Текст книги "Восхождение в затерянный мир"

Автор книги: Хеймиш Макиннис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Голоса индейцев пропали вдалеке, и теперь мы слышали только таинственные звуки ближнего леса. Примерно через час индейцы вернулись, так и не обнаружив Рагу.

– Как только рассветет, возобновим поиск, – объявил Адриан.

Ложась спать, мы укрылись кисеей от комаров. Шел сильный дождь; можно было подумать, что с макушек деревьев льют ведрами воду на наш брезент или же кто-то пропорол бурдюки господа бога как раз над нашим лагерем. А светлячков дождь нисколько не пугал.

Рокот подвесного мотора возвестил о наступлении утра. Выглянув из-под кисеи, я увидел уходящую вниз по течению лодку. Одновременно несколько индейцев вышли на поиски пешком. Было решено, что после завтрака весь наш отряд присоединится к поискам, если Рагу до тех пор не найдется. Мы еще не управились с рисом и чаем, когда возвратилась лодка с пропавшим, Рагу вошел в лагерь, с трудом переставляя ноги, заметно потрясенный пережитым. Кто-то подал ему кружку с горячим чаем.

– Спасибо, мэн, – вымолвил он, жадно глотая чай.

Рагу выглядел еще неряшливее, чем обычно. Весь в грязи, длинные черные волосы прилипли к голове, словно он только вышел из-под душа. Вообще же он вполне благополучно перенес ночь под дождем, даже не очень озяб, поскольку в лесу было достаточно тепло.

– Мэн, эти чертовы индейцы умотали вперед и бросили меня, – возмущался он. – Я всего-то на минуту остановился, чтобы переобуться, а их и след простыл, так-перетак.

– И что ты тогда сделал? – спросил Нил, спеша извлечь максимум из драматического эпизода для будущего фильма.

Пока Нил задавал вопросы, Алекс вовсю орудовал камерой.

– Остался на том же месте, мэн, никуда больше не пошел. Нашел себе большое дерево с контрфорсами и просидел под ним всю ночь. И натерпелся же я страху, скажу тебе!..

На рассвете Рагу услышал рокот лодочного мотора, доковылял до берега, и тут его подобрали.

– Хороший материалец вышел, дружище, – сообщил мне потом Нил. – Как раз то, что нужно зрителю. Не сентиментальщина какая-нибудь, а по-настоящему интересные кадры. Но ты скажи мне, не слишком ли много кутерьмы у нас в этой экспедиции? Ты раньше сталкивался с чем-нибудь подобным?

– Бывало и похуже, – ответил я уклончиво. – А вообще ты прав, дела идут не слишком гладко. Ну ничего, будем надеяться, что теперь, когда мы опять все вместе, дальше все наладится.

Еще накануне я приметил подобие туннеля, уходящего в лес по соседству с кухонькой, поместившейся на краю расчистки. Здесь начинался наш пеший маршрут, но, поскольку Рагу был основательно измотан после ночного приключения, Адриан решил отложить выход на следующее утро. В этот день мы просушивали свое личное имущество, когда выглядывало солнце, а Джо даже ухитрился поймать несколько рыб.

Индейцы заняли свободное время плетением корзин вариши, служащих для переноски грузов. Эти вариши могут быть замечательно красивыми. Корзину попроще сплетают за несколько часов, но Айзек трудился над своим изделием почти две недели. Сырья для вариши в лесу сколько угодно, а скрепляют конструкцию лубом какараллиса.

Дон все еще жаловался на боль в ноге, поэтому Адриан предложил ему сесть в лодку, которую индейцы хотели попытаться провести вверх по реке с грузом сумок. Такой вариант был вызван нехваткой носильщиков. Дон дохромал до берега; тем временем мы с Джоном зашагали по тропе. Вместе с нами шли Алекс, Гордон и Нил, надеясь поснимать нас по пути к лагерю 2.

Экспедиция 1971 года обнаружила следы тропы, впервые проложенной упомянутым выше П. Бейли, а в прошлом году здесь проходили Джон Стритли, Адриан Томпсон и Бев Кларк. Тропа тянулась параллельно Варуме, не особенно удаляясь от нее. Мы шагали в окружении древесных великанов. Могучие стволы с контрфорсами вздымались к зеленому пологу, простершемуся в тридцати с лишним метрах над нами. Поражало разнообразив пород; их в здешних лесах насчитывается около четырехсот. Особенно живописно выглядели маддабури со столбовидными корнями, напоминающими попугаичьи клетки. Корни достигают в высоту пяти метров, а над «клеткой» торчит ствол, украшенный симметричными розетками из остроконечных листьев. Мы с Джоном задержались около еще одного замечательного экземпляра: ствол метровой толщины как будто состоял из сваренных вместе труб и уходил в лиственный полог вверху наподобие многожильного кабеля.

Показался Айзек. С тяжелым грузом на спине он переходил вброд очередной ручей.

– Эй, Айзек! – крикнул я, показывая на трубчатое диво. – Что это за дерево?

Он поднял голову и прищурился.

– Это весельное дерево, мистер Хеймиш. Мы делаем из него весла и топорища.

Некоторые деревья с контрфорсами достигали поразительных размеров. Правда, они не шли в сравнение с исполинскими секвойями, какие мы с Джо видели в Калифорнии, однако производили достаточно внушительное впечатление. Корни-контрфорсы образовали нечто вроде треугольной паутины, отстоящей на шесть и более метров от ствола. Ни дать ни взять ракета «Сатурн» на стартовой площадке!

Притоки Варумы, которые нам приходилось пересекать, были подчас перекрыты мостами в виде длинных и прямых поваленных стволов. Эти скользкие мосты здесь называют «такуба». Впоследствии, пока мы поднимались на Великий Нос, индейцы чуть ли не каждый день ходили по этой тропе, и они снабдили мосты перилами, укрепленными на рогулях.

Время от времени сверху доносились голоса ара. Пересекая маленькую расчистку, я даже уловил взглядом красно-синее облачко там, где по воздуху пронеслись попугаи. Словом, не переход, а сплошная идиллия.

– А что, неплохо тут, – сказал я Нилу.

– Какие же это первобытные дебри, Хеймиш? – простонал он. – Уж больно слащавая красота! Словно на берегах Лох-Ломонда! Из живых тварей я пока вижу впереди только Алекса – ломится сквозь заросли что твой тапир. Хоть бы одна обезьяна или змея.

– Ладно, уж я постараюсь тебе угодить, – пробурчал Алекс.

– Еще насмотришься на них до конца экспедиции, – бодро сказал я. – Когда мы поднимались на лодках, кто-то видел трехпалого ленивца.

– Кто-то, да не мы, – с досадой отозвался Нил.

Мы вышли на расчистку поблизости от реки. Окруженный густой зеленью, среди поваленных деревьев стоял каркас Хижины, напоминая четвероногий скелет. Здесь помещался лагерь 2, но мы не собирались им воспользоваться – у нас было задумано пройти в этот день подальше, до лагеря 3 или даже 4, если хватит сил. Сбросив свою ношу, чтобы передохнуть, и сидя на поваленном стволе, я восхищенно смотрел на поедающих листву крупных зонтичных муравьев. Эти листорезы выгрызают аккуратные зеленые кружочки и волокут их в огромные подземные камеры, где на удобряемых перегноем «грядках» выращивают особую грибницу.

Фантастическое зрелище являли собой широкие петли переплетающихся лиан; в наиболее густых зарослях над нашими головами простиралось кружево вьюнков, и каждый стебель тянулся вверх, к солнцу над лесным пологом. Самые крупные лианы достигали в толщину двадцати пяти и более сантиметров. Я подумал, что среди них, наверно, есть и баухинии, чей сок входит в состав яда кураре. На высоких ветвях прилепились другие растения – эпифиты, вроде бромелий и орхидеи, живущие за счет солнечных лучей, влажного воздуха и перегноя вокруг собственных коpней.

– Поспорим, кто больше пройдет с сухими ногами, Джо?

– Давай, – согласился он, перескакивая через широкую ямину. – Буду меньше думать о нехватке еды.

– Да уж, – отозвался я. – Хорошее начало у нашей экспедиции… На обратном пути мы до того отощаем, что будем парить через лес, словно сильфы.

Но пока мы отнюдь не парили… Не желая мочить ноги, мы в поисках такуб отклонялись далеко в чащу леса, чтобы не переходить ручьи вброд. Так продолжалось, пока мы не вышли к обширному заболоченному участку, обойти который не представлялось никакой возможности, и, смеясь, побрели по колено в воде.

Было еще довольно рано, когда мы достигли лагеря 3. Прорвавшись сквозь бамбуковую завесу, мы увидели сидящих вокруг костра Дона и индейцев. Тут были и опередившие нас носильщики, и те, что поднимались по реке на лодке.

– Привет, – сказал Дон. – Хорошо прогулялись?

– Ничего, – отозвался я.

– Привет и вам! – удивленно воскликнул Джо, обращаясь к сидевшим на бревне Мо и Майку.

Редко мне доводилось видеть более грязных странников. Одетый в полосатые рейтузы и горные ботинки, мокрый насквозь, Мо выглядел предельно усталым. У Майка был такой вид, будто его протащили через дренажную трубу, которая не только оставила на нем чуть ли не весь свой ил, но и основательно порвала его одежду. Некогда нарядная цветная рубаха теперь больше всего походила на мятую промокашку. Картину довершала древняя шляпа, а по застарелой щетине на скулах можно было предположить, что этот человек всю жизнь провел в первобытном лесу.

Потом Мо сказал мне, что был потрясен численностью нашего отряда. Как и все мы, он предпочитал небольшие сплоченные экспедиции, и процессия, которая теперь ступила на расчистку, показалась ему бесконечной.

Мо и Майк решили встретить нас, чтобы помочь на следующих этапах, и, не теряя времени, поведали, какие «прелести» ожидают нас в слизистом лесу впереди.

– На кустах прямо сопли висят, Хеймиш, – упивался подробностями Майк. – Длинные такие, просто чудо.

В одном месте они потеряли тропу и очутились на каменном выступе посреди скальной стены высотой около ста метров. Здесь выяснилось, что у индейцев совсем не лежит душа к веревочным лестницам. Они отказались карабкаться с ношей по круче, и пришлось Мо и Майку поднимать их вариши.

– И далеко вы прошли? – спросил деловитый Дон.

– До самого болота Эль-Дорадо, – ответил Майк, принимая кружку чая из рук индейца Мориса, которого выделил им в помощь Айзек.

Майк и Мо хорошо поладили с Морисом, даже привязались к нему. Мы убедились, что он кое в чем отличается от своих соплеменников. Морис угадывал, что нас интересует в здешних лесах, и охотно давал объяснения, тогда как остальные носильщики обычно отвечали смехом на наши вопросы. Мы оценили его светлый ум. У него были миндалевидные глаза; тело стройное и гибкое, как лиана. Густая челка с светлой прядью то и дело свешивалась на правый глаз Мориса, он терпеливо убирал ее, но она упорно возвращалась на место. Сейчас Морис наливал всем нам чай.

В это время наше внимание привлекло появление на расчистке Нила с его двумя верными спутниками. Нил являл собой воплощение изможденного странника или живой фабрики по производству пота. Рубашка – мокрая насквозь, брюки от ширинки вниз – тоже, как будто он обмочился.

– Привет, ребята, – пробурчал Нил, втыкая в землю свой полутораметровый антизмеиный посох и сбрасывая с плеч огромный рюкзак. – Хоть бы чаю кто дал, что ли!

Он с завистью смотрел на наши кружки, и я уступил ему свою, одновременно представляя Нила Майку и Мо.

– Я уже думал, вы где-нибудь посерёдке Великого Носа, – сказал он, – Правда, боялся, что вы рванули со старта и махнули рукой на фильм.

– Да нет, мы подумали и решили, что будет некрасиво, если мы спустимся с вершины в тот момент когда вы только выйдете к подножию, – отбрил его Мо.

Пока Джо из своих личных запасов угощал желающих роскошными сигарами в металлических футлярах мы бомбили членов передового отряда вопросами о маршруте и уписывали плесневелые лепешки. Индейцы готовят лепешки каждое утро, когда есть мука. Замешанное на воде тесто жарят в растительном масле, вся процедура занимает около часа. Едят лепешки и горячими, и холодными.

– Как там впереди с продуктами? – спросил я, беспокоясь, что нам придется подтянуть ремешки.

Всего-то несколько дней, как покинули цивилизацию, а уже кое в чем ощущалась нехватка. Айзек на наши вопросы отвечал однообразно: «Чай и сахар должны быть где-то здесь, вот только никак не найдем…» «Консервы? Как же, они лежат в сумках, которые понесли три дня назад в лагерь пять».

– Горы еды в лагере шесть, – бодро доложил Мо по тому же образцу. – Мы доставили из Джорджтауна восемнадцать сумок на двадцать четыре человеко-дня каждая.

Мы должны были нести с собой пятнадцать таких сумок. Во всяком случае, столько мы с Доном и Джо упаковали на ферме Адриана. Однако у нас не было уверенности, что каждая из них содержит двадцать четыре полных пайка. Мы ведь подчас совали что попадало под руку, не зная толком, в чем будет нужда. А потому остался излишек неупакованного шоколада и леденцов, которых нам теперь так недоставало. Верно отметил Дон: кутерьмы в этой экспедиции было предостаточно. Ко всему прибавилось беспокойство Нила за судьбу фильма. Света было так мало, что Алекс почти не мог снимать, да еще Нил постоянно сетовал на слащавость обстановки. Ему не терпелось видеть нас по шею в болоте, отбивающимися от анаконд и хищных муравьев мунири.

– Этих пяти сантиметровых трам-тарарам, – уточнил он, когда мы приготовились следовать дальше.

– Ну так. Проверьте фары, подгоните защитные ремни и поехали, – сказал Дон. – Но к дьяволу все болота, если будет путь в обход!

Я шагал следом за Мо.

– Твои ботинки ни на что не похожи, Мо.

– Что правда, то правда, – подтвердил он, обернувшись. – Здешние тропы – сущий ад. Между пятым и шестым лагерями столько корней, что мы этот этап так и прозвали «корневым». Ты бы посмотрел на тропу выше лагеря шесть! Любопытное зрелище. Мы с Майком метались туда-сюда, словно чох в телефонной будке. Да там еще и опасно…

Он бросил окурок сигары и продолжал, балансируя на переброшенном через топь длинном бревне:

– Когда мы шли здесь первый раз, то шагали по пояс в воде. Вот когда Нил мог бы снять дерьмовые кадры, о которых он так мечтает!

Когда по этому участку проходила экспедиция 1971 года, воды тоже было предостаточно. Разлившиеся реки едва не смыли экспедиционные лагеря; оберегая снаряжение, его держали на козлах. Из марлевых сетей, развешанных с вечера для поимки летучих мышей, на другое утро извлекали рыбу!

В этот день члены нашего отряда видели диких свиней, а индейцы убили двух змей, но вообще-то было слишком сыро, чтобы изучать местную фауну. Особенной жары не наблюдалось, и все же мы страшно потели, главным образом потому, что двигались в темпе. Поскольку Мо и Майк уже знали дорогу, мы шли впереди основной группы индейцев. Вряд ли я решился бы идти через такой лес, ориентируясь только по отдельным срубленным деревцам, но наши проводники ни разу не сбились с пути.

Хотя лесной полог был непроницаем для света, дождь запросто проникал сквозь него, и мы быстро промокли. И ничего страшного, дождь ведь был теплый! Что сухой идешь, что мокрый – почти одинаково приятно. Наверно, индейцы правильно делали, шагая чуть ли не нагишом и неся с собой сухую смену для очередного лагеря.

Алекс и Гордон приотстали. Мы находились в лучшей форме, а потому уходили все дальше от них.

Был момент, когда Гордон, оторвавшись от Алекса, потерял тропу. При нашей плохой организованности не приходилось удивляться, что некоторые члены экспедиции, совсем лишенные походного опыта, порой безуспешно искали срубленные стволы или обломанные ветки.

Выходя из лагеря 3, Алекс и Гордон предвидели возможность путаницы, и Алекс попросил Нила отправить с носильщиком их гамаки и спальные мешки. Нил послал им вдогонку рюкзак, и носильщик догнал Алекса на тропе, да только рюкзак оказался не тот…

– Так-перетак! – Я зацепился ногой за корень, который, как и тысячи ему подобных, образовал замаскированную бамбуком петлю.

Падая вперед, я машинально ухватился за ствол толщиной около десяти сантиметров. И пропорол ладонь черными шипами; шипы обломились, а из ранок брызнула кровь. Так состоялось мое первое знакомство с отвратительнейшей пальмой астрокариум. Ее ствол усеян шипами длиной около сантиметра, причем они слегка загнуты, чтобы ваша рука или другой коснувшийся их предмет непременно как следует зацепились. Нередко шипы покрыты мхом, так что их не разглядишь. Мы быстро переняли у индейцев навык– по возможности не хвататься за деревья и кусты.

На этом этапе пути мы видели тарантулов, однако змеи нам не встретились. О чем ни спроси нашего проводника Мориса, он все называл смертельным, поэтому я не стал выяснять его мнение о шиповатой пальме. Но рука болела основательно. Мо тоже жаловался на боль в руке, считая, что его обожгло соком, капающим сверху с деревьев. Мне припомнилось, что я и впрямь читал про древесный сок, вызывающий волдыри.

Около трех часов дня мы достигли расчистки на берегу реки, где помещался лагерь 4. Всего на путь от лагеря 1 мы потратили четыре ходовых часа. Не совсем обычные ходовые часы – тропа сильно смахивала на полосу препятствий для подготовки будущих Тарзанов. Как уже говорилось, лагеря размещались довольно часто, поскольку они первоначально служили опорными пунктами для геологов.

Характер леса по-прежнему определялся соседством реки, но выше лагеря 4 прибавилось бамбука и низкорослых пальм, и я обратил внимание на свисающие с ветвей пряди мха. Будь здесь кому нас встретить, он увидел бы, как мы бесцеремонно скинули на землю рюкзаки и с ходу, не раздеваясь, бросились в реку. От Джо над поверхностью только и видно было что шляпу да огромную сигару – не человеческая голова, а какой-то дымящий поплавок…

– Как насчет пираний и кайманов?! – крикнул я.

– Так их перетак, – отозвался Мо. – Во всяком случае, их блюдо будет хорошо посолено.

– Вижу отсюда Рорайму, – сообщил Дон, усердно стирая одежду прямо на себе. – Здорово видно.

Мы в самом деле отчетливо различали Нос, хотя до него было свыше десяти километров.

– Ты не снимаешь? – удивленно спросил я Алекса.

– А, обычная история! Когда попадается что-нибудь приличное, носильщика с пленкой нет, и бог ведает, где он! У него же и Фред с нашими личными вещами. Урок номер пятьдесят: не расставайся в дебрях со своим личным имуществом!

(Сумки принадлежали раньше военным, и на каждой было написано имя прежнего владельца, но Алекс переименовал свою во Фреда в Джорджтауне.)

Алекс пожаловался на тошноту и на судороги в бедренных мышцах, и я посоветовал ему принять ложку поваренной соли.

Я поискал алмазов в речной гальке, однако мне попадались только пиропы. Айзек рассказал мне про своего родича, который кое-что добыл ниже по течению.

– Что, потерял монету на резинке, которой обманываешь официантов? – осведомился Дон.

– Ха-ха, Уайленз… – неодобрительно пробурчал я.

В реке обильно росли водоросли паку, названные так по имени рыбы, которая ими кормится; однако самой рыбы тут не было, что и подтвердил нам Джо, забросив удочку несколько раз. Это растение, напоминающее морские водоросли, цепляется присосками за камни и легко выдерживает напор быстрых струй. Во время засушливого сезона, когда реки мелеют и растение оказывается на воздухе, корни и стебли начинают гнить, зато в раскрывшихся почках быстро (за несколько дней) созревают семена, завершая цикл как раз к следующему половодью.

Я первым выбрался на берег – мокрый насквозь, зато избавленный почти от всей грязи, которая налипла в пути, – и поспешил подвесить свой гамак поближе к середине каркаса, поскольку у торцов хижины есть риск попасть под дождь. Остальные тоже занялись гамаками.

– Что сидишь так удрученно, Гордон? – произнес Дон, завязывая булинь на веревке гамака. – Почему не устраиваешься на ночь?

– Мы бы и рады устроиться, – ответил педантичный Гордон. – Да только наш камердинер, к сожалению, куда-то задевал Фреда, так что придется нам сидеть на этом бревне и смотреть, как вокруг лагеря сжимается кольцо муравьев и летучих мышей. У нас нет кисеи от комаров, нет даже спального мешка!

– Это верно. В походе быстро учишься на ошибках, – глубокомысленно заключил Дон.

Алекс признался мне, что совсем ослаб из-за нехватки еды. Он уже несколько дней ел очень мало, а некоторые носильщики, оставшиеся в лагере 3, вообще ничего не ели три дня.

Тем временем Морис развернул желтый брезент, другой носильщик доставил кое-какие продукты, и в маленькой лачуге, очевидно сооруженной экспедицией 1971 года, запылал костер. Морис снабдил нас горячей водой и сухим молоком. Сахар мы сами добыли в жестяной банке, разогнав скопище нежалящих пчел; при этом я подумал, что это одни из немногих нежалящих обитателей здешнего леса.

– Послушай, Морис, – спросил я, – ты что, так и носишь пчел в этой банке из лагеря в лагерь?

– Нет, сэр, – невозмутимо ответил Морис. – Их в любом лагере сколько угодно.

Стемнело, и мы поняли, что в этот вечер больше никто не поспеет в лагерь 4. Позднее выяснилось, что у Айзека было задумано устроить на ночь общий привал на промежуточной расчистке между лагерями 3 и 4 и он был очень недоволен, обнаружив, что мы проследовали дальше. Дон особенно рвался вперед, подальше от основной группы. Он предпочитает, чтобы в походе было поменьше суматохи, и тут я, откровенно говоря, с ним солидарен. Однако это вызывало неприязненную реакцию и никак не способствовало добрым отношениям между восходителями и остальными членами отряда, поскольку все время получались две обособленные группы.

Алексу и Гордону предстояла малоприятная ночевка. Алекс с великим недоверием осмотрел стол из тонких жердей, связанных с хлипкими козлами лубом обезьяньего каштана. Длина – сто восемьдесят, ширина-сорок пять сантиметров; хорошо, что габариты Алекса были меньше нормы.

– Да, с шотландскими отелями, пожалуй, не сравнится, Гордон, – заключил Алекс, проверяя, как пружинят сучья. – И все же придется нам как-то втиснуться.

Я выделил им свитер и анорак; Дон уступил оранжевую куртку с капюшоном. Здесь, как и впоследствии в лагере 5, нам больше всего докучали комары и москиты.

– Там летают настоящие «конкорды» и что-то наподобие электрических автомобильчиков, – сообщил Мо, закуривая сигарету. – Индейцы не любят останавливаться в лагере пять – он стоит на болоте.

Нил оставался с главной группой; позднее он рассказал мне, что одной из причин, почему Айзек намечал более короткий переход от лагеря 1, была нехватка носильщиков. Эта проблема вместе с недостатком продовольствия привела к настоящему затору. Нил тщетно пытался убедить индейцев, чтобы они на другой день двинулись дальше; уговоры Адриана тоже не помогали. Мы так и не выяснили потом, к чему сводилась суть конфликта и как он в конце концов был разрешен. Айзек не хотел вдаваться в подробности. Нил сказал мне, что индейцы грозили забрать свои вещи и уйти.

– А собраться для них – раз плюнуть, дружище! – горячо продолжал он. – Кинул в вариши сухую смену одежды – и до свидания…

Мы с наслаждением распростерлись на гамаках. Всякий раз, когда последний забирался в свой гамак, наступала напряженная минута, потому что каркас хижины грозил развалиться, однако угроза редко исполнялась. Отдыхая, мы рассказывали друг другу о своих любимых блюдах (излюбленная тема разговоров, когда не хватает еды); в это время Мо взялся за гамак Джо и начал его раскачивать. Качаясь в гамаке, испытываешь умиротворяющее чувство; наверно, это связано с генетической памятью о колыбели. Мы уже приметили, что индейцы умеют раскачиваться ни от чего не отталкиваясь – так дети разгоняют качели. Джо, в свою очередь, как следует раскачал Мо, одновременно толкая висевшего с другой стороны Дона. Дон ухватился за мой гамак, и пошла цепная реакция – шесть гамаков метались в воздухе, будто летающие лодки, грозя вот-вот исполнить сальто. Каркас колыхался и стонал, но, к счастью, выдержал непредвиденную нагрузку.

Я не завидовал Алексу и Гордону: укрытый кисеей, я слышал неумолчное жужжание комаров и москитов. Наши киношники лежали под одной из продольных балок каркаса, под прямым углом к гамакам. Столешницу отделяли от балки какие-нибудь сантиметры, и будь у кого-то из двойки нос подлиннее, он вполне мог бы войти в соприкосновение с жердями, служившими опорой для наших гамаков. Утром лица обоих были испещрены пятнами от укусов.

Как ни хотелось Дону и другим идти и дальше впереди основного отряда, без продовольствия и котелков это не представлялось возможным. Нам попросту нечего было есть, поэтому я вызвался дождаться остальных, добыть у них продукты и котелки и во второй половине дня подняться в лагерь 5 вместе с быстроногим индейцем Освальдом, который ходил с Майком и Мо до лагеря 7. Мое предложение было принято, только Алекс и Гордон предпочли ждать вместе со мной свое снаряжение и отставшего режиссера-постановщика.

Как только поумерился рассветный дождь, Дон и Джо двинулись в путь, подкрепившись горячим молоком.

– Слава богу, завернули кран, – заметил Гордон, глядя на небо. – Мне давно надо постираться.

– Нет уж, я подожду со стиркой до Джорджтауна, – важно отозвался я. – И стирать буду только то, в чем вернусь.

У меня был достаточный запас, чтобы выбрасывать грязное. А так как Гордон и Алекс сразу представили себе четыре-пять носильщиков, несущих мой гардероб, я объяснил им, что он состоит из двух пар белья и трех пар носков.

– Что ж, наверно, это упрощает жизнь, – заключил Гордон, вешая для сушки выстиранную рубашку. – Мы вот объявили конкурс на самые грязные кальсоны. Но участвуют только Нил, Алекс и я, восходители к соревнованию не допускаются.

– Дон все равно не смог бы участвовать, – сказал я, сокрушая каблуком крупную ядовитую многоножку. – Он не носит кальсон… Но если кто-нибудь из вас хоть малость пройдет с нами по стене, победа ему обеспечена!

В эту минуту на территорию лагеря вступил Нил, держа в руке белый посох (палку, с которой он ободрал кору), придававший ему сходство то ли с Иоанном Крестителем, то ли с персонажами из «Руководства для скаутов».

– Привет, дружище! – крикнул он мне, садясь на рюкзак. Потом обратился к своим коллегам: —Привет! Ну и каша заварилась, черт дери! Представляете себе, у нас там было что-то вроде забастовки!

Он указал большим пальцем туда, откуда пришел, и продолжал:

– Ей-богу, это тот самый случай, когда чересчур много вождей и слишком мало индейцев… А где остальные?

Он с беспокойством обозрел лагерь.

– Отправились в пятый, – ответил я. – Я пойду следом, как только добуду немного провианта.

– Господи, а как же с нашим таким-перетаким фильмом?! – воскликнул Нил, отбрасывая посох. – Как нам снимать, если вы, так-перетак, уходите вперед и мы все время отстаем на один лагерь?

– А почему бы вам не идти с нами? – оптимистически предложил я.

– Знаешь, дружище, – Нил вытер рукой потный лоб, – мне не дают даже двух носильщиков, чтобы нести чертову аппаратуру, хотя было твердо обещано. Я специально объяснил Адриану, как это необходимо. Но у него, видите ли, не хватает носильщиков! В жизни не видел такой никудышной организации…

Мы успокоили Нила тем, что для съемок пока все равно не хватает света, и обещали ему наше полное содействие в лагере 6. Вот где он снимет все нужные маршевые кадры: Мо рассказывал нам, что там фантастические пейзажи. К тому же предполагалось, что лагерь 6 станет базой доя основной группы, а тогда уж, надеялись мы, постепенно все наладится.

Снова хлынул дождь. Казалось, каждый новый ливень стремится перещеголять предыдущий, поставить новый рекорд. Когда наконец дождь поумерился, я сказал Освальду, что лучше выходить сейчас, если мы хотим засветло добраться до лагеря 5.

– Надо идти быстро, – ответил он, поднимая свою вариши.

Освальд был одет в одни лишь шорты. С нами шел еще один индеец, который нес брезент.

– Пока, ребята! – крикнул я, припускаясь рысцой вдогонку за моим отважным проводником.

После двухсот метров лесного слалома нам пришлось остановиться и подождать второго индейца. Освальд что-то бросил ему на родном языке, видно очень язвительное, потому что тот рванул с места так, словно ему впрыснули лошадиную дозу адреналина.

При быстром движении лес представлялся взору чем-то вроде калейдоскопа с потрясающим обилием оттенков зелени. На этом участке тропы ручьев не было, но местами пробившийся сверху луч света на миг озарял ярко-красные пятачки дождевых луж. Поспешая следом за Освальдом, я спрашивал себя, сколько змей и пауков мы спугиваем, пробираясь через подлесок; на глаза они мне не попадались. Лес здесь по составу горный, с обилием папоротников и плаунка.

В лагерь 5 мы пришли уже под вечер. На первый взгляд лагерная площадка производила неприятное впечатление, а присмотришься получше – отвратительное. Несомненно, этому способствовали вязкая сырая почва и насыщенный влагой воздух. Но было и еще что-то неуловимое. Мне сразу стала понятной нелюбовь индейцев к этому лагерю.

– А, вот и сам бродячий шотландец! За кем гоняешься, приятель?

– Уж, конечно, не за вами, так-перетак, – отозвался я. – Вы слишком хитрые и изворотливые, как лианы.

– Пожрать принесли? – деловито осведомился Джо.

– Принесли, и запасной брезент есть.

– Тут для тебя остался кусок кекса с цукатами, дружище, – предложил Мо. – Дивная штука.

– Спасибо!

Я с благодарностью принял кекс, подвесив свой гамак. Мы уже научились не садиться с маху на бревна и не забывали основательно вытряхнуть ботинки, прежде чем обуваться. Человек быстро усваивает правила, облегчающие ему бытие в первобытном лесу.

В ту ночь нам спалось неплохо, несмотря на непрекращающийся дождь. Выглянув утром из-под навеса (прибыв последним, я, естественно, спал у торца), я узрел унылую картину. С деревьев капала вода; на сучьях висели, словно драное белье, длинные пряди мха. Некоторые деревья, лишенные опоры занимавших площадку соседей, угрожающе наклонились, и вся расчистка выглядела так, будто ее подвергли бомбежке или же здесь прошлась лавина.

Лагерь уже пробудился к жизни; индейцы развели костер. Меня заинтересовало, как это они разжигают костры в столь незавидных условиях, когда кругом сплошная сырость?

– Очень просто, сэр, – просветил меня Морис. – Мы берем кору вот этого дерева.

Он показал на ствол с волокнистой корой и продолжал:

– Кладем ее вместе с маленькими-маленькими щепочками так, чтобы был открыт доступ для воздуха. Потом поливаем керосином!

«Стоило мне в бытность бойскаутом набивать себе голову всякими премудростями…» – цинично подумал я.

Мо и Джо выступили в путь первыми в сопровождении большинства индейцев и Майка. Морис, Дон и я составили арьергард. Как и предсказывал Мо, этап был поистине «корневой». Лейтнерии и шиповатые пальмы протянули во все стороны свои змееподобные корни. Как будто мы очутились в телестудии и шагали по сплошному переплетению разноцветных кабелей. «Попугаичьи клетки» маддабури (Clusia), весьма подходящая обитель для опасных тварей, наводили на мрачные мысли: я представил себя заточенным в такой клетке и поедаемым заживо муравьями-воинами.

– Тебе известно, Дон, – сказал я, останавливаясь, чтобы сфотографировать крупную бабочку Caligo, – что дальше на юг попадается ядовитый бамбук?