ливнем. Вытиралась я рукавом пальто, чувствуя себя при этом совершенным ребенком. Мы с Шибой-сан поехали назад, в квартиру Амы, на такси.

– Ама?! – кричу я от дверей. Ответа нет. Шиба-сан сзади перебирает мои волосы, гладит, вытирает слезы, которые снова бегут по щекам. Только мы входим в комнату – я сползаю на пол, прямо на паркет, и плачу, плачу…

– ПОЧЕМУ?! ЗАЧЕМ?! – вою. Бью кулаками по полу. Перстень, который мне Шиба-сан подарил, глухо стучит о паркет, и отчего-то от этого стука я плачу еще сильнее. ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ он оставил меня так – одну?! Слезы останавливаются. Чувствую, как внутри меня нарастает злоба. Стискиваю зубы – так, что челюсти ноют, так, что слышу какой-то хруст во рту. Шарю пальцами… ясно, от зуба кусок откололся. Языком проникаю в трещину. Проглатываю осколок

– Стань мною, – шепчу, – стань плотью и кровью моей…

Отныне я хочу, чтобы мною стало ВСЕ. Потому что я так хотела, чтоб частью меня был Ама. Он любил меня. Лучше бы он соединился со мной раз и навсегда, чем исчезнуть из моей жизни! Тогда бы мне не пришлось оставаться одной. Без него. Он говорил: я для него – все… Почему он пропал? Как посмел он пропадать?! Зависшее в комнате молчание вспарывает дикий крик крик боли, рожденный где-то в моих глубочайших глубинах. Открываю общую нашу с Амой шкатулку для драгоценностей. Достаю новый стержень-«гвоздик». До двухграммового я растянула дырку только вчера, дальше не получится, хоть ты тресни. Но я все равно достаю из шкатулки «невесомый» стержень – «нулевку» из халцедона-и вижу, как белее бумаги становится лицо Шибы-сан, неожиданно осознавшего, ЧТО я собираюсь сделать.

– «Нулевка»? У тебя же вчера еще четырехграммовка была!

Я даже не оборачиваюсь. Даже не даю себе труда воспринять слова Шибы-сан. Просто подхожу к зеркалу, пристально смотрю в стекло, вытаскиваю двухграммовый стержень и начинаю впихивать в дырку «нулевку». В середине процесса меня передергивает от острой боли, но я не останавливаюсь – забиваю стержень до конца. Шиба-сан протягивает руку – остановить… нет, уже поздно. Гвоздь плотно, удобно сидит у меня в языке.

– Какого хуя ты творишь?!

Шиба-сан силой открывает мне рот. Смотрит. Лицо – мрачное.

– Ну-ка высунь язык!

Я выполняю приказ. По языку бежит кровь, падает на паркет, смешивается там со слезами, которые недавно бежали по моим щекам.

– Вытащи сейчас же.

Мотаю головой. Его лицо каменеет.

– Говорил же я тебе: не гони лошадей… – шепчет он и сжимает меня в объятиях.

Он обнимает меня. Крепко. Впервые. Я не представляю, что делать, – просто устраиваюсь поудобнее в его руках и сглатываю кровь, льющуюся с языка.

– После «нулевки» разрежу надвое, – говорю.

Вышло невнятно и нелепо – точь-в-точь как Амина улыбка.

– Хорошо. Ладно.

Замечаю, что слезы остановились. Думаю – а что бы сказал Ама, если б увидел у меня в языке «нулевку»? Наверно, заулыбался бы. Порадовался за меня. Сказал бы: «Ну, теперь недолго осталось!»

Я пила пиво и плакала, плакала – и ждала Аму. Шиба-сан все смотрел на меня, смотрел – но ничего не говорил. Как-то незаметно настал вечер. В комнате – все холоднее, меня пробирало дрожью. Шиба-сан без единого слова включил обогреватель, принес одеяло, накинул мне на плечи, а я так и сидела не шелохнувшись. Кровь из языка лить давно перестала, а слезы – то приходили, то уходили… Меня так и носило между горем и гневом. Наконец часы пробили семь, в это время Ама обычно с работы возвращался. Теперь я каждые десять секунд смотрела на циферблат. То открывала мобильник, то закрывала. Несколько раз звонил^Аме – нет, снова и снова – автоответчик

– Слушай, а ты не знаешь, в каком магазине Ама работает?

– А ты сама не знаешь? – Шиба-сан глядит удивленно.

Правильно удивляется. Мы с Амой вообще ничего друг про друга не знали.

– Нет, не знаю.

– В секонд-хенде он работает. Вы, братцы, вообще ни хрена друг о друге не знаете, так, что ли? Такты с ними еще не связывалась?

– Нет.

Шиба-сан рывком открывает свой мобильник, щелкает по номеру в телефонной книжке…

– Это я. Я насчет Амы звоню… Да? И на работе сегодня не появлялся? Так Ага. Он и домой не вернулся… нет, не знаю еще. Да. Позвоню вам, как только хоть что-то узнаю.

Совершенно ясно – на работе никто ничего не знает. Шиба-сан дал отбой и вздохнул.

– Этот парень сказал – он вчера ушел в обычное время, а сегодня просто не явился. И не позвонил, не сказал, что заболел, – ничего. Парень злющий был. Сказал – он несколько раз Аме на мобильник звонить пытался, но дозвониться не смог. Я хозяина этого секонда хорошо знаю. Вообще-то это он мне одолжение сделал, когда Аму на работу взял.

Я не знаю про Аму НИЧЕГО. До вчерашнего вечера я думала – про Аму мне хватит знать и того, что я вижу своими глазами. А теперь ясно – я просто слепа была, просто мне другого и не хотелось. Почему я не спросила, как его зовут? Почему не спрашивала о его семье?

– У Амы семья есть?

– Точно не скажу. По-моему, кто-то из родителей у него жив. Кажется, припоминаю – он об отце своем что-то говорил.

– Правильно… – шепчу и опять принимаюсь плакать.

– Давай сходим поедим. Я уже подыхаю с голоду.

Стоит Шибе-сан это сказать – и я рыдаю уже в голос. Мне-то самой и пива хватало, а вот Ама – он^всегда говорил, что с голоду подыхает, а потом вытаскивал меня в кафе – ужинать.

– Я здесь останусь. А ты, Шиба-сан, иди.

Шиба-сан не отвечает. Просто идет в кухню, роется в холодильнике.

– У вас, кроме алкоголя, вообще ни черта нет, – говорит. Вытаскивает пакетик соленых кальмаров. В эту минуту звонит его телефон.

– Звонят! – кричу, гораздо громче, чем собиралась. Сердце колотится отчаянно, до тошноты. Прижимаю руку к груди, другой рукой подхватываю телефон. Бросаю Шибе-сан. Он ловит. Отвечает.

– Алло! Да. А, да. Понимаю. Да, мы выезжаем немедленно.

Шиба-сан дает отбой. Твердо кладет руку мне на плечо. Смотрит в глаза.

– Они нашли труп в Йокосука. Может, это и не Ама. Но на теле – тату в виде дракона. Они хотят, чтоб мы приехали в морг на опознание.

– Ладно.

Ама погиб. Тот Ама, которого я увидела в морге, уже не был человеком – так, просто тело. Существа по имени Ама больше не существовало. Когда я посмотрела фотографии, когда увидела, каким его нашли, – чуть не отключилась. На груди ножом вырезан узор – паутина, по всему телу – сигаретные ожоги. Все ногти выдраны, из члена торчит что-то, похожее на палочку благовоний. Короткие волосы вырваны целыми прядями, голова – изрезанная, окровавленная. Перед тем, как его убить, ему причинили адские муки. Человека, который принадлежал мне, истязал и убил кто-то, кого я абсолютно не знала. Никогда не испытывала я такой боли и отчаяния, как в ту минуту!

Тело Амы увезли на вскрытие – дальше резать увезли… а я так устала, даже разозлиться толком не смогла. Последнее, что я сказала Аме, – «Счастливо!». Крикнула – и даже не обернулась, думала, стоит или не стоит идти к Шибе-сан. Шиба-сан поддерживал меня под руку – каждый раз, как я спотыкалась, а когда в морге на колени упала – подхватил… Права я была. Нет для меня счастливого будущего.

– Луи, возьми себя в руки.

– Не могу.

– Ну, попробуй поесть немножко.

– Не могу.

– Тогда хоть поспать чуть-чуть попытайся!

– Не могу я!

После того, как Амино тело нашли, а Шиба-сан меня к себе увез, пожить временно, этот диалог у нас много раз повторялся. В конце он всегда языком щелкал и ворчал:

– Ты говорить нормально – и то не можешь.

Вскрытие показало – Аму задушили, но все то время, пока его так страшно истязали, он был еще жив. Только мне плевать было на детали, на подробности, мать их! Я просто хотела, чтоб нашли того, кто это сделал! Ведь должны ж были хоть какие-то улики остаться? Сначала я вообще об одном думала – это дружки того парня из Синдзюку, но когда тело увидела – засомневалась. Слишком уж экстремально, совершенно не стиль и почерк мелких бандитов. Никакой гангстер не станет рисковать, терять время, оставлять так много ожогов, засовывать в мочеиспускательный канал – на всю длину – палочку благовоний… Кто бы это ни был – жаль, что он не выбросил тело в залив. По крайней мере тогда бы его, наверно, не нашли бы, я бы так и могла верить дальше, что он живой! Парня того убил Ама, в этом копы не сомневались. Но теперь, когда и жертва, и преступник были мертвы, дело закрыли.

Я пошла на похороны Амы. У отца его было доброе лицо, и поздоровался он со мной по-доброму. Его, похоже, ни капельки не волновали мои высветленные волосы, совершенно не подходящие к ситуации и чудовищно выделяющиеся на фоне черного костюма. В крематории крышку гроба чуть приоткрыли, Амино лицо видно было, но смотреть я не могла. Не хотела прощаться. Хотела верить, что Ама, которого я видела в морге, все еще жив, а это существо в гробу – кто-то другой. Что я могла^делать? Только бежать от реальности. Но каждый раз, как я пыталась уйти от боли, как раз присутствие этой боли и объясняло мне – похоже, я уже начинала любить Аму.

– Когда вы поймаете убийцу? – спросила я копов после похорон.

– Мы делаем все возможное.

– Да? И что же конкретно вы делаете?!

– Луи, прекрати. – Шиба-сан оттаскивает меня. Какого черта они делают здесь, на похоронах, если даже убийцу поймать не способны?! Я сатанею и сдерживаться не собираюсь.

– Что? Думаете – я много на себя беру?! Думаете – лезу куда не просят, указываю, как вам делать вашу работу?! Да ведь вы так все на тормозах спустить и собираетесь – что, не права я?! Думаете, так и сможете объехать это дело на кривой – потому что Ама убил кого-то! Ладно, пошли вы все к чертовой матери. Будьте счастливы.

– Хватит, Луи, довольно, у тебя истерика.

Я бросаюсь на землю и взрываюсь плачем. На хуй вас всех! Пошли вы, ублюдки ебаные! Жалко, не хватает у меня ругательств – я бы по-другому вам высказала, как мне больно, как я вас ненавижу. Но я и ругаться толком не умею. Я просто жалкая слабачка. Вот и все.

Со смерти Амы уже пять дней прошло, а менты так убийцу и не поймали. Я все это время, как из больницы вышла, так у до Шибы-сан, который оттуда меня увез, из квартиры и не выходила, вот он и попросил с работой в магазинчике ему помочь. Изредка он сексом со мной заниматься пытался… только не получалось у него ни черта, потому как я трупом лежала – хоть души, хоть нет. Хотелось сказать – давай убей ты меня наконец! Наверно, скажи я всерьез – убил бы. С кайфом убил бы! Почему ж я не сказала? То ли потому, что больно проблемно так подыхать, то л и – потому, что все еще жить хотелось, то ли – потому, что главной целью моей стало верить: Ама все еще жив!.. Правда – или нет? Нет, по правде, единственное, в чем я уверена, – в том, что Я пока что ЖИВА. Правда, жива скучновато, монотонно, асексуально. Хуже не бывает? Бывает. Я питаться практически перестала. Я с сорока двух кило до тридцати четырех уже дохуделась, и всего-то за полгода! Да какой же прок есть, если все съеденное все равно дерьмом выходит? Странно – вот жрать я не в силах была, а вот в туалет все равно бегала! А ведь питалась только алкоголем! Наверно, именно такое врачи называют «запасом испражнений»… в том смысле, что в тебе колоссальное количество дерьма накапливается. По-любому, доктор мне так сказал. А после очень мягко добавил – деточка, если будешь вот так продолжать вес терять, скоро умрешь! Он присоветовал мне в больнице остаться, но у Шибы-сан совершенно другое мнение по этому поводу было. Я так и не понимала – какого хрена ему заботиться о девице, которую и трахнуть-то нельзя!

– Луи, можешь распределить бижутерию на прилавке?

Делаю как велено. Подхватываю из его рук пакеты с сережками, на которые только что писала ценники. Несу пакеты к прилавку. Шиба-сан машет веником, чистит магазинчик по всем углам. Как говорится, смести паутину, начать с нуля. Я вспоминаю – год движется к концу. Потому и воздух – все холодней. А Рождество-то, между прочим, уже в затылок нам дышит! По сути, коли вдуматься, может, Шиба-сан – очередной последователь европейской традиции – выметать на Новый год все лишнее?

– Шиба-сан!

– Слушай, а тебе уже от «сан» отделаться не пора?

Может, он полагает, что теперь мы – вместе?

– Меня зовут Кидзуки Шибата.

Да ведь я уже знаю, видела имя и фамилию на дверной табличке его квартиры!

– Как-то по-девчачьи звучит это Кидзуки, точно? Уж не знаю почему, только все меня Шибой называют.

– А мне тебя как называть?

– Кидзуки – вполне прилично.

С Амой мы никогда так не разговаривали. Так, как обычные мужчины и женщины разговаривают. Может, именно поэтому я и забыть его не могу? Может, поэтому и отпустить его не могу?! Я раскаиваюсь! Раскаиваюсь, что никогда не общалась с ним по-человечески – насчет семьи, фамилии, прошлого… и так далее, до упора! Я ж только на похоронах его узнала – ему всего-то восемнадцать было! Только тогда и поняла – впервые закрутила роман с парнем моложе себя!

А он уже – мертвый. А мне уже – девятнадцать, я уже годом его старше! Вот о чем нормальные мужчины с нормальными женщинами при первой же встрече говорят…

– Кидзуки!

Это имя казалось мне странным, но так уж я решила – по-любому.

– Чего тебе?

– На прилавке уже всего – полным-полно. Мне больше не втиснуть!

– Да выложи куда-нибудь… Вон на соседний прилавок выложи, как тебе понравится. Или – как хочешь, так и располагай!

Вталкиваю залитые в целлофан сережки под стекло прилавка. Тесно до чертиков, но как-то становится на место. Смотрю на сережки. Поневоле думаю про Аму. Вот умер он – и я не прогнулась растянуть посильнее дырку в языке. А ведь давным-давно уже не больно! Наверно, продырявленный язык теперь, когда некому им восхищаться, теряет смысл? А может, я и вообще-то раздвоенный язык хотела, чтобы обменяться сходным восприятием бытия с Амой? Если растяну дырку в языке еще чуть-чуть – смогу вставить уже гайку-«невидимку», а оттуда – лишь шаг до ступеньки, на которой Ама разрезал остаток языка. Но… почему исчезает яростное желание соответствовать? За шаг от вожделенной цели?