Текст книги "Крейсер "Эмден""

Автор книги: Хэльмут фон Мюккэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

2. На пути в океан

Весь день прихода и всю следующую ночь команда крейсера работала не покладая рук. Мы должны были загрузиться углем, принять самый максимальный его запас, принять из порта громадное количество материалов по всем частям, взять с берега добавочную команду и закончить все самые разнообразные приготовления для военного времени.

На рассвете на следующий день "Эмден" ушел из Циндао совместно с целым отрядом различных судов, высланных навстречу эскадре. В гавани царил большой энтузиазм. Каждый человек на берегу страшно завидовал нам. Пока мы воевали только с Францией и Россией, и Циндао лежал в стороне от театра войны. В этом очерке не стоит говорить подробно об укреплениях этого порта. По приморскому фронту они были в должном количестве и вполне современного типа, и разрушить их с моря было невозможно. На сухопутном же фронте укреплений было немного, да и к тому же это были слабые, легкого типа земляные валы, предназначенные лишь для обороны от пехоты. Атака крепости со стороны суши считалась невозможной, так как здесь она была окружена территорией нейтрального Китая.

Стояла спокойная, ясная погода, когда "Эмден" медленно выходил из внутренней гавани. Судовой оркестр играл "Wacht am Rein".

Вся команда высыпала наверх и подхватила этот гимн. Отовсюду нам кричали ура. Восторг был полный. В далеком Циндао в меньшей степени чувствовался тот военный подъем, который могучей волной охватил всю Германию.

"Эмден" осторожно лавировал между минными полями. Солнце только что взошло. Циндао, эта жемчужина Дальнего Востока, весь сиял золотом и пурпуром в первых лучах молодого дня. Картина полного мира. Вдоль набережной разбегаются длинные ряды опрятных, изящных домиков. Над ними как бы царит сигнальный утес. На заднем плане тянутся серой цепью каменные горы, поросшие свежим, молодым, зеленым лесом. Церковный шпиль, увенчанный крестом, рельефно вырисовывается в легком, подвижном воздухе ясного утра. Далее вправо видны блистающие чистотой казармы, губернаторский дворец и купальни. И вся картина как бы опоясывается белоснежной цепью прибоя; волны, бегущие из самых недр океана, безустанно бьются о береговые утесы. Блестящие брильянты и жемчуг без счета брошены здесь Нептуном на сияющие одеяния нашей матери-земли. Немецкая предприимчивость и немецкая культура превратили в волшебное, сказочное царство эту страну, до них дикую и пустынную.

Все мы невольно замечтались, глядя на Циндао, который понемногу становился все меньше и меньше. Но служба сурово вернула нас к действительности. Довольно любоваться природой. Туда, на юг!

Пароход "Markomannia" следовал в кильватере "Эмдену"; остальные суда шли по другим направлениям. "Markomannia" потом стал нашим верным спутником на многие месяцы.

На пути в океан мы получили радио о разрыве дипломатических отношений между Германией и Англией и затем об объявлении ей войны. Это не было для нас неожиданностью, и мы лишь были немного удивлены, что народ этот, всегда интригующий за спиной других, теперь, первый раз за целое столетие, решился подвергнуть опасности свое собственное существование. Еще через несколько дней мы узнали о смехотворном ультиматуме Японии. Это также не слишком нас удивило.

Когда мы уходили из Циндао, война Англии и Японии еще не была объявлена. Но много позже мы читали в английских газетах, будто, уходя из Циндао, мы благополучно миновали линию японской блокады и, встретясь с японским броненосным крейсером, спаслись лишь подняв британский флаг и приветствовав троекратным ура наших доблестных союзников.

Не служит ли эта легенда указанием, что британские и японские морские силы были посланы к Циндао еще до объявления войны?

Во всяком случае весь этот рассказ очень обидный для нас вымысел. Во-первых, он порочит добрую славу нашего корабля, спасавшего себя будто бы подъемом вражеского флага; наконец, неужели бы мы, проходя так близко от японца, могли бы удержаться от искушения выпустить по нему в виде привета самодвижущуюся мину?

Вечером 12-го августа мы подошли к островам, где предполагали соединиться с крейсерской эскадрой, и были встречены дозорными судами. В лагуне стояли на якоре наши могучие крейсера "Schamhorst" и "Gneisenau"; у их бортов стояло по угольщику. Погрузка шла полным ходом. Левее их в глубине бухты виднелся стройный силуэт "Numberg’a", также грузившегося углем. Кроме того, по всей гавани было разбросано большое количество больших и малых угольщиков и других вспомогательных судов, прикомандированных к эскадре. "Эмдену" подняли сигнал стать на якорь в правой половине гавани рядом с флагманским кораблем. Продефилировав мимо всех кораблей, с которых нас встретили бешеным ура, "Эмден" отдал якорь. Это была последняя наша более или менее долговременная стоянка.

Командир поехал с рапортом к адмиралу, предполагая просить его откомандировать "Эмден" от эскадры и послать его самостоятельно в Индийский океан для уничтожения торговли.

На следующий день эскадра снялась с якоря и в кильватерной колонне, сопровождаемая угольщиками, направилась на восток. Адмирал еще не объявил своего решения на предложение нашего командира, и все мы томились в неизвестности и ждали с нетерпением, что будет дальше. Наконец, около полудня на флагманском крейсере один за другим взвились сигналы: "Эмдену" следовать по назначению" и "адмирал желает "Эмдену" полного успеха". Положив руль на борт, наш крейсер лихо вышел из строя, поблагодарив сигналом адмирала за доброе пожелание. Семафором с флагманского корабля угольщику "Markomannia" приказали "следовать совместно с "Эмденом". Вскоре мы потеряли из виду нашу эскадру, уходившую на восток. У всех появилось предчувствие, что мы видим ее в последний раз.

До назначенного для наших операций района было еще очень далеко, но самое неприятное было то, что мы до сих пор не знали, объявлена война Японии или нет, так как германская радиостанция в Йапе была разрушена англичанами в первые же дни войны.

После недельного крейсерства "Эмден" встретился с немецким пароходом "Princess Alice". Сняв с него несколько резервистов, мы отослали его в Манилу. Затем в открытом океане мы встретились с нашей небольшой канонеркой "Geier". Отрезанная от всего мира, она до сих пор не имела точных сведений о войне и не знала даже о разрыве с Англией и Японией. Мы шли некоторое время совместно, поделившись с ней теми сведениями, которыми располагали сами, а затем "Geier" отделилась и ушла на ост, надеясь соединиться с эскадрой. Мы продолжали плавание на SW.

Служба становилась утомительной для команды, которая продолжала стоять на две вахты в полной готовности ко всяким случайностям. А дать команде отдых было невозможно. У нас в распоряжении не было ни одной гавани, ни одного порта, где мы могли бы считать себя в безопасности. Японский пароход, встреченный нами в морс, мы не смели задерживать, так как, к сожалению, срок ультиматума еще не окончился, и мы не имели никаких указаний на то, что военные действия уже начались. Вероятно, решив, что он встретился с одним из своих соотечественников, желтокожий капитан особенно ночтительпо и низко салютовал нам флагом. Его поклон остался без ответа.

Наконец мы подошли к Зондскому архипелагу и, чтобы очутиться на просторе Индийского океана, необходимо было проскочить узкий пролив между целой вереницей островов. В этих проливах всегда кишат рыбаки и другие мелкие суда. Как на грех стояло полнолуние, и даже ночью "Эмден" виднелся издалека. Нашему командиру совсем не хотелось встречаться со всеми этими парусниками. В разговоре со мной он высказал, что нам стоило бы избегать встреч с кем бы то ни было, чтобы самое присутствие "Эмдена" в этих водах и его плавание оставалось в совершенном секрете. Тогда мне пришло в голову, что английские крейсера имеют или 2 или 4 трубы; у них нет в этих водах ни одного трехтрубпого крейсера вроде "Эмдена". Я предложил командиру поставить четвертую фальшивую трубу. Для этого мы взяли дорожки из толстой грубой парусины шириною около 2-х метров, которые стелились на палубу, чтобы сохранить линолеум. Из них выкроили трубу. К верхней кромке подшили деревянные рейки и затем подняли на гордень эту импровизированную переднюю трубу. Если смотреть от траверза, иллюзия получалась полная. Но с носа сейчас же обнаруживался обман: 4-я труба имела в толщину всего несколько миллиметров. Но, конечно, наспех в одну ночь что-нибудь лучшее трудно было придумать. После этого опыта я предложил командиру построить более основательную трубу, и он согласился. На следующий день мы принялись за работу, и скоро у нас из деревянных реек и парусины получилась превосходная труба, и с нею "Эмден" стал смахивать на английский крейсер "Yarmouth". Для большей иллюзии я даже самую трубу сделал овальной, как на "Yarmouth’e". Наш спутник "Markomannia" вышел к нам на траверз, и по его указаниям (сигналами) мы окончательно установили эту четвертую трубу.

В конце первой недели сентября мы вошли наконец в Бенгальский залив. Перед этим мы около 5-ти суток шли параллельным курсом с английским крейсером, по-видимому, "Minotaur’oM". Судя по интенсивности приема его радиограмм, расстояние между нами было совсем небольшим, но все же мы шли вне его видимости. Затем расстояние это стало мало-помалу увеличиваться, и мы перестали его слышать.

3. Охота

Наконец в ночь на 10 сентября наша работа началась. По курсу в темноте открылся силуэт парохода, и мы пошли на сближение, чтобы лучше опознать его. Закрыв все огни, как бы слившись с окружающей мглой, «Эмден» бесшумно подкрадывался сзади к нашей жертве. Расстояние между нами уменьшилось уже до каких-нибудь 100 метров, а на «купце» ничего не замечали; он спокойно продолжал свое плавание, а вахтенный на мостике по обыкновению поглядывал только вперед, заботясь лишь о том, чтобы не столкнуться со встречным судном. Вдруг среди тихой тропической ночи раздался повелительный окрик в мегафон: «стоп машины! ни в коем случае не пользоваться радиотелеграфом! принять шлюпку!» На пароходе в первый момент не поняли, откуда это исходит. Встречи здесь, в самом центре Индийского океана, с немецким крейсером никто, конечно, не ожидал. Пароход продолжал идти тем же курсом. Чтобы остановить его, пришлось сделать холостой выстрел. Тогда, наконец, там проснулись; слышно было, как машинный телеграф был поставлен на «полный назад» (мне так жаль бедного машиниста, которого мы так бесцеремонно разбудили), сирена заревела, пароход остановился, и с его мостика передали голосом, что он подчиняется всем нашим требованиям. Через минуту наш катер с офицером и призовой командой отваливал от борта. Но сейчас же мы получили ошеломляющее известие: задержанное судно оказалось греческим пароходом «Pontoporros». Такая неудача! Первый же пароход и – нейтральный! Это означает, что сейчас же все узнают о появлении немецкого крейсера в Индийском океане. Самые ценные призы ускользнут от нас. Есть от чего впасть в отчаяние. Но, слава богу, у этого грека оказалась военная контрабанда: уголь, адресованный в английские гавани. Теперь, когда «Markomannia» была уже наполовину пуста, это являлось очень ценным приобретением для нашей маленькой эскадры, состоявшей уже из трех вымпелов. Благодаря богу, их потом бывало и больше.

"Pontoporros" был полон индийского угля самых дешевых и скверных сортов. Я надеялся пополнить с призов быстро иссякавшие запасы по различным частям. Вот уже 6 недель, как "Эмден" ушел из порта и должен жить только своим хозяйством. Старший офицер на судне – это своего рода экономка, и на нем лежат заботы о пополнении запасов по всем частям. Он отвечает за каждую мелочь. Перед уходом из Циндао я старался набить корабль до отказа всем, что только может понадобиться при продолжительном плавании. Но за последние дни выяснилось, что наши запасы мыла иссякают. Пришлось сократить выдачу. Но даже и после этого было очевидно, что еще 2 недели, и стирка белья станет недоступной для нас роскошью. Поэтому я просил командира, чтобы наш первый приз был обязательно с грузом мыла. Вместо этого я получил целый пароход, набитый индийским углем. Есть от чего выйти из себя. Конечно, я сейчас же бросился на мостик и в самых энергичных выражениях высказался по этому поводу. Но командир успокоил меня, обещав, что следующий пароход уже наверняка будет с мылом. И он сдержал свое слово. На рассвете 11 сентября, всего через несколько часов после того, как наш небольшой отряд увеличился до трех вымпелов, с восходом солнца прямо по носу мы увидели большой пароход, который, приняв нас за британский крейсер, еще издали поднял на гафель громадный английский флаг. Воображаю себе лицо капитана, когда мы в ответ на его приветствие подняли германский флаг и самым вежливым образом попросили его остановиться. Пароход этот только что вышел из Калькутты и, предназначенный для транспортной службы между Коломбо и Францией, был блестяще оборудован для этого. Особенно трогательно было, что для поддержания чистоты "англичанин" имел такой большой запас мыла, что для нашей команды его хватило бы на целый год. Там же нашли мы великолепного чистокровного жеребца; пуля в ухо избавила его от мучительной смерти в воде. Жаль было топить этот пароход с громадным количеством комфортабельных кают, с целыми палубами, оборудованными для перевозки лошадей, с площадками, приготовленными для установки орудий. Но через полчаса все это стало добычей акул.

Команду парохода перевезли на наш "странноприемный дом". "Странноприемным домом" при "Эмдене" служил всегда какой-нибудь корабль, или почти пустой, или шедший с балластом и представляющий собой малую ценность, или же с нейтральным грузом, который нежелательно было топить, так как после войны стоимость его должна быть возмещена владельцам. Такой "дом" следовал за "Эмденом", пока наконец ни оказался переполненным людьми, снятыми с потопленных судов. После этого он отпускался в ближайший нейтральный порт. Первое время таким "домом" нам служил "Pontoporros".

Через несколько дней деятельность наша значительно расширилась. Случилось это так.

Мы встретили пароход, остановили его и послали туда подрывную партию из 1 офицера и 10 нижних чинов. Они подготовили корабль для потопления и начали распоряжаться свозом пассажиров. В это время на горизонте показался рангоут второго парохода. Нам не пришлось даже и бегать за ним. Он шел прямо на нас и когда был уже совсем близко, "Эмден" дал ход и сигналом приказал ему подойти к борту уже захваченного нами парохода. На него также послали офицера и несколько нижних чинов, чтобы подготовить к потоплению и свезти пассажиров. "Эмден" сблизился с ним, и затем произошло то же самое, что и с первыми двумя. Таким образом мы захватили, стоя на месте, 5 или 6 пароходов. Из них от первого над водой скоро видны были лишь верхушки труб, второй затонул по верхнюю палубу, третий также стал медленно погружаться. Пассажиры захваченных пароходов имели случай перезнакомиться, попав на наш "странноприемный дом".

Таким образом, наша охота в районе между Цейлоном и Калькуттой оказалась более чем удачной. Нам в кильватер шли теперь наш старый соплаватель "Markomannia", греческий угольщик "Pontoporros" и "странноприемный дом" "Gabinga". Это был английский пароход, но с американским грузом, за который пришлось бы платить, если бы мы его потопили.

"Gabinga" сопровождала нас несколько дней. Но в первую же ночь, кроме "Gabinga", "Pontoporros" и "Markomannia", за "Эмденом" шло еще несколько кораблей, которые мы захватили и оставили их потопление до утра, так как ночью и при засвежевшей погоде опасно было свозить с них пассажиров. Всего за эту ночь у нас набралось 6 мателотов. Из них 3 исчезло под водой на следующее утро. "Gabinga" же со всеми пассажирами была отпущена на свободу. Вместе с капитаном "Gabinga" плавали его жена и маленький ребенок. Берег был очень далеко, и на шлюпках добраться до него благополучно было более чем трудно. Капитан прекрасно понимал это и, предполагая, что его пароход будет потоплен, просил только, чтобы ему разрешили взять с собой на шлюпку револьвер для защиты своей жены и ребенка. Это характерно как пример того, какими варварами старается выставить нас английская пресса в глазах своих соотечественников. И мы нисколько не удивили бы англичан, если бы решились бросить на произвол судьбы шлюпки с женщинами и детьми в открытом океане в нескольких сотнях миль от берега.

Когда капитан "Gabinga" узнал, что мы не собираемся топить его судно, он был вне себя от радости. Мне самому пришлось провести несколько часов у него на пароходе, и он, волнуясь и не находя слов, просил меня передать благодарность нашему командиру и при прощании сунул мне письмо Мюллеру. В письме этом он еще раз благодарил нас за человеческое отношение к нему и его семье. Наш офицер и призовая команда, по словам его, вели себя на пароходе как джентльмены. Он не находил слов, чтобы оценить гуман– . ный поступок германского крейсера. Сам он никогда не забудет нашего к нему отношения, так как его враги отнеслись к нему так тепло, так дружески, проявили такое участие, которое может ожидать только моряк от моряка в тяжелых обстоятельствах. По его словам, он сделает все что может, чтобы открыть глаза английской прессе.

Мне пришлось долго разговаривать с его женой. Она мне на словах говорила то же, что и ее муж писал командиру. Во время разговора она заметила, что мои лакированные туфли пришли в ветхость и требуют капитального ремонта, и умоляла принять в подарок лакированные туфли ее мужа. Затем, узнав, что мы все страдаем от недостатка табака, она предлагала захватить с собой и сигар и папирос, сколько мы сможем унести, и говорила, что будет счастлива чем-нибудь оказать нам свою благодарность.

Но, конечно, я не взял ни сапог, ни табаку.

Когда мы спускались в шлюпку, на палубу "Gabinga" высыпали все пассажиры с потопленных пароходов. И на наше разрешение следовать по назначению последовало громкое троекратное ура в честь командира, офицеров и команды крейсера "Эмден". Ура! Ура! Ура! Все, кто стояли на палубе, кричали и приветствовали нас. А там было так много народу, что когда "Gabinga" входила в Калькутту, то, по словам английских газет, она имела вид не грузового парохода, а какой-нибудь яхты, зафрахтованной для школьной экспедиции. На верхней палубе там стояло, по крайней мере, человек 400.

И впоследствии, когда нам приходилось отпускать на свободу наши "странноприемные дома", набитые пассажирами с потопленных пароходов, мы всегда имели удовольствие слышать троекратное ура в нашу честь.

Теперь мне хочется сказать несколько слов о поведении английских команд при захвате их судов. Большинство держало себя вполне благоразумно. Придя в себя после первых минут изумления, они всегда затем рассыпались в комплиментах по поводу наших действий и, за исключением одного случая, не чинили нам никаких препятствий при уничтожении судна. Мы всегда предоставляли им достаточно времени, чтобы собрать свои пожитки.

Особенно порадовали мы однажды одного капитана, который имел несчастье согласиться вести из Англии в Австралию землечерпалку. Эта мореходная посудина имела всего 4 узла хода; намучился он с нею ужасно, и, конечно, все от души поздравляли его с удачным окончанием долгого плавания. Я, кажется, никогда не видел более довольной физиономии. Он был так счастлив попасть к нам в плен, и радость его так понятна для каждого непредубежденного человека. Ведь это действительно фокус – пуститься в такое дальнее плавание на такой посудине, которая болтается и выматывает всю душу на малейшей волне.

Моряку всегда тяжело видеть гибнущее судно. Тяжело даже и в том случае, когда он сам принимает все меры, чтобы возможно скорее потопить его. Обыкновенно мы это проделывали следующим образом.

Подрывная партия спускалась в машинное отделение и отдавала фланец отливной трубы главного холодильника; через это отверстие вода била фонтаном высотою в 2 человеческих роста и толщиною в человека. Предварительно отдраивались водонепроницаемые двери в кочегарное отделение, так что два самых больших отсека корабля сейчас же наполнялись водой. Вдобавок затоплялись еще 2 меньших отсека ночью подрывными патронами, а днем несколькими снарядами. Через некоторое время судно начинало шататься и крениться. Оно садилось все глубже и глубже и наконец погружалось по фальшборт. Волны начинали перекатываться через палубу– Казалось, будто какие-то невидимые лапы тянут гибнущее судно в пучину, толкают его и кренят, ускоряя гибель. По нему пробегают как бы судороги, дрожь. И если верно, что у каждого корабля есть душа, то это, наверное, ее последние усилия спасти свое обиталище от ужасной гибели. Затем как бы минута оцепенения, после чего носовая часть погружается вниз, корма высоко поднимается вверх, из трубы вылетает последнее облако дыма и пара. Еще несколько секунд корабль остается неподвижным в вертикальном положении, а затем, как камень, идет на дно. Давлением воздуха выбрасывает на поверхность кормовые надстройки и различные деревянные предметы. Последний воздух из отверстий, вентиляторов и люков, с шумом выбрасывает целые фонтаны воды высотой в несколько метров. Вода кипит в водовороте, но скоро и он расходится. Море спокойно, и от погибшего судна не остается ничего. Еще через полминуты, как последнее "прости", из глубины выносит на поверхность обломки такелажа, бимсы, шлюпки и другие деревянные предметы. Длинные деревянные рейки, бревна и рангоутное дерево вылетают из воды в вертикальном положении и, как стрелы из лука, выбрасываются вверх на несколько метров. Наконец последним свидетелем гибели судна остается на поверхности воды громадное масляное пятно и жалкие остатки разбитых шлюпок, какие-то щепки, несколько спасательных поясов и разная мелочь. А "Эмден" уже дает ход и идет в поисках нового рангоута на горизонте.

Команды потопленных пароходов всегда бывали особенно благодарны нам за то, что мы им давали время собрать свои пожитки. Это с благодарностью было отмечено в газетах. Мне кажется, что я не преувеличиваю, если скажу, что в конце 1914 года "Эмден" был самым популярным кораблем в водах Ост-Индии. Да в конце концов англичане и не сочувствовали этой войне. Для них война с Германией отнюдь не была национальной войной. К военным действиям они относились в достаточной степени равнодушно и готовы были аплодировать успехам и друзей и врагов только с точки зрения спортсменов. Так что индийскиегазеты не стеснялись печатать дифирамбы по адресу «Эмдена» и его командира; о деятельности нашей писали легенды; нам посвящали стихи. Наш командир заслужил кличку «gentleman-captain»[* Капитан-джентльмен. (Прим. ред.).], и все газеты писали, что «он затеял крупную игру и играет хорошо».

С пассажирами, которые не причиняли нам особого беспокойства, мы старались обращаться как можно любезнее, всегда шли навстречу их законным просьбам и часто даже жертвовали своими удобствами, чтобы доставить им некоторый комфорт. Я вспоминаю, что при уничтожении одного из пароходов ко мне подошел один англичанин и просил не лишать его самой дорогой для него вещи, единственного его сокровища – мотоциклетки. И мотоциклет этот откопали среди других грузов, а это было не так легко, и на специальном катере отправили на наш "странноприемный дом" к владельцу, который был тронут до слез нашей заботой.

Но я помню одного англичанина, который вел себя совсем иначе. Он считал себя принадлежащим, по-видимому, к какой-то высшей расе. Занимая должность коммерческого агента в Калькутте, он сел на пароход, отходящий в Коломбо, и совершенно для себя неожиданно принужден был расстаться со своей каютой, чтобы переселиться на наш "странноприемный дом". Все его планы, по– видимому, были разбиты. Сам он был в самом отчаянном настроении. Вообще говоря, англичане, почти без исключения, принимают очень близко к сердцу все, что касается "коммерции". Пока мы готовили судно к затоплению, этот джентльмен преспокойно увязывал и запирал бесчисленное количество своих дорогих кожаных чемоданов и баулов и сложил их на верхней палубе. Затем с видом превосходства "гордого сына Альбиона" с трубкой в зубах и с руками в карманах своих дорогих шаровар он поднялся на мостик и стал ходить взад и вперед. Какие полные презрения взгляды кидал он на нас, бедных германцев! О вещах своих он, конечно, и не заботился. Он полагал, вероятно, что в свое время мы явимся к нему за приказаниями и доставим его вещи, куда ему будет угодно. Наконец все пассажиры со своими пожитками съехали с корабля. Все уже было готово к затоплению. И только величественная, полная презрения ко всему фигура "коммерческого агента в Калькутте" продолжала свою прогулку по мостику. Наконец ему предложено было оставить корабль. На это он соблаговолил вынуть из кармана свою руку и величественным жестом изволил указать пальцем на свой багаж. Он полагал, без сомнения, что его высокое положение заставит нас быть особенно предупредительными и особенно бережно отнестись к чемоданам и баулам, на которых прописан полный титул владельца: Traffic Master of Calcutta". К сожалению, команда наша совсем не так поняла его жест; она решила, что он оставляет эти вещи на произвол судьбы и стала бросать их за борт. Поплавать пришлось бы и ему, не поторопись он оставить пароход. Уже последняя шлюпка готова была отвалить. Тогда благородный джентльмен снизошел сначала с высоты своего величия, затем спустился с мостика, схватил последний самый маленький баул и поспешно стал спускаться в шлюпку. Вместе с ним уходили с уже тонущего парохода и наши молодцы из подрывной партии.

Конечно, провизия, принятая мной в Циндао, давно уже окончилась. Но благодаря предусмотрительности англичан, которые имеют на судах громадные запасы консервов лучших английских фирм, мы ни в чем не имели нужды. И должен даже сознаться, что наша команда с большой неохотой исполняла наше прямое назначение: уничтожать неприятельскую собственность на море во всех случаях. Затем могу заявить на основании опыта, что хорошие конфеты, тонкие закуски и деликатесы, вплоть до старых коньяков, прекрасно подходят даже и для командного стола.

Недалеко от Калькутты мы имели несчастье повстречаться с пароходом по имени "Loredano". Если бы даже он и не поднял своего флага, все равно сразу можно было бы догадаться, что это итальянец: так он был грязен. Не имея основания подозревать его в чем-либо, мы даже и не осмотрели его, тем более что в это время как раз были заняты целой партией пароходов, набежавших на нас, и по очереди отправляли их на дно. Покончив с последним, "Эмден" дал ход, и тут мы заметили, что этот "Lorenado" старательно выуживает из воды тюки с чаем, всплывшие с одного из потопленных пароходов. Мы не мешали ему. Но на следующий день мы были раздосадованы, перехватив радио этого нейтрального судна, которое, вопреки всем международным законам, объявляло на весь мир о местонахождении "Эмдена".

В этих местах мы уже оставались достаточно долгое время; пароходов совсем не стало видно, и поэтому командир решил перекочевать на другую сторону Бенгальского залива к Рангуну. Но и здесь нам не удалось встретить ни одного корабля. Позже из газет мы узнали, что здесь повсюду было прекращено всякое коммерческое движение из опасения встречи с "Эмденом". За все это время мы встретили лишь норвежский пароход, который принял на себя оставшихся у нас пассажиров с последних потопленных кораблей и таким образом избавил нас от беспокойных гостей.

Во время нашего плавания к Рангуну нас никто не видел более недели. Это дало основание индийскому правительству опубликовать официальное сообщение, что "Эмден", спасаясь от 16 посланных ловить его крейсеров, бежал и что морские торговые пути в настоящее время совершенно безопасны. Так как "купцов" долгое время не было видно, мы отправились вновь к восточным берегам Индостана, и командир решил испытать прочность нефтяных цистерн в Мадрасе.

Легкий крейсер «Эмден» Германия. 1908.

«Эмден» подошел к гавани вечером 18-го сентября. Здесь накануне было опубликовано официальное сообщение о гибели «Эмдена». Чтобы достойным образом отпраздновать это событие, в местном клубе назначили вечер. К сожалению, мы не знали об этом и, конечно, не виноваты, если случайно один из наших снарядов угодил в суповую миску и смутил ужинающих гостей. Нам ничего не стоило отложить эту бомбардировку на сутки. Никогда не следует раздражать без толку хотя бы даже и кровного врага. К тому же священные обычаи следует уважать во всех случаях; а для англичан что может быть священнее слова «обед».

Мы подошли к Мадрасу на расстояние менее 3000 метров. Маяки мирно горели, что в значительной степени облегчило нашу задачу. Приношу от имени крейсера свою глубокую благодарность мадрасским властям за их любезное содействие. Открыв прожектор, мы сейчас же нащупали им наши жертвы – высокие белые с красной крышей нефтяные цистерны. После нескольких выстрелов над ними показались громадные языки голубовато-желтого пламени, из пробоин, причиненных снарядами, хлынули потоки горящей красным огнем жидкости, и громадное облако тяжелого черного дыма окутало все окрестности. Таким образом для разнообразия мы решили пустить по воздуху несколько миллионов вместо того, чтобы отправить их на дно океана.

Уходя из-под Мадраса, мы попали под неизвестно откуда падавшие снаряды. Но их выпустили всего несколько штук, и, по-видимому, не целясь. Позже мы читали в английских газетах, будто "Эмден", попав под огонь, сейчас же скрыл все огни и бежал. Но на это я должен возразить, что к Мадрасу мы действительно подходили без огней; затем и командир крейсера, и я не видели падающих снарядов, и уже впоследствии нам об этом доложил ютовый офицер. Поэтому рассказ, что "Эмден" бежал из-под обстрела береговых батарей, относится к категории легенд. Наконец, еще следует указать на то, что, обстреляв нефтяные цистерны, мы умышленно открыли огни, в особенности по левому борту, и стали уходить на норд. Спустя некоторое время огни были выключены, и крейсер лег на южный курс.

Пожар в Мадрасе был виден очень далеко. Облака тяжелого черного дыма от горящей нефти виднелись еще на следующий день, хотя мы были от Мадраса уже в 90 милях.

Огибая с юга Цейлон, "Эмден" направился к западным берегам Индии, чтобы почтить и их своим посещением.

Как мы потом читали в газетах, наша бомбардировка Мадраса имела последствием бегство всех европейцев внутрь страны. Кроме того, англичане учредили по всему побережью "дежурство прожекторов", другими словами, прожектора, установленные у входов в важнейшие гавани и порты, всю ночь как бы ощупывали море своими лучами. Этим путем они в значительной степени облегчили нам навигацию в здешних водах, и мы единодушно изъявляем свою искреннюю благодарность местным властям.