Текст книги "Змеи и серьги (Snakes and Earrings)"

Автор книги: Хитоми Канехара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Засовываю под парик последние выбивающиеся локончики… тут ко мне менеджер подходит и начинает:

– Мисс Накадзава…

До сих пор помню, как мне тогда смешно стало: меня ведь никто по фамилии уже чер-те сколько времени не называл.

– Э-э-э… ваши серьги… – говорит менеджер извиняющимся тоном.

– Ой, точно, – вспоминаю, хватаясь за свои серьги. Почти забыла! Нет, если на тебе обычные сережки надеты – не важно, дело твое, но шоп «невидимки» и впрямь не очень-то с кимоно сочетаются… а еще меньше они сочетаются с респектабельной корпоративной вечеринкой, что нет, то нет. Приходится вытаскивать все свои пять гаек и запихивать их в косметичку. Запихиваю – и опять краем глаза замечаю те два зуба. Снова задумываюсь – Ама, тот гангстер… Интересно, а полиция заметила, что на месте преступления двух зубов не хватает?

– Мисс Накадзава?

Снова мой менеджер. Начинаю малость раздражаться. Оборачиваюсь. Говорю:

– Да?

Уж и не знаю, что он мне вообще сказать собирался, но когда я к нему повернулась, физиономия у него сделалась изумленная. Спрашивает:

– Это у вас что – пирсинг?

Он язык мой в виду имеет, яснее ясного.

– Да, именно так.

– Ну а СНЯТЬ его вы можете?

– Видите ли, дело в том, что я его только что сделала. Так что мне, по правде, будет не очень удобно его снимать.

– А-а, – тянет он, морщится и думает, что бы такое ответить. Но придумать не успевает. Я прерываю:

– Не беспокойтесь, все будет замечательно. Ведь я же не собираюсь рот до ушей разевать или что-то в этом роде, – а вдобавок к этому – льстивая, ласковая улыбка.

– О, ну тогда – ладно, – мямлит он, лицо наконец светлеет – это я улыбнулась еще ярче. Он за мою улыбку ноги мне целовать готов, прочие девушки в курсе. Должно быть, не последняя причина, почему многие из них не больно-то меня любят.

Выходим в банкетный зал с подносами. Разносим напитки, преподносим улыбки. Самая обычная, унылая корпоративная вечеринка-фуршет. Чуть погодя мы с Юри, одной из немногих девчонок, с которыми у меня кое-как складывается, выскальзываем в подсобку. Делаем вид, что пустые бутылки разбираем, а сами пиво дуем и пирс мой в языке вдохновенно обсуждаем.

– Прямо не верю – ты дырку себе в языке пробила?!

Реакция – почти в точности как у Маки.

– Это все из-за парня, да? – Юри хихикает, стреляет глазками в мизинец, предполагаемого парня изображающий.

– Может, и так. Только мне сначала язык понравился, а уж только потом – парень.

Довольно скоро разговор переходит с языков на секс, так что, когда менеджер заявился – назад в зал нас звать, – мы уже обе изрядно развеселились. Выпиваем по последнему глоточку пива, быстренько пшикаем себе в рот освежающими спреями и возвращаемся на вечеринку.

К концу фуршета – я подсчитала – у меня аж тринадцать визиток набралось, все – от высокопоставленных служащих. После вечеринки разглядываем с Юри, что мы такое получили.

– А вот этот вроде ничего… Директор по менеджменту! – Юри рассортировывает визитки по принципу личных предпочтений.

– Одно плохо – ну никак рожу его вспомнить не могу! Может, ему вообще сто лет в обед!

Нет. Что до меня – абсолютно не воспринимаю всех этих крутых мужиков в дорогих костюмах. Да и им, уверена, девушка с «гвоздиком» в языке – без надобности. Хотя я на подобных увеселениях всегда успех имею, милую, скромную японскую девушку изображаю не без таланта, вот таких визиток просто ворохи получаю… Только ведь на деле-то они совсем не мне эти карточки суют! Просто – персонажу, роль которого я временно играю! Гляжу в зеркало. Думаю – ладно, вот разрежу наконец себе язык надвое – и никогда больше такой работой заниматься не стану. Скорее бы только дыра растянулась…

Еще одна вечеринка, другой отель, все остальное – один в один, и в восемь вечера наконец работа закончена. Идем с Юри в контору, чтоб денежки свои получить. Потом решаем и к метро идти вместе. Бредем не торопясь… тут у меня мобильник звонит. Юри опять принимается жестами моего бойфренда изображать, бровь вскидывает, хохочет. Вижу – на экране имя Амы высвечивается. Вспоминаю – я ж не только записку ему оставить забыла, даже эсэмэску не послала!

– Алло! Луи? Ты где? Ты что там делаешь? – забрасывает меня вопросами, рта не закрывает, а голос – словно вот-вот расплачется.

– Извини. Мне неожиданно позвонили, предложили хостесс-девушкой поработать. Я сейчас уже домой возвращаюсь.

– Чего?! Я и не знал, что ты работаешь! И в каком таком смысле – хостесс-девушкой?!

– Эй-эй. Угомонись. Это так, приработка обыкновенная. Ничего криминального.

Юри глядит, как я изнываю под грузом вопросов, и честно старается в голос не заржать. Наконец Амо малость утихомиривается, и мы соглашаемся встретиться у нашей станции метро. Даю отбой. Юри в туже секунду начинает визжать от хохота.

– А он и впрямь на коротком поводке тебя водит, так?

– Да ну, он прямо как маленький.

– Ой, а по-моему, это ТАК мило! – подпихивает она меня локтем.

М-да, думаю. Эх, был бы он ТОЛЬКО МИЛЫМ… Вздыхаю. На станции мы с Юри расходимся и домой едем уже поодиночке. Трясусь в поезде двадцать минут, потом, когда до остановки своей доехала, через ступеньку несусь наверх, к выходу.

Вижу – Ама уже по ту сторону турникета стоит. Машу ему рукой. Он в ответ машет, но физиономия у него при этом – до ужаса несчастная.

– Я домой вернулся, а тебя нет! Ни записки, ничего! Я уж решил – ты меня бросила! Я за тебя реально переживал!.. – и все это он мне единым духом выдает, без остановки, пока мы садимся за столик и заказываем пиво в ресторанчике «якинику»*.

* «Якинику» – ресторан, специализирующийся на мясных блюдах. – Примеч. пер.

– Зато теперь, – отвечаю, – можем чуть-чуть пороскошествовать.

Ама все о работе моей расспрашивал. Наконец убедился кое-как, что ничего непотребного со мной там не происходит, и заулыбался, как обычно.

– Жалко, – говорит, – я тебя в кимоно не видел, – и лимон на тарелку мне выдавливает.

Пиво классное было, хорошо пошло, а мясо – так вообще неописуемо прекрасное. Действительно, не ужин – совершенство. Смешно, да? В смысле – это ж я, которая столько ныла, что работать приходится! Но после работы пиво кажется намного вкуснее… вот, кстати, и все, что в работе есть приятного! Настроение у меня – хорошее. Делаю Аме комплименты по поводу его нового цвета волос, шуточкам его дурацким смеюсь. Кажется, все в порядке… волосы у Амы – пепельные, а смех – счастливый… и как будто ничего плохого с нами никогда не случится!

Лето уже кончилось, но жара еще наплывала отовсюду. Считай, три недели прошло с того дня, как Шиба-сан мне в «Желании» тату Кирина показал, и наконец он позвонил.

– Затрахался, – смеется, – вконец я этот рисунок делать, – а потом объяснять стал, с излишними, по-моему, подробностями, почему ему так тяжко пришлось. Напоследок сказал: – Дождаться не могу тебе его показать.

А я к тому времени уже свой пирс на двенадцатиграммовый заменила.

На следующий день говорю Аме – хочу, мол, новые сережки посмотреть. Отправляемся на пару в «Желание». Пришли, а Шиба-сан нас в заднюю комнату зовет и достает из ящика стола листок бумаги.

– Bay, – выдыхает Ама, – это нечто!

И не только у него у одного такая реакция была… я тоже, как увидела, офонарела. И Шиба-сан заметил… не зря ж он нам все демонстрировал рисунок и демонстрировал – точь-в-точь как ребенок новой игрушкой хвалится!

– Я это хочу!

Честно, я как увидела – сразу решила. Только подумать-то эти потрясающие звери на спине у меня появятся, – сердце быстрее биться начинает! Дракон смотрелся, словно прямо сейчас с бумаги взлетит, а Кирин на дыбы встал – вот-вот на дракона кинется. Пара прекрасных чудовищ, неразлучных, неотделимых друг от друга, необходимых мне, как сама жизнь.

– Ладно, – говорит Шиба-сан с усмешкой.

– Клево, Луи! – кричит Ама и обеими руками стискивает мою. А я все никак поверить не могу: самый красивый на свете тату-дизайн – и вот-вот станет МОИМ! Мы сейчас же начинаем обсуждать – какого размера делать и куда точно набивать. Сходимся на том, что лучше всего – пятнадцать сантиметров на тридцать, малость поменьше, чем у Амы, и – на спину, от левого плеча – к позвоночнику. Даже решили, когда начинать будем, – прямо через три дня.

– Вечером перед началом алкоголь не пить. Спать лечь – как можно раньше. Такая татуировка много крови у тебя попьет, – командует Шиба-сан, а Ама с опытным видом кивает в знак согласия.

– Не боись, я об ней позабочусь, – обещает Ама. Обнимает Шибу-сан за плечи. И какую-то долю секунды Шиба-сан глядит на меня в упор – в точности как когда мы трахались. Смотрю ему в глаза. Улыбаюсь. Вижу, как он изо всех сил старается подавить ответную улыбку. После Ама заметил, что всем нам неплохо бы пойти поесть. Шиба-сан магазинчик свой чуть пораньше обычного закрыл, и мы втроем вывалились на свежий воздух. Прохожие просто в стороны шарахались, когда наша дружная троица по улице шла.

– Это из-за тебя, Шиба-сан, на нас все вокруг пялятся, – говорит Ама.

– Из-за меня? Сам хорош! Пафосный, как последний бандит!

– Я и как бандит нормальней смотрюсь, чем ты как панк!

– Не парьтесь, вы оба достаточно жу-тенько смотритесь! – говорю, и они затыкаются.

– Бандит, значит, панк и мажорка… Реально охуительное сочетание! – смеется Ама, поглядывая то на меня, то Шибу-сан.

– Я тебе уже сто тысяч раз говорила – Я НЕ МАЖОРКА! – говорю. – Ладно. Пошел на хер. Я по-любому пива хочу. Пошли в идзакая*.

* Идзакая – ресторанчик, оформленный в традиционном японском стиле.

Мы еще немножко прошли по шумной центральной улице (я – посередке между Амой и Шибой-сан), пока не набрели на недорогую идзакая. Скинули у входа обувь. Провели нас к одному из низеньких японских столиков. Прочие посетители сначала уставились с любопытством, но потом отвернулись неловко. Салютуем друг другу пивными бокалами-и начинается жаркий диспут на тему татуировок. Сначала с нами Ама опытом делился, потом Шиба-сан вступил – с историями про тяжкие муки и великие испытания, через которые он прошел, когда только-только тату-художником заделался. Закончил на вдохновении, которое он в изображение Кирина вложил. К концу обеда они уже оба футболки с себя поскидали и спорили – каким особым методом владеет тот-то, какие формы используют там-то… и так далее, и тому подобное. Смотрю на них – и поневоле улыбаюсь. Первый раз в жизни вижу, каков Шиба-сан, когда просто развлекается. Наедине со мной он, понятно, эту сторону своей натуры не демонстрировал, но, наверно, садисты тоже изредка до ушей ухмыляются. Ну а я от пива что-то совсем окосела, разбушевалась, то ору им немедленно одеться, то требую заткнуться на хуй… Короче, замечательный был обед, пиво – ледяное, на уме у меня – потрясающий рисунок. Вот, должно быть, и все, что мне от жизни надо!

Ама в туалет пошел, и тут Шиба-сан через стол перегнулся и по волосам меня погладил.

– Только без нытья, лады?

– Да уж это точно, – говорю. Смотрим друг другу в глаза и улыбаемся.

– Я тебе потрясающую тату набью, – говорит он, и в голосе его – такая сила… я прямо рада, что его встретила!

– А тебе и не трудно будет, с твоим-то талантом, – замечаю.

– Бог в пальцах, – отвечает Шиба-сан с едкой усмешкой. Поворачивает руку, лежащую на столе, ладонью вверх. – Вот только… что ж мне делать, если я желание убить тебя пересилить вдруг не смогу?

– Ну, тогда, значит, убьешь, – отвечаю и пива отхлебываю. Краем глаза замечаю – вон Ама из сортира возвращается.

– Хорошо. Потому что никогда и никого мне еще так отчаянно убить не хотелось, – говорит Шиба-сан меньше чем за секунду до того, как Ама за столик уселся, на лице – широкая, радостная улыбка.

– Туалет – весь в блевотине. Я как увидел, самого чуть не вырвало!

От сообщения Амы атмосфера как-то резко нормализовалась. Я сидела между парнем, который из-за меня человека в кровавое месиво превратил, и парнем, который о смерти моей мечтал, и лениво думала – интересно, а может, однажды кто-то из них меня убьет?

Через два дня Ама все алкогольные напитки из холодильника вытащил и в кухонный шкафчик убрал. А шкафчик на висячий замок запер!

– Ты чего творишь?! Ведешь себя, будто я алкоголичка какая!

– А ты очень даже и не без того, – отвечает Ама и ключ себе в карман сует. – И не вздумай, пока меня не будет, пиво себе в супермаркете покупать! – сказал и ушел на работу.

Нет, ну за кого он меня принимает? За идиотку или как? Уж один-то день я точно без алкоголя проживу, думаю – и шкаф-чикс презрением локтем пихаю. Но к тому времени, как Ама с работы вернулся, я, надо признать, уже ни о чем, кроме пива, и думать не могла. Да, по сути, не больно и удивительно – я ж каждый день поддаю, а к ночи вообще надираюсь, причем уже довольно давно. Наверно, это уже настолько частью моей жизни стало, что я не особо и замечала, ни сколько пью, ни как сильно к алкоголю привыкаю. Чем больше времени проходило, тем больше я зверела, Ама с работы вернулся – я на нем злость и сорвала. Только мне кажется, он чего-то типа этого и ожидал, так что просто успокоить меня постарался.

– Я тебя предупреждал, – говорит, – ты, может, и сама не замечаешь, но алкогольная зависимость у тебя уже есть.

– Да отъебись ты! – ору. – Пиво тут ни при чем, это рожа твоя дебильная меня раздражает!

– Ладно, Луи, как скажешь. Ты просто постарайся не думать про алкоголь. Поужинай и ложись пораньше. Завтра будет трудный день.

Ама меня еще и утешает?! Тут уж я совсем осатанела. Но все равно пошла переодеваться на выход. Ужин паршивый был – дешевое тушеное мясо кусками, миска риса и, ясно, никакого пива. Все настолько пресное, что я его острым соусом прямо залила, хоть сколько-нибудь посъедобнее сделать. Ама меня все сильнее раздражал – все посматривал, как слишком заботливая мамаша, честное слово! Я, наверно, раз десять ему по шее дала, если не больше.

Пришли мы домой. Ама раскомандовался не на шутку – то сделай, это – нельзя… А когда я из душа вышла, он на меня теплую футболку натянул и еще молока теплого чашку чуть не силком в рот влил, к тому же – черт знает сколько сахару туда вбухал. А потом в постель меня отправил, хотя всего восемь вечера было.

– Нет ни единого шанса, что у меня получится заснуть так рано. Я, по-твоему, в котором часу вчера спать легла?

– Да ты хотя бы попробуй, Луи. Ну, хочешь, я тебе овец посчитаю?

Я слова сказать не успела, а он уже начал… так что я просто сдалась и закрыла глаза. Где-то на сотой овце счет замедлился, а потом он вдруг обнял меня и прижал к себе.

– Можно я завтра с тобой пойду?

– У тебя же завтра работа, – отвечаю, и он печально опускает голову.

– Я не то чтобы не доверяю Шибе-сан, просто беспокоюсь немножко. В смысле, вы ж там только вдвоем будете, да?

– Не о чем тебе беспокоиться, – вздыхаю тяжело. – Он профессионал. Он приставать ко мне не собирается. – Это я говорю весьма твердым голосом.

– О’кей, – соглашается он, но, по всему видно, без особой радости. – Ты все-таки поосторожней. Я серьезно. Иногда и представить себе трудно, что у этого парня на уме.

– Ну, знаешь ли, не каждого так легко раскусить, как тебя.

Ама смеется, но как-то невесело. Раздевает меня. Переворачивает на живот. Снова и снова целует и гладит мою спину.

– Угу, значит, завтра у нас здесь дракон танцевать будет…

– И Кирин тоже.

– Наверно, стыд и срам калечить такую прекрасную белую кожу. Но я уверен – с тату ты еще сексуальнее смотреться будешь.

Он ласкает, ласкает мою спину… потом придвигается, входит в меня сзади. Как обычно, кончает он мне на лобок. Как обычно, крою его последними словами и тащусь в ванную. Выхожу. Он в очередной раз извиняется и делает мне массаж – с ног до головы. Тело мое расслабляется, сознание затуманивается, чувствую, как меня обволакивает сон. И последнее, о чем я в тот день успеваю подумать, – это как бы дырку в языке до десятиграммовой серьги завтра утром растянуть перед тем, как из дома выйду.

На следующий день, когда я прихожу в «Желание», знак «Закрыто» на дверях уже висит. На улице жарко, даже мое тоненькое платье от пота уже промокло. Дверь не заперта. Открываю – и вижу: Шиба-сан за прилавком сидит, кофе пьет.

– Добро пожаловать, – говорит он весело. Идет за мной в заднюю комнату. Замечаю – рисунок дракона с Кирином уже на столе лежит. Он достает черную кожаную сумку, кладет на стол, не торопясь открывает. Внутри – целая коллекция инструментов, для чего они – понятия не имею. Палочка с кучей иголок на конце, к примеру, или столько разных чернил…

– Нормально вчера выспалась?

– Да уж, Ама меня в восемь вечера в постель отправил.

Шиба-сан хмыкнул, застелил кровать несколькими простынями.

– Так Теперь раздевайся и ложись. К тумбочке лицом, – говорит и вытаскивает, даже не глядя в мою сторону, из сумки иглы и чернила. Так что я снимаю платье, лифчик и ложусь на кровать. – Сегодня мы контур набивать будем. Это – форма всей тату, так что если изменить что-нибудь хочешь – давай говори прямо сейчас.

Я отталкиваюсь руками от кровати. Приподнимаюсь. Оборачиваюсь. Смотрю на него.

– У меня к тебе только одно замечание: хочу, чтоб ни у дракона, ни у Кирина не было глаз.

Секунду Шиба-сан, похоже, так поражен, что рта раскрыть не может.

– В смысле, ты не хочешь, чтобы я зрачки прорисовывал?

– Да. И хрусталики – тоже.

– Но… почему?

– Ты когда-нибудь легенду о гарю-тенсей слышал? Ну, знаешь, ту, где живописец Чоюсу на стенах храма белого дракона рисовал? Ну вот, а когда он глаза нарисовал, дракон ожил и улетел на небо.

Шиба-сан медленно кивает. Смотрит в пространство, потом – опять на меня.

– Ладно, я понял. Глаза делать не буду. Но чтоб у морд незаконченного вида не было, наверно, глазницы придется посильнее зеленым оттенить – хоть какая замена. Так тебе нормально будет?

– Так будет классно. Спасибо, Шиба-сан!

– Эгоистичная ты девица, – смеется он, садится на табурет у края кровати и треплет меня по щеке. Потом сбривает пушок у меня на спине – от левого плеча до бедра, протирает лоскутом марли, смоченным в дезинфицирующем растворе, и через кальку намечает на теле контуры рисунка. Потом подносит мне зеркало и спрашивает – как, нормально? Я говорю – все отлично. Он принимается рыться среди своих инструментов, пока не находит что-то, похожее на толстую шариковую ручку на длинной рукояти. Я так понимаю, что именно этой штукой он мне тату набивать и будет. Оборачиваюсь. Демонстрирую Шибе-сан свой язык. Говорю:

– Смотри, я уже до десятиграммовой растянула!

Он ослепительно улыбается. Говорит:

– Все путем. Только все-таки не надо лошадей гнать. Это тебе не уши. Вот внесешь в язык инфекцию – сразу узнаешь, что такое НАСТОЯЩАЯ боль.

– Я аккуратненько, – обещаю.

– Больно, да? – Он проводит пальцем по моим губам.

– Да уж.

Он взъерошивает мне волосы.

– Ладно. Поехали.

Он касается прохладной от резиновой перчатки рукой моей спины. Я торопливо киваю и почти сразу же чувствую резкую боль в спине. Не настолько, правда, больно, как я ожидала, но все равно – тело невольно напрягается каждый раз, когда игла протыкает кожу.

– Ты постарайся выдыхать, когда я иголку втыкаю и когда вытаскиваю.

Делаю, как велено. Становится малость полегче. Шиба-сан работает своими иглами спокойно, ритмично, так что часа через два набивать мне на спину контур он уже закончил. И за все это время ни слова не сказал – я время от времени на него посматривала, но он полностью на работе сосредоточился, даже пот со лба вытереть – и то не прервался. Убрал наконец иглу, спину мне полотенцем вытер, потянулся и шеей затекшей покрутил.

– А ты и впрямь потрясающе боль терпишь, это точно. Кто в первый раз приходит – те обычно не переставая скулят.

– Правда? Я, наверно, просто нечувствительная. Может, это признак фригидности?

– Да уж Недавно, помню, фригидностью и не пахло.

Он прикуривает. Жадно, глубоко затягивается. Потом сует сигарету мне в рот. Достает еще одну – уже для себя.

– Очень мило с твоей стороны.

– Не очень, – говорит. – Первая затяжка – всегда самая сильная.

– А я вот считаю – не первая, а вторая.

Он тихонько хмыкает, но ничего не возражает.

– А желание меня убить – оно у тебя возникало или как?

– Возникало. Пришлось полностью на тату сконцентрироваться, лишь бы только об этом не думать.

Я, по-прежнему лежа на животе, протягиваю руку. Стряхиваю пепел с кончика сигареты в пепельницу. Смотрю, как он падает кучкой, потом слежу взглядом за крошечными случайными хлопьями, разлетающимися по кровати.

– Если когда-нибудь захочешь умереть – давай я тебя убью. – Шиба-сан касается ладонью моего затылка.

Я улыбаюсь. Киваю. Он улыбается в ответ.

– А можно будет оттрахать твое мертвое тело? – спрашивает он.

– Вот уж что случится с моим телом после смерти, на это мне точно плевать, – пожимаю плечами.

Не зря же говорится – молчит, как мертвый! А в этом случае нет ничего нелепей и бессмысленней, чем невозможность высказать свое мнение. Я поэтому всегда удивлялась – ну, на кой дьявол людям тратить уйму денег на надгробия? Для меня, например, абсолютно без разницы, что там будет происходить с моим телом, если в нем уже не будет жить разум. Да пусть хоть собакам на съедение кинут – и то плевать!

– Только боюсь, если я не буду видеть твоих страданий, то у меня, наверно, и не встанет.

Шиба-сан хватает меня за волосы. Тянет голову вверх Шейные мышцы сводит от внезапного давления. Он берет меня за подбородок, заставляет взглянуть вверх.

– Отсосать хочешь?

Я неожиданно киваю – так, словно понимаю: говорить «нет» Шибе-сан у меня нет ни права, ни желания. Он так сильно меня душит, как будто и впрямь собирается убить. А потом трахает – но на этот раз только сзади, видно, спину мою старается поберечь. Мы уже закончили – а он все еще на спину мою смотрел. Лифчик я, по понятным причинам, надевать не стала, просто платье натянула. Шиба-сан, по пояс голый, сидел, глядел на меня неотрывно. Я оглядывалась, искала мусорную корзину, чтоб салфетку, спермой перемазанную, выбросить, – и вдруг слышу слабый такой звук. Шиба-сан, похоже, тоже услышал – обернулся в ту сторону, откуда звук доносился, и нахмурился.

– Может, это покупатель? Ты дверь-то запер? – спрашиваю.

– Забыл запереть. Но знак «закрыто» точно повесил.

Только-только Шиба-сан успел договорить, – дверь открывается.

– Луи? – врывается Ама.

– Привет. Мы как раз закончил и. А тебе вроде сейчас на работе надо быть? – сказал Шиба-сан с хорошо разыгранной невинностью. А я секунду как громом пораженная стояла, думала, что бы тут за хрень началась, зайди Ама хоть на пару минут раньше!

– Я пораньше отпросился. Сказал, у меня жуткий запор.

– У тебя на работе сотрудникам из-за запора раньше уходить разрешают? – спрашиваю с сомнением.

– Нет, шеф мой, конечно, в восторг не пришел, но все-таки отпустил, – отвечает Ама, не улавливая сарказма в моем тоне.

Я успеваю засунуть салфетку под простыни на кровати. Тут Ама замечает мою тату. Обалдевает от восторга. Говорит:

– Bay. Офигеть… Спасибо, Шиба-сан! Да, кстати, – он оборачивается к Шибе-сан, – ты тут случайно подкатываться к Луи моей, надеюсь, не пробовал?

– И не думал. На мой вкус, слишком уж она тощенькая.

Ама, похоже, успокоился.

– Эй, а почему?.. – начинает он неожиданно. Не договаривает, но смотрит изумленно.

Гляжу на него. Надеюсь, он не заметил, какая у меня сейчас виноватая физиономия. Украдкой кошусь на Шибу-сан – он тоже слегка напрягся.

– Почему ни у Кирина, ни у дракона глаз нет?!

Вздыхаю с облегчением. Говорю – это я сама попросила, объясняю так же, как Шибе-сан недавно.

– Понял, – говорит, – только у моего дракона глаза на месте, и никуда он не улетел.

Шлепаю его легонько по затылку за идиотские комментарии. Натягиваю назад на плечо бретельку от платья.

– Ванну пока не принимай. Под душ полезешь – прямо на спину струю воды не направляй. Мочалкой не три. Полотенцем будешь вытирать – только слегка похлопывай. Не забудь – два раза в день спиртом протирать надо. Спиртом протрешь – какой-нибудь крем увлажняющий нанеси. И постарайся, чтоб спина под солнце не попадала. Увидишь, примерно через недельку корочки появятся. Что хочешь делай – но расчесывать не смей. Вот отпадут корочки, припухлость сойдет – тогда к следующему этапу переходить будем. По-любому, как только корочки отпадут – звони мне, – говорит Шиба-сан и по плечу меня легонько треплет.

– Будет сделано, – мы с Амой хором.

– Сходить поесть не хотите? – спрашивает Ама.

Шиба-сан отвечает – нет, для него слишком рано, так что мы с Амой одни уходим. Всю дорогу домой я как могу шею выворачиваю, все на спину свою поглядеть пытаюсь. Вижу на плече детали Кирина и дракона – те, что платьем не прикрыты. Замечаю – Ама на меня глядит с каким-то странным чувством.

– Ты чего? – спрашиваю, но он только отворачивается и мрачнеет. Я от этого молчаливого неодобрения тихо звереть начинаю. Демонстративно ускоряю шаг – иду теперь чуть впереди него. Он видит – я вроде уходить собралась, ловит мою руку, подскакивает, старается подстроиться под мой темп, но выражение на лице – то же.

– Луи, а зачем ты туда платье-то надела? В смысле – тебе ж, чтоб тату набить, все равно до трусиков раздеваться пришлось, так?

– Просто подумала – потом в платье удобнее будет, чем в футболке.

Он молчит, головы не поднимает, только сильней вцепляется в мою руку. Останавливаемся на красный свет – и вот тут-то он внезапно смотрит мне в глаза.

– Я жалок, да? – спрашивает. Чувствую что-то вроде сострадания.

Мне всегда больно видеть, если парень так безоговорочно кому-то отдается.

– Есть малость, – вздыхаю.

Он неловко улыбается. Когда я тоже отвечаю улыбкой, обнимает меня, прижимает к себе так крепко, что прохожие коситься начинают.

– А тебе жалкие парни не нравятся?

– Не так чтоб очень.

Он прижимает меня еще крепче, уже дышать трудно становится.

– Ты уж прости. Только ведь ты понимаешь, я же вижу… люблю я тебя, Луи.

Отпускает он меня наконец. Вижу – глаза у него красные, прямо на торчка похоже. Глажу его по голове, и он хохочет – как маленький, глупый ребенок.

Нажралась я в ту ночь до упаду – в прямом смысле слова. Но Ама, похоже, только кайф ловил, когда со мной возился, так что это не проблема была. С той поганой истории в Синдзюку уже целый месяц прошел, а мы с Амой по-прежнему вместе. Все в порядке, говорю себе, все будет просто замечательно. Пирс в язык я себе уже забила, а очень скоро – жду не дождусь – уже и тату моя готова будет, и язык свой раздвоенный я заполучу. Вот любопытно, так основательно изменять себя – это оскорбление замыслов Господних или акт совершенной свободы воли? А потом я подумала – у меня ничего нет. Ни имущества, ни привязанностей, даже ненависти к кому-нибудь – и то нет. И появилась странная уверенность – ни татуировка моя, ни язык раздвоенный, ни будущее мое – нет, ничего из этого ни смысла, ни значения не имеет.

Через четыре месяца после того, как мы дизайн выбрали, татуировка моя была готова. Всего-то четыре сеанса и понадобилось… и после каждого мы с Шибой-сан трахались. А после четвертого, последнего раза он, в манере совершенно для себя нехарактерной, сам сперму у меня с живота салфеткой вытирать стал.

– Мне, наверно, пора уже с татуировками завязывать, – говорит и смотрит в никуда.

Возражать ему мне особо не с чего было, так что я промолчала, просто закурила – и все.

– Я тут с одной девчонкой всерьез жить собрался, знаешь ли… прямо как Ама, – усмехается он.

– Ну и какая связь с тем, что ты тату набивать бросить хочешь?

– Может, и есть связь. Я все думаю – может, время жизнь заново начинать? В конце концов, своего лучшего Кирина я уже сделал, теперь можно завязывать и ни о чем не жалеть, – говорит он и трет виски. Потом глубоко вздыхает и продолжает: – Да нет, не выйдет у меня. Забудь, что я об этом даже и говорил. Просто вечно подумываю работу поменять.

Футболку Шиба-сан еще не надел. Кирин смотрел на меня в упор – с его тела, с предплечья, на котором он выпрямился во весь рост, гордый, как король на подвластной ему земле…

В свое время с моих Кирина и дракона отпали корочки, и превращение их в часть моего тела завершилось. Вот тогда они наконец и стали принадлежать мне… я страшно любила говорить о них именно так – «принадлежат», но это слово обесценивается, как только теряет свою новизну. Понимаете, вот покупаете вы однажды, к примеру, офигительную новую юбку, чувствуете себя на седьмом небе, но проходит совсем немного времени – и все, просто очередная шмотка у вас в шкафу. Я, наверно, по природе своей непостоянный человек, тряпки в самый дальний угол запихиваю, после того как всего-то два, максимум три раза надену. Наверно, я и брак в том же духе воспринимаю. Просто – ситуация, в которой двое изо всех сил стараются завладеть друг другом. Даже если вы не замужем – все равно парни так и норовят свести все к тому же самому, чем вы с ними дольше встречаетесь, тем большими собственниками становятся, медленно, но верно. Поговорку «к чему кормить рыбку, уже попавшую к вам в сеть» знаете? Ну, вот так они и мыслят. Только когда рыбке становится нечего жрать, выбор у нее небольшой – либо спасаться, либо подыхать. Собственность – это дико напрягает, и все равно мы отчаянно хотим, чтоб люди и вещи были нашими! Должно быть, просто возбуждаем садистов или мазохистов, живущих в нас. Что до меня… просто знаю: как бы там ни было, Кирин и дракон у меня на спине останутся со мной навсегда. Никогда они не предадут меня, а я – их. Смотрю в зеркало на их слепые морды – и легче дышать, потому что понимаю – раз у них нет глаз, значит, им от меня не улететь.

Дырка в моем языке, которая к началу истории с тату только десятиграммовый стержень выдерживала, уже шестиграммовый спокойно, воспринимала. Каждый раз, как я ее растягивала, боль такая адская была, что казалось – все, это уже предел, сильнее не выйдет. Каждый раз, как более толстый стержень вставляла, ясное дело, до конца дня к еде и прикоснуться не могла. От вечной боли накатывает злость, поневоле думаешь – да сдохли бы вы все! И зло я срывала, с обычным своим эгоизмом, конечно, на Аме. Я как есть, во всей красе. Мозги мозгами, а совести – как у последней твари.

Мир за окном – холодный, серый… Вторая неделя декабря, сухой мороз в воздухе ощущаешь, стоит из подъезда на улицу выйти. Но для «человека свободной профессии» – в смысле, человека, просто время от времени где-то слегка подрабатывающего, как я, не слишком важно, какой на дворе день. Уже больше месяца прошло, как моя татуировка закончена, а почему-то по-прежнему кажется, словно она из меня всю энергию высосала. Я говорила себе – это все от холода, хотела, чтобы дни бежали как можно быстрее. Не сказать, чтоб от моего желания хоть что-то менялось. И вообще что проку ждать решения проблемы, когда и проблемы-то никакой не существует? Просто жизнь вдруг стала пустой – и все. Просто – просыпаешься утром, провожаешь Аму на работу, а потом – считай каждый день – снова ложишься и спишь, спишь… Изредка я все-таки выходила – где-то подрабатывала, иногда занималась сексом с Шибой-сан, иногда с подружками встречалась, но чем бы ни старалась заняться, все равно по итогам чувствовала себя паршиво. Потом, вечером уже, Ама домой возвращался, мы ужинать шли, делили пополам одно-два несложных блюда, заливали все это алкоголем. Потом – домой, и опять пили, пили… Я уже занервничала – может, я алкоголичкой становлюсь? И Ама из-за меня дергался. Носился вокруг меня, старался как мог развеселить – трепался обо всякой фигне, шутил… Потом, когда это не сработало, истерику со слезами мне закатил, орал: «Зачем? Зачем ты так?!», говорил, как ему больно, какое его зло берет…