Текст книги "Временно"

Автор книги: Хилари Лейхтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Водная работа

В этом морском путешествии на судне без опознавательных знаков я заменяю какую-то девушку по имени Дарла. «Эге-гей!» – кричу я. И слышу, как мне отвечают такие же эгегейщики. Хрипатые, сопатые и осипшие. Ну да, ну да, понимаю. Как и любая новая команда, они, кажется, все с заскоком, но работают как подорванные. Смазывают маслом шестеренки своего миссионерства, укрепляют свой авторитет. На носу корабля нет фигуры русалки, на флаге – никакого логотипа.

– Пока нет, – говорит капитан пиратского судна, – но скоро будет. Мы рассматриваем варианты.

Мои новые товарищи все при оружии: кто с кинжалом, кто с пистолетом, у кого-то даже пушка есть. Это успокаивает. Потому что худшие офисы – это те, где никогда не знаешь, кто главный. Моя новая команда – бывшие интернет-пираты, которые переквалифицировались. Уберите всего несколько слогов из сложносоставного слова – и вот вам новое название.

– Если так посмотреть, то на самом деле существует всего несколько видов работы, – говорит капитан, который вообще любит проповедовать и рассуждать обо всех нюансах жизни. – Это работа на суше, работа на море, работа в небе, работа ума и удаленная работа.

– В смысле, работа из дома? – уточняю я.

– Нет, – отвечает он, – в смысле, работа для мертвецов. Наш пиратский жаргон.

– А, поняла! В смысле, как рундук Дэви Джонса?

– Да нет же, нет, – уже раздражается капитан, – в рундуке мы храним всякие канцтовары.

– Поняла. Простите.

– Да ладно, тебе еще много предстоит узнать, – говорит он и хлопает меня по спине. – Ты привыкнешь.

Как же это круто – увидеть мир! По большей части он состоит из воды, и, кажется, вода вообще – его суть. Мой самый праздный парень ежегодно совершает паломничество в Париж. Но бывал ли он хоть когда-нибудь в самой трепещущей сердцевине Атлантики? Трансатлантический перелет не считается. Зато у меня соль в носу и даже между пальцами ног. Я дождаться не могу, когда наконец отправлю ему открытку из моей новой, прекрасной, просоленной насквозь жизни. Она на самом деле такова, и все мои парни наверняка говорят о ней.

Жуткая морская болезнь скапливается где-то в недрах моей глотки. Я тщательно скрываю ее, чтобы никто не заподозрил обмана в моем резюме, и всегда держу под рукой ведро. Как только у меня начинает сводить живот слева, я поворачиваюсь к правому борту, а как только справа – несусь к левому. Таким образом я понимаю, где какая сторона на судне. Я стараюсь погасить нарастающие в животе волны тошноты. Я перевешиваюсь за борт и повисаю на нем. В таком положении меня обнаруживает первый помощник капитана.

– Я первый помощник капитана по работе с командой, – говорит он, взваливает меня на свои мощные плечи и тащит в какую-то каюту. Так меня давно никто не носил.

– Сиди здесь, – говорит он и усаживает меня на диван. – И не вставай, пока не будешь готова к работе.

В каюте пусто. Только на стене висит плакат, на котором нарисован кот на деревянном протезе, как у Джона Сильвера. «Пираты не мурчат» – гласит надпись.

– Ты как, в порядке? – спрашивает первый помощник.

Я киваю, правда, со стороны наверняка кажется, будто моя голова просто болтается в пространстве вместе с болтающимся в океане судном.

– Отлично. А теперь давай посмотрим, что с тобой. Ты не ела ничего такого, чем могла бы отравиться? Или, может, тебя кто-то из начальства расстроил?

– Кажется, нет, – отвечаю я.

– А как у тебя с рефлюксом? Часто бывают приступы тошноты?

– Нет.

– Так-так. Ты не беременна?

– Что?

– Если женщине вдруг становится плохо в разгар рабочего дня, то она, вероятно, беременна. Так часто бывает.

– Я не беременна.

– Ну и отлично. Я пытаюсь понять, что с тобой. Потому что в твоем резюме написано, что ты не страдаешь от морской болезни.

На этих словах комок поднимается из желудка к самому горлу. Я сглатываю его, но меня снова укачивает. И тогда я откидываюсь на подушки, падаю в них. На верхней губе выступает испарина.

– Цце мое ведро? – спрашиваю я, и первый помощник подталкивает его ко мне. – Спасибо.

– Не твое ведро, – смеется он, – оно принадлежит не тебе, а компании.

– Конечно, – отвечаю я.

– В смысле, прими этот факт.

– Конечно.

– В смысле, я предлагаю тебе не отказываться от собственности компании!

– Не буду.

– Ну а теперь… – Он садится на крутящееся кресло прямо напротив меня. – А теперь давай поговорим о твоей морской болезни.

– Я ею не страдаю, – отвечаю я, и мое лицо заливает пот.

– То есть это не морская болезнь?

– Нет, – отвечаю я и роняю голову в ведро.

В этот же момент он поднимает мои волосы, открывает рундук и достает оттуда ленту. Да этот ящик под завязку забит подобными штуковинами! Он заплетает мою спутанную гриву в косу. И я уверена, он научился этому давным-давно. Он перебрасывает косу на мое плечо, оборачивает ее вокруг моей головы и закрепляет на моей макушке, как корону.

– Вот так-то лучше, – говорит он, я в это время вытираю рот.

И действительно чувствую себя лучше. Затем он кладет указательный палец в ямочку на моем затылке и начинает тихонько поглаживать шею вдоль позвоночника. Кажется, будто он собирает осколки моего черепа в одно целое. Но нет, это больше напоминает какой-то неведомый мне ритуал.

– Ты знаешь, работа с командой, – говорит он, – подразумевает не только работу со всей командой, но и личные отношения с каждым ее членом. Я дам тебе несколько распечаток с информацией о том, что считается собственностью компании и как правильно составлять резюме.

Он кладет мне на колени брошюры, и в этот момент буря в животе затихает.

– Спасибо, – говорю я.

– От морской болезни есть только одно лекарство. Оно очень простое. Подумай хорошо и ответь, насколько тебе нужна эта работа.

– Очень нужна, – отвечаю я и вытираю рот.

– Замечательно. Ты видишь, что бывает с теми, кто нам не нравится, – говорит первый помощник капитана и показывает на кота с деревянной ногой.

Я показываю большой палец – он принимает это за ответ и улыбается.

– Помни, это я тебе помог! Я – твой верный помощник. А если помощник – значит, и товарищ! – Первый помощник двумя влажными пальцами гасит в каюте свет и закрывает дверь, давая мне возможность поспать.

Наутро я даже испугалась того, насколько прекрасно себя почувствовала. На двери висела записка: «Лучшее ведро – чистое ведро, а чистое ведро необходимо заполнить».

Ежедневно я заполняю бортовые журналы и поддерживаю идеальный порядок на рабочем столе. Я мою палубу и убираю чистые ведра компании. Затем нахожу какой-нибудь неразобранный угол на судне – и разбираюсь с ним. Еще я изучаю «Пиратскую книгу обременений», «Пиратскую книгу преступлений» и «Книгу ремесел для юного пирата». Работа расцветает перед моими глазами сама по себе – даже торопить ее не нужно.

Платят мне на этом судне довольно прилично, как Фаррен и обещала, хотя, полагаю, я просто не знаю уровня зарплат на кораблях, так что не могу судить. И вообще до этого случая я была лишь на одном судне – тощем каноэ, уткнувшем нос в заросший травой берег озера. В далеком детстве.

Однажды мне выдали конверт с прозрачным окошечком, такой, куда обычно кладут чеки, но вместо чека там пересыпались и переливались три красных камня – рубины.

У человека, который раздает зарплату, длинные кудрявые волосы и ямочка на подбородке. По ночам он часто бродит по судну и повторяет разговоры, которые слышал днем. Он очень похож на моего самого накофеиненного парня, единственного, кто постоянно ужасал меня. Днем он взбирается на мачту, утыкается носом в небо и начинает размахивать руками.

– Он тут вместо нашего попугая Мориса, – объясняет мне один из сослуживцев.

Я вижу этого человека-попугая неподалеку каждый вечер после заполнения бортового журнала. Радует, что он тоже временный, как и я.

Когда наконец мы встречаемся нос к носу, он останавливает меня взмахом руки, как взмахом крыла, кладет мне ее на талию и ведет в укромный уголок. Там он как будто переламывается, что-то происходит с его лицом – оно становится одновременно и мягче, и жестче. Кажется, я даже замечаю у него едва пробившуюся щетину там, где ее только что не было. Он становится совершенно другим. Говорит, что скоро меня заставят прогуляться по какой-то доске, или уволят, или что-то еще.

– Они скоро выбросят тебя за борт, вот увидишь, – уверяет он.

Нет, он совсем не похож на моего самого накофеиненного парня. Рука, которую он все еще прижимает к моей спине, тверда, как стена.

– Прости, что?

– Вот увидишь. Они отправят тебя прогуляться подоске!

– Объясни.

– Я просто тебя предупреждаю, – говорит он и уходит так, будто сказал что-то совершенно обыденное.

Он снова меняется и опять становится попугаем Морисом.

Я стараюсь не обращать на него внимания. Как не обращает никто. Наверняка можно заглянуть в любой офис и обнаружить там волосатого и небритого мужика, который похож на тупую птицу и постоянно говорит гадости коллегам. Если он опять попробует втирать мне какую-нибудь дичь, я сообщу о нем первому помощнику по работе с командой. А пока пойду к своему рабочему месту, где есть малюсенький иллюминатор, и посмотрю оттуда на волны. Вид этот ничего не изменит, но созерцать его довольно приятно. За все время карьеры мое рабочее место мало когда находилось возле окна с каким бы то ни было видом и уж точно никогда – с видом на море.

Практически все здесь излучают дружелюбие и позитив и кивают друг другу при встрече. Вот какая-то женщина в разноцветной юбке заговаривает со мной каждое утро в очереди за завтраком.

– Доброе утро, Дарла! – приветствует она меня.

– И тебе доброе, – отвечаю я.

Она напряженно накладывает оладьи в свою тарелку. Она же знает, что я не Дарла, не хочу быть Дарлой и даже ничуточки не похожа на Дарлу. И что я просто прикалываюсь. Когда оказываешься на чьем-то месте, приходится проявлять то сочувствие, то агрессию. В каждом из нас намертво спутаны и связаны самые разные чувства, комплексы и ощущения. Распутывать этот клубок – все равно что влезать голыми руками в змеиное гнездо.

Так что я полностью сосредоточиваюсь на яичнице. И при этом пытаюсь почувствовать настоящую Дарлу такой, какой ее тут знают. Для этого выбираю древнюю технику медитации, которую все временные считают полезной. Это довольно нестандартная медитация. Заключается она в том, что любой постоянный офисный служащий назвал бы пристальным взглядом. Женщина в разноцветной юбке сидит в одиночестве и смотрит на меня с тихой свирепостью. Кажется, Дарлу здесь все любят и боятся. И я пытаюсь настроиться на ее волну, влезть в ее шкуру. Хлопаю всех по спине, хохочу или, наоборот, вышагиваю по палубе с пустым суровым взором. В общем, всего понемногу.

– Неплохо, – говорит капитан, встретившись со мной на одной из таких прогулок. – Очень неплохо.

– Спасибо, – отвечаю я, но вдруг задумываюсь, а благодарит ли Дарла вообще?

На закате, когда мы ужинаем рыбной похлебкой, коллеги рассказывают мне о том, что бы сделала или не сделала Дарла.

– Дарла никогда бы не поступила с другими так же, как они поступают с ней, – говорит капитан.

– Она поступила бы еще хуже, – говорит его старший помощник, который все время старается перетянуть штурвал на себя.

Капитан закатывает глаза.

– Дарла никогда бы не взяла последний пудинг, – говорит женщина в разноцветной юбке, – особенно если на нем буквально висит бирка с надписью: «Для Перл».

– Дарла никогда не выпила бы весь кофе и не оставила бы после себя только гущу, – говорит старший помощник, – чтобы остальные выцеживали из нее последние капли. И никогда бы не позволила себе разбавлять эту гущу водой, чтобы другие пили это пойло. А главное, она вообще бы не пила кофе, а только бы варила его. Ведь это же здорово – сварить кофе для всех и даже не потребовать за это благодарности. Никогда! Типа дайте мне медаль, я вам кофе приготовила. С таким отношением можно вообще не варить никакого кофе. Понимаешь, о чем я?

– А Дарла выпила бы эля? – спрашиваю я.

– Выпила бы, – отвечает женщина в разноцветной юбке по имени Перл и передает мне фляжку. Кажется, я начинаю ее понимать.

– Дарла никогда бы не попросила дополнительной работы, – говорит капитан.

– Это уж точно!

– Только не Дарла!

– И никогда бы не потребовала выходного пособия, – добавляет капитан.

– Но при этом только она его и получила! – сообщает старший помощник и смеется.

В этот момент капитан хватает его за шкирку, поднимает в воздух и бросает за борт. Мы замолкаем.

– Дарла, – говорит жена капитана, поднимая свою ложку, точно скипетр, – никогда не отказалась бы потанцевать.

Вместе с ней мы пересекаем палубу и танцуем там до рассвета. Луна висит высоко в небе, судно качается из стороны в сторону на фоне синего горизонта. Мы качаемся вместе и по отдельности. Мы шатаемся, пихаемся, брыкаемся и неуклюже раскланиваемся. Человек-попугай играет на гитаре, Перл играет на барабанах.

– Конга! – ревет капитан, и мы танцуем конгу.

Мы ложимся спать, уже когда гаснут звезды, и я думаю о тонких белых пальцах Фаррен. Бриз гладит наши тела, как прохладная хлопковая простыня.

– Дарла никогда бы не отказалась сделать то, о чем ее просят, – шепчет мне первый помощник по работе с командой, который лежит рядом, упираясь головой мне в бок.

– Сговорчивость – отличный навык, – отвечаю я.

– Никогда! – говорит он и кладет мне руку на бедро. – Никогда она не стала бы отказывать, иначе не была бы Дарлой. – Он изо всех сил старается взобраться на меня. – Дарла занимается этим все время.

– Правда? – спрашиваю я.

– Конечно, – отвечает он и наваливается еще сильнее. – Ну почти.

В общем, теперь понятно, что экипаж будет требовать от меня больше, чем они требовали от Дарлы. Хотя нет ничего необычного в том, чтобы делать что-то выходящее за рамки твоих обычных должностных обязанностей. Так что я принимаю во внимание, какой представляет себе Дарлу первый помощник, и делаю то, что считаю правильным. Он не первый мужчина, который ошибся в женщине, оставшись с ней вдвоем под открытым небом на палубе корабля и запустив руки ей под юбку. Никто ничего не слышит. Дарла уж точно.

Позднее амулет опять начинает жечь мне грудь. Я подхожу к самому краю борта и вижу Председателя. Он сидит и лущит свои фисташки.

– Ну что, как тебе пиратская жизнь? – спрашивает он.

– Йо-хо-хо, даже не знаю, – отвечаю я.

– Поднажми, малышка!

– Я стараюсь. Изо всех сил стараюсь.

– Правда? Из каких это именно сил ты стараешься?

И тут я задумываюсь обо всех своих «я», что имеют какие-то силы, конкретных и дискретных «я», которые часто противоречат друг другу.

– Где же твои амбиции?! – рычит Председатель. – Где твой пиратский дух?

– Это не в моем стиле, – отвечаю я ему и касаюсь кромки борта.

– Давай я кое-что расскажу тебе о стиле, – перебивает меня Председатель. – Так звали когда-то моего пуделя. А еще я однажды купил остров и тоже назвал его Стилем. Ну, потому что мне так захотелось. Так что, по сути, это я его придумал – твой стиль.

Я вглядываюсь в горизонт в надежде увидеть этот остров, а когда оборачиваюсь, Председателя уже нет.

Почти все на палубе еще спят. Первый помощник по работе с командой лежит в куче людей. Старший помощник капитана поднимается по веревочной лестнице обратно на борт корабля, промокший насквозь.

– Привет, – смущенно говорит он и спускается вниз, чтобы переодеться.

Я варю ему лучший кофе, который он когда-либо пробовал в своей жизни, чищу фильтр, варю еще кофе и еще. Мы ни слова не говорим друг другу.

В обеденный перерыв я отправляюсь в главную каюту, чтобы позвонить своим парням. Точнее, одному. Своему самому забавному парню – страховому агенту. У него всегда есть в запасе несколько новых шуточек для своей девочки и какая-нибудь история.

Звонок застает его в моей квартире. Он открыл ее своим ключом – решил забрать старый свитер и столкнулся там с двумя другими парнями. Они все вместе сидят на диване и смотрят игру Высшей лиги. Не возражаю ли я? Да я только за. Пусть они и дальше сидят на моем диване, смотрят спортивные каналы, политические каналы, какие угодно каналы, да хоть вручение «Оскара»! Оказывается, у моих парней много общего и есть о чем поговорить друг с другом.

– Конечно, не возражаю, – отвечаю я ему. – Я сама люблю спорт.

– Ты сказала, что любишь спорт? А сама-то занимаешься? – спрашивает мой самый забавный парень.

Слышу, как там, в моем доме, все кричат: кто-то забил гол.

– Занимаюсь, – отвечаю я.

– Еще как занимается! – кричит мой паренькоуч, узнаю его голос.

Давненько мы с ним не виделись. Но он утверждает, что время, умноженное на расстояние, равняется квадратному корню из привязанности и долгосрочных отношений. Он даже нарисовал инфографику, которая это доказывает, она висит у него над кроватью.

Приятно слышать их голоса, когда все наперебой здороваются со мной издалека. Голос мой немного дрожит и вот-вот сорвется.

– Плохо слышно! – кричу я им. – Привет!

Им тоже приятно слышать меня.

– Если уж вы там, – прошу я их, – то не польете ли вы мои джунгли?

– Легко! – отвечают мои парни, и я слышу шаги и журчание воды, которую они льют в горшок с цветком.

– И еще почту посмотрите.

– Да запросто, – отвечает мой самый высокий парень.

В почтовом ящике они находят четыре каталога, три меню навынос из местных забегаловок и два предложения с-супер-выгодным-под-ноль-про-центов кредитом. И письмо от дамы, которая живет со своими туфлями.

– Я у нее работала, – объясняю я им. – Что она пишет?

Мой парень-коуч откашливается и читает написанную от руки портянку, в которой дама обвиняет меня, мои колени, мои ступни, мои пальцы ног, а особенно большой палец, в богохульстве – он почти перекрывает второй палец, и еще мой мизинец – он похож на раздавленную, поверженную ягоду земляники, которая лежит на самом дне корзины и никто никогда не захочет попробовать ее. И вот еще что. Да-да-да, неужели все же придется это сказать?! Она знает, что это я стащила ее сапоги, ее лялечки, ее мусички! За что же, чем же, как же она заслужила такую дерзость? И когда я собираюсь их вернуть? Конечно, она знает поговорку про башмаки, в которых надо пройти милю, чтобы полюбить человека, которому они принадлежат. Но если я сделала в ее драгоценных сапожках хотя бы шаг, если я посмела натянуть их на свои разлапистые лапищи!.. О, пусть мне помогут боги, да хоть какой-нибудь божок, в которого верует такая обувная воровка, как я, но она преподаст мне урок, она меня научит, она заставит меня расплатиться!..

Тут я вновь слышу шум матча из телевизора.

– Ты там надолго застряла? – спрашивает мой самый забавный парень – страховой агент, который мной особо дорожит.

– Не знаю, не думаю, – отвечаю я, – но бизнес – дело непредсказуемое.

Я обычно так говорю, как будто это только мое дело и ничье больше.

– Мы позаботимся друг о друге, пока тебя нет рядом, – заверяет меня он. – Не беспокойся.

О да! Я медленно выдыхаю. Это несколько опустошает, я чувствую себя гулкой пещерой. Телефон отключается еще до того, как я успеваю с ними хоть как-то попрощаться.

Чем именно промышляет судно, мне неизвестно. Но я вообще редко вникаю в общий смысл работы компаний. Мы с Перл сидим в «вороньем гнезде» на верхушке мачты, и она объясняет, что на самом деле мы ищем инвесторов, чтобы захватить их. Вот, скоро опять отправимся на охоту за венчурным капиталом.

– А себя наш капитан называет «венчурным капитаном», – говорит она. Ноги ее, точно птицы, болтаются в воздухе над палубой, которая простирается далеко внизу. – Венчурным капитаном в погоне за капиталом.

– Но это же опасно!

– Еще бы, конечно! Но и капиталы часто попадают не в те руки.

Перл – крутой и невероятно опытный переговорщик. Она сопровождала каждое крупное ограбление и убеждала жертв, что на самом деле они только выиграли. «Давайте примем решение, которое устроит обе наши стороны», – говорила она, пока ее товарищи грабили и убивали. Фирменный маневр. Она хвастается тем, что если бы захотела, то убедила бы капитана сделать капитаном ее. Она могла заставить небо греметь, а рыб летать.

– Как летучая рыба летать? – спрашиваю я.

– Как чайка. Как чертова чайка.

Ей не нравится, что никто на корабле не носит повязку на глазу.

– Это значительно упростило бы мне работу, – говорит Перл и пытается убедить меня надеть винтажный наряд из коричневой кожи с изящно вышитым черепом. – Это сделало бы наш бренд узнаваемым, – добавляет она.

– Ну, мне и в своей одежде неплохо, прости.

– К твоим волосам этот наряд чертовски подошел бы.

– Нет, спасибо, правда, я не хочу.

– Ну, если ты считаешь, что тут кто-то будет спрашивать о твоих желаниях, то я для приличия сделаю так, что повязка на глазу у тебя появится на всю жизнь, – предлагает она.

То есть она собирается оставить меня без глаза? Для приличия? Мне всегда казалось, что для приличия делают что-нибудь другое.

– Я имела в виду, – отвечаю я, – она больше подойдет первому помощнику по работе с командой.

– А, тому парню! – радуется она и перестает давить на меня, заметив, видимо, мое напряжение. – Кстати!

Она прячет повязку в карман.

Длинноволосый поднимается в «воронье гнездо», чтобы приступить к выполнению обязанностей попугая, так что мы спускаемся вниз и оставляем его одного. Пусть занимается своей птичьей работой. Когда я поднимаю на него глаза, то замечаю, что он наблюдает за мной все с тем же странным выражением на лице – одновременно и жестким, и мягким.

В выходной день мы с Перл нарезаем круги по палубе и разговариваем. «Хорошо погуляли – хорошо потолковали», – говорил мой крысопарень после наших долгих прогулок по магазинам.

Перл держится ближе к краю, я шагаю рядом. Мы обе любим попкорн. Обе любим сдирать обгоревшую на солнце кожу. Обе производим не лучшее первое впечатление. Я открываю свой бумажник, и фотографии моих парней длинным веером вываливаются прямо на палубу. Перл с уважением и интересом рассматривает их лица.

– У этого красивый подбородок, – говорит она. Красивое то, красивое это.

За бренди Перл терпеливо показывает, как завязать фал, булинь и полуштык. Пальцы мои ноют от жесткой веревки.

– Вот так, – говорит Перл, массируя их прохладным кремом.

Держаться за руки довольно приятно, особенно если это не цель, а средство для совершения других действий.

– Попробуй развязать, – предлагает она, и ее густой, сладкий, как мед, голос звучит убедительно. Я вонзаю пальцы в «баранью ногу», или «колышку», как еще называют этот узел. – Ого! А ты настоящая! Дарле бы понравилась.

– Не совсем, – говорю я и потираю руки. – А вот ты как будто родилась, чтобы вязать эти узлы.

Я чувствую, как где-то рядом пролетает осколок ревности. Перл хмурится.

– Как ты можешь говорить, для чего я родилась?

Она права. Что я могу знать? Перл сидит в кресле и проводит ладонями по лицу, будто то надевает, то снимает невидимую маску. Обычно так выглядят те, кто вот-вот исторгнет из себя свою историю. Я знаю, что мне суждено услышать ее.

– Я почти ни для чего не родилась, – начинает Перл. – Уж точно не для того, чтобы вязать узлы или что-то еще. Я родилась вместо других, кто не смог это сделать. Я стала последней попыткой моих родителей. Причем родилась очень маленькой и сильно раньше срока. Вот почему я всю жизнь стараюсь приходить вовремя.

– Пунктуальность – это достоинство, – замечаю я.

– Точно. Всегда важно знать, где и когда ты должен находиться. Уверена, если следовать этому простому правилу, время от времени ты будешь заполнять собой пустое место, оставленное кем-то, кто еще не пришел или, наоборот, пришел слишком рано.

– Это можно назвать большим преимуществом.

– Можно. Преимуществом в заполнении пустоты. В частности, здесь я заполнила собой место женщины по имени Перл, которая не пришла сюда вовремя. Не вернулась. Это было два года назад. Теперь Перл здесь я.

– Для меня ты единственная Перл, которую я когда-либо знала, особенно здесь.

– Спасибо, мне приятно. Но я никогда не стану настоящей Перл. Никогда не стану кем-то, пока не почувствую стабильность. Все, что я могу сделать, это попытаться убедить всех вокруг, что успешно достигаю поставленной цели в этой нестабильной действительности.

– Понимаю тебя.

– Это как в «Пиратской книге обременений». Бремя пребывания в море.

Перл учит меня всем узлам, которые знает и о которых я раньше никогда даже не слышала. Узлу, который похож на рыбу, но его называют птичьим. Узлам, которые превратятся в своего рода закодированное послание, если завязать их в определенной последовательности. Узлу, который называют эволюцией за то, что со временем он затягивается все туже и туже. И если оставить его хотя бы на месяц, он затянется так, что превратится в корявый пень. На дне океана покоятся канаты с такими эволюциями в чревах затонувших кораблей, и, возможно, это самые надежные узлы на планете.

Уже поздно, небо заливает своим золотым сиянием всю палубу. Команда решает устроить ночь кино. Этакий пиратский тимбилдинг. На крюках тщательно закрепляют проектор, из паруса делают огромный экран. Черно-белые актеры размером с четырехэтажный дом надуваются ветром. Наш капитан любит классику, по его лицу расползается широкая улыбка.

– Этим летом мы устроим ретроспективный просмотр моих любимых фильмов, – объявляет он.

Если бы не элегантный лоск, актеры могли бы стать исполинами, топящими нас в пучине своего искусства при помощи остроумных шуток, легких колкостей и непринужденных диалогов, благодаря которым понимаешь, что все друг друга любят, но не признаются в этом до последней минуты. Сердце – существо быстрое и стучит, как взбесившийся метроном. И при этом все говорят почти не дыша, так, точно вот-вот испустят дух и не успеют рассказать о переполняющих их чувствах. Зато в финале обязательно крепко обнимаются и наконец оживают. Да меня можно уже сейчас затаскивать в «воронье гнездо» прямиком в эти жаркие объятия людей, которые на самом деле притворяются другими людьми.

Перл садится рядом и протягивает мне попкорн. Я чуть ли не с жалостью и легким волнением в желудке вспоминаю зернышки кукурузы, прилипшие к стенкам моей микроволновки. Это не тоска по дому. Не тоска по работе. И уж точно не морская болезнь. Мы с Перл смеемся, но я точно знаю, что этот фильм не станет объектом наших шуточек, ведь он настолько же реален, насколько реально все происходящее с нами в жизни.

Мы возвращаемся в наши каюты. Я обхожу помощника по работе с командой по широкой дуге, но, видимо, недостаточно широкой, чтобы Перл это заметила. Возле моей двери она вдруг хватает меня за руку, одновременно шершавую и жирную от попкорна. Это был первый действительно веселый вечер за долгое время на корабле.

– Дарла моя лучшая подруга, – говорит она.

– Я знаю, – отвечаю я.

– А может, если она не вернется… ты будешь Дарлой?

Я думаю: не добавит ли мне это некоторой стабильности?

– Ты станешь моей лучшей подругой? – спрашивает Перл, и злая, голодная пустота внутри меня мгновенно заполняется теплом.

Конечно, конечно! Я беру у нее повязку и натягиваю на глаз. Перл поправляет ее и гладит меня по щеке. Мы идем в мою каюту и завязываем там уже другие узлы.

Временные работники измеряют свою беременность не неделями, а часами. С нашей почасовой оплатой это неудивительно. Моя мать была беременна мной шесть тысяч четыреста пятьдесят часов, по большей части оплаченных, так как она проводила их на работе. Она составляла документы, заполняла таблицы, ела лапшу за рабочим столом, лежала на диване, водрузив ноги на подушку, гуляла по городу, пытаясь успокоиться, слушала музыку, вшивала в пояс штанов резинку, снова шла на работу, ела лапшу, заполняла таблицы, шила комбинезоны, скрывала беременность под широкими одеждами, боялась, что ее выгонят с работы, составляла документы, опять ела лапшу, заполняла таблицы, водружала отекшие ноги на подушку, надевала свободные одежды, гуляла по городу, слушала музыку и снова ела лапшу.

– Будь осмотрительнее, иначе останешься невостребованной, – предупредила ее бабушка.

Мать никогда раньше не слышала от нее ничего подобного, поэтому положила руку на живот и попросила:

– Не говори такое при ребенке!

– Будь осмотрительнее, иначе придется работать на ведьму!

И это были не просто слова. Нет ничего хуже и постыдней, чем работать на ведьму, это последнее место, куда можно пойти, когда тебя выгоняют со всех других работ. Через четыре тысячи шестнадцать часов беременности моя мать оказалась именно там.

Она никогда особо не вдавалась в подробности.

– Ну так, бумажная работа в основном, – отмахивалась она, когда я начинала расспрашивать ее и, прикрыв глаза руками, ждала, что она будет рассказывать всякие страшилки. – Конечно, котлы мыла, по два раза проверяла всякие заклинания и зелья, участвовала в кладбищенских ритуалах… – И когда я уже вся замирала в предвкушении и изумлении, она поправляла свою блузку и спокойно продолжала: – Но, в общем, ничего особенного, бумажная работа, да и только.

– А гоблины были? А на метле ты летала?

Но мама в ответ пожимала плечами и ела лапшу.

По правде говоря, работая на ведьму, она пыталась учитывать последствия. Боялась, что эта работа каким-нибудь загадочным образом отразится на беременности или на ребенке. Так что, возвращаясь по вечерам домой, она то и дело останавливалась и считала часы, чтобы убедиться, что я появлюсь точно в срок, не раньше и не позже.

И вот на излете шесть тысяч четыреста тридцатого часа ведьма лично отвезла маму в больницу.

– Она что, водила машину? Почему вы не полетели на метле? – спросила я.

Мама только рассмеялась:

– Попробуй-ка сесть на метлу перед самыми родами!

День рождения у временных – совершенно незначительное событие. Обычно один временный сотрудник просто заменяет другого, который отпросился с работы по случаю праздника. Так что ни тортов, ни поздравлений типа «С днем рождения, Карен». Если только меня случайно не чествуют вместо какой-нибудь Карен, которую я как раз в этот день заменяю.

Но как бы то ни было, каждый год в день своего рождения я просыпаюсь ровно в ту минуту, когда появилась на свет. Я хорошо помню ту ночь. Как вначале меня взяла на руки мать, потом бабушка подержала на коленях – она сидела у окна, и, наконец, я оказалась в маленьких изящных руках ведьмы.

Я никогда не рассказывала об этом матери, но, кажется, она что-то такое подозревала. Уверена, это все ведьмины проделки – мои ежегодные воспоминания о собственном рождении. Коснувшись большим пальцем моего лба, ведьма завещала мне никогда не забывать о себе настоящей, даже если захочется притулиться к кому-нибудь и спрятаться у кого-то за пазухой.

Я думаю об этом, когда засыпаю рядом с Перл в ночь моего второго рождения – теперь уже в образе Дарлы, с головой на подушке и ладонями под щекой.