Текст книги "Как пингвины спасли Веронику"
Автор книги: Хейзел Прайор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
7
Вероника
Болтон
Июнь 2012 года
Я сделала все возможное, чтобы выжить. И если это сделало меня упрямой и резкой, то ничего уже не поделать. Я такая, какая есть.
Нужно принять тот факт, что и Патрик тоже такой, какой есть. Но мне трудно скрывать свое разочарование. Конечно, я не ожидала увидеть само совершенство. Не ожидала, что моментально проникнусь к нему симпатией. Уж я-то знаю жизнь. Но это? Я сдаюсь. Еще один плевок в лицо от всем нам хорошо известного тирана – Судьбы.
Как это возможно, чтобы это безобразное, грязное, одурманенное наркотиками существо было моим внуком? Он что, никогда не моется? А его комната! Просто в голове не укладывается, что кто-то может жить в такой дыре. Там не поместился бы даже кролик. Крысы и те решили бы, что для них там слишком грязно.
Я специально не предупредила этого юношу о своем визите, мне хотелось посмотреть, как он живет на самом деле. И об этом я уже пожалела. У него было достаточно времени, чтобы прибраться, но он и пальцем не пошевелил, даже к моему приезду. Видимо, его не научили уважительно относиться к другим. Наверняка в этом виновата его мать.
Патрик отворачивается, отходит в угол комнаты и бормочет что-то, но я не могу разобрать. Затем снова подходит ближе и садится передо мной. Он дымит как паровоз. Без понятия, что именно он курит, загрязняя и без того ядовитый воздух и уничтожая свои легкие и последние клетки мозга, но это точно не табак. Пытаюсь рассмотреть его сквозь слои грязи на лице. Его черты напоминают мои – слегка выступающие скулы и мощный подбородок. Он крупный, с оливковой кожей и растрепанными каштановыми волосами (их слишком много на макушке и слишком мало по бокам). У него карие глаза, но кроме этого я не нахожу в нем ни одной черты мужчины, которого когда-то любила. Внутри меня все сжимается. Я должна взять себя в руки.
Собираюсь с силами.
– Так значит вы моя бабуля?
Даже не предложит выпить чаю после долгой дороги.
Мне очень хочется ответить, что случилось недоразумение и в агентстве допустили ужасную ошибку, и на самом деле я все-таки не его бабушка. Но меня учили говорить правду, и честность стала моей привычкой.
– Да, – отвечаю я. – Похоже, так оно и есть. У меня есть все документы.
Вытаскиваю их из папки и показываю Патрику. Вонь от наркотиков становится сильнее, когда он приближается ко мне, чтобы взглянуть на бумаги.
– Вот запись о вашем рождении. Можете заметить, что вашего отца записали под именем Джо Фуллер. Это имя моему сыну дали приемные родители, когда увезли с собой в Канаду. Другие источники подтверждают, что это тот же самый Джо Фуллер. Анализ ДНК мог бы окончательно развеять все сомнения, но юристы меня заверили, что этой информации и так достаточно.
Патрик едва взглянул на документы, будто ему совсем плевать на давно потерянных родственников.
– Я взял фамилию матери, – заявляет он. – Мой отец недолго пробыл с нами после моего рождения. Меньше недели, если быть точнее.
Кажется, Патрик считает, что я должна за это извиниться. Ну уж нет.
– Так вы расскажете мне, что произошло?
– С вашим отцом?
– Ага, с моим отцом, который бросил меня и мою мать. Вашим сыном. Вы вроде упоминали, что вас разлучили. Это как?
Я просто отказываюсь опускаться до такой неприкрытой грубости. Выдаю ему только основную информацию:
– Нас с твоим отцом разлучили, когда он был еще младенцем, всего несколько месяцев от роду. К сожалению, я никогда его больше не видела. Было просто невозможно отыскать его – пока не стало слишком поздно.
Сколько раз за эти годы я пыталась найти его. Только в 1993 году мне удалось узнать хоть что-то, когда страшное письмо пришло в Баллахеи.
Патрик откашлялся.
– Ну, и когда он умер?
– Мой сын умер в 1987 году.
Мне трудно произносить эти слова.
– Понятно.
Он даже бровью не повел. Подходит к окну, возвращается, выдыхает в воздух длинную струю вонючего дыма.
– Как он умер?
– Он был заядлым альпинистом, – неохотно отвечаю я. – Отправился покорять Скалистые горы и трагически погиб, сорвавшись в пропасть.
– Молодец.
Меня поражает его бесчувственность. Кажется, я уже начинаю ненавидеть этого Патрика. Но я все равно продолжаю:
– Я никогда не общалась с парой, которая его усыновила. Видимо, они не могли иметь своих детей. Когда случилась эта трагедия, их не было в живых. Спустя несколько лет какие-то их родственники – кузены, кажется – наконец-то разобрали семейные архивы и обнаружили документ, подтверждающий, что я его мать. Одна из них, женщина из Чикаго, написала мне письмо и рассказала, что случилось. Это было в 1993 году.
На тот момент я уже оставила какие-либо надежды увидеть своего сына, но последнее, что я могла ожидать – новости о его гибели. Мне все еще непросто вспоминать то письмо.
– Эта женщина виделась с ним всего несколько раз, поскольку они жили далеко друг от друга. Она ничего толком не могла рассказать мне о нем. Умер неженатым, и, насколько ей известно, детей не имел.
Патрик затягивается и выдыхает дым. Его лицо непроницаемо.
– А теперь вы говорите, что он мой отец.
– Да.
Я обдаю его ледяным взглядом. Мне редко приходилось испытывать такое разочарование.
– Недавно мне пришло в голову, что эта родственница могла ошибаться. Я решила копнуть немного глубже – чтобы знать наверняка, что мой сын не оставил потомства. И, к моему глубочайшему удивлению, агентство нашло вас.
– И никто из его приемной семьи не знал обо мне?
– Видимо, нет. Как вы и сказали, он покинул Англию сразу после вашего рождения.
Мой сын, крошечный младенец, который поднимал свои крошечные пальчики в попытке схватить мои кудряшки, который сидел у меня на коленях и смотрел на меня, пока я ему читала… стал мужчиной, сам стал родителем. Искал ли он меня, когда был в Англии много лет назад? Или даже не знал о моем существовании? Родственница его родителей не подозревала, что его усыновили, так что, возможно, не знал и он. Когда нас разлучили, он был слишком маленьким, чтобы запомнить меня, а его канадские родители, вероятно, не сочли нужным рассказать ему обо мне. Не знаю, кажется, что этот мужчина передо мной, совершенно неприятный мне, мой внук, тоже ничего не знает. Столько вопросов, и все без ответа.
Патрик хмыкает.
– Видимо, он просто выкинул маму и меня из головы.
Кто же теперь знает? Похоже, он разорвал все контакты с этой женщиной и своим ребенком. Не представляю, почему кто-то может так поступить. Думаю, у моего сына были на то причины. Мужчины постоянно бросают своих женщин и детей на протяжении всей истории человечества. И без сомнения будут продолжать это делать до скончания веков.
Патрик пытается все это осознать. Было бы здорово, если бы он присел. Вид у него потерянный. Он запускает одну руку в волосы, в другой держит тлеющий окурок.
– И как, вам удалось выяснить что-нибудь еще о его жизни?
– Да, но совсем немного.
Я мысленно отмечаю факты, которыми готова поделиться.
– Он прожил почти всю жизнь в Канаде. Увлекался экстремальными видами спорта – горными лыжами, прыжками с парашютом и альпинизмом. Много путешествовал. Ненадолго задержался в Англии, когда ему было около сорока. Видимо, в это время он и встретил вашу мать, а потом родились вы.
– Смотрите какой смельчак. Не особо гордился этим фактом, раз не захотел о нем кому-то рассказывать, – бубнит Патрик себе под нос и добавляет: – Бедная мать. – Он морщится. Затем возобновляет допрос: – Что же заставило вас отказаться от собственного ребенка?
Патрик рубит сплеча, его вопрос звучит как обвинение. Я чувствую, что по коже пробегают мурашки. Я не собираюсь оправдываться перед этим типом. Но все же он имеет право знать.
– Я была очень молода.
– И?
– И не замужем.
Патрик меряет шагами комнату.
– Видимо, бросать детей – семейная традиция.
Как он смеет так говорить со мной? Я его кровная родственница и проделала такой неблизкий путь, чтобы увидеться с ним. Теперь понятно, что вся эта затея была громадной ошибкой. Моя история слишком сложная, а пропасть между нами стала непреодолимой. Патрик такой, какой есть. Я тоже. Мы очень разные существа.
Спрашиваю себя: хочу ли я продолжать общение с новоиспеченным родственником? Ответ моментально приходит в голову. Сомнений нет: не хочу.
– Сколько лет вам было, когда родился мой отец? – спрашивает Патрик.
Я резко отвечаю:
– Слишком мало.
Вижу что-то новое во взгляде Патрика. Может быть, это сочувствие, но я сомневаюсь.
– А сейчас сколько вам лет?
– Слишком много.
– Насколько много?
Отмечаю, что он не стал допытываться, насколько молодой я была, когда стала матерью. Я тяжело вздыхаю.
– Двадцать первого июня, то есть в следующий четверг, мне исполнится восемьдесят шесть.
Он хмурится.
– Понятно. Вы живете одна?
– Да. Но у меня есть помощница, которая занимается уборкой и домашними делами. Эйлин. Дом слишком большой и ветхий, чтобы я могла в одиночку с ним справиться.
– Ну, бабуля. – Меня передергивает от этого слова. – Видимо, ты неплохо о себе позаботилась.
Я кланяюсь в знак благодарности.
– Смотря что вы понимаете под словом «неплохо». Но да, дом стоит парочку миллионов.
Патрик заходится кашлем, пепел осыпается на ковер. Я тут же одергиваю себя. Ни при каких обстоятельствах не стоило упоминать о своем состоянии. Теперь он, естественно, подумает, что может претендовать на наследство. Ну, мне хотя бы хватило ума не упоминать о тех миллионах, которые хранятся на разных банковских счетах и приносят огромные проценты.
Молодой человек молчит, отказываясь даже встречаться со мной взглядом, он уставился в окно.
– Как же вам удалось так разбогатеть? – говорит он, обращаясь к водосточным трубам.
– Вышла замуж. У моего мужа был бизнес. Я какое-то время помогала ему вести дела, пока мы не развелись.
Это все, что я готова рассказать о себе.
Теперь мой черед задавать вопросы, мой черед хорошенько помучить Патрика так же, как он терзал меня. Я держусь вежливо, но изобразить искренний интерес мне все равно не удается. Оказывается, он работает всего один день в неделю в магазине велосипедов. И то исключительно благодаря доброте его друга, который владеет этим магазином. Остальной доход ему приходится выпрашивать у государства. Недавно он расстался с девушкой. Не сказать, что я удивлена. Меня скорее поражает, как вообще такой мужчина может найти девушку. Я боюсь даже представить, что там была за девушка. Еле сдерживаюсь, чтобы не спросить, принимает ли он ванную хотя бы иногда. Мне и самой не помешает помыться после пребывания здесь, но его ванную мне совсем не хочется видеть.
Разговор довольно быстро сходит на нет. Больше всего на свете мне хочется поскорее избавиться от общества этого дурно пахнущего мужчины. Уверена, я ничего не потеряла, не узнав его раньше. Я прошу Патрика вызвать мне такси, как только чувствую, что прошло достаточно времени.
Как же прекрасно выбраться оттуда.
8
Вероника
Баллахеи
– Ну что, полагаю, вскоре ваш внук нанесет вам ответный визит! – радостно выдает Эйлин, прикрепляя щетку к корпусу пылесоса.
– Очень надеюсь, что нет.
Мне не удалось увильнуть от ее расспросов про поездку к Патрику, но я рассказала ей только сухие факты. И мне совсем не хочется продолжать этот разговор.
– Вы серьезно, миссис Маккриди?
Она замолкает, очевидно свято веря, что мы с внуком должны испытывать друг к другу самые нежные чувства.
– Но вы ведь обрадовались бы, если бы он сейчас постучал в дверь?
Я молчу. Иногда плохой слух становится выгодным преимуществом. Можно не отвечать на глупые вопросы.
Эйлин бодро пожимает плечами.
– Что же, думаю, дом сам себя не пропылесосит!
Она вытаскивает пылесос из кухни в коридор, не закрыв за собой дверь.
– Эйлин. Дверь.
– Простите, миссис Маккриди, – говорит она и закрывает за собой дверь.
Я допиваю чашку чая и пролистываю журнал по садоводству. Последнее время я почти не уделяю внимания саду, разве что изредка подрезаю розы, иногда заказываю семена многолетних цветов или кустарников. В Баллахеях растет несколько видов рододендрона, которыми я особенно горжусь. Яркие цвета в саду помогают поддерживать волю к жизни, я в этом уверена. Кроме того, мистеру Перкинсу, садовнику (который работает на меня уже двадцать шесть лет и сам уже начинает потихоньку увядать), нужно чем-то заниматься, чтобы не заскучать.
Надев пальто и перчатки, я выхожу из дома. Вдыхаю чистый разреженный шотландский воздух. Я все еще чувствую себя грязной после отвратительного жилища Патрика.
Сейчас медальон спрятан под подушкой в спальне. Достану его, когда буду наверху, и спрячу обратно в коробку. Коробку же стоит убрать подальше в темную комнату. Я постараюсь снова похоронить эти воспоминания, они приносят слишком много боли. Не стоило их раскапывать.
Сегодня вечером Роберт Сэдлбоу ведет репортаж с отдаленного острова Южного Шетландского архипелага в Антарктике, где обосновалась еще одна колония пингвинов.
– Температура в Антарктиде достигла рекордной отметки, – сообщает он с заснеженного холма. – За последние несколько десятилетий здесь площадь морского льда значительно уменьшилась.
– Боже праведный! – восклицаю я.
Его суровое лицо увеличивается, пока (к моему удовлетворению) наконец не заполняет большую часть экрана.
– Для ученых пингвины – индикатор изменений экосистемы, – продолжает ведущий, – любые изменения в их жизни или в численности популяции отражают перемены, происходящие во всей Антарктиде. Таким образом, наблюдение за пингвинами Адели позволяет нам отследить изменения окружающей среды в целом.
– О Роберт, вы пример для подражания. Мы, невежды, должны знать о таких вещах, – приговариваю я.
Роберт Сэдлбоу улыбается.
– Пингвины Адели просто невероятные, – добавляет он. На экране снова появляется панорама Антарктики.
Я полностью согласна. Сбившиеся в кучу птицы наполняют пустынный пейзаж веселым гвалтом и энергией. Этот вид назван в честь жены французского исследователя восемнадцатого века. Несмотря на женское имя, они не выглядят женоподобно. В своих блестящих черно-белых нарядах они скорее напоминают пухлых мужчин в смокингах. Адели – один из самых маленьких видов, их рост около двадцати восьми дюймов. Блестящие, умные глаза с белой каемкой. Они невероятно трогательные. В сюжете их показывают не только на суше, но и под водой, где неуклюжие фигуры пингвинов становятся изящными и гибкими, а движения – размеренными и точными.
В программе также упоминают группу ученых, которые живут на острове и изучают вид Адели. Роберт Сэдлбоу берет интервью у одного из них – немца по имени Дитрих. Мужчина называет себя пингвиноведом. Мне не нравится его акцент, но я впечатлена той страстью, с которой он говорит о пингвинах. Дитрих подчеркивает, что хоть Адели и не самый быстро исчезающий вид (как, например, северные хохлатые или большие хохлатые пингвины), но они тоже вот-вот будут на грани исчезновения. А еще именно эта колония значительно сократилась за последние несколько лет, и никто не понимает – почему. Семь лет назад на островах построили новую полевую базу, чтобы найти причину, и теперь ученые внимательно изучают пингвинов год за годом, но, к сожалению, финансирование проекта скоро прекратится. На момент записи этого выпуска на базе оставалось всего четверо ученых, выполняющих работу за пятерых. В этом году их может остаться всего трое. Возможно, проект придется закрыть окончательно, если ученым не удастся привлечь средства. Слова немецкого ученого что-то пробудили во мне…
Этот Дитрих прямо на грани нервного срыва. Он яростно жестикулирует. Обычно меня бы оттолкнуло такое проявление эмоций, но Роберт Сэдлбоу (а я им восхищаюсь) сочувствует ученому. Он выражает надежду на то, что им удастся продолжить свой невероятно важный труд, пожимает руку Дитриха и желает ему всяческих успехов. На экране появляется красивый, хотя и чересчур упитанный пингвин, он стоит на скале и пытается просушить крылья, растопырив их в стороны. Мы встречаемся взглядами, и тут же между мной, сидящей в кресле в Баллахеях, и пингвином на скале в Антарктике устанавливается какая-то сверхъестественная связь.
– Если хотите узнать чуть больше об этой колонии пингвинов Адели, – произносит Роберт Сэдлбоу, – читайте «Будни пингвинов». Там вы найдете регулярные отчеты о работе ученых и рассказы о пингвинах с острова Медальон.
Остров Медальон? Медальон? Это слово как электрический импульс пронзает мозг, будто меня бьют током. Удивительное совпадение? Или знак судьбы?
Я выключаю телевизор, когда на экране появляются титры. Чтобы не обмякнуть в кресле (что очень вредит моей шее), я тут же встаю и направляюсь наверх. Захожу в ванную и охаю от изумления. Прямо перед глазами слово «пингвины», выведенное у нижнего края зеркала моим коричневым карандашом для бровей. Это напоминание, видимо, было очень важным для меня, раз мне пришлось писать прямо на зеркале. Интересно.
Я снова беру карандаш и добавляю слова «Адели» и «Антарктика». И, еще немного поразмыслив, приписываю: «Остров Медальон».
* * *
Вокруг меня снуют пингвины с медальонами на шее. Птицы щелкают клювами, пытаясь мне что-то сказать, но я ничего не слышу. В этом сне я снова молодая и беззаботная, мои каштановые кудри развеваются на ветру. Все вокруг меня белое-белое. Белые цветы, деревья, белые перья кружатся в воздухе. Я подхожу ближе к пингвину и наклоняюсь, чтобы расслышать, что он говорит. Мне почти удается разобрать, но тут его прерывают. Пронзительный вой, от которого закладывает уши.
Я резко подскакиваю в кровати. И тут же понимаю, что это телефонный звонок разбудил меня. Хватаю халат со стула и набрасываю на плечи, кидаю взгляд на часы: почти три часа ночи. Какой идиот будет звонить в такое время? Иду к телефону через всю комнату и поднимаю трубку. Слышу чей-то голос, но слов разобрать не могу.
– Одну минуту, – говорю я и нащупываю слуховой аппарат. – Вероника Маккриди слушает, – сообщаю я, вновь обретя слух.
– Привет, бабуля.
На мгновение мне кажется, будто я сошла с ума, но потом я вспоминаю неприятную встречу с новообретенным внуком. Бабуля. Кошмар. Обязательно меня так называть?
– Патрик, – произношу я, его имя моментально возникает у меня в голове. Мне повезло, что моя память безупречна и я все еще хорошо соображаю. Тем не менее сомневаюсь, что давать ему мой номер было хорошей идеей. Тогда мне показалось, что это простая формальность, но теперь я опасаюсь, что Патрик будет злоупотреблять моей добротой.
– Простите, что не поздравил с днем рождения. Он ведь был позавчера?
Сверяюсь с календарем на подоконнике – в конце каждого дня я вычеркиваю дату.
– Два дня назад, – отвечаю я, не очень понимая, какая ему вообще разница.
– О, значит это было… – Он замолкает, пытаясь что-то сообразить своим убитым наркотиками мозгом. – Двадцать второе?
– Двадцать первое.
– Ага, двадцать первое. Вам ведь исполнилось сколько? Восемьдесят восемь?
– Попытайтесь еще раз.
– Восемьдесят семь?
– Нет, Патрик.
– Восемьдесят шесть?
Я не могу сдержать сарказм:
– Браво. Очень хорошо. Молодец. Именно так.
– Ну, тогда поздравляю вас с… прошедшим днем рождения! Вы здорово устроились в жизни.
Патрик пытается казаться веселым, но у него не особо получается. Как же ему, должно быть, досадно, что я появилась в его жизни. Какое облегчение он испытает, когда я умру.
– Как провели день рождения?
– Ничего. Эйлин принесла торт.
Уверена, он понятия не имеет, кто такая Эйлин.
– О, как мило. Эйлин это ваша сиделка, верно?
– Конечно же нет! Мне не нужна сиделка. Я прекрасно справляюсь сама. Эйлин время от времени помогает мне по дому.
Повисает молчание.
– А! Понял. Старушка Эйлин! Вкусный был? Я имею в виду торт.
– Ничего, пойдет.
(Если честно, он был отвратительный, сплошной миндаль и сладкая розовая глазурь. Настоящий ад для зубов. Как будто им и без того мало досталось.)
– Эйлин уж точно не гений готовки. Но сам жест меня порадовал. Она старалась.
– Не то что я, – отвечает мой внук с не характерной для него проницательностью.
– Вы стараетесь сейчас, – подмечаю я.
– Видимо, чересчур стараюсь.
Мысленно я с ним соглашаюсь, но вслух ничего не говорю.
– Послушайте, не знаю, как это сказать, но меня кое-что беспокоит. Я чувствую, что… Думаю, мы неправильно начали, бабуля. Это было совсем не то, чего я ожидал, и знаю, должно быть, я показался вам полным придурком – уж простите за мой французский. Хотел узнать, не можем ли мы, ну, начать все сначала?
Эта неприкрытая лесть меня не впечатляет, и я тут же догадываюсь, что он, должно быть, охотится за моими деньгами.
– Хорошо, – отвечаю с показным терпением. Повисает неловкая пауза. – Как у вас дела? – спрашиваю я.
Не особо хочу слышать ответ. Вся его жизнь – череда бессмысленных банальностей, но кто-то должен продолжать разговор.
– О, вы знаете. Все как обычно. Ничего особенного. Велосипеды по понедельникам. Дождь. Счета. Еда. Постоянно отправляю свои резюме, это занимает целую вечность, и в итоге ничем хорошим все равно не заканчивается. Но не жалуюсь. Подбадриваю себя походами в паб и программой «Кто хочет стать миллионером?».
– Видимо, вы хотите.
Опять неловкая пауза.
– Конечно, я был бы совсем не против, если бы на меня свалился миллион фунтов.
Я глубоко оскорблена наглостью этого мальчишки. Он намекает самым беспардонным образом. Видимо, понял, что больше мне некому оставить деньги. Понял, что у меня больше нет кровных родственников. В последнее время я и вправду много размышляла об этом. Иметь такое богатство – большая ответственность. Можно было бы оставить все Эйлин, которая, несмотря на все свои недостатки, была предана мне все эти годы, но она, скорее всего, сразу передала бы их Патрику – совесть не позволила бы ей оставить деньги себе. Она поет (если это можно так назвать) в церковном хоре и считает себя благородным и глубоко нравственным человеком.
Повисла многозначительная пауза.
Я думала, Патрик проявит хоть немного интереса к моей жизни, но нет. Не вижу смысла продолжать.
– Спасибо, что позвонили, Патрик.
Я бросаю трубку. Меня переполняют обида и гнев. Как он смеет… пытается заслужить мою благосклонность, позвонив посреди ночи, чтобы поздравить с днем рождения с опозданием на три дня. И это после того, как он вел себя во время моего визита в его вонючую дыру. Непочтительно по отношению ко мне, но что еще важнее, он был непочтителен к памяти моего сына, своего покойного отца. Полагаю, он передумал только потому, что его захватила мысль о наследстве.
Пусть и дальше хочет стать миллионером. С чего это я должна поощрять распущенность и откровенную лень? Сейчас за моим немаленьким состоянием приглядывает несколько банков и Строительных обществ. Придется связаться с адвокатом и обсудить с ним завещание. Говорят, что родная кровь не водица. К сожалению, в нашем случае это совсем не так. Нет, похоже, кровь Маккриди совсем не сыграла свою роль. Мальчишке следует сделать что-то со своей жизнью, а не растрачивать мое состояние на выпивку, наркотики или еще что похуже. Решено. Наследство отправится в более достойные руки. Не позволю Патрику прикоснуться к моему состоянию своими грязными маленькими ручонками.
