355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Хелен Гилтроу » Расстояние » Текст книги (страница 2)
Расстояние
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 02:13

Текст книги "Расстояние"


Автор книги: Хелен Гилтроу



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 2
День 2: четверг
ЙОХАНССОН

3:13 утра, четверг. Север Лондона, та его часть, которую называют перспективной, бары и агентства недвижимости постепенно занимают места старых магазинов, продающих товары на вес и дешевую одежду. Он проехал часть пути по этому району на такси, потом на ночном автобусе, а сейчас идет пешком, так ему удобнее. Привычки снайпера сводят все в мире к расстоянию.

Три метра левее: парочка подростков бежит на автобусную остановку, клубы пара заполнили все воздушное пространство вокруг. Восемь метров вправо: пьяный прохожий зигзагами перемещается по тротуару, останавливается, опираясь рукой на стену. Йоханссон идет дальше. Через шесть шагов мужчина исчезает из поля зрения. Слышны лишь рвотные звуки, и камера видеонаблюдения над головой бесстрастно поворачивается в его сторону, чтобы зафиксировать действие.

За ним никто не следит.

Он вновь ее увидел. Говорил с ней. Сейчас он несет эти воспоминания через желтоватую тьму, словно это осязаемый предмет в руках, имеющий вес и форму. Иногда ноша кажется хрупкой, драгоценной – отблеск волос, поворот головы, – но никогда не остается в руках надолго. Йоханссон идет вдоль улицы, проходит ряд домов, и вот Карла уже кажется колючей и агрессивной, как и ее взгляд, изменившийся через секунду после того, как она его увидела.

Он все неправильно понял? Он был уверен, что все будет не так, но ошибся.

Йоханссон срезает часть пути, поворачивает направо и идет до первой викторианской террасы. В пяти минутах отсюда кипит стройка, но волна создания элитного жилья не достигла еще этого места: еще слишком часто звонят в домофон, на улице еще много мусорных баков, искореженных велосипедов и старых диванов в саду. Дверь в квартиру на цокольном этаже открывается, выпуская знакомый запах сырости.

Шторы в гостиной не задернуты, горит фонарь за окном. За стеклянными дверями тени, отбрасываемые стульями в саду, и завядший розовый куст топорщится всеми своими шипами. Йоханссон закрывает шторы и распахивает двери в спальню и ванную, включает свет, проверяет окна, стараясь различить любые признаки нарушения целостности. Ничего.

Он опускается в единственное удобное кресло, стоящее перед телевизором, и вновь вспоминает Карлу в баре Королевского оперного театра: она в зеленом платье и с чуть склоненной головой слушает полного мужчину и делает вид, что ей не скучно. В тот самый момент она подняла глаза и увидела его.

И вот опять тугой узел сжал его сердце, сжал грубо и неожиданно.

Ничего не изменилось.

Десять лет назад. День их знакомства, если так можно выразиться: он сидит, ослепший от бьющего в лицо света, а ее голос из темноты произносит:

– Я могу оградить тебя от опасности.

И это все, что требовалось? Только эти слова? Произнесенные тогда, когда он мало спал, брился в общественных туалетах, еду находил в баках на задворках магазинов, старался избегать дневного света, почти не выходил на улицу, боясь, что его выследят люди Джона Кийана и сделают то, что сделали с остальными. Жизнь тогда была лишь рефлексом и результатом долгих тренировок.

Я могу оградить тебя от опасности.

И она это сделала: стерла его прошлое существование с карты жизни – стерла бесследно, – передала ему новое удостоверение личности, билет на самолет, приказав бежать и не возвращаться.

Но он вернулся, хотя лишь тогда, когда умерли или отправилась за решетку все знавшие о том, что он сделал в ночь, когда умер Терри Канлифф. Вернулся лишь потому, что это был единственный способ оставить ту ночь навсегда в прошлом: работать на Филдинга, выполнять самую сложную работу, делать ее чисто, быстро, аккуратно, не оставляя острых краев, потерянных концов и беспорядка. Никаких колебаний – каждой своей работой он докажет, что может ее делать, что войска особого назначения не правы, что случай с Канлиффом был единичным, той ночью его застали врасплох. Что у него нет ничего общего с тем развалившимся на части человеком.

Каждый раз он обращался к ней за информацией.

Однажды она вышла в свет из той полосы тьмы.

Тогда Карла подарила ему ту почти неуловимую улыбку, которая так редко появляется на ее лице, и все показалось ему возможным; потом она поспешила отвернуться.

Эта система тебе не поддалась. Ты ничего не смог изменить. Армия и Канлифф доказали, что правы. Она смотрела на тебя десять лет назад и понимала. Она никогда не забудет.

Настал день, когда ему не оставалось ничего иного, как уйти. Йоханссон не представлял, что до возвращения пройдет столько времени. Но он не мог вернуться, пока она была в каждой частичке его крови как наркотик, пока он думал о ней, как прежде; она постоянно ему снилась. Так прошло шесть месяцев, потом двенадцать, восемнадцать. Кровь стала обновляться, ему стали сниться обычные вещи: человек за столом, крыша, дом на ферме. Йоханс сон понял, что может вернуться.

Первое, что он сделал, уверившись, что находится в безопасности, – постарался найти ее.

По старому номеру ответил мужчина-шотландец, голос которого был ему незнаком. Не сказав ни слова, он повесил трубку. Не нашел он ее и по старому адресу, но оставались еще пароли для встреч, время и места. Ему надо было только найти ее.

И вот Карла перед ним. Все прошло отлично. Он ведь профессионал, верно?

Верно, ты продолжаешь себя убеждать. Ты задавал ей все те вопросы, ответы на которые уже знал. Думаешь, она не поняла? Спрашивал лишь для того, чтобы ее удержать. Проглатывал тот главный вопрос, ответа на который так боялся, потому что потом тебе нечего было бы сказать.

На что он рассчитывал? На то, что вернется и все будет по-другому? Что он ничего не почувствует?

Или на то, что она будет рада его видеть?

Карла не спросила, где он был.

И что у него теперь осталось? Работа? Необходимость проникнуть в Программу?

Даже Карла не сможет ему в этом помочь.

Ночь начала плавно переходить в утро, когда он заснул, сегодня ему снился один из старых снов. Впрочем, это не сон, а воспоминание.

Он стоит по стойке «смирно» у стола в кабинете. Перед ним сидит человек в форме, сложив руки на папке с документами.

– Тут не отражены ваши способности, – говорит человек, и в этот момент Йоханссон просыпается с ощущением тяжести в животе и неприятным привкусом неудачи во рту.

Звонит мобильный.

– Слушаю, – отвечает он.

– Думаю, я смогу найти возможность, – говорит Карла.

И что-то внутри его вздрагивает от звука ее голоса.

– Но есть еще один важный момент, – добавляет она, и он понимает, что имеется в виду. – Программой руководит Джон Кийан.

– Он не знает, кто я.

В трубке становится тихо, потом Карла произносит:

– Свяжусь с тобой позже.

– Ну? – спрашивает Филдинг. Он зол: напряженные плечи скрывает дорогое кашемировое пальто, сжатые кулаки спрятаны под манжетами, на семидесятилетнем лице видны все морщины и дефекты.

Его вид говорит о том, что он пришел сюда за ответом, только ответов никаких нет.

– Ну? – повторяет он и резко бросает: – Черт тебя подери!

Йоханссон глубже опускает руки в карманы куртки. Стоит холодный, пасмурный день. Они встретились на берегу Темзы в Вулидже. Перед ними скользят переливистые, серые и быстрые воды. За рекой видны стеклянные башни в неоновых огнях и стройплощадок. Стрелы кранов поворачиваются в разные стороны на фоне неба. Здесь слишком открытое место: нечему остановить мчащийся вверх по реке ветер, ничто не ограничивает бескрайнее небо.

– Это шутка? – вскидывает бровь Филдинг. Ничего нового. – Хреновая шутка.

– Это всего лишь разведка, – произносит Йоханссон. – Я захожу, осматриваюсь и возвращаюсь. Сорок восемь часов. Все.

– Я не верю. Программой руководит Джон Кийан. – Будто Филдинг не знал этого с самого начала, когда впервые заговорил с ним об этой работе, попыхивая сигарой в темной комнате бара в Сохо и светясь самодовольной улыбкой: «Тебе понравится это дело. Это просто «Миссия невыполнима». Клиент, похоже, выжил из своего скудного ума».

Йоханссон отводит взгляд.

Филдинг, не моргая, смотрит на него.

– И что? Думаешь, у этой операции есть сроки давности? Или у Кийана случилась амнезия? Думаешь, он простит то, что произошло с Терри Канлиффом?

– Он меня не знает, – повторяет Йоханссон. – Я только разведаю обстановку.

– А безопасность? Это чертовски рискованно. И как ты думаешь выбраться оттуда? Это тюрьма, черт подери. Ты не можешь открыть дверь и выйти.

Над головой кричат неведомо откуда налетевшие чайки, механизмы на стройплощадке выпускают в воздух отвратительные дизельные пары.

– Надо использовать людей из Программы, – говорит Филдинг. – Там полно преступников, пусть они это делают. Найди какого-нибудь парня с мозгами, перехвати его, прежде чем он туда сядет. Такого, кого дети ждут на свободе. Одного из них мы заберем, чтобы стало ясно, как далеко мы готовы зайти.

От этих мыслей становится не по себе, но это в любом случае не имеет значения. Подобного не случится.

– Я пойду, – произносит Йоханссон.

Конечно, он никогда не проваливал дела. И опять Филдинг возвращается к старому, предупреждает, как это опасно, делает вид, будто отговаривает, ведь именно это толкает Йоханссона к цели, верно? Настанет день, и он скажет себе: «Теперь можешь остановиться. Ты выдохся». Но до этого дня далеко.

– А Карла? Она сможет тебя туда отправить?

– Она над этим работает.

Филдинг доволен и не желает этого показывать, поэтому отворачивается.

На другом берегу копер методично врезается в грязь.

– Все? – спрашивает Йоханссон.

Но Филдинг еще не закончил.

– Почему я должен отдавать этот заказ тебе? – продолжает он. – Ты не должен в этом участвовать. Тебе не справиться, и ты это знаешь. У всех есть свой лимит, сынок. Даже у тебя. Но ты отказываешься меня слушать, так?

Копер замолкает.

– Вы меня поняли? – опять спрашивает Йоханссон.

Филдинг опускает руку в карман, достает конверт и протягивает ему.

– Что с тобой? – резко говорит он. – Что, черт возьми, происходит? – И добавляет, словно Йоханссон ему отвратителен, словно идет против всего, что правильно: – Не похоже, что тебе так нужны деньги.

Конверт без подписи, гладкая коричневая бумага. Он его не открывает.

– Что этот человек сделал?

– Кое-что нехорошее, – отвечает Филдинг.

Йоханссон запирает дверь, плотно задергивает шторы и вскрывает конверт.

В нем всего один листок: фотография, распечатанная на дешевом цветном принтере на обычной бумаге. Какое-то время он неотрывно смотрит, затем убирает лист в конверт.

Через двадцать минут конверта уже не будет в его руках.

Образ навсегда останется в голове, целостный и четкий.

По какой-то непонятной причине изображение женщины стало для него сюрпризом.

Глава 3
День 2: четверг – день 5: воскресенье
КАРЛА

Вечером в четверг я приглашена на обед – вернее, Шарлотта приглашена, хотя сегодня вечером она вряд ли может составить приятную компанию. После одиннадцати я возвращаюсь в свою квартиру, и меня ждет конверт: его передал ночной портье, направляясь через фойе мне навстречу.

Алкоголь, содержавшийся в двух бокалах вина, испаряется из моей крови за то время, которое мне требуется, чтобы подняться на лифте на свой этаж. Закрыв дверь, я сразу вскрываю конверт и достаю лист бумаги.

Ей лет тридцать, волосы цвета сливочного масла, на фотографии она в сером костюме, пиджак застегнут на все пуговицы. Он выглядит дорогим, как и ее стрижка: женщина может быть, например, юристом в крупной компании, выдержанная, хорошо воспитанная. Ее улыбка как оружие.

Клянусь, мне знакомо это лицо.

Имя ее нигде не указано, нет и подробностей биографии, только фотография.

Что натворила эта замкнутая богатая девочка? Почему кто-то хочет ее смерти?

Но это же просто: она преступница и была осуждена, как и все участники Программы, возможно, по какой-то причине ее лицо мелькало на экранах и появлялось в газетах. Менее чем через секунду перед глазами всплывает первая газетная полоса с фотографией и словом «МОНСТР!».

Должно быть, это месть. Возмездие за некое преступное предательство? Или решение семьи жертвы. Одно из двух. Странно, что Филдинг ничего не сообщил. Нам потребуется больше информации, чем он предоставил.

Пальцы ложатся на клавиатуру. Сеть позволяет мне переписываться с людьми на трех континентах. Незнание компьютерного сленга выдает во мне новичка, но сейчас меня это не волнует, и если это нервирует Финна, то не настолько, чтобы высказываться по этому поводу.

– Финн?

Ответ приходит почти мгновенно.

– К?…

Чувствую его удивление. За последний год Финн, как и остальные в моей Сети, привыкли переписываться с Крейги.

– Есть работа, оплата обычная, интересует Программа, детали: имена, лица, биография, сообщишь только мне.

Мы не можем взломать систему, но нам и не надо. Нам нужно лишь скопировать файлы.

Пауза. Финн думает, или просто сервер работает медленно.

– Срок?

– Срочно.

– Сообщу. – Стандартный ответ Финна. Он стал меня раздражать. Но в жизни все не так, как в кино; это может занять несколько дней или недель. Финн сам не знает. «Сообщу» – все, что он может сказать.

Я прерываю переписку и откидываюсь на спинку кресла.

Днем я опять разговаривала с Филдингом, старалась выяснить детали о клиентах, но не узнала даже их имен: у Филдинга свои понятия о безопасности.

– Они пришли по рекомендации, – только и сказал он.

По рекомендации того, с кем он работал раньше и кто ему доверял и поручился за него. Но он так и не сказал, кто это был. Затем он спросил, как я собираюсь отправить Йоханссона в Программу, и я ответила в его же стиле, сказала, что работаю над этим вопросом. Доверие – улица с двусторонним движением, но мы находимся не на ней. На самом деле я провела весь день в поисках человека, который станет моим ключом в этом деле, хотя сам об этом никогда не узнает. Кандидат на эту роль в данный момент смотрит на меня с экрана. Позже я непременно изучу всю его биографию в поисках факта, который даст мне возможность им управлять, но у меня нет никакого желания копаться в его преступлениях… Вспоминаю о фотографии девушки, переданной Йоханссоном. МОНСТР. Они составят прекрасную пару.

Электронные часы в кабинете переключаются с 23:59 на 00:00. Наступила пятница.

Теперь пришло время поговорить с Крейги.

Я даже не предполагала, что моя жизнь станет такой. Некоторые вещи просто случаются помимо воли.

Я связалась с Томасом Дрю, еще не догадываясь, кто он на самом деле и чем занимается; такое случается с наивными девушками двадцати трех лет. У него был острый ум, мягкие руки и водянистые глаза шарлатана, а также самоуверенность, которой я не встречала ни в одном другом человеке ни до, ни после знакомства с ним. Оно произошло на вечеринке в Кенсингтоне, и через два часа мы уже оказались в постели.

Лишь через неделю я поинтересовалась родом его занятий. Табличка на двери его конторы гласила: «Дрю».

– Расследованиями, – ответил он с улыбкой.

Через месяц я начала с ним работать – слежка, поиски простейшей информации, секретарские обязанности – и только тогда поняла, чем на самом деле он занимается, какую Сеть он создал и кто его клиенты.

Через год я знала дело лучше его самого.

Алекс Крейги работал у него бухгалтером. Лет тридцати, а может, и пятидесяти, в темном костюме, скрытный и осторожный. Мне всегда казалось, что я ему очень нравлюсь. Моим приятелем стал Робби – стаффордширский терьер в облике человека, плотный, истово преданный, опасный. Он был шестеркой в одной мафиозной семье Ист-Энда, но решил завязать, когда умерла его жена, оставив на попечение семилетнего сына. Дрю использовал его для слежки иногда, когда требовалась сила. Однажды очень давно мы с ним поцеловались в машине, когда вели наблюдение за объектом. Этого требовало исключительно дело, но теперь я частенько напоминаю ему об этом моменте, когда хочу задеть и смутить.

В один из дней мы долго нигде не могли найти Дрю. Информация, которую он передал по банковскому делу, оказалась неверной, два человека погибли – их застрелили копы, – влиятельные гангстеры Лондона искали его, чтобы обсудить последствия.

Дрю бежал.

Робби сказал, надо завязывать. Я отправила его домой к сыну. Я была уверена, что и Крейги бесследно исчезнет – сложит финансовые документы в портфель и уйдет, – но, когда я сообщила о своем решении занять место Дрю, он остался.

Мы часто спорили, и сначала и потом, но год назад, когда я решила, что настало время передать кому-то другому работу с системой – снизить риск, заняться своей жизнью, – он оказался тем единственным человеком, кому можно все доверить. Крейги знает мои источники, платит осведомителям, дает мне возможность изолироваться от клиентов. Благодаря ему я могу оставаться невидимой, сохранить руки чистыми и быть в безопасности. Именно он следил за тем, чтобы ко мне не приближались люди типа Саймона Йоханссона. Впрочем, лишь в теории.

В пятницу я подъезжаю к складу. В глубине помещения темно, но я хорошо знаю дорогу. Я знакома со всеми местами встреч, я сама их нашла. Итак, я вхожу почти бесшумно, миную охранника – слышны лишь едва уловимые звуки шагов и тихий скрип двери. Однако Крейги поворачивается и хмурится. Он замечает меня, и вот его узкое лицо обращено в мою сторону – любопытство, расчет? – но он не произносит ни слова. Сейчас другой человек будет задавать вопросы.

Напротив нас, разделенный ручейком яркого света, сидит мужчина лет шестидесяти. Низко склоненная голова, локти на коленях, руки висят, походя на плети. Он строен, седые волосы идеально подстрижены, одет просто и дорого. Привлекателен несколько воинственной красотой.

В кино ему бы дали роль полководца, ведущего войска в последний, решающий бой. Но место и атмосфера накладывают отпечаток, все это, несомненно, ущемляет его достоинство – на лице залегли глубокие складки, на лбу появилась испарина. Помимо аромата дорогого лосьона для бритья я ощущаю исходящий от него запах отчаяния.

– Я уволился, – произносит он. – Почувствовал, что настало время двигаться дальше. – Голос его дрожит.

– Вы уволились, мистер Гамильтон? Разве вас просили отойти в сторону, чтобы замести пыль под ковер? – У Крейги были манеры сына пастора и акцент Ист-Кил брайда. В такие моменты я верю, что в его кремниевом сердце нет и крупицы сочувствия и жалости. – Вам следовало бы поступать разумнее.

Мужчина молчит. Он должен понимать, что это часть платы, которую ему придется внести. Но Крейги ведет себя так не из жестокости. Откровенное признание: мы всегда настаиваем на признании. Надо знать, с чем мы имеем дело.

Крейги продолжает:

– Давайте разберемся. Вы отступили от линии, предполагающей несовершение ошибок, отсутствие вины, темных пятен на репутации и хорошую пенсию в завершение. В вашей жизни нет грязных тайн, допускающих возможность шантажа. Тем не менее вы пришли сюда с предложением больших денег за возможность начать новую жизнь. Люди так поступают, когда они убегают, мистер Гамильтон. Вопрос: отчего вы бежите? – Пауза. – Итак?

Ответ я так и не услышала.

Восемь лет назад я присутствовала при похожем разговоре на другом складе, а человеком, сидящим на стуле, был Саймон Йоханссон.

Он чисто выбрит, каштановые волосы хорошо уложены. Стильная одежда серого и черного цветов. Опрятный, сложно даже предположить, что у него тяжелая жизнь. Следы драки – содранная кожа на костяшках пальцев, бледнеющие синяки на лице, – но никакой бравады самоуверенного и жестокого человека. Ничего кричащего или специфического в облике. Мистер Никто. Никакого желания посмотреть на него дважды. Его обыскали, натянули на голову мешок, бросили в кузов машины без номеров и возили по всему Лондону. За его голову было назначено вознаграждение.

Он должен был покрыться холодным потом. Но нет.

– Вам надо все нам рассказать, – начала я. – Откровенное признание жизненно важно для вас.

Это была единственная причина, по которой я просила его рассказать, от чего он бежит. Я уже все знала. И все знали.

Разумеется, я изучила детали его биографии.

Родился в рабочем районе Солфорда. Отец швед, бывший моряк, любитель выпить и пустить в ход кулаки – имели место неоднократные аресты в пьяном виде и «мелкие инциденты» в маленьком домике, где он рос, прежде чем мать решила, что с нее довольно. (Ему было шесть, когда она ушла и не взяла с собой сына.) Затем были пропуски уроков, плохие оценки. Была запись о правонарушениях в подростковом возрасте – мелкие кражи и прочие такого же рода вещи.

Далее служба в армии. Рядовой, потом снайпер. Служба на Ближнем Востоке. Благодарности за мужество в бою. Армия спасла его, не так ли? Дала семью, приучила к порядку, дисциплине, привила уважение к себе. Показала, кем бы он мог стать, если бы очень захотел. И он захотел.

В конце концов, его отобрали на «дополнительное обучение» – перевели в войска особого назначения, занимавшие место между разведкой и войсками министерства обороны: люди уходят туда и не всегда возвращаются. Но Йоханссону повезло. Пять месяцев вдали от подразделения – затем он вновь вернулся к своим обязанностям.

Вскоре после возвращения в часть он ушел в отставку.

На этом записи заканчивались. Ничего о тех месяцах, что он плыл по течению жизни. Ничего о пьянках с друзьями в лондонских пабах. Ничего о вступлении в личную армию гангстера Чарли Росса. Как ничего и о первой работе, на которую его отправили с тремя другими солдатами: похитить человека по имени Терри Канлифф и сообщить боссу.

Когда я спросила Йоханссона, что случилось, он лишь ответил, что все было неправильно. Но впервые с того момента, как с его головы сняли мешок, я увидела отблеск хоть каких-то эмоций в глазах и дрогнувшие губы, что он явно считал позорным.

Этого было недостаточно, чтобы понять, что произошло с Терри Канлиффом. Я смотрела на Йоханссона и думала: «Ты ведь должен был умереть».

– Трепло, – говорит Крейги и качает головой. Он не верит ни одному его слову.

Мы переходим в маленькую комнату с заколоченными окнами: в ней лишь два неудобных стула и стол. Гамильтон надел капюшон и спешно скрылся из вида. Я слышу тихий щелчок, словно кто-то выключил свет.

– Кто он? – спрашиваю я.

– Вильям Артур Гамильтон. Работал в «Хоупленд», медицинский гигант. Он был по контракту директором совместного предприятия. Нужны четыре миллиона прививок от гриппа? Средства для жертв биологической атаки? Это все к нему. Связи с офшорами, частные контракты, но также и работа на правительство. – Крейги говорит сдержанно, без малейшей насмешки.

– Широкое поле деятельности для мошенников.

Крейги опять качает головой.

– Тут не только это. Гамильтон думал исключительно о том, как набить свой собственный карман, присваивал деньги за вакцины, которых никогда не существовало. Он до смерти перепуган. – Губы Крейги растягиваются в презрительной улыбке. – Может, Гамильтон получал взятки от некоторых малоприятных режимов за то, что отгружал им то, что не должен был. Может, не отгрузил, что нужно. Что бы там ни было, он уверен, что его ищут. Иначе зачем настаивать на конспиративном доме?

– Гамильтон не очень настроен говорить.

– Передумает. Дай мне неделю, и я все из него выбью.

Крейги безжалостен: в темном костюме и пальто он похож на мелкого провинциального предпринимателя, но он хищник. Его темные глаза находят мои.

– Знаешь, я бы предпочел, чтобы ты не пришла.

Мы встречались раз в неделю, в обязательном порядке по пятницам, чтобы обсудить последние изменения в деле. Обычно эти встречи проходили в моей квартире. Крейги приходил с портфелем фиктивных документов, чтобы поддерживать версию, что он консультирует меня по финансовым вопросам. Но время от времени я прошу его разрешения присутствовать на таких встречах. Может, для того, чтобы быть в курсе? Или от скуки? Не знаю. Шарлотта Элтон мое настоящее имя, я с ним родилась. Долгое время оно было лишь псевдонимом, и даже сейчас, несмотря на все мои усилия, оно кажется мне ненастоящим. Шарлотта живет только для того, чтобы поддерживать легенду. Она вращается в обществе людей, принимающих ее и не задающих вопросов о личной жизни. Она приятная женщина, хороший собеседник; на нее могут рассчитывать ищущие благотворительную помощь, за ужином ее можно посадить рядом с неприятным гостем. Но сколько бы людей заметили, исчезни она завтра с лица земли?

Я отошла от управления системой, чтобы построить свою жизнь. Прошел год, а у меня так ее и нет. Поэтому иногда я прихожу, чтобы постоять в углу комнаты, спрятавшись в темноте за лучом света, и ничего не говорю. Но все же это не нравится Крейги.

– Ты хорошо работаешь, – говорю я.

– Ты решила убедиться?

– Ничего подобного.

– И ты не знаешь Гамильтона?

Верно, Гамильтон вполне мог быть одним из равных Шарлотте Элтон. Мы могли сидеть бок о бок в театре или концертном зале. Он такой: богатство, связи… но он чужой. Качаю головой.

– Я решила зайти просто так.

Крейги поджимает губы.

– Эти поездки подвергают тебя…

– Если это безопасно для тебя, то и для меня тоже.

Его взгляд говорит, что он не согласен. Его взгляд как несильный удар. Но разве не за это я ему плачу? За соблюдение осторожности, за расчетливость и тягу к риску. За необходимость уделять внимание мелочам не меньше, чем это делала я сама. И все же я раздражаюсь, но сглатываю неприятное чувство. Мы должны обсудить дела.

– Итак, что у тебя? – говорю я, и мы начинаем.

Обращение русской группы, подкрепленное хорошей суммой, но их внутренняя безопасность основана на чрезмерном кровавом насилии – мы им откажем. Новый японский источник, который, кажется, заслуживает доверия: Крейги его проверит. Модернизированный брандмауэр европейского банка, но у нас есть контакты с разработчиками программного обеспечения. И так далее, и так далее…

На узком лице Крейги выражение предельной концентрации, он вытягивает из своей памяти факты потенциальных клиентов, потенциальных источников, потенциальных угроз. Он приучил себя никогда ничего не записывать.

И только когда мы заканчиваем, Крейги встает и натягивает пальто, я говорю:

– Ты ведь помнишь Саймона Йоханссона.

Выражение лица Крейги дает мне исчерпывающий ответ. Разумеется, он помнит.

– Он вышел на связь.

Взгляд Крейги становится неожиданно острым.

– С тобой? Где вы встретились?

Отвечаю спокойно, словно нам не о чем волноваться.

– В опере. Прошлым вечером.

– Он подошел к тебе? На публике?

– Мы соблюдали осторожность. Никто не видел.

– Но он знал, что ты там будешь. – И затем тихо, почти под нос: – Это должно было случиться.

Крейги замолкает. Он и так достаточно сказал. В воздухе вновь всплывает давний предмет спора. На каждого, кто знает меня в лицо, он собирает компромат, и люди знают об этом. Кроме Йоханссона.

Наконец Крейги спрашивает:

– Что ему нужно?

– Как всегда. Документы для работы. – Я замолкаю на несколько секунд. – В Программе.

Крейги вскрикивает.

– Он спрашивал, могу ли я помочь ему проникнуть на территорию. В качестве заключенного. Временно.

– И ты сказала: нет.

– Я сказала, что буду искать, что можно сделать.

– Ему нужны документы преступника. Это невозможно.

Я даю Крейги еще несколько секунд.

– Невозможно, – повторяет он.

И я ему все рассказываю.

Райану Джексону тридцать пять. На моей фотографии он выглядит старше. Родился в Великобритании, но в двадцать семь лет переехал в Штаты – по глупости отправился в Лос-Анджелес. Связался с местной девушкой, официанткой, и на некоторое время смог исчезнуть из-под контроля властей. Все шло нормально, пока он не надоел девушке и она нашла себе другого. Тогда он пошел к ней домой, застрелил парня и стал ждать ее. Показал ей, что сделал с ее другом, а потом напал на нее. Она умирала шесть часов; он сидел и смотрел.

Потом он сказал полиции, что у нее такая судьба.

Вероятно, у него был хороший адвокат: в Калифорнии не отменена смертная казнь, но он отбывает пожизненное заключение в тюрьме Викторвилл.

Райан Джексон – ничтожество низшего уровня. Но у него подходящий возраст, вес и прочие физические характеристики. Он похож на Йоханссона.

Крейги опять качает головой.

– И для чего он явился в Программу? – не успокаивается он. – Друзей навестить?

– По нашей легенде, у него связи с организованной преступностью США. Он получит информацию и готов поделиться ею при условии, что сможет проникнуть на территорию. Власти США якобы обратились к Британии с просьбой о содействии в этом вопросе: их человек останется в Программе на три недели, чтобы выяснить, как там все работает. Однако официально он считается осужденным в США преступником, и Штаты несут за него ответственность. Все будет выглядеть так, будто он сам вызвался. Его данных не будет в системе Программы. Райан Джексон все нам рассказал и объяснил: по какой причине Йоханссон может хотеть туда попасть, зачем ему поддерживать с нами связь на протяжении всего времени его пребывания на территории и как он может объяснить возможность выйти оттуда.

– Когда Райан Джексон возвращается в Калифорнию? – Казалось, Крейги находится под впечатлением от услышанного.

– Похоже, он никогда не уедет.

– У Джексона нет связи с криминальным миром Британии?

– Нет, насколько мне известно. Впрочем, я продолжаю за ним следить.

– Ему понадобится напарник. – Глаза Крейги сверкают. – Уитман. Ты позвонила ему, прежде чем прийти сюда. Вот почему ты опоздала.

Майк Уитман был сотрудником разведывательных служб, высоким человеком, склонным к диспепсии, обладающим легким акцентом, выдающим его происхождение из Алабамы и тридцатилетним стажем работы в секретных службах США – пятнадцать из них он просидел за столом в ЦРУ. Он знает меня как Лору Прессинджер, знает много лет, но не вполне уверен, кто на самом деле люди Лоры – они предпочитают не обмениваться визитками, – но предполагает, что они из разведки. Лора работает легально, но иногда ей требуются помощь в оформлении американского паспорта, внутренняя информация служб США, и она готова на многое закрывать глаза.

Уитман обитает в сером мире, где все решается с помощью нужных контактов и выглядящей правдоподобной бумажной работы, где некоторые формы двурушничества являются обыденной практикой. Добавьте к этому поздний брак восемь месяцев назад, красивую жену-француженку, по настоянию которой он перебрался в Париж, и его изолированность от заказчика, Вашингтона и Лэнгли. Ему нужны деньги. Он жаждет работать. Когда я сказала ему все, что хотела, он сдержанно произнес:

– Вы все играете в Джеймса Бонда, Лора?

– Вы были бы разочарованы, если бы я все бросила.

Крейги рассмеялся в ответ, но не слишком искренне.

Сегодня он уезжает на поезде «Евростар» с вокзала Гардю-Нор.

– Если кто и сможет все это сделать достойно, так это Уитман, – заключаю я.

– А Вашингтон? – интересуется Крейги. – Министерство юстиции США с этим связано? Потребуется лишь один телефонный звонок.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю