Текст книги "Революция в Иудее (Иисус и еврейское Сопротивление)"

Автор книги: Хаям Маккоби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Хаям Maккоби
Революция в Иудее (Иисус и еврейское Сопротивление)

Первым издателем книги на русском языке в «Самиздате» был Виктор Фульмахт

Предисловие

Хаям Маккоби (1924–2004) – фигура яркая и необычная, особенно для академического мира. Британский исследователь античности, драматург и… ортодоксальный иудей, всемирно известный специалист по истории раннего христианства, он не чуждался самых смелых и необычных идей. Его первая же книга – «Революция в Иудее», увидевшая свет в 1973 г., произвела сильнейшее впечатление на англоязычных читателей и вызвала настоящий шквал публикаций – как хвалебных, так и ругательных. Это не случайно – образ Иисуса из Назарета, увиденный сквозь призму еврейских источников современной ему эпохи, кардинально отличается от привычного, сформировавшегося в русле позднехристианской церковной традиции – ведь еврейские корни Иисуса, его место в еврейской истории еще в 1970-е годы были практически неизвестны широкой читающей аудитории, да и остаются такими по сию пору, несмотря на обширную литературу на эту тему, появившуюся в последние несколько десятилетий, в том числе и на русском языке. Нет сомнений, что подобное освещение темы раннего христианства представляет особый интерес для русскоязычных читателей, знакомых с христианством куда лучше, чем с иудаизмом.

Концепция Хаяма Маккоби основывается на ряде предшествующих исследований, рассматривающих Иисуса в качестве выразителя мятежных антиримских тенденций, превалировавших в Иудее I–II вв. н.э. Насколько эта гипотеза соответствует образу Иисуса, вырисовывающемуся из дошедших до нас источников, и каковы вообще эти источники?

Хаям Маккоби несомненно прав, рассматривая Иисуса в контексте еврейской истории, считая его евреем античной Иудеи, поведение и жизнь которого непосредственным образом вытекают из исторической и политической реальности данного времени и места. В научном мире этот тезис давно уже не вызывает сомнений, но для обыденного христианского сознания это далеко не так. Известно, что принадлежность Иисуса к еврейскому народу представляла, а нередко представляет и сегодня определенное неудобство для тех христиан, которые видят в христианстве национальную религию, а не универсалистскую идеологическую систему.

У меня была знакомая, простая и даже неграмотная русская женщина, бывшая замужем за евреем. Ее муж, беззлобно подтрунивая над ней, любил говорить, что ее бог – еврей. «Ну и что с того, – отвечала она мужу, слегка обидевшись. – Он был евреем, но принял русскую веру!» Одиозный российский антисемит В. Корчагин во время суда над ним задал мне, выступавшему в качестве эксперта, единственный вопрос: «Кем по национальности был Иисус Христос?» Услышав от меня, что если применить несвойственное тому времени понятие «национальность» к Иисусу, то, очевидно, правильным ответом было бы «еврей», В. Корчагин торжествующе оглядел сидевших в зале сторонников, так как получил явное подтверждение проповедуемому им взгляду на злокозненный характер христианства как иудейской придумки для оболванивания «гоев». Впрочем, история христианства изобилует и разнообразными, подчас гротескными попытками отрицать еврейское происхождение Христа.

Между тем никаких оснований для этого нет. Иисус из Назарета был не просто евреем, но и правоверным иудеем, более того, по воззрениям авторов Евангелий, прямым потомком царя Давида, о чем свидетельствуют включенные в Евангелия генеалогии. Этот факт говорит, в частности, о том, что и сами евангелисты были правоверными иудеями, разделявшими важное для иудаизма представление о том, что спаситель – машиах, или мессия, как это древнееврейское слово звучит в современном русском языке, должен происходить от древнего иудейского царя. Из этого неопровержимо следует, что проповедь Иисуса была или, по крайней мере, воспринималась им самим и его учениками органической частью иудейской системы мышления.

Как относится к этому сама иудейская традиция? Следует сказать, что немалое количество исторических персонажей эпохи античности, известных по разным источникам, практически не упоминаются собственно еврейскими текстами того или близкого к той эпохе времени. Так, например, если мы будем читать только еврейские тексты, то почти ничего не узнаем о Маккавеях, центральных персонажах современной еврейской и израильской исторической героики. Немного больше сведений мы обнаружим о еще одном знаменитом герое еврейской истории – Бар-Кохбе, самозваном мессии, возглавившем последнее в Иудее антиримское восстание середины II в. н.э. Имя Иисуса вполне вписывается в этот ряд источниковедческой неосведомленности. Следует предположить, что либо Иисус произвел на своих современников слишком незначительное впечатление, либо последующие исторические обстоятельства побудили более поздних редакторов священных текстов избегать всяких упоминаний о нем. Кое-какие упоминания, впрочем, сохранились.

Одно из наиболее ранних упоминаний – знаменитые несколько фраз у Иосифа Флавия, о которых упоминает Маккоби. В признанной христианскими авторитетами археографической традиции этот отрывок звучит следующим образом: «В то время жил Иисус, мудрый человек, если вообще его можно назвать человеком. Он совершал вещи необыкновенные и был учителем людей, которые с радостью воспринимали правду. За ним пошло много иудеев, равно как и язычников. Он и был Мессией. А когда по доносам знаменитейших наших мужей Пилат приговорил его к распятию на кресте, его прежние приверженцы не отвернулись от него. Ибо на третий день он снова явился им живой, что предсказывали Божьи пророки, так же как и многие другие поразительные вещи о нем»{«Иудейские древности», XVIII, 3, 3.}. Казалось бы – все ясно. Величайший античный еврейский историк, иудей Иосиф Флавий, свидетельствует о том, что в пору его детства в Иудее жил и действовал мессия, который по доносу еврейских «знаменитейших мужей» был приговорен Пилатом к смерти. Странно, правда, что Иосиф Флавий, никогда не переходивший в другую религию, высказал кажущуюся несовместимой с его убеждениями мысль о том, что Иисус был не человеком, а тем самым спасителем, о котором провозвещали пророки. Еще более странно, что в III в. н.э. раннехристианский писатель Ориген бросает Флавию упрек в том, что он не признавал Иисуса спасителем. Это, как и ряд других соображений, побудили исследователей историков и филологов предположить, что приведенный пассаж появился в результате позднейшей христианской редактуры исходного авторского текста.

Сравнительно недавно израильский исследователь Шломо Пинес обнаружил в раннесредневековой христианской рукописи, написанной по-арабски{Точнее, вторая часть арабского текста «Всемирной хроники» епископа Манбиджа (Гиераполиса) Агапия (Х в.), впервые опубликованная в 1912 г. в Париже профессором университета г. Юрьева (ныне – Тарту) В. Васильевым. См.: Shlomo Pines, An Arabic Version of the Testimonium Flavianum and its Implications. Jerusalem, 1971 ( прим. ред.).}, текст этого самого флавиевского отрывка, но уже с несколько иной модальностью. Там он звучал так: «…в это время был мудрый человек по имени Иешуа. Его образ жизни был похвальным, и он славился своей добродетелью; и многие люди из иудеев и других народов стали его учениками. Пилат осудил его на повешение и смерть; однако те, кто стали его учениками, не отреклись от его учения. Они рассказывали, будто он явился им на третий день после своего распятия и был живым. В соответствии с этим он-де и был мессия, о котором пророки рассказывали так много чудесного. Община назареев, названная так по его имени, не исчезла и по сей день». Здесь нет двух центральных для христианства тем: ответственности евреев за казнь Христа и мессианской природы самого Христа.

Возможно, первоначальный текст Флавия именно таков, а возможно, и это результат позднейшей редактуры, ведь собственно иудейская традиция относится к фигуре Иисуса гораздо более негативно. В Талмуде есть всего несколько намеков на Иисуса, который нередко называется именем Ешу (уменьшительное от весьма распространенного в то время в Иудее имени Иешуа, или Иегошуа){Имя «Ешу» традиционно считается аббревиатурой ивритских слов йимах шмо у-зихро –«Да сгинет имя его и память о нем» ( прим. ред).}. Оно и понятно. Веками проживая в христианских странах в качестве гонимого иноверческого меньшинства, евреи опасались прямых выпадов в адрес основателя господствовавшего вероучения и старались исключать такие пассажи из и без того преследовавшегося Талмуда. Только в Новейшее время удалось восстановить по старинным рукописям, сохранившимся в мусульманских странах, утерянные отрывки, в которых, скорее всего, речь идет об Иисусе. Часто он называется просто «этот человек» или похожим неопределенным местоимением. В большинстве случаев талмудический текст ограничивается опровержением тезиса о божественной природе Ешу, утверждая, что он был мамзером, т.е. ребенком, родившимся от внебрачной связи замужней женщины. В Талмуде упомянуты два его отчества – Бен Пантера, или Бен Пандира, и Бен Стада, без какого-либо объяснения. Однако римский философ Цельс{Цельс (Celsus; греч. Kelsos) – римский философ-платоник второй половины II в.; самый ранний из известных ныне языческих оппонентов христианства ( прим. ред).}, знакомый с этой традицией, утверждает, что Пантерой звали римского солдата, соблазнившего мать Ешу. Другие талмудические тексты намекают на печальный конец Иисуса, причем не на кресте, вовсе не упоминая Пилата. В одном из них, например, обсуждается то, как следует поступать с подстрекающими к идолопоклонству:

«Как поступают с ним? Направляют к нему двух мудрецов во внутренние покои. А он находится во внешнем покое. И зажигают свечу, чтобы видно было его и чтобы слышен был голос его. Так поступили с Бен Стадой в Лоде. Свидетельствовали против него два мудреца и подвергли его казни скила{Букв. «побиение камнями»; на практике казнимого сталкивали на камни с высоты в два человеческих роста (см. Вавилонский Талмуд, Санхедрин, 45а).}» (Тосефта, Санхедрин, 10, 11). Здесь, правда, нет никаких указаний на то, что Бен Стадой называется именно Иисус. В другом, достаточно темном отрывке упомянут уже именно Ешу:

«В канун праздника Песах повесили Ешу, но глашатай шел перед ним 40 дней и возглашал: “подлежит побиению камнями за то, что ворожил и подстрекал и соблазнял Израиль. А если знает кто достоинства его, пусть придет и скажет”. И не нашли достоинств его и повесили его в канун Песаха. Сказал Ула: “А можно ли вообще говорить о достоинствах подстрекателя! Ведь сказал Милостивец: ‘Не сожалей и не покрывай его’ (Втор.13:9). Иное дело – Ешу, который близок к властям”» (Вавилонский Талмуд, Санхедрин, 43а). Последнюю фразу этого отрывка следует понимать так, что Ешу был близок к власть имущим и поэтому с ним не поступили как с обычным подстрекателем, а в течение сорока дней предоставляли возможность оправдаться, которой он, впрочем, не воспользовался. Наверное, это единственный близкий к временам Иисуса текст, в котором есть намек на особые отношения Иисуса с римскими властями, столь увлекательно реконструированные в книге Хаяма Маккоби.

В целом отрицательное отношение раввинистического иудаизма к фигуре Ешу дополняет еще один отрывок из Талмуда, в котором приводится молитва учеников йешивы после окончания учебного дня:

«Пусть не будет сообщество наше подобно сообществу Давида, из которого вышел Ахитофель, пусть не будет сообщество наше подобно сообществу Шауля, из которого вышел Доаг-идумеец, пусть не будет сообщество наше подобно сообществу Элиши, из которого вышел Гехази, и пусть не будет у нас сына или ученика, что прилюдно портил бы варево свое, как Ешу Назареянин» (Вавилонский Талмуд, Брахот, 17а–б). Фразу о Ешу обычно выбрасывают из публикаций Талмуда, но в издании под редакцией раввина Адина Штейнзальца она присутствует. «Прилюдная порча варева» – это эвфемизм, означающий демонстративно непристойное поведение и вызывающее небрежение к ближним.

Как мы видим, в близкую ко временам Иисуса эпоху редкие упоминания о нем в еврейской литературе или нейтральны, или резко отрицательны. В более поздних, постталмудических еврейских сочинениях фигура Христа еще более противоречива, хотя и не лишена определенной героизации. Основная идея этих текстов – отрицание его богочеловеческой природы и божественного происхождения творимых им чудес. Реконструкция образа Христа, проделанная Хаямом Маккоби, представляет его весьма значительной фигурой, одним из вождей фарисеев. От еврейских источников можно было бы ожидать более определенной оценки личности такого масштаба, хотя, как я уже говорил, в последующие века было немало причин для того, чтобы не подчеркивать не соответствующие христианской догматике оценки основателя новой мировой религии. Так или иначе, Иисус – фигура еврейской истории, чья жизнь и проповедь, скорее всего во многом противоречащая воззрениям фарисейского иудаизма, породила великую цивилизацию, доминирующую и в XXI в., но на протяжении значительной части своей истории проводившую беспрецедентные гонения на еврейский народ и еврейскую религию – религию самого Иисуса, безнадежно скомпрометировавшие христианство.

Хаям Маккоби был искренне увлечен своей теорией и безусловно увлек за собой множество читателей, большинство из которых не были отягощены специальными историческими и филологическими знаниями, зато ощущали трагические несообразности традиционного изложения истории Иисуса. Эти несообразности требуют какого-то разумного объяснения, их естественным образом хочется привести в соответствие с историческими реалиями, знакомыми со школьной скамьи. Отчасти эта книга дает необходимые объяснения, хотя автор иногда достаточно вольно интерпретирует исторические сведения, приводя их в соответствие с желаемым результатом. В любом случае я уверен, что эта книга встретит своего заинтересованного русскоязычного читателя и увлечет его так же, как когда-то она увлекла ее переводчика – моего отца Анатолия Марковича Членова, человека, которому я обязан столь многим в своей долгой жизни.

Проф. М.А.Членов

Введение

Когда пытаешься понять Евангелия, то позиция еврея дает некоторые преимущества, особенно для того, кто был воспитан в тесном общении с еврейским богослужением, церемониями еврейского религиозного года, раввинской литературой и с общими еврейскими взглядами на мораль и культуру. Многие аспекты Евангелий, требующие для нееврея научного разъяснения, для такого еврея столь же привычны, как воздух, которым он дышит.

Когда Иисус пил вино и преломлял хлеб на Тайной вечере, он делал то, что религиозный еврей делает всякий раз, как совершает церемонию кидушаперед праздничной или субботней трапезой. Когда Иисус начинал свою молитву словами «Отче наш, иже еси на небесех…», он следовал образцу фарисейских молитв, которые по сей день входят в традиционный еврейский молитвенник. Когда он говорил притчами и пользовался яркими образами (вроде «проглотить верблюда» или «бревно в собственном глазу»), он пользовался стилем, привычным для всякого, изучавшего талмудическую литературу.

Но в то же время еврей, читающий Евангелия, немедленно замечает детали, не производящие впечатления достоверных, например, рассказ о том, будто фарисеи хотели убить Иисуса за то, что он исцелял в субботу. Фарисеи никогда не включали врачевание в список субботних запретов, а методы врачевания, применявшиеся Иисусом, не включали никаких действительно запрещенных действий. Нет поэтому никакой вероятности того, что они стали бы порицать, даже мягко, субботние исцеления Иисуса. Более того, образ кровожадных и готовых к убийству фарисеев, рисуемый в Евангелиях, противоречит всему, что известно о фарисеях из Иосифа Флавия, из их собственных писаний и из созданного ими иудаизма, существующего по сей день.

Таким образом, мы видим в Евангелиях противоречие между деталями, производящими достоверное впечатление, и деталями, которые впечатления достоверности не производят. Для еврея, изучающего Евангелия, это противоречие очевидно – и он хочет узнать, как же оно возникло. Проблема разрастается, когда он рассматривает религию, основанную на Евангелиях, то есть само христианство с его странной смесью еврейских, нееврейских и антиеврейских элементов.

Как могло случиться, что религия, столь наполненная заимствованиями из иудаизма, на протяжении большей части своей истории рассматривала евреев в качестве парий и отверженных? В цивилизации, основанной на еврейской Библии, цивилизации, чьи языки пронизаны еврейскими оборотами, к евреям относились с необычайной ненавистью, кульминацией которой стало истребление шести миллионов европейских евреев в годы Второй мировой войны.

Некоторый свет на эти вопросы, важные как для евреев, так и для неевреев, может пролить рассмотрение Иисуса в свете его еврейского происхождения – с позиций, совершенно естественных для еврея.

Я хотел бы выразить признательность за содействие и за новые идеи, которые возникли в ходе обсуждения широкого круга вопросов с Джорджем Фрэнклом. Я хочу выразить благодарность моей жене Синтии, без чьего неустанного ободрения, проницательной критики и постоянной помощи эта книга не была бы начата и не смогла бы быть закончена. Наконец, хочу поблагодарить Майкла Чемберса за множество весьма ценных предложений, касавшихся структуры этой книги, принятых мной.

Глава 1 Проблема Вараввы

Эпизод с Вараввой служит прекрасным введением в круг проблем, которые ставят Евангелия. В этом эпизоде все действующие лица сведены вместе, как в ключевой сцене пьесы. Римляне представлены Пилатом (явление редкое, так как в целом римляне в Евангелиях удивительно незаметны). Представлены и все группы евреев: первосвященник со своей саддукейской свитой, фарисеи, революционные зелоты, сторонники Ирода и еврейская толпа. Все они объединены ненавистью к Иисусу. Если бы мы смогли действительно понять эпизод с Вараввой, мы смогли бы понять и Евангелия в целом, ибо этот эпизод содержит в миниатюре не только элементы, из которых состоит повествование Евангелий, но и всю идеологию Евангелий, их отношение к жизни и смерти Иисуса.

Напомним фабулу (составленную из контаминации сведений всех четырех Евангелий). Иисус схвачен и передан в руки Пилата. В той же тюрьме, где заключен Иисус, содержится другой пленник, по имени Варавва, мятежник или разбойник. Время действия – канун Песаха, и в это время еврейская толпа Иерусалима имеет право просить освобождения одного заключенного. На Пилата, римского прокуратора, личность Иисуса произвела благоприятное впечатление. Пилат также убежден в невиновности Иисуса по выдвинутым против него обвинениям. Толпа начинает кричать, требуя соблюдения обычая – освобождения одного заключенного. Пилат пользуется случаем и предлагает освободить Иисуса, «Царя Иудейского». Но еврейские священники снуют среди толпы, убеждая людей не соглашаться на это предложение. Толпа поддается увещеваниям священников и отказывается от предложения Пилата освободить Иисуса. Вместо этого они громким криком требуют освободить насильника Варавву. Пилат с горечью сознает, что ему придется уступить этому требованию, и спрашивает, что же ему делать с Иисусом. «Распни его! Распни его!» – кричит толпа. Пилат в ужасе от этого кровожадного требования, но отказать в нем он тоже не может. Однако он хочет снять с себя вину за это дело. Для этого он, в знак своей невиновности, публично умывает руки. Еврейская же толпа настаивает на своей ответственности, призывая проклятие на собственные головы и на головы своих детей. В результате Варавву отпускают, а Иисуса уводят на распятие.

Но сразу возникают некоторые вопросы. Почему, собственно, Пилату пришлось распять Иисуса? Если у евреев было право освободить выбранного ими заключенного, то это вовсе не давало им права диктовать прокуратору, какой каре он должен подвергнуть других заключенных, которых не освободили. Одно из Евангелий, от Иоанна, дает ответ на этот вопрос: евреи шантажировали Пилата, грозя донести на него цезарю, если он не казнит Иисуса, ибо «всякий, объявляющий себя царем, противник кесарю». Но почему об этом надо было напоминать Пилату? И почему об этом напоминали евреи, не слишком славящиеся своей лояльностью к Риму? Почему Пилат, римский прокуратор, скрывает тот факт, что претензии быть «Царем Иудейским» равносильны мятежу против Рима? А он настолько забывает это, что фактически признает Иисуса царем, представляя его народу со словами «се, Царь ваш!» и вопрошая толпу: «хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?»

Вопросы эти уже достаточно озадачивают, но если мы обратимся к событиям, приведшим к инциденту с Вараввой, возникают вопросы еще более головоломные. Всего несколькими днями раньше Иисус вошел в Иерусалим, приветствуемый бурными восторгами народа. Это называют его триумфальным Входом в Иерусалим – описанным во всех Евангелиях как событие всенародного значения. Народ приветствовал его как сына Давида и как пророка. Когда Иисус ехал на молодом осле, толпа с энтузиазмом приветствовала его, размахивая пальмовыми ветвями и устилая его путь своими плащами. Затем последовало очищение Храма: Иисус вошел в Храм и, не обращая внимания на храмовую стражу, опрокинул столы менял и торговцев и изгнал их с храмовой территории бичом. Евангелия говорят, что он смог это сделать, потому что власти перепугались, видя сильную народную поддержку Иисуса: «И старались схватить Его, но побоялись народа, потому что Его почитали за Пророка» (Мф., 21:46).

Триумфальный Вход Иисуса в Иерусалим состоялся, согласно рассказу Евангелий, в воскресенье. В четверг вечером он был арестован. В пятницу он был мертв. И эпизод с Вараввой подчеркивает, что последнее слово было за еврейскими массами, за иерусалимской толпой. Они с жаром требовали смерти Иисуса и настаивали, чтобы его казнили одной из самых жестоких казней, какие известны людям.

Ключевой вопрос, возникающий при рассмотрении всей этой истории с Вараввой, таков: почему толпа, приветствовавшая Иисуса как героя в воскресенье, вопит, требуя его крови в пятницу?{Только один Лука намекает на то, что толпа, встречавшая Иисуса в Вербное воскресенье, отличалась от толпы в эпизоде с Вараввой (Лк., 19:37, где сообщается, что в Вербное воскресенье Иисуса приветствовали «ученики»). Другие Евангелия подчеркивают, что обе толпы состояли из евреев; Лука, подобно прочим евангелистам, отмечает представительный характер толпы, осудившей Иисуса. Иоанн сначала говорит, что «Распни его!» кричали только «первосвященники и их служители», но вскоре он меняет это определение на свой стандартный ярлык «евреи» («иудеи»). Современные ученые (например, Эдуард Майер) предполагают, что толпа, собравшаяся перед Пилатом, состояла только из сторонников Вараввы, но в текстах нет оснований для этой теории. Каковы бы ни были исторические факты, намерение Евангелий состоит в том, чтобы возложить вину за распятие Иисуса на евреев в целом.

(При этом Матфей и Лука пользуются греческим словом «лаос» –народ, нация – вместо слова «охлос»,то есть толпа, как у Марка. См.: Мф., 27: 25 и Лк., 23:13.) Более «либеральные» толкования (например, Второго Ватиканского собора), хотя и направлены на снятие вины с большинства евреев, имеют побочный эффект, выгораживая и обеляя Евангелия.} Наиболее распространенное объяснение гласит, что толпа разочаровалась в Иисусе. Она лелеяла большие надежды на то, что он – обещанный Мессия, который победит римлян, восстановит еврейскую независимость. Вместо этого он был легко побежден и принял свое поражение и арест с пассивной кротостью и молчанием. Что до Вараввы, то он был человеком насилия. Он тоже был подавлен силой и схвачен, но несомненно проявил доблесть в отчаянном сопротивлении, что сделало его любимцем толпы. В результате, с присущим ей непостоянством, она предпочла Варавву. Прежняя восторженная любовь к Иисусу обратилась в ненависть и презрение, и в этом умонастроении толпа легко дала первосвященникам и старейшинам уговорить себя потребовать смерти Иисуса.

Нет сомнения в том, что евангельский рассказ старается создать именно такое впечатление. Духовно слепая толпа не понимает, что Иисус не тот Мессия грубого успеха, которого она ожидала. Его царство не от мира сего; он Сын Божий, который должен претерпеть поражение и смерть, дабы искупить грехи человечества. Выбор Вараввы был выбором этого мира и отвержением Царства духа.

Однако трудности объяснения перемены позиции толпы остаются. Иисус вступил в Иерусалим в Вербное воскресенье как монарх и безоговорочно принял такие почести, какие предназначаются лишь претендентам на трон. Его действия по изгнанию менял из Храма явно не были проявлением пацифизма или принципиального неприятия насильственных действий. Он раздал мечи своим ученикам (Лк., 22:38), и во время его ареста имело место некоторое сопротивление.

Еврейское простонародье не имело поводов считать Иисуса пацифистом. О своем намерении безропотно пойти на распятие он сообщил только своим ближайшим соратникам, да и те не слишком поверили в это. Толпа, знавшая о чудесных исцелениях Иисуса, не стала бы отчаиваться из-за одного его ареста. Она бы стала ждать, уповая на то, что он совершит какое-нибудь чудо, например обрушит стены своей тюрьмы. Такое чудо органично входило в их представления о Мессии. То, что Иисус пренебрег поддержкой вооруженных людей, то, что он не отвечал на большинство обвинений в свой адрес, означало, что он спокойно полагается на сверхъестественную поддержку, которую он наверняка призвал бы, когда настанет час. И когда выступил римский прокуратор, на которого Иисус явно произвел сильнейшее, почти благоговейное впечатление, и предложил освободить его, толпа должна была воспринять это как то самое чудо, которого она ждала. Римские прокураторы обычно отнюдь не были расположены оказывать милости претендентам на престол, а уж особенно такому, который торжественно, как победитель вступил в Иерусалим. Бог явно лишил разума римского прокуратора, чтобы погубить его.

Но вместо того чтобы видеть в предложении Пилата подтверждение своих надежд, толпа обратилась против Иисуса и с необычайной злобой потребовала его смерти. Популярности свойственно улетучиваться, а толпы вообще отличаются непостоянством, но обычно такое непостоянство ведет к пренебрежению, а не к активной травле. Можно было бы понять толпу, забывшую Иисуса, если бы появился новый привлекательный герой. Однако Варавва был не более успешен, чем Иисус. Он тоже был арестован и заключен в тюрьму. И Варавва вовсе не был врагом Иисусу, так что поддержка Вараввы отнюдь не предполагала враждебности к Иисусу. Оба томились в тюрьме римского прокуратора по причинам, которые должны были казаться толпе весьма схожими. Оба стали подозрительны для оккупационных властей из-за своей популярности среди коренного населения, которое начало волноваться, возбужденное надеждами на освобождение от римского ига.

Это совсем не похоже на непостоянную римскую толпу, изображенную в шекспировском «Юлии Цезаре». Та толпа переносит свою верность от Помпея к Цезарю, от Цезаря к Бруту и, наконец, от Брута к Антонию. Всякий раз это переход от одного вождя к его смертельному врагу. Но аналогия между римской толпой и еврейской толпой, рисуемой в Евангелиях (а такую аналогию проводят часто), – ложная. Еврейская толпа не просто отличается непостоянством; она необъяснимо предательски и злобно себя ведет. Она проявляет беспричинную ненависть, которая явно служит каким-то целям рассказчика, но лишена всякой вероятной основы в реальности.

Стоит отметить, что только последнее Евангелие, от Иоанна, называет Варавву «разбойником». Три более ранних считают его мятежником. Иоанн явно хочет подчеркнуть бессмысленную злокозненность евреев, рисуя их предпочитающими простого бандита Иисусу. Но слова «разбойник» и «бандит» употреблялись для очернения борцов за свободу на всем протяжении истории. Греческое слово «бандит» ( листес) часто применялось недоброжелателями к еврейским борцам за свободу. Даже настоящие бандиты никогда не добиваются народного уважения, если не преследуют хотя бы некоторых социальных целей, как минимум если они не проявляют склонности грабить богатых ради помощи беднякам. В рассказе Иоанна евреи предпочли Варавву просто потому, что он был бандитом. Им не оставлено никакого оправдания за их выбор.

Каково реальное значение истории с Вараввой? Оно яснее ясного. Раз за разом эта история применялась как оружие против евреев, как доказательство того, что ответственность за смерть Иисуса лежит не на меньшинстве священников или старейшин, а на всем еврейском народе. Для христианской церкви было важно утвердить себя в качестве истинного Израиля, доказать, что евреи лишились своего положения народа Божьего вследствие того, что предали Иисуса и что все обетования Ветхого Завета теперь относятся не к евреям, а к христианской церкви. Стало быть, эта история имела величайшее значение, ибо она показывает, как евреи отвергают Иисуса и берут на себя ответственность за его распятие. Возгласы еврейской толпы «Распни его! Распни его!» были основой обращения христиан с евреями как народом-преступником.

Было ли это целью самого сюжета с Вараввой или же лишь толкованием, внесенным в него христианской церковью? Был ли весь эпизод с Вараввой просто выдумкой, вставленной в рассказ с целью дискредитировать евреев и взвалить на них коллективную ответственность за смерть Иисуса? Если так, то как возник и развивался этот рассказ? Наверное, какое-нибудь зерно правды в нем имелось, сколько бы искажений он потом ни претерпел. Как мы можем объяснить массовую сцену перед резиденцией Пилата, возгласы толпы с требованием освободить одного узника, да и само имя «Варавва»? Даже если мы отвергнем фактическую составляющую этой истории, мы должны дать какое-то объяснение наличию такого сюжета в евангельском тексте.

Другую трудность в эпизоде с Вараввой, столь же загадочную, как противоречивое и злокозненное поведение толпы, представляет роль, играемая римским прокуратором Пилатом. В отличие от Вараввы, Пилат упоминается и в других письменных источниках помимо Нового Завета, поэтому возможно составить независимое суждение о его характере. В Евангелиях он показан человеком кротким и добродушным. Но в сочинениях Филона и Иосифа Флавия его фигура выглядит совершенно иначе: он жесток, жаден и коррумпирован, ответственен за многие несправедливые казни. В конце концов Пилат был смещен с должности за бессмысленную бойню мирного населения. Сам Новый Завет содержит намек на это, упоминая «о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их» (Лк., 13:1). Тем не менее в инциденте с Вараввой перед нами образ человека, которого в худшем случае можно обвинить в слабости; это человек с добрыми намерениями, стремящийся избежать несправедливости, не желающий проливать кровь, но которого легко запугать враждебной толпе {Ранние христианские тексты I и II вв. изображают Пилата как человека безгрешного, абсолютно не виновного в распятии. Более того, в эфиопской церкви Пилат был причислен к лику святых. Первая критическая нота в адрес Пилата прозвучала около 300 г. н.э. в сочинениях Евсевия, и именно с этого времени распространился привычный взгляд на Пилата как человека благонамеренного, но слабого и беспомощного. Это впечатление возникает от непоследовательности евангельского рассказа, но у авторов Евангелий такого намерения не было. Они стремятся показать, что злонамеренность евреев вынудила Пилата согласиться на убийство Иисуса, но поскольку никаких реальных оснований для этого в евангельском повествовании нет, то Пилата стали трактовать просто как слабохарактерного человека.}.