Текст книги "В деревне воздух чистый. Сельские истории"
Автор книги: Харальд Грилл
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Annotation
Повесть о том, как живет девятилетний Ганси Грубер из современной деревни в Западной Германии.
Файл нуждается в вычитке, верстке, форматировании, иллюстрациях.
Москва «Детская литература» 1990
Harald Grill
GUTE LUFT-AUCH WENN'S STINKT GESCHICHTEN VOM LAND Rowohlt Taschenbuch Verlag GmbH, 1983
Перевод с немецкого Т. НАБАТНИКОВОЙ
Художник Е. САВИН
Грилл X.
Г84 В деревне воздух чистый: Сельские истории/
Пер. с нем. Т. Набатниковой; Худож. Е. Савин-М.: Дет. лит., 1990,—56с.: ил.
ISBN 5-08-001939-5
Повесть о том, как живет девятилетний Ганси Грубер из современной деревни в Западной Германии.
4804010100-237 ББК
1У1101(03)-90
ISBN 5-08-001939-5 . _ . , . , н
© 1983 by Rowohlt Taschenbuch Verlag GmbH © Т. Набатникова, 1990. Перевод на русский язык. © Е. Савин, 1990. Иллюстрации.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1990
Собственно, его зовут Йоганнес. Но все его называют Ганси, даже мама и папа.
Ганси —вот по-настоящему его имя!
Йоганнес —это кажется ему смешным и вовсе ему не подходит. Представить только, что друзья во время игры в футбол, например, кричали бы ему:
«Йоганнес, пас!»
«Йоганнес, смотри, сзади!»
«Йоганнес, я здесь, сюда, по краю!»
Или, например, если бы его учитель, герр Доблер, говорил бы ему:
«Йоганнес, почему ты опять весь перепачкался?»
«Йоганнес, иди к доске!»
Йоганнес. Йо-ган-нес. Очень глупо звучит для Ганси. Его зовут Ганси! И все. И кончено. И хватит об этом. Ганси, он так привык, и он на этом настаивает.
Ну, естественно, он не просто Ганси. Рядом с его именем, само собой, стоит еще и фамилия, как у всех людей. Его фамилия Грубер. «Ганси Гоубер» – подписано на всех его тетрадках. Грубер – это и фамилия его родителей. И «Грубер-хоф» – так называют их дом и хозяйство. В «Грубер-хофе» они и живут: Ганси, его папа и его мама.
Братьев и сестер у Ганси нет.
– Зато у нас двенадцать коров в хлеву! – И этим папа все время пытается отделаться от Ганси!
И еще восемь свиней...
И целое стадо кур...
И несколько уток...
И штук примерно восемь кошек...
И?..
Да, еще кролики самого Ганси. Но о них —отдельный рассказ. Кролики безраздельно принадлежат одному Ганси, и дело это касается только его, никого больше!
Папа Ганси работает по большей части на поле: пашет, боронит, сеет, косит траву и корма для скота, привозит солому от комбайна, вывозит на поле навоз. Работа у него никогда не кончается: только он покончит с одним делом, как тотчас может приниматься за другое – оно уже с нетерпением его дожидается.
Мама ходит дома за скотиной. Она кормит свиней, кур, уток и коров. Она чистит хлев и настилает животным свежую солому. Старую солому с навозом она сносит в навозную кучу. И когда эта куча становится достаточно большой, папа загружает навозоразбрасыватель – это такая машина, которая рассыпает навоз по полям, когда с них снят урожай.
Но мамина забота – не только скотина в хлеву. Работа на огороде – тоже ее; и домашняя работа: сварить, убрать, помыть посуду, постелить постель... Работа у нее никогда не кончается: только она покончит с одним делом, как тотчас может приниматься за другое – оно уже с нетерпением ее дожидается.
«Грубер-хоф» расположен слегка на отшибе деревни.
Деревня зовется Ренценбах.
От Ренценбаха до ближайшего города примерно десять километров. А город тот зовется Регенсбург.
Иногда Ганси ездит туда с родителями за покупками. Потому что там очень-очень много магазинов. Когда они едут в город, они не говорят: «Мы поехали в Регенсбург», они говорят иначе. На диалекте, на котором говорят в Ренценбахе, даже Регенсбург звучит как Ренгшбург.
Все слова на этом наречии произносятся не так, как пишутся. И это, конечно, не только в одном Ренценбахе так. В Германии что ни местность, то свой диалект.
И фамилия Грубер хоть и пишется Грубер, но в Ренценбахе произносится так: Груаба.
Папу зовут Карл, но все говорят ему: Каре.
Маму зовут Мария, но все говорят ей: Мааре.
Картошка хоть и пишется картошка, но все в деревне называют ее: земляные яблоки.
И зерно называют по-своему, и репу, и свеклу, и морковь, и деревья тоже.
Теперь ты можешь себе представить, каково приходится Ганси со всей этой грамотой; если бы он в школе начал писать так, как он говорит, то из этого ничего бы не вышло, кроме ошибок. А кто не боится красных росчерков в тетради!
Ну и раз город Регенсбург называют Ренгшбургом, то и деревню Ренценбах люди тоже называют не Ренценбах, а Ренцабоох.
Теперь тебе кое-что уже известно о Ганси, так ведь?
Значит, Ганси носит фамилию Груаба и живет вместе с родителями в «Груаба-хофе» в Ренцабоохе. И Ренцабоох находится в десяти километрах от Ренгшбурга.
Но не бойся, не бойся, я не собираюсь все рассказы в этой книжке писать на местном диалекте, который, несомненно, и для многих немцев оказался бы так же труден, как иностранный язык —как английский, французский или русский; для некоторых, может быть, даже и труднее китайского!
Кто прочитает эту книжку, тот узнает, как живет Ганси Грубер, с кем дружит, чего боится, в какие попадает приключения, чему радуется, на что злится, и городские дети, кстати, смогут узнать, как живут в деревне, в крестьянском дворе...
А деревенским детям многое здесь покажется знакомым и похожим на их собственную жизнь. Они смогут сравнить и тогда, быть может, скажут: «А у нас все по-другому, так не бывает!»
Но я ручаюсь: действительно есть на свете такой Ганси (только имя я изменил, на самом деле его зовут Зепперл!).
И все истории здесь невыдуманные, они были по правде. Но поскольку в Германии существует закон охраны документальных данных, настоящее имя нельзя разглашать. Имя ведь тоже документальное данное, и оно поэтому должно сохраняться в тайне. Здесь только одно название настоящее: Регенсбург. Ты можешь найти его на карте, если отыщешь самую северную точку в изгибах реки Дунай. А местечко, похожее на Ренценбах, может оказаться совсем невдалеке от тебя —стоит только научиться как следует видеть.
И еще: кто прочитает все эти истории, тот сразу поймет, что ребята в деревне не глупее и не умнее городских, и у того уже не останется предубеждения, которое звучит в словечке «деревенщина».
Коровы «Грубер-хофа» каждый день с раннего утра получают на корм свежую траву. Только зимой, когда на полях снег, им приходится довольствоваться сеном.
%
А весной, летом и осенью папа каждый день чуть свет выезжает на своем тракторе-«бульдоге» и скашивает на лугу полоску травы. Каждый раз он привозит травы полный кузов – и этого как раз хватает двенадцати коровам на день. В субботу папа скашивает немножко побольше, чтобы в воскресенье подольше поспать. За день с травой ничего не сделается.
Зимой папа мог бы хоть каждый день спать подолгу. Нет, подолгу —это, конечно, преувеличение. Ну, скажем, на час подольше, ведь работа в хлеву, что летом, что зимой, не кончается.
Во время летних каникул Ганси может —если охота —ездить с отцом косить. Иногда ему очень охота. Тогда папа будит его рано, часов в пять. Все они вместе^ с мамой выпивают по большой чашке горячего молока.
Потом riana заводит трактор —и пошло дело.
– Не холодно тебе? – спрашивает папа Ганси.– А то завернись-ка в старый плеД.
Ганси' дрожит от утреннего холода. У него зуб на зуб не попадает. Поэтому он ничего не отвечает, а молчком зарывается в плед.
Все кругом еще влажное от росы. Птицы, заслышав гуденье «бульдога», испуганно разлетаются.
Доехав до луга, папа говорит Ганси:
– Поди отцепи кузов, мы его пока оставим здесь.
– Будет сделано! —Ганси рад, что ему нашлось дело, он и мерзнуть забыл.
Папа тоже спрыгнул с «бульдога» и навесил сенокосилку. Сенокосилка крепится на «бульдоге» с правой стороны. Она работает приблизительно как механизм электробритвы или как громадна^ машинка для стрижки волос. Главное здесь – большое острое ножевое полотно, которое ходит взад-вперед и срезает траву.
– Раньше, когда не было сенокосилки, мне приходилось все это скашивать косой,—вспоминает папа Ганси.—Это, скажу я тебе, было куда тяжелее.
С сенокосилкой действительно легко и просто. «Бульдог» медленно-медленно едет через луг. Раз туда, раз обратно – и достаточно травы на целый день. И Ганси может ехать вместе с папой. Он сидит на сиденье рядом и глядит вниз в высокую траву... За-за-за-за-за, за-за-за-за-за, за-за-за-за-за... Трава равномерно падает, рядок за рядком, и остается лежать на земле.
Нет-нет да и выпрыгнет из нее испуганный зверек или птица: заяц, фазан, куропатка, а то и косуля. Высокая трава на лугу была их убежищем. Может, там были их гнезда. А может, просто они там охотились или паслись, а трактор спугнул их. И пришлось им удирать.
Вдруг и Ганси испугался:
– Стоп, папа, стоп, серая кошка! – вскрикнул он.
– Да что ты говоришь! Кошка? —Папа тотчас затормозил. «Бульдог» остановился.
Оба спрыгнули вниз и стали высматривать, куда подевалась серая кошка.
– Только бы ее не задело сенокосилкой! —обеспокоенно сказал Ганси.
Папа ничего не ответил. Но думал, наверное, о том же самом. И они продолжали искать, раздвигая траву, но кошки нигде не было видно.
Папа подошел к косилке и тщательно ее осмотрел.
– Э, погляди-ка, тут кровь!
– И кошкина шерсть прилипла,– тотчас ’'увидел Ганси.
– Значит, все-таки!..—сказал папа.
– Думаешь, плохо дело, папа?—допытывается Ганси.
Они еще раз осмотрели весь луг. Ни тут ни' там – нигде нет кошки.
– Думаешь, плохо дело? —снова спрашивает Ганси.
– Не знаю, Ганси, я знаю только одно: животные уползают и прячутся, если они ранены и...
– Что «и»?
– Ну, если животные чувствуют, что умирают.– Но, увидев, что у Ганси выступили слезы, он поспешно добавил: – Правда, иногда раны заживают. И тогда животные недели через три-четыре выбираются из своего укрытия, и все идет по-прежнему, как будто ничего и не случилось. А кошки, говорят, живут семь жизней, ведь они такие живучие, такие выносливые, что им не так-то просто навредить!
Ганси совсем притих и весь напрягся, загадывая про себя желание: пусть бы кошка выжила и через три-четыре недели появилась из своего укрытия. Потом папа докосил полоску, и они снова прицепили кузов. Этот кузов был со специальным приспособлением, которое автоматически подбирает и нагружает траву.
– Помнишь, в прошлом году у нас еще не было этого подборщика и мне приходилось всю траву сгребать граблями? А ты должен был подгонять «бульдог» от копны к копне, чтобы я загружал кузов,—говорит папа.
Ганси помнит, еще бы ему не помнить! Он потому и терпеть не может этот кузов, что, с тех пор как он появился, ему больше не достается водить «бульдог». И вообще в этот момент кузов интересует Ганси меньше всего. Каждому понятно почему.
Из-за серой кошки, разумеется. Она не выходит у него из головы. И чего ей не хватало, что ее туда занесло, на луг?..
Спустя долгое время после летних каникул, чуть ли не через три мёсяца, произошло вот что.
После обеда папа позвал:
– Пойдем-ка со мной, Ганси, что я тебе покажу!
И он повел его наверх, на чердак.
– Что ты мне хочешь показать, папа?
– Погоди, сейчас сам все увидишь!
Папа сдвинул в сторону крышку с одного ящика. И у Г анси рот от удивления раскрылся. Но это было приятное удивление: он увидел там внутри серую кошку.
– Ого, вот это да! Серая кошка! Которую мы задели сенокосилкой! Целая и невредимая!– Ганси готов был прыгать от радости.
Оба склонились над ящиком. Папа показав Ганси, где тогда задело кошку.
– Видишь, немного ей отстригло левую заднюю лапу.
– И что с ней теперь будет, а?
– Да ничего, посмотри сам!
В следующие недели все подтвердилось: действительно, кошке ничего не сделалось. Она, правда, больше не носилась как угорелая, как это было раньше, и слегка прихрамывала, но мышей ловить могла. И даже с крысами, управлялась. И воевала с соседской собакрй.
– Знаешь, как я ее теперь буду звать, папа?
– Откуда же мне знать?
– Пропащая —вот как, потому что она так долго у нас пропадала. Папа рассмеялся.
Но еще больше пришлось смеяться самому Ганси, когда спустя несколько месяцев папа показал ему пятерых маленьких пропащенят.
– Считай, и правда ничего не случилось, раз уж гиблая кошка еще и потомство приносит!
– Гиблая! Да она всех кошек тут переживет, вот увидишь, —сказал папа. И покуда Ганси жив, Пропащая будет его самой любимой кошкой, это
С недавнего времени многие горожане из Регенсбурга потянулись в Ренценбах. Ренгшбуржцы становятся ренцабоохцами.
– Здорово им город насолил, – считает папа Ганси.
Но многие селятся здесь, потому что хотят построить собственный дом. А кто хочет построить собственный дом, должен иметь для начала участок, место для постройки. Однако в городе участки стоят слишком дорого, и люди устремляются туда, где это обходится дешевле.
За город. В деревню. В Ренценбах.
В Ренценбахе места много.
В Ренценбахе еще дополна дешевой земли для строительства.
Ганси от этого, правда, мало пользы. Поселок новостройки на другом краю деревни, далеко от «Груаба-хофа». Ганси там бывает редко.
– Что я там забыл? Я и так насмотрелся из машины, когда мы ездили в город мимо новостройки. Ничего там нет особенного, – считает он.
И папа ему поддакивает:
– Ни тебе дерева залезть, ни скотины никакой, один строительный мусор да недостроенные домишки, все похожие один на другой.
Но однажды мнение Ганси на этот счет сильно поменялось, и вот как это произошло.
...В один сентябрьский день – как раз начались занятия в школе – Ганси встретил новенького мальчишку из их класса.
Его звали Франци. И у него отец был по профессии полицейский. Который ездит по городу на классной такой патрульной машине с мигалкой.
Фамилия у Франци – Радльмайер. И вся семья Радльмайер перебралась теперь в Ренценбах. Они строят в новом поселке дом.
Все ребята в классе хотели бы подружиться с Франци, потому что его отец – полицейский. Все втайне мечтали когда-нибудь прокатиться на патрульной машине герра Радльмайера. Да еще с синим светом!.. Вот было бы да!..
Но от того, что ходишь с сыном полицейского в один класс, еще ведь не становишься обязательно его другом. Нужен счастливый случай, без счастливого случая такой дружбы и во всю жизнь не добьешься.
А у Груаба-крестьян – это знает каждый ребенок в Ренцабоохе – всегда осенью есть картошка на продажу. И все, кому надо, запасаются там одним или двумя центнерами картошки и увозят домой в багажнике своей машины.
И вот в этот сентябрьский день приехал на «Груаба-хоф» за картошкой и герр Радльмайер со своим сыном.
Правда, увы, не на патрульной машине! У семьи Радльмайер есть и собственная машина, личная. А патрульная машина принадлежит полиции, поэтому герр Радльмайер может ею пользоваться только на службе.
– Ну, было бы совсем замечательно, если бы полицейский разъезжал на патрульной машине, когда и куда ему вздумается! – усмехается герр Радльмайер.
И в то время как папа с герром Радльмайером беседуют между собой, обоим мальчикам становится около них скучновато.
И вот Ганси взглянул на Франци.
Франци взглянул на Ганси.
И у Ганси, конечно, нашлась кой-какая идея:
– Хочешь посмотреть наш хлев и наших животных?
– У, конечно, класс, давай прямо сейчас!
Еще бы, у Франци-то дома нет крестьянского хозяйства.
И когда герр Радльмайер собрался ехать домой, оказалось, что Франци исчез.
– Франци, иди сюда, едем домой! Франци, да где ты там?
Наверху, на сеновале, в сарае, вот где он. Ганси как раз показывает ему
свой тайник, который он не открывал еще никому на свете. Даже папе.
Хозяйство очень понравилось Франци. Он и не скрывал этого. И нет ничего удивительного, что они с Ганси так быстро поладили. Из этого и должна была получиться отменная дружба.
У Ганси – папа с крестьянским хозяйством.
У Франци – папа с патрульной машиной.
Ганси нравится патрульная машина.
Франци нравится крестьянское хозяйство.
Но конечно, не только поэтому они стали неразлучными в школе, Ганси и Франци. Просто никак не переводятся важные тайны, которые им нужно немедленно обсудить друг с другом.
Теперь Франци приезжает иногда после обеда на велосипеде к Ганси поиграть.
Иногда приезжает Ганси в поселок к Франци поиграть.
В новом поселке много новостроек, где в будни не видно ни души. Большинство строят свои дома сами, и свободное время для этого у них появляется только с вечера пятницы. Всю неделю люди заняты на работе, строительство требует много денег: на стройматериалы, на мебель, на оборудование для ванных комнат, да мало ли еще на что!
Ну и ясно, Ганси и Франци всю неделю с удовольствием хозяйничают на стройке.
Тут попадается множество интереснейших находок: гвозди, кабель, обрезки проводов, красивые паркетные дощечки, жестяные коробочки, обрезки линолеума для пола, кафельные плитки от ванных комнат, куски стальных и медных трубок от водопровода и еще много-много классных вещей, про которые даже порой и не придумаешь, что это и для чего годится.
Большинство вещей они сносят к дому Франци. Там они прячут их в подвале.
– Так оно надежнее! – говорит Франци.
– Настоящая кладовая сокровищ! – поддакивает Ганси.
Как-то им попался на стройке полный коробок спичек.
– О, вот дельно! Мы можем развести костер,—обрадовался Франци.
– Нет, костер лучше не надо, погоди! – пытался было остановить его Ганси. Его папа строго запрещает ему играть с огнем—А ну как все загорится? Сколько уже крестьянских дворов погорело из-за того, что невзначай подожгли дети!
– Да брось ты, ерунда, поселковые дома – это тебе не крестьянские дворы! Посмотри, чему тут гореть-то: сплошь один камень, хоть тут, хоть там, один камень и бетон. А камень не горит, ты что, не знаешь? – старается переубедить его Франци.
– Что я, дурак, что ли, не знаю? – отвечает Ганси.
– Ну, тогда идем, не трусь, сейчас накопаем картошки в поле и испечем на костре!
– Ну ладно,– говорит Ганси и чувствует, что сдался. Кому же охота быть трусом?
Нет, Ганси не трус! Вот он уже кивнул и согласился.
Сперва они накопали картошки на поле поблизости. Принесли ее на стройку, где нашли спички. Собрали в кучу все, что горит: щепки, дощечки, старый картон от упаковки холодильника и бумажные мешки из-под цемента.
Но поскольку они боялись, что их застукают (что жечь огонь запрещено, знает каждый ребенок), они не посмели развести костер снаружи. Они унесли все, что способно гореть, в подвал недавно начатого дома и все это сложили там особым способом —как складывают поленницу.
Скоро все было готово. Франци взял спички и хотел поджечь эту кучу.
– Во черт, куль цемента, дерьмо несчастное!
– Что случилось?
– Да не горят, проклятые!
– Может, отсырели?..
– Отсыреешь тут!
Ганси с облегчением вздохнул. Может, пронесет, не загорится? «Слава богу»,—думает он, хоть вслух сказать не отваживается. Иначе что подумал бы о нем Франци? Высмеял бы его с головы до ног.
Франци перепробовал уже почти все спички. Вдруг одна зашипела. Огонь вцепился в бумагу цементного мешка. Вмиг все воспламенилось, загорелось все, что было здесь бумажного.
Вся куча при этом начала дымить. Дерево и картон оказались
отсыревшими.
– Ой, как противно чадит! – закашлялся Ганси и зажал нос.
Франци хотел что-нибудь предпринять, затоптать огонь ногами, но у
него ничего не вышло.
– Так еще сильнее дымит!
– Надо бы его погасить! – кричит Ганси, и у него начинается новый приступ кашля.
Густой чад наполняет весь подвал.
Франци тоже закашлял.
– Вода нужна, вода! – задыхается он.
Они выбежали наружу. Оба не на шутку испугались, что загорится весь дом.
Во дворе обернулись, глядят – дым валит из окон подвала.
Франци нашел пустую жестяную банку из-под селедки.
– Как пить дать, оторвем мы каменщиков от обеда, —говорит Ганси.
– Не разговаривай давай, лучше ищи, чем зачерпнуть воды! – накричал на него Франци, потому что Ганси стоял как вкопанный и пялился на окна подвала.
Тут он тоже схватил какую-то баночку из-под кефира и вслед за Франци зачерпнул воды из грязной лужи.
Они побежали назад в подвал и выплеснули воду в огонь.
Нет слов, чтобы описать дым, наполнивший подвал. Ганси закашлялся пуще прежнего. Франци закашлялся пуще прежнего. Хотели выбежать наружу, да не могут найти выход.
Вдруг слышат, кто-то ругается:
– Щенята негодные, ах негодные щенята!
Чья-то рука схватила Ганси за шиворот и выволокла его из подвала.
Оба мальчишки стоят и трут слезящиеся глаза.
Если это не дым выжал из них слезы, то, значит, дурацкое положение, в котором они оказались.
Перед ними стояли два дяденьки в синих рабочих комбинезонах.
– Вы чьи будете? – закричал один на Франци.
Другой побежал с полной банкой песка в подвал. Он хотел затушить огонь как следует, чтоб уже ничего не опасаться.
Ганси весь дрожал.
Франци громко плакал.
– Радльмайер. Радльмайер Франци,—с трудом выговорил он, заикаясь.
– А, маленький Радльмайер, ну-ну,—сказал дяденька, который как раз вернулся из подвала с банкой из-под песка.
Потом они отправились все вместе к матери Франци.
«Герра Радльмайера, слава богу, нет дома»,– подумал Ганси. Сейчас он предпочел бы не встречаться с полицией.
Но и без нее не особенно приятно.
Дяденьки все рассказали фрау Радльмайер. И фрау Радльмайер сильно рассердилась. Она стала ругаться и сейчас же позвонила домой к Ганси и все им там рассказала...
С этого дня редко когда увидишь Ганси на стройке.
Время от времени – а вернее сказать, то и дело – Ганси помогает маме на скотном дворе. Частенько находится для него работа и на поле: сгребать сено, копать картошку и много чего еще. Работа, слава богу, есть всегда. Но чаще всего папа говорит Ганси:
– Делай-ка лучше как следует уроки, для меня это куда важнее!
А для Ганси, честно говоря, в тысячу раз лучше было бы работать в поле на скотном дворе, чем сидеть с этими противными уроками.
Но что поделаешь!
Если запустить уроки, будет сердиться учитель. А когда сердится учитель, то сердится и папа. А когда сердится папа, то, того и гляди, примется ругаться мама... и что начнется потом, того не вынести вообще: потом они примутся контролировать все его школьные дела. Шагу ему не дадут ступить без проверки. Нет уж, спасибо!
Если бы у Ганси было кому пожаловаться на все его беды! Иногда ведь бывает просто невмоготу. Или было бы у него дело, в которое никто бы не совался без его, Ганси Грубера, разрешения. Ни учитель герр Доблер, ни папа, ни мама. Дело, которое принадлежало бы ему одному. И касалось бы его одного – и никого больше.
– Папа, ну почему бы мне не завести собаку?
– Об этом не может быть и речи! – Все время один и тот же папин ответ.
А маму и спрашивать нечего.
– Раз папа не разрешает...
Тут никакие доводы не помогут. Никакое красноречие.
– Но ведь у нас же много места, папа!
– Нет, я сказал. И всё. И кончено. И хватит об этом.
– Ведь не обязательно овчарку или бернара. Хватило бы таксы, малюсенькой таксы!
– Нет, Ганси, будь благоразумным, оставь эту тему вообще.
– Ну почему! Ну ты какой, папа!
И раз уж Ганси никак не хочет примириться, папа объяснил ему, почему он против:
– Ты должен понимать, она ведь все время будет бегать в лес, будет гонять зайцев и маленьких косуль, фазанов и куропаток, если только мы не будем держать ее на цепи. И если егерь заметит собаку на этом браконьерстве, он ее пристрелит, этого ты хочешь? Или ты хочешь посадить ее на цепь —тебе не будет ее жалко?
– Ладно...
Это наконец подействовало на Ганси. Он отказался от своей мечты навек, как бы это ему ни было тяжело.
Но все равно ему хочется какую-нибудь собственность.
Однажды ему приходит в голову, что дядя Герберт ведь держит кроликов.
– Папа, вот это было бы по мне!
Папа размышляет, спрятавшись за газетой.
– Папа, дядя Герберт мог бы подарить мне пару кроликов!
Кажется, папа растерялся и не знает, что сказать. Во всяком случае, против кроликов он не может подыскать таких возражений, как против собаки.
– Собственно, кроликов не так уж сложно содержать. Хорошо, Ганси. – Папа отложил газету. – При одном условии...
– Ну? – Ганси нахмурился, чтобы лицо не расплылось в радостной улыбке.
– Только если ты сам будешь о них заботиться, чистить клетку, добывать корм и делать всё, что для них потребуется!
Представляешь, как обрадовался Ганси?
На следующий же день вечером они поехали к дяде Герберту и выбрали двух молодых кроликов. Одного Ганси назвал Маврасом, потому что он был совершенно черный. Другого он назвал Пегасом, потому что он был пегий.
Поначалу они жили в картонной коробке. Потом папа сделал клетку.
– Кроличья вилла,– сказал Ганси, потому что клетка вышла очень красивая.
Скоро обнаружилось, что Маврас – самка, а Пегас —самец. Потому что всегда, если самка и самец живут вместе, проходит немного времени, и у самки рождаются детеныши.
Через полгода у Ганси было уже шесть кроликов. Клетка стала тесновата.
– Папа, пожалуйста, сделаешь еще клетку, а? —просит Ганси.
– Надеюсь, это все, что от меня потребуется...
Значит, все-таки можно к папе подойти, он дело знает. Он строит две новые клетки и устанавливает их поверх старой, так что получилось два новых этажа.
– Хватит места на двадцать кроликов, – говорит папа.
Место очень скоро понадобилось, потому что у молодых кроликов опять же оказались самцы и самки, которые вскоре принесли потомство. Тут уж у Ганси и имена все вышли, началась нехватка имен: Маврас, Пегас, Попрыгас, Руаберль, Франци, Руди, Зиммерль, Лени, Каре, Мааре... Да и не помогали больше имена, потому что кроликов в конце концов было уже не отличить одного от другого. И не у кого спросить, и сами они не знают, кто из них тут Попрыгас, а может, Попрыгас – это Руаберль, или Маврас – это Руди, или Руди —Лени, или Зиммерль – Попрыгас, или Руаберль – Каре, или Мааре —Пегас, или Пегас —Маврас...
Одно ясно: тут можно спятить, можно просто свихнуться!
«А, какая разница! – думает Ганси – Буду-ка я звать всех пегих Пегасами, а всех черных – Маврасами. Иначе никак, вон их сколько!»
И так как двадцать кроликов опять же дали потомство, очень скоро стало тесно и в этих клетках.
Папе вовсе не хочется нагромождать новые этажи.
– Что слишком, то слишком! —считает он —Чем больше будет кроликов, тем больше с каждым разом будет рождаться новых крольчат, очень просто.
Ганси мечтает уже о кроличьем высотном доме: если молодые кролики снова наплодят молодых кроликов, то через год их уже будет больше сотни.
Больше сотни!
Потребовалось бы установить по меньшей мере еще двенадцать этажей поверх крольчатника, чтобы хоть как-то разместить этих животных. Получилась бы настоящая высотка. И понадобилась бы лестница, чтобы ему добраться до двенадцатого этажа задать корм...
А сколько работы, чтобы вычистить все эти клетки. Такую кучу кроличьего помета! У-у!..
Потребовалось бы день и ночь работать, чтобы хоть как-то обеспечить всем этим кроликам уход. Э-э!..
Но это было бы еще далеко не все!
Кролики ведь могут четыре-пять раз в год давать потомство. Четыре-пять раз в году от каждой самки шесть крольчат...
Силы небесные!..
Ганси принимается подсчитывать: это через год... А через два года... ну, может быть... через два года это было бы уже больше тысячи кроликов... через три года уже много больше, чем десять тысяч кроликов! Дальше Гана просто не умеет считать. Бог ты мой, тогда бы ему потребовался целый небоскреб, кроличий небоскреб и выдвижная пожарная лестница, чтоб добраться доверху. Нет, на сей раз папа – против обыкновения – прав. Достаточно хлопот и с двадцатью кроликами.
И папа знает выход:
– На твоем месте я бы продавал несколько штук на каждое рождество -дяде Манфреду, например, или тете Марианне.
– Так, как это делает дядя Герберт? – спросил Ганси.
– Ну да. Было бы хорошим подспорьем. Каждый год на рождество это давало бы неплохой доход – карманные деньги.
– Хм-м-м...
В общем-то Ганси нисколько не вдохновился. Ведь он доподлинно знал, что произойдет с кроликами, которых он продаст. Ему всегда становится жаль животных, когда он вспоминает о бойне и о жаровне. Но куда денешься, если что слишком, то уж слишком!
Переизбыток кроликов – крестьянину погибель!
Да и карманные деньги были бы ему действительно не лишние – как 6i ни подступал к горлу комок, когда Ганси думает о бойне.
– Это, конечно, выход,—признал Ганси.
И тогда бы не были несбыточны рождественские подарки: сумочка для мамы, коробка сигар для папы, а может, шкатулка для маминого шитья и набор гаечных ключей в металлической коробке для папы.
И честно: десять кроликов, которых Ганси имеет сейчас, доставляю вполне достаточно хлопот.
Каждый вечер их накорми. Они любят свежие листья одуванчиков, а еще им очень нравится морковка и капуста кольраби прямо с ботвой. Но зимой им придется не легче, чем коровам, когда им дают только сено. Ничего не поделаешь – всюду снег!
Кроме того, надо все время следить, чтобы не передать животным корма
Они в еде не знают меры. Они не знают, когда пора остановиться. Они едят и едят не переставая, до тех пор пока не кончится еда. И если еда не кончается, они будут есть, пока не разорвет кишечник. Папа все время напоминает об этом Ганси.
Иногда летом, когда тепло и у Ганси случайно выпадает свободное время, или если у него двоюродный брат или двоюродная сестра в гостях, или друг или подруга, тогда Ганси выпускает своих кроликов на волю, на луг возле дома, побегать. Вот потеха, со смеху умрешь!
– Кролики страшно радуются,—догадывается Ганси,—ведь им приходится все время сидеть в тесной клетке.
И уж они тогда носятся взад и вперед как сумасшедшие. Приостановятся, понюхают одуванчик, поищут в траве, нароняют своих горошин, а если на дут в заборе дыру, то проскользнут в огород и сожрут всю молодую капусту кольраби. Правда, мама тогда недовольна и кричит:
– Смотрел бы получше за своей навозной скотиной!
Однако это легче сказать, чем сделать.
– Мои кролики —как осы,—говорит Ганси,—и стоит кому-нибудь только подумать, что их пора снова вылавливать, как они это перехватывают, как по радиосвязи; они знают точно, когда их начнут загонять в клетки.
И конечно же, не настолько хороши для них клетки, чтобы без сопротивления дать себя поймать, сдаться хотя бы и Ганси Груберу. Ни за что, особенно если живешь на третьем этаже кроличьего дома, имеешь наилучшее обозрение и знаешь, как хорошо там, внизу. Поэтому они прыгают зигзагами через луг, и двоюродный брат или двоюродная сестра, друг или подруга хватают то и дело пустоту. Только успеет кто-нибудь крикнуть: «А вот я поймал!» —как тут же и увидит: кролик сделал еще одну петлю и удирает совсем в другом направлении.
– Не успеешь оглянуться, как эта фыркалка уже выскочила из рук, – жалуются дети.
Ганси знает эти их проделки; раз ничего не помогает, лучше всего оставаться на месте и ждать, пока они сами не выдохнутся.
Кролики, к счастью, к этому спорту не очень привычны. У них тренировки маловато, и они скоро устают.
