Текст книги "Змеи и серьги (Snakes and Earrings)"

Автор книги: Хитоми Канехара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Добрели мы до какого-то парка, нашли там фонтанчик питьевой, Ама руки помыл и футболку простирнул. Успели еще на последний поезд до его дома. Как только зашли в квартиру, я Аму сразу в ванную затолкала. Осталась одна, вытащила зубы из косметички, покатала их на ладони… Смыла с них кровь в кухонной раковине, засунула опять в косметичку. Думаю – как дошла до жизни такой? Как влипла в эту ситуацию – с психом, который всерьез считает, что мы – вместе? А что, если я уйти от него надумаю? Он меня убить попытается? Тут Ама выходит из ванной. Садится рядом, смотрит так, словно мысли мои прочесть старается. Сижу молча, ни единого слова. Наконец слышу – он говорит:

– Прости, – тихо так, почти шепотом. – Я просто контролировать себя не могу, – говорит. – Понимаешь, вообще-то я по характеру добрый, но когда перехожу черту – все, уже только до упора, до конца. Пока он не сдохнет, понимаешь?

Так он это сказал – я невольно подумала, что он уже кого-то убивал.

– Ама, врубись, ты совершеннолетний. В смысле – по закону. Если убьешь кого-нибудь – железно сядешь.

– Да нет, если честно, я еще не совершеннолетний, – отвечает, нахально глядя в глаза. Все, чувствую, лопнуло мое терпение. Интересно, и чего я вообще парюсь, беспокоюсь за него!

– Не будь ты дебилом!

– Нет же, это правда! – кричит.

– Когда мы познакомились, ты говорил – тебе двадцать четыре!

– Говорил! Но я ведь просто подумал, что это тебе примерно столько! Не хотел, чтоб ты мальчишкой сопливым меня считала!.. Ладно, как-то я на тебя это все тупо вываливаю. Наверно, надо было посерьезней изложить, точно? Да, а тебе-то на самом деле сколько лет?

– А вот хамские вопросы задавать нечего!.. Я, между прочим, тоже еще несовершеннолетняя!

– Прикалываешься, да?! – У Амы глаза из орбит выкатились. – Правда, что ли?! Вот здорово-то!

Улыбается до ушей. Обнимает меня.

– Просто мы с тобой оба старше своих лет выглядим, вот и все, – говорю.

Отпихиваю его. Начинаю понимать, как же, по сути, мало мы друг о дружке знаем. Ни о родителях, ни о том, кому сколько лет. И ведь не то чтобы мы эти темы сознательно старались не обсуждать, ничего подобного. К случаю не выходило как-то. Даже теперь, зная уже, что ни одному из нас и двадцати нет, и то не напрягаемся узнать – кому все же сколько…

– Слышь, Ама, а как тебя по-настоящему-то зовут? Амано? Суама?

– Суама? Это еще что за имя идиотское? Амадеус, вот так! Ама – имя, Деус – фамилия. Крутая фамилия – Деус, точно? Звучит – прямо почти как Зевс!

– Не хочешь говорить, как тебя зовут, – ну и пожалуйста, переживу.

– Да меня ПРАВДА так зовут! А тебя-то как?

– Спорим, ты решил, Луи – это от Людовика XIV? Ну и фиг тебе! Луи – это в честь Луи Вуттона.

– Так что ты у нас женщина из высшего общества, – хмыкает он саркастически и протягивает мне банку пива. Первую из тех, что мы усосали, пока трепались до самого утра.

На следующий день – было чуть позже полудня – я уже сидела с Шибой-сан в «Желании», дизайны разных татуировок смотрели. Там их столько было – я просто поверить не могла… и укие-э (видно, на случай, если нежданный гость из цивильных забредет), и черепа, и западные картинки типа настоящего Микки-Мауса. Я дико впечатлилась уровнем художественных талантов Шиба-сан.

– Ты дракона хочешь? – Шиба-сан глядит мне через плечо и замечает, как я уже который десяток страниц с разными вариантами драконьих дизайнов просматриваю.

– Да, я, может, на драконе остановлюсь. Вот этот – тот, который у Амы, да?

– Точно. Форма немножко другая, но основа – этот рисунок

Шиба-сан оперся о прилавок и смотрел, как я все листаю и листаю страницы.

– А ведь Ама не знает, что ты сейчас здесь, так?

Поднимаю глаза. У Шиба-сан на губах – тонкая улыбочка, а взгляд – нехороший, наглый.

– Нет, – отвечаю, – не знает.

– Ты не говори ему, что я тебе свой номер мобильника дал, – говорит Шиба-сан, и выражение лица у него делается вполне серьезным. Мне любопытно, сколько он знает про вспышки Амино-го темперамента.

– А если Ама… – начинаю, но прикусываю язык

Шиба-сан усмехается, глядя в потолок, потом опускает глаза, ловит взглядом мои. Спрашивает:

– Хочешь узнать про него побольше? – и плечами пожимает.

– Да нет, если честно, то, наверно, не хочу, – говорю.

– Вот и славно, – отвечает он безразлично. Выходит из-за прилавка, потом – из магазинчика. Секунд через десять дверь открывается, он входит обратно.

– Ты что делал?

– Магазин закрыл. У меня – важный клиент.

– А, ну тогда ладно, – отвечаю с полным равнодушием и снова утыкаюсь в картинки. Наконец мы идем в заднюю комнату – обсудить, на каком дизайне я остановилась. Шиба-сан с потрясающей скоростью делает один великолепный набросок за другим. Я – человек, начисто лишенный таланта к живописи, – дико завидую его способностям.

– Знаешь, на самом деле я еще не уверена. Я что имею в виду – тату, они же на всю жизнь делаются, так я, раз уж собираюсь себе набить, хочу самую красивую, какую только можно сделать, примерно так..

Опираюсь подбородком о кулак Пальцем провожу по контурам дракона, нарисованного Шибой-сан.

– Точно. Я в том смысле, что сейчас, конечно, можно и лазером свести, но чаще всего – назад дороги нет. Хотя вот мне, к примеру, достаточно будет просто волосы отрастить. – Он касается, рукой летящего дракона на голове.

– Но ведь у тебя это – не единственная татуировка, да?

– Ясно. Охота поглядеть на остальные? – Он ухмыляется.

Я киваю. Он стаскивает свою футболку с длинными рукавами. Обнажается тело, больше похожее на картину. Линии и яркие краски – на каждом сантиметре кожи… он поворачивается, демонстрирует спину, на которой – комбинация из дракона, свиньи, оленя, бабочек, пионов, веток цветущей вишни и сосны.

– Иношикачо*! – вскрикиваю я.

– Ну да. Я вообще люблю карты Ханафуда**.

– Знаешь, а тебе еще клевера и красных кленовых листьев не хватает.

– Знаю. Увы, но свободного места уже не было!

Я уже начинаю удивляться, как может он так пофигистски к этому относиться… но он снова оборачивается, и мне в глаза бросается еще одно животное, набитое у него на предплечье, – ОДНОРОГОЕ животное.

– Кирин***? – спрашиваю.

– Да, – говорит, – эта тату – моя любимая. Священное животное. Не ступает на свежую траву. Не ест сырой пищи. Наверно, можно сказать, он – бог звериного царства.

* Иношикачо – сложная выигрышная комбинация карт во время традиционной игры в Ханафуда.

** Ханафуда – одновременно и название колоды старинных японских карт с изображением растений и животных (как реальных, так и мифических), и название игры, для которой эта колода используется.

*** Кирин – волшебное животное в японском фольклоре.

– Что-то я не припоминаю, чтоб у Кирина рог был…

– Вообще-то легенда о Кирине к нам из Китая пришла, и китайцы считают – есть у него рог, растущий прямо из плоти.

Смотрю на Кирина у него на предплечье. Твердо говорю: «Вот оно – то, что Я ХОЧУ!»

Шиба-сан – совершенно на него не похоже – просто дара речи лишился на минуту. Наконец выговорил:

– Мужик, который мне это набивал, был одним из величайших мастеров татуировки в Японии. – Помолчал. – Я сам еще никогда Кирина не набивал.

– Ну а его попросить мне тату сделать можно?

– Можно было бы, – отвечает. И спокойненько так, без тени юмора, прямо в глаза мне глядя, продолжает: – Можно было бы, да только помер он. Покончил жизнь самосожжением, а в руках изображение Кирина держал. Правда, ОЧЕНЬ в духе Акутагавы Рюноскэ? Он, наверно, вообще зря вот так набивал направо-налево образ священного животного… может, и вызвал на себя его гнев. Кто знает, а вдруг сделаешь ты себе тату Кирина, Луи, и тоже проклята будешь?

Шиба-сан рассказывал – а сам все своего Кирина поглаживал… Несколько минут мы помолчали. Я подольше задержалась взглядом на Кирине.

– По-любому, – заговорил он снова, – в Кирине сочетаются черты оленя, быка, волка и еще хрен знает скольких зверей. Такое рисовать – до черта ж времени и сил уйдет.

– Но я только это и хочу. Пожалуйста, Шиба-сан! Ну, может, если так уж сложно, ты мне хоть временную тату нарисуешь? – умоляю его.

Шиба-сан, с видом весьма раздраженным, прищелкнул языком и проворчал:

– Ладно, в таком случае – сделаю.

– ДА!!! Спасибо, Шиба-сан!

– Я тебе такую временную нарисую – она долго продержится. А что на фоне хочешь?

Я немножко подумала, потом опять по-быстрому проглядела образцы.

– Вот. – Я постучала ногтем по рисунку. – И очень хочу скомбинировать все с драконом, как у Амы.

Шиба-сан взглянул на дракона. Пробормотал:

– Ясно… – похоже, больше самому себе, чем мне. – Я впервые Кирина делать буду, так что мне, наверно, и самому легче – с чем-нибудь привычным его скомбинировать.

– Хочу примерно такого же размера, как у Амы, и еще – чтобы было прямо на спине. Сколько мне это будет стоить?

Он делает вид, что раздумывает, выдерживает театральную паузу и наконец говорит:

– Хм-м… как насчет… трахнуться разок? – Говорит – и смотрит на меня искоса.

– Только и всего? – посылаю ему насмешливый взгляд. Он впился в меня глазами – садизм, дремлющий внутри, рвется на свободу.

– Раздевайся, – приказывает он.

Так. Встаю. Платье без рукавов, мокрое от пота, липнет к телу. Опускаю молнию. Чувствую спиной прохладный сквознячок. Позволяю платью соскользнуть на пол. Он оглядывает меня с головы до ног, на лице – полное отсутствие интереса. Потом говорит:

– Ты чертовски худая. Знаешь, если после татуировки поправишься, кожа растянется, жуткий видок будет.

Стаскиваю лифчик и трусики, тоже насквозь пропотевшие. Скидываю босоножки-сабо. Сажусь на кровать.

– Не проблема, – отвечаю. – Я за столько лет ни разу не поправилась.

Шиба-сан давит сигарету в пепельнице. Подходит к кровати. Прямо на ходу расстегивает ремень. Останавливается у края кровати. Правой рукой резко толкает меня навзничь, ладонью касается моей шеи. Пробегается пальцами по венам. Усиливает хватку, пока гладкие кончики пальцев не впиваются в мою плоть. И все это – стоя, глядя на меня сверху вниз. Вены на правой руке вспухают, выступают под кожей. Мое тело уже требует воздуха. Начинаю биться. Лицо сводит, шея словно вот-вот сломается. Он шепчет:

– Мне это нравится. Видеть, как тебе больно… у меня от этого стоит.

Шиба-сан отпускает мое горло. Стаскивает штаны вместе с боксерами. У меня еще в ушах звенит и голова кружится, а он уже забирается на кровать. Коленями прижимает мои плечи. Членом упирается мне в губы. Лицо мое – в обрамлении драконов, пляшущих у него на бедрах. Беру его влажный член в рот. Замечаю, как пахнет его тело. Мне из всех времен года больше всего летом сексом нравится заниматься. Наверно, все дело как раз в этом запахе пота – резком, приторном, аммиачном. Шиба-сан смотрит на меня без всякого выражения. Хватает меня за волосы, дергает в жестком ритме, трахает мое лицо. Он еще пальцем до меня не дотронулся – а я понимаю, что уже теку. Надо же, думаю, удобно-то как!

Он отводит бедра. Спрашивает:

– А Ама тебя как имеет?

– А как вообще люди этим занимаются?

Шиба-сан пожимает плечами. Переводит взгляд на свои штаны. Вытаскивает ремень. Связывает им мне руки за спиной.

– И не осточертевает тебе?

– Да не особо так. Я прекрасно могу кончить и при обычном сексе.

– Это ты к тому, что думаешь – я не могу?

– А что – можешь?

– Не могу.

– А все потому, что ты – псих и садист!

Он смеется:

– Зато я еще и с парнями трахаюсь, к твоему сведению. У меня размах – ого-го какой!

Он говорит – а я немедленно представляю себе, как он Аму трахает. Думаю – как красиво, наверно, это было! Шиба-сан берет меня на руки (руки у него худые), опускает на пол. Садится на кровать. Правой ногой надавливает мне на лицо. Один за другим, начиная с большого, обсасываю его пальцы, потом вылизываю ступню, пока во рту совсем не пересыхает. Шея уже болит – ведь я же приподнимаюсь, а руками опереться не могу. Шиба-сан снова вцепляется мне в волосы. Подтягивает лицо вверх. Должно быть, сейчас я смотрю на него невидящими глазами… На его члене под кожей вздуваются вены. – Ты мокрая?

Киваю. Шиба-сан поднимает меня. Сажает на кровать. Почти инстинктивно раздвигаю ноги – и чувствую, как в теле собирается легкое напряжение. У меня садисты и раньше случались. Черт их знает, на что они способны! Мне и клизмы ставили (кстати говоря, совсем не плохо), и с игрушками я дело имела. И насчет отшлепать у меня комплексов нет, и насчет анального секса – тоже. Но вот на кровь я даже смотреть не желаю, увольте. А то, помню, однажды позволила одному мудаку бутылку стеклянную мне вставить – так он ее молотком разбить собирался! И попадались вообще полные кретины, им в кайф иголками тебя колоть!..

У меня ладони, запястья – скользкие от пота, по спине и рукам мурашки бегают. Но с неподдельным облегчением замечаю – Шиба-сан никаких посторонних предметов на мне использовать не собирается. Он вонзает в меня два пальца. Резко двигает ими несколько раз – взад-вперед. Вытаскивает. Вытирает о мое бедро – так, словно прикоснулся к чему-то грязному. Смотрю ему в лицо. От этого взгляда теку еще сильнее.

– Вставь мне, – умоляю.

Он протягивает еще влажные пальцы, сует мне в рот, оглаживает кругом.

– Грубость любишь?

Киваю. Он вытаскивает пальцы у меня изо рта, снова сует мне в киску, снова вынимает, снова – в рот. У меня почему-то сейчас же всплывает перед глазами картинка – Ама шарит во рту того парня из Синдзюку.

– Больше терпеть не можешь? Опять киваю. Он вытаскивает пальцы,

кладет ладонь мне на лоб, отталкивает на простыню, заставляет дергаться всем телом, пытаться удержать равновесие головой, .плечами и ногами.

– Пожалуйста! Просто вставь мне! – кричу.

– Заткнись! – шипит он, вцепляется мне в волосы, вжимает головой в подушку. Грубо обхватывает одной рукой, повыше приподнимает бедра. Плюет мне в дырку, еще раз входит туда пальцами, несколько раз резко проводит ими по кругу – и наконец врывается в меня членом. Сразу же начинает не просто трахать – вбиваться в меня, сильно, глубоко, – так, что всхлипы мои эхом отдаются в тяжелом, затхлом воздухе. Еще чуть-чуть – и я уже в голос рыдать начинаю, вообще-то со мной это частенько происходит, когда кайф – действительно сильный. Я все ближе и ближе, я чувствую, как нарастает во мне это ощущение. Он тараном бьется в меня и одновременно развязывает ремень, стянувший мои запястья. Руки теперь свободны. Отрывком вынимает член – чувствую, как из уголков моих глаз скатываются слезы. Он также резко подхватывает меня снова. Сажает на себя верхом. Руками с медвежьей силой вцепляется мне в ягодицы. Вздергивает всем телом вверх, опускает, вздергивает, опускает… у меня внутри уже все немеет.

– Хочу видеть больше слез, – рычит он, и, как по заказу, я плачу еще сильнее.

– Я кончаю… – шепчу, отчаянно двигаю, дергаю бедрами, все настойчивее, все напряженнее…

Кончила – шелохнуться не могла. А Шиба-сан просто перевернул меня на спину, лег опять сверху – и продолжает засаживать, жестко, ритмично, безжалостно. Волосы мои в кулаке зажал, душит – и еще улыбается от садистского удовольствия происходящего. А потом вдруг сказал:

– Ну, поехали, – в точности как когда язык мне пропирсовывал, засунул член как можно глубже, вынул и, скользнув по мне вверх, спустил мне в рот. Странно я себя почувствовала – этакая смесь облегчения и недовольства, словно меня одновременно и из Ада выпустили, и из Рая изгнали…

Шиба-сан вылез из постели, член свой салфеткой вытер, боксеры натянул. Бросил пачку салфеток в моем направлении. Я на лету поймала. Стираю с себя его сперму, смотрю в зеркало на свое лицо – все в слезах, краска размазалась. Привела себя в порядок. Сидим оба на кровати, прислонившись к стене, курим и смотрим в потолок. Довольно долго просто так сидели, ничего не делали, разговаривали по минимуму – ну, там, ерунда типа «Пепельницу передай, пожалуйста…» или «А жарко сегодня, правда?» – в таком роде. Наконец Шиба-сан встал, повернулся и посмотрел на меня снисходительно.

– Если пошлешь Аму, будешь моей девушкой, ладно?

Я от хохота чуть не скисла.

– Да ты ж меня скорее всего убьешь!

– А Ама не убьет? – спросил Шиба-сан, настолько не меняя выражения лица, что я похолодела.

Ha мгновение я лишилась дара речи. А он продолжает:

– Только учти – если будем встречаться, то я на тебе жениться собираюсь.

Бросает мне мое белье. Надеваю трусики. Пытаюсь представить себе, на что может быть похожа семейная жизнь с Шибой-сан и удастся ли мне выжить в эдаком браке. Снова влезаю в платье. Поднимаюсь с постели. Шиба-сан достает из мини-холодильника баночку ледяного кофе, открывает, протягивает мне.

– А ты под всеми своими заморочками очень милый парень, точно?

– Ногти у тебя длинные как черт знает что, только потому банку и открыл.

Треплю его по щеке. Говорю:

– Спасибо.

Слова благодарности… они так нелепо звучат, если учесть, что между нами происходит! Просто видишь – вот оно, мое «спасибо», летает в воздухе – и вечно будет летать, не найдет, куда приземлиться… Шиба-сан выходит в магазин, снова открывает.

– Слушай, а у тебя вообще хоть какие-нибудь клиенты есть? – спрашиваю.

– А то! Просто народ в основном ко мне ходит либо пирс забивать, либо тату делать. Вот и договариваются заранее. Мой магазин – не из тех, где просто так, от не фига делать побродить можно.

– Ясно.

Сажусь на стул за прилавком. Высовываю язык Пальцем трогаю «гвоздик». Уже совсем не больно.

– Эй, ты как думаешь – можно мне уже двенадцатиграммовый ставить?

– Нет еще. Придется тебе с месяц с этим походить. Потому я тебе и советовал – используй для начала двенадцатиграммовый, – холодно произносит Шиба-сан, поглядывая в сторону прилавка с той стороны, чуть не из центра магазинчика.

– Закончишь рисунок делать – позвонишь?

– Ясное дело, позвоню. Ты с Амой приходи. Скажи ему – хочешь сережки посмотреть. А тут – я. Покажу тебе дизайн, изобразишь море изумления… типа ты такое раньше и видеть не видела и не думала не гадала.

– Ты только мне днем звони, пока Ама на работе.

– Да понял я, понял, – ворчит он и отходит, перекладывает товар на подставках.

Берусь уже за сумку – домой надо идти, и тут Шиба-сан внезапно оборачивается в мою сторону. Я нетерпеливо притормаживаю.

– Ну, что еще?

– Иногда мне кажется: наверно, я – сын Божий, – говорит он, не меняя выражения лица.

– Сын Божий? Неплохое название для дешевого ужастика бы вышло, не думаешь?

– Нет. Ты врубись. Чтоб обречь людей на жизнь, Бог просто должен быть садистом!

– Я так понимаю, по твоему мнению, Мария мазохисткой была?

– Ага. Наверно, так и было, – бормочет Шиба-сан и снова к подставке своей отворачивается. Подхватываю сумку. Выскакиваю из-за прилавка.

– Пожрать перед уходом не хочешь?

– Нет. Ама уже вот-вот домой явится.

– Ладно. Тогда увидимся. – Он грубовато треплет меня по волосам. Беру его правую руку. Глажу Кирина.

– Я тебе самый крутой дизайн сделаю, – говорит он.

Я смеюсь. Машу ему рукой и выбегаю на улицу. Там уже солнце садится, а воздух – такой свежий, что я едва не задыхаюсь. Еду на метро домой, к Аме. В торговом районе, через который от метро проходить надо, – слишком много семей с детишками. Так много, что от гула бесконечных голосов прямо блевануть хочется. Один мелкий врезается в меня, а мамаша делает вид, что не видит. В упор смотрю на бебика, он наконец поднимает глаза, замечает меня. Встречаемся взглядом – клянусь, он уже зареветь собирается, так что я просто грожу ему пальцем и иду дальше. Не хочу, не желаю жить в таком вот мире. Хочу жить налегке. Хочу, чтоб после меня на этой темной, унылой земле ничего, кроме пепла, не осталось!

Как только захожу в Амину квартиру – первым делом кидаю свои шмотки в стиральную машину и врубаю. В «Желании» вечно благовониями несет, стоит мне туда сходить, – и вся одежда ароматом этим насквозь пропитана. Потом лезу в ванну. Яростно моюсь с головы до ног. Выхожу. Вытираюсь. Натягиваю джинсы, влезаю в одну из Аминых футболок. Малость подмазываюсь, привожу в порядок волосы, иду повесить сушиться платье. Только-только сажусь передохнуть – ключ в замке поворачивается. Входит Ама.

– Привет.

– Привет.

Облегченно замечаю его широкую улыбку.

– Целый день спать хочу, прямо сил нет, – говорит Ама, потягиваясь.

Ясно, он усталым себя чувствует, и не сильно удивительно, ежели учесть, как мы вчера считай до рассвета пили и трепались. Я – и то вымоталась, ведь как Аму утром проводила – больше уснуть не смогла, тогда и подумала позвонить Шибе-сан. День прошел, как часовой завод идет, предсказуемый, точно сам ход времени. Если что за этот день со мной и случилось необычного – так только то, что я Кирина увидела. Теперь просто дождаться не могу, когда он наконец кожу мою украсит! И плевать мне, что Аму зовут Амадеус и что Шиба-сан – сын Божий, а я единственная из всех ни черта особенного собой не представляю – тоже плевать. Я только одного хочу – стать частицей подземного мира, где не светит солнце, нет песенок о любви и никогда, никогда не слышно детского смеха…

Мы с Амой пообедали в пабе, вернулись домой, позанимались сексом. Почти сразу же Ама заснул как отключился, пушкой не разбудить. Я открыла банку пива. Сидела, потягивала, глядела ему спящему в лицо. Спрашивала себя – неужели он убьет меня, как того ублюдка, если узнает, что я трахалась с Шибой-сан? А потом вдруг подумала: что ж, если уж придется выбирать, так пусть меня лучше сын Божий убьет, чем Амадеус…

хотя не слишком я верю, что этот самый сын Божий вообще способен кого-нибудь убить. Я перевела взгляд на руку Амы – как свисала она с кровати, как играли блики света на серебряных перстнях… Попыталась отогнать от себя эту мысль. Включила телевизор. Лениво полазила с канала на канал, везде – или попсовые шоу дебильные, или документальные фильмы мрачные. Долго не выдержала, выключила. У Амы в квартире из журналов – только мужские модные, а как с его компьютером обращаться, я не знаю, я, к слову сказать, вообще в компах – ни в зуб ногой. Осмотрелась в комнате. Поцокала языком – поразмыслила, чем бы заняться. Подобрала газету. Оказалось – дешевенький таблоид, но такие, если честно, для меня и составляют основной источник информации. Проверила, нет ли сегодня хороших программ для полуночников. Стала листать – страницу за страницей, от конца к началу. Единственное, что вынесла из чтения, – в Японии сейчас каждый день людей убивают, а экономический спад ощущается даже в секс-индустрии. И вот листаю, значит, газетку, и внезапно в глаза бросается заголовок:

Двадцатидевятилетнего гангстера забили насмерть в Синдзкжу!

Перед глазами так и всплыло лицо того вчерашнего мужика. Нет, ну, никак не могло ему быть двадцать девять, на вид – больше было! А если нет? А если он, как я и Ама, просто старше своих лет выглядел?.. Наверно, в ту ночь еще одна, похожая драка случилась. В конце концов, Синдзюку – огромный район… Глубоко вздыхаю. Читаю статью дальше.

Жертва скончалась еще до прибытия в госпиталь. Полицейские говорят, что убийца пока не найден. По словам свидетеля, это рыжеволосый мужчина худощавого сложения и примерно 175– 180 см роста.

Вглядываюсь в Аму. Сравниваю его с описанием в статье. Отбрасываю газету. Стоп. Если подозреваемый из статьи – и вправду Ама, разве не должен бы был свидетель обязательно упомянуть татуировки и сплошь пропирсованное лицо? Говорю себе – конечно, должен был! Просто это – какой-то парень, немножко смахивающий на Аму, вот и все. Мужик, которого Ама избил, еще живой был, я точно помню. Но по-любому лучше не рисковать… хватаю сумку и рысцой бегу в ближайший недорогой магазин. Покупаю там осветлитель для волос и пепельную краску. Прихожу домой. Ама по-прежнему сонно посапывает, так что трясу его за плечо.

– Эй! Ты чего? Ты чё творишь? – вскидывается он.

Шлепаю его по затылку. Заставляю сесть перед зеркалом.

– Чего? Ты чё делать-то хочешь?

– И ты еще смеешь спрашивать, что я делать хочу? Волосы тебе перекрашивать будем! Все, с этим твоим отвратным рыжим цветом мы покончили.

Ама послушно раздевается до трусов – в точности как велено.

– Рыжий хайр и смуглая кожа вообще не сочетаются, неужели тебе раньше никто не говорил? Совсем у тебя вкуса нет или как? – гримасничаю, стираю с лица брызги осветлителя, который растворяю. Ама улыбается. Говорит:

– Добрая ты. Ладно, постараюсь исправиться по части стиля… конечно, только если ты поможешь.

Значит, Ама мою идею воспринял позитивно… это радует. Думаю – какой же он оптимист в душе!

– Ладно, без разницы, – говорю. Разделяю расческой его волосы на пряди и принимаюсь кисточкой наносить осветлитель. Половины тюбика пока хватит… конечно, только волосы перекрасить – это не сильно поможет, но, думаю, сейчас придется менять хоть то, что можно. Сбрызнули мы Аме волосы закрепителем, феном высушили – все, они из рыжих в блондинистые превратились. Вспоминаю – мне как-то раз парикмахер сказал: если цвет волос радикально меняешь – вот как с рыжего на пепельный, – надо предыдущий цвет очень-очень тщательно вытравлять. Так что смешиваю вторую половину тюбика – и все по-новой, от начала до конца, пока волосы Амы совершенно не побелели. Я их заново посушила феном, пока жесткими не стали, и только потом пепельную краску нанесла. Ама, наверно, и вправду сильно спать хотел – все время носом клевал. Поневоле признаюсь – немножко жалко мне его было, но, черт, это для его же блага! Отмучилась наконец я с краской, голову его пленкой целлофановой обернула… а он улыбается и смотрит на меня этак рассеянно.

– Спасибо, Луи, – говорит.

Пару секунд сомневаюсь – может, все-таки стоит ему ту статью показать? Решаю – нет, не стоит. Иду в ванную – руки мыть.

– Как думаешь, теперь я хоть за сколько-нибудь симпатичного парня сойду?

– А я никогда и не говорила, что ты страшненький, – отвечаю, высовываясь из ванной.

Ама смеется:

– Знаешь, ты только скажи – я ради тебя хоть наголо обреюсь. Захочешь, чтоб я тебе соответствовал, – я по-мажорски выпендрюсь. Да ты хоть кожу меня заставь осветлить, если тебе смуглая не нравится, – я без слова сделаю!

– Да ладно, Ама.

И никакой он не страшненький. В смысле, да, правда, взгляд у него всегда грозный, а это местами нервирует, но в общем и целом, я бы сказала, он скорее в категорию симпатичных попадает. Хотя… с таким количеством татуировок и полной мордой пирса – нет, наверно, так сразу и не скажешь, красивый он или нет. Честно, вот не знай я его, увидь я его случайно на улице, точно подумала бы – это ж надо, хорошенький мальчик, и так себя изуродовал! Только я понимаю, как он себя ощущает. Мне ведь тоже хочется, чтоб люди сразу видели, как я из толпы выделяюсь. Иногда думаю – если солнечный свет озарит все-все в этом мире, я уж точно исхитрюсь превратиться в тень!

Минут так через десять после того, как я краску нанесла, Ама ерзать стал и спрашивать каждую минуту – ну что, все уже? Наверно, мне бы его пожалеть хоть немножко стоило, но я тогда только об одном думала – мельчайший намек на рыжину с волос его убрать. Короче, по итогам я эту краску у него на голове больше получаса держала. Сняла наконец с него пленку, волосы пальцами стала ерошить.

– Ты что делаешь? – Ама спрашивает.

– Даю доступ кислороду. Контакт с воздухом помогает краске лучше впитаться.

Проверяю, значит, краску… хорошо легла, ярко и ровно.

– Порядок, – говорю. Протягиваю ему большое полотенце.

– Ладно, – отвечает Ама и шлепает в ванную. Жду, когда он мыться закончит, а пока что снова статью ту газетную просматриваю. Внушаю, внушаю себе – нет, не мог это быть Ама, и сама себе удивляюсь – да с чего я вообще из-за этого так задергалась, он же мне даже нравится не особо!

Тут Ама выходит из ванной. Укладываю ему волосы. Он на меня в зеркало смотрит, ресницами хлопает и улыбается.

– Прекрати немедленно, – говорю. – Выглядит унизительно. – Он пожимает плечами. Оборачивается ко мне. Теперь у Амы волосы – чистейшего, шикарного пепельного цвета, даже следа рыжеватого не осталось.

– И вот еще что, Ама… с завтрашнего дня ты будешь ходить в рубашках. С рукавами.

– С чего вдруг? Жарко еще.

– Цыц ты! Тебя из-за безрукавок твоих все нормальные люди за бандита принимают.

– Ну, если так… – бурчит малость обиженный Ама.

Я любой ценой должна была его заставить татуировки эти прикрыть. Очень уж они заметные – кто знает, может, копы ничего про них не сказали по своим каким-то причинам. А может, я просто слишком бурно реагирую и уже между строк читать пытаюсь.

Без разницы. Главное – удалось-таки мне его уболтать. Выглядел он, конечно, от всех моих стремительных наездов абсолютно ошалело, зато закивал и сказал:

– Ладно, я тебе обещаю.

А потом обнял меня крепко, прижал к себе и шепчет:

– Для тебя – что захочешь, Луи.

Во-от. Тащит он, значит, меня в койку, а я все думаю – нет, ну совершенно не тянет он на убийцу! Говорю себе – все в порядке, Ама просто шут, идиот, ему только и надо – быть со мной рядом и смеяться. Легли мы в постель, он футболку на мне задрал и к соску моему присосался. Через какое-то время чувствую – все, перестал, а дышит уже глубоко, ровно… Одернула я футболку, свет выключила, легла, закрыла глаза. И тогда, в темноте, поняла вдруг, что молюсь, хотя кому – и сама толком не знаю.

Минута-другая – и я погружаюсь в сон.

На следующий день проснулась я где-то часов в двенадцать, телефон разбудил.

Это звонил менеджер хостесс-фирмы, в которой я раньше иногда подрабатывала. Приятно, конечно, сделать перерыв в такой нудной работе, но я и не заметила, как приняла, хоть и без особой радости, предложение поработать сегодня вечером. Думаю – настолько неохотно согласилась, что это прямо в голосе звучало, поэтому менеджер и решил ставку мою обычную увеличить, целых тридцать тысяч йен пообещал заплатить – совсем неплохо!

Я до этого звонка уже довольно долго за счет Амы жила, подумывала даже вовсе забыть о работе и полностью перейти к нему на содержание Но сейчас – поднимаюсь на ноги, принимаюсь приводить себя в порядок В конце концов, на тридцать тысяч йен мы на пару до чертиков нажраться сможем.

Я в хостесс-девушки примерно месяцев шесть назад подалась – уж очень это просто было, прямо смешно. Что там делать – зарегистрируйся в агентстве, и почасовая оплата тебе гарантирована. Десять тысяч йен – а надо только выпивку подливать да в основном хорошо выглядеть пару часиков, пока вечеринка в отеле длится. Повезло мне, наверно, родиться с лицом, которое люди считают привлекательным.

Встретилась с менеджером и остальными в вестибюле отеля. Опоздала чуть-чуть, менеджер, думаю, уже малость нервничать начал, но когда меня увидел – посветлел лицом, заулыбался и говорит:

– Очень рад, что вы смогли приехать.

В раздевалке нам, девушкам, всем до единой выдали напрокат кимоно. Я, прежде чем самой одеться, тем девчонкам помогла, которые правильно надевать кимоно не умели. Я, когда только-только начинала, тоже не знала, что с этими кимоно как, но смотрела на других – и выучилась потихоньку, теперь – легче легкого. Мне кимоно досталось ярко-алое, да еще пришлось парик нацепить с длинными, прямыми темно-каштановыми волосами, я его с собой привезла. Понимаете, нельзя работать хостесс-девушкой на респектабельной вечеринке, если у тебя волосы в золотистый цвет вытравлены, но и перекрашиваться заново ради одного вечера тоже как-то в лом.