Текст книги "В деревне воздух чистый. Сельские истории"

Автор книги: Харальд Грилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Уже новости. Ганси, тебе пора спать, марш в постель!

Ганси как раз соображал, какую бы найти отговорку, чтобы еще ненадолго остаться, и тут из хлева донеслось мычание коровы. Да так громко, что папа не расслышал, какие новости передают по телевизору: «Аму-у-у-у, аму-у-у-у-у, аму-у-у-у-у...» И снова: «Аму-у-у-у-у, аму-у-у-у-у...»

Все прислушались.

На какое-то время все стихло.

Но потом опять возобновилось: «Аму-у-у-у-у, аму-у-у-у-у, аму-у-у-у-у...»

Папа встал. Он выключил телевизор.

– Вот беда! Я думаю, это Роза. Как нарочно, когда новости!

– В следующий раз она потерпит,—сказала мама и вышла из дома.

Папа сразу отправился за ней.

Ганси видит —он один остался.

– Папа, мама! —кричит он и бежит следом —Можно мне посмотреть?

Папа остановился. Он поглядел на маму. Мама, кажется, не возражает.

Она ничего не сказала и поспешила дальше к хлеву.

– Ну ладно, Ганси, так и быть! – разрешил папа.– Только оденься тепло, эй, и не путайся под ногами, ты понял?

– Ясно, папа!

Ганси тотчас побежал за своим пуловером.

Роза теперь мычит все громче и громче. Как будто у нее что-то ужасно болит: «Аму-у-у-у-у, аму-у-у-у-у...»

Ганси уже в хлеву, стоит рядом с мамой.

– Мне жалко корову Розу! – говорит.

– Помалкивай, лучше поди-ка принеси мне веревку для теленка, вон там они! —отогнал папа Ганси и указал ему крюк на стене хлева, где висели веревки.

Ганси сбегал. Вот и он пригодился! Он сорвал первую попавшуюся веревку и мигом к папе назад...

Слава богу, веревка оказалась та, что надо.

Папа запустил руку корове Розе в живот.

– Уже идет! – сказал.

Мама успокаивала Розу, приговаривала ей что-то ласковое.

И да, действительно, у Розы из живота показалось что-то белое. больше. Папа обвил веревку вокруг того, что появлялось из живота. Потом крепко потянул. Очень медленно. Но крепко. Маме пришлось ему даже помогать.

«Аму-у-у-у-у, аму-у-у-у-у...»

Корова Роза тоже старалась изо всех сил.

И тут... теперь Ганси ясно увидел, что такое это белое. Два копытца это копыта теленочка. Папа тянет вместе с мамой дальше... и держит... и вот это голова...

Теленок теперь высунулся наружу головой и частью передних ножек потом вдруг все пошло очень быстро, так что Г анси не успел все как следует разглядеть.

«Аму-у-у, му-у-у, му-у-у...» Корова Роза поуспокоилась немного. Она развернулась, чтобы увидеть своего теленочка.

Он лежал на соломе, весь мокрый и покрытый слизью.

Мама принесла еще охапку соломы, немножко обтерла теленка и подвинула его ближе к Розе. Тут он даже поднялся на свои шаткие ножки. Ганси напряженно наблюдал, как корова облизывает своего детеныша. Он был уже весь готовый, обросший шерстью, такой же пегой, как у его матери. Только не такой однотонной, у него было много пятнышек.

Никто не произнес ни слова. Все только стояли и смотрели. Ганси сглотнул. И – хочешь смейся, хочешь нет – у него выкатились вдруг ни с того ни с сего две, три, четыре слезинки. И совсем не потому, что ему было грустно Напротив. Ганси радовался. Все так хорошо закончилось. И корова Роза больше не мычит жалобно.

– Хорошо, всё бы так,—сказал папа и вытер руки старым полотенцем

Мама обняла Ганси.

– Хороший теленок, а?

– Как он любопытно поглядывает,—сказал Ганси.

– Должно быть, думает: «Куда это я попал?» – смеется папа.

Потом он отвел новенького теленка от его матери в отдельный малень

кий загон. Он боялся, что корова Роза ночью может невзначай задавит малыша.

– Да и другие коровы опасны для маленького,—считает он.

– Ну и как мы его назовем? – спросила Г анси мама.– Тут требуется мальчишечье имя, ведь родился теленок-бычок!

Ганси призадумался.

Потом ему пришло на ум:

– Гельмут, его надо назвать Гельмут!

– Что за странная идея? – спросил папа.

– А в честь дяди Гельмута! – сказал Ганси.—Тогда у нас будет бычок

имени Гельмут, и дядя Гельмут не будет больше к нам ходить на пасху и на рождество!

Потому что Ганси недолюбливал дядю Гельмута.

И потому, что папа тоже не очень-то его любил, он только засмеялся и сказал:

– По мне, так назовем его Гельмут, но ничего не скажем дяде, иначе он сразу обидится.

– Ладно!

Но Ганси должен был выяснить у папы еще кое-что:

– А нельзя, чтобы маме тоже сделали осеменение?

– У людей это происходит немножко по-другому.

– Почему у людей по-другому и почему вообще требуется осеменение, папа?

Но папа остановил Ганси:

– Это я тебе объясню в другой раз. Сейчас уже поздно, ты ведь идешь спать.

Вот всегда так. И только так. А ведь Г анси позарез надо знать, как все это происходит и что в этом такого таинственного. Ему бы очень хотелось заиметь маленького брата. Он уже давно мечтает об этом.

– Папа, ну почему у мамы не происходит осеменение? Я бы так хотел...

– Пора спать, ты не видишь? – только и сказал папа.

Но почему он посмеивается? И почему так весело поглядывает на маму?

И почему мама тоже смеется? А человек хочет знать, только и всего. Они ледяным тоном отправили Ганси в постель:

– Никаких возражений!

Ну вот, пожалуйста! Никто ничего не хочет объяснить. Ганси твердо постановил себе, что он им этого не забудет.

Совсем его рассердили. Кто толком, вразумительно спрашивает, тот должен получить вразумительный ответ. Так папа всегда говорит, если сам что-нибудь хочет узнать.

Но Ганси устал как собака. Он уснул, несмотря на свою ярость, очень быстро. И ему приснился бычок по имени Г ельмут. И ему приснился братик по имени... нет, не Гельмут! Брата пусть зовут Франци. И Гельмут, Франци и Г анси весь сон напролет дружили и всю ночь прыгали по лугам и полянам, по лугам и полянам, по лугам и полянам, и... и...

...Собственно, история с коровой Розой и с теленком кончилась. Но несколько недель спустя случилось кое-что, имеющее к этой истории отношение. Как раз дядя Гельмут пришел в гости. И именно дядя Гельмут объяснил Ганси все насчет осеменения:

– Видишь ли, Ганси, дело обстоит так: чтобы родились детеныши, всегда нужны двое: самка и самец. Совершенно одинаково, коровы ли это, куры ли, кошки или люди. Мужчина и женщина, бык и корова, кот и кошка, курица и петух. Только у скота —есть уж такое предписание, понимаешь, – телята, которые появляются на свет, должны быть совершенно здоровыми. Поэтому допускаются к коровам только отборные быки. Но таких быков не

много, не станешь же их возить на грузовике от одной коровы к другой, от одного крестьянского двора к другому, из одной деревни в другую. Поэтому нашли выход в осеменении. Берут семя у быков и впрыскивают корове, чтоб у нее родился теленок. Крестьянин за это платит, понимаешь? Иногда осеменение называют «бычок-рюкзачок», потому что семя развозят в рюкзаке или в чемоданчике...

Все толково. Ганси понял. Все очень просто.

Одного Ганси не понимает: «Почему ни папа, ни мама не могли мне это

В сентябре поля уже убраны, скошены луга. Снова видно далеко, когда Ганси идет вниз по дороге к спортплощадке, ведь теперь не загораживают вид ни кукурузные, ни пшеничные поля.

Вдруг что-то его насторожило.

Что бы это могло быть? Глубокие, широкие колеи тянулись поперек луга у ручья. Может, строят землеустройные дороги на полях?

Он подбежал поближе и рассмотрел, что это следы, следы, как от бульдозера. Но так много —вот, и вот, и вот, до самых Хаксенбергских холмов!

Это надо сказать папе. Папа, скорее всего, еще не видел этого. И Ганси помчался домой со всех ног. Но папы дома не оказалось.

– Уехал на мельницу с зерном,—сказала мама.—А что случилось, что-нибудь важное?

Ганси рассказал маме, что он видел. В лице ее отразился испуг – похоже, она знала, что это такое.

– Ну, снова теперь придется побегать, пока получишь возмещение убытков. Общинный совет, обход полей, заявления. Ой-ой-ой!

– Как это, мама, почему?

– Это уже было однажды, несколько лет назад, не приведи бог. Тебя тогда еще не было на свете...

– А что это, мама, что это вообще такое? —Ганси разбирает любопытство. Ему хочется, наконец, понять, что происходит.

– Опять начинаются маневры, Ганси!

– Маневры...—Теперь Ганси обо всем догадался. Танки, это танковые следы, это Бундесвер ездит по полям вдоль и поперек!

Он должен немедленно рассказать об этом своему другу Франци. Мама продолжала что-то еще говорить и объяснять, а Г анси уже мчался к своему велосипеду. Он раскрутил педали до сумасшедшей скорости и в четверть часа был уже в поселке у Франци.

– Я еще и не такое видел!– заявляет ему Франци. Он очень взволнован.—На них пестрая маскировочная одежда и елочные ветки на голове!

– Как так —что это тебе, рождество, что ли? —Ганси прикидывается, будто ничего не понял.

Франци принимает это всерьез и начинает ему пространно объяснять, для чего солдаты маскируются и как они становятся незаметны для противника, вот для чего, в этом все дело. Но Ганси все это сам давно знает...

– Идем, съездим туда, я бы на них взглянул еще разок!

Разумеется, Ганси с ним. Они взяли велосипеды и поехали. Сперва в сторону ручья, вниз. Ганси разочарован:

– Всюду следы, а танков нигде не видно, и ни одного «джипа»!

– Может, они так замаскировались, что мы их не можем увидеть,—предположил Франци и сорвал, расстроенный, веточку с куста орешника.

– Осторожно! Смотри не сорви украшение с головы солдата.

– Это называется не украшение с головы...—Франци так и норовит поучить Ганси.

Но тот уже сел на велосипед, чтобы ехать дальше.

– Садись, поехали, Франци! – зовет он.– Если мы будем тут топтаться, мы их никогда не найдем. Поехали к Хаксенбергским холмам, там я тоже видел следы!

Но Франци не верит, что бундесверовцы скрываются там:

– Если там следы, то это означает всего лишь, что когда-то они там были, вот и все.

– Ну тогда к Леденцовой горе!

– Я думаю, это лучше всего, айда!

Леденцовая гора наполовину заросла лесом, и на самом деле она называется не Леденцовая, а гора Утешения. Леденцовой ее прозвали ребятишки, потому что там стоит гостиница для туристов и около гостиницы, у стены,—автомат с упаковками леденцов.

Итак, они поехали в сторону Леденцовой горы.

Так осторожно ни один из них никогда еще не ездил. Даже на опасном шоссе с его скоростным движением. Но сегодня они осторожничали вовсе не из-за опасного движения. Просто они за каждым кустом предполагали бундесверовского полковника или танк, замаскированный ветвями и листвой. Но ничего такого не было. Совершенно ничего!

– Может, маневры уже закончились? – заныл Ганси.

– Или они уехали дальше,—сказал Франци.

Тут они подъехали к мосту, к старому каменному мосту, по которому давно уже не могла нормально проехать ни одна машина без опасения, что он вот-вот рухнет. Ему уже больше ста лет, рассказывал Ганси папа.

Оба мальчишки несказанно удивились, увидев здесь на мосту «мерседес» Фрейлингера.

– Засел! – сказал Ганси.

Они оба остановились и потом повели велосипеды мимо «мерседеса» через мост.

– Эй! —Ганси увидел его первым.

– Черт возьми, вот это да! – Теперь и Франци его увидел, этот огромный танк на той стороне за мостом.

Вокруг него стояли солдаты. И герр Фрейлингер. И папа Ганси, который поставил свой «бульдог» вместе с прицепом позади танка. И герр Шнабль из совета общины тоже стоял здесь, он заехал на своем автомобиле на луг, справа от танка. И еще герр Вайс, который держит крестьянское хозяйство на краю местечка, он поставил свой «бульдог» с прицепом слева от танка.

Таким образом танк оказался заключенным между обеими машинами и обоими тракторами.

– Какими крошечными кажутся машины и «бульдоги» рядом с танком,– прошептал Франци.

Солдат в берете, как тарелка, кричал:

– Сейчас же освободите дорогу, иначе я ни за что не ручаюсь!

– Нет уж, мы вам, медведям свинским, не позволим просто так все тут уничтожать!– кричал в ответ папа.

Солдат с «тарелкой» на голове покраснел, как кирпич:

– Это оскорбление, за которое вы дорого заплатите!

Тут вмешался герр Вайс:

– Что значит «дорого заплатите»? Вы считаете, ущерб от ваших маневров для нас дешев, а,?

– Что вы думаете, сколько стоит этот мост? – вставил герр Шнабль, ведь он знал, сколько стоит мост: уж кто сидит в общинном совете, тот понимает толк в таком деле.

Оба мальчика стояли как зачарованные у перил моста и ждали, чем кончится спор. Время от времени низко над селом проносились реактивные истребители. Так низко, что можно было рассмотреть внутри кабины летчика. И с таким ревом, что солдатам и местным мужчинам приходилось кричать, чтобы можно было расслышать их слова.

Иногда казалось, будто истребители хотели прийти на помощь танку. Когда была очередь солдат нападать с угрозами на мужчин и вслед за тем проносился самолет, то казалось: этим полетом подтверждается все, что говорит солдат, летчик как бы подчеркивал: «Ну-ка тихо, вы вообще не смеете ничего затевать против армии!»

После того как они «побеседовали» так какое-то время, вдруг подкатил «джип». В нем сидели военные в полицейских фуражках и с повязками на рукаве, на повязках стояли буквы «ВП».

– Это обозначает «военная полиция»,—снова поучил Франци своего друга.

Военные полицейские поздоровались – правда, миролюбиво.

Из танка выбрались еще три солдата. Все вместе объяснили обоим полицейским, что тут происходит. Один военный полицейский вынул блокнот и записал в него все, что надо... Возникла пауза. Больше нечего было сказать. Все обвинения уже предъявлены. Все с ожиданием глядят на полицейских. Они, должно быть, чувствуют себя как судьи на футболе.

– Сейчас, пожалуйста, успокойтесь, мы всё тут отметили. Если из-за наших маневров вы понесете какой-нибудь ущерб, мы, само собой разумеется, его возместим. А если ущерб будет нанесен нашими солдатами умышленно, они, безусловно, будут наказаны...

По виду герра Вайса ясно, что он не удовлетворен. Да и у папы Ганси тоже гневное лицо.

– Говорите-то вы хорошо, а нам потом придется опять целую вечность ждать наших денег!

– Наши луга придется поправлять нам самим, танк нам не поможет...– добавил герр Вайс.

– Эти взрослые солдаты в танке ведут себя, как маленькие дети: колесят кругом без толку и без разбору,—ругается герр Фрейлингер.

Но герр Шнабль, который тоже в некотором роде официальное лицо, первый пошел на попятную и сделал шаг к отступлению.

– Уступает тот, кто умнее,– сказал он, сел в свою машину и с мрачным лицом уехал прочь.

Остальные последовали его примеру. Не прошло и пяти минут, как танк снова был на свободе. Он, однако, не поехал дальше через мост, а резво покатил вслед за «джипом» по полевой дороге.

– Ну и как насчет Леденцовой горы? – спросил Франци.

– Что-то расхотелось туда ехать. По-моему, мы досыта насмотрелись на танк, а?

– Пожалуй. Мне тоже больше неохота, поехали домой, это лучше всего,—сказал Франци.

Дома папа еще долго ругался на военных:

– Они думают, что могут делать с нами, что захотят! Воображают о себе, что они бог весть какие важные персоны в их клоунских нарядах!

Но спустя четыре недели больше никто у Груаба не говорил о маневрах. Папа, кажется, забыл всю эту историю. Мама тоже. По крайней мере, они держали ее в уме где-то лишь на шестом или седьмом месте.

...Но потом произошло еще кое-что в связи с этим событием. На этот раз дело касалось в основном Ганси.

Каждый год осенью в Ренценбахе устраивалась ярмарка. Устанавливали пивную палатку, карусели, проводилась лотерея, в которой разыгрывались мишки и отвертки, можно было покататься на скутере, и еще много чего. Настоящий народный праздник.

Все это происходило на большой поляне рядом с футбольным полем.

А в этом году к ярмарке добавилось еще нечто особенное. Так как общество ветеранов и запасников в тесных отношениях с Бундесвером, то у

них есть даже шефы: подразделения Бундесвера. Так же как дядя Манфред – крестный отец Ганси – приглашается на все дни рождения, так общество ветеранов и запасников приглашает своих шефов. И эти шефы организовали в этом году выставку вооружения —в программе народного праздника.

Рядом с пивной палаткой стоял танк, большой военный грузовик, передвижная радиостанция и пушка. И автоматы, и пистолеты можно было там посмотреть и даже подержать в руках.

Среди ребят только и разговору было что об этой выставке вооружения. Каждый говорил: «Пошли смотреть выставку, больше никуда, только туда!»

Ганси тоже.

Но папа услышал это и сказал:

– Нет, нет и еще раз нет —ты туда не пойдешь, я тебе это запрещаю!

Этого Ганси не понимал.

– Как так, папа? А вот папа Франци даже ходил вместе с ним!

– Этого мне только недоставало, чтобы я пошел туда! Нет уж, этого ты не дождешься!

– Папа, да тебе не обязательно туда ходить, я и один схожу!

Но папа не уступал. И мама тоже не хотела встать на сторону Ганси.

Ганси скис. Он уже подумывал о том, не сходить ли ему туда просто так, без разрешения...

Но он этого не сделал. Его родители редко запрещали ему что-нибудь, и, если уж они что-то запрещали, он никогда их не обманывал. Он этого не мог. Но веселее от этого не становилось. Он ходил кислый. Да еще какой кислый! Другие ребята рассказывают ему в школе, как здорово на этой выставке.

– Можно залезть внутрь танка!

– Можно поглядеть в оптический прицел пушки!

– А я подержал в руке пистолет и автомат тоже, и они даже стреляли холостыми патронами...

Ганси вообще не хотел все это слышать. Но они безжалостно рассказывали ему все по четыре, по пять раз, по шесть раз и больше.

– А Бернард свалился с танкового дула, потому что сделал глупость, не послушался солдат. Порвал себе ухо. Сознание потерял. Его отвезли в больницу на военном вертолете!

– С ума сойти, как было здорово!

– Ганси, это неповторимо, скажу я тебе!

Вечером Ганси стал ныть и жаловаться папе, как много он потерял, не побывав на этой выставке. Вот уже у нашего Г анси и слезы безутешно полились.

Тогда папа рассказал ему, почему он так настроен против оружия и всех этих штук.

Он рассказал о дедушке Груаба – Ганси знал, что у него не было одной ноги и что он многого лишился в той большой войне. Он рассказал ему о болях, которые постоянно мучили дедушку Груаба, и какое было счастье, что дедушка вообще вернулся с войны живой.

– Столько народу погибло. Многие дети так никогда и не увидели своих отцов, женщины – своих мужей, отцы и матери – своих мальчиков. И все из-за этой проклятой войны.

И в воскресенье после церкви они вместе прочли список имен, которые написаны на мраморной доске у памятника павшим во время войны.

Так много имен. И некоторые из них знакомы Ганси. Всё это были люди из Ренценбаха.

– Вот этот был отцом герра Фрейлингера, он погиб где-то в России, никто не знает где. А вот, смотри, Доблер, муж старой фрау Доблер из киоска, отец учителя Доблера. Крайний слева вверху —этот был тогда священником, его расстреляли свои же солдаты, потому что он хотел помочь врагу.

Ганси уже сто раз видел эту доску, но никогда ни о чем таком не задумывался.

Как бы то ни было, он теперь понял, почему папа был так настроен против танков...

От «Грубер-хофа» до школы примерно четыре-пять километров. Пешком это далековато. Поэтому всех детей, которые живут далеко, забирает автобус.

Мама и папа всегда говорят Ганси: «Видишь, как вам хорошо теперь!»

И всякий раз так: «У нас такого не было, а мы жили так же далеко; но нам ничего другого не оставалось, как идти пешком, идти пешком и еще раз идти пешком... Видишь, как вам нынче хорошо!»

Когда Г анси это слышит, у него шляпа готова подняться с головы – если бы она была у него на голове. Тут он может по-настоящему разозлиться. Сколько раз уж он пытался объяснить своим родителям, что нет ничего хуже поездки на школьном автобусе, что поездки на школьном автобусе просто ужасны, просто чудовищны!

Но папа и мама никак не хотят поверить.

«Не будь таким привередливым, Ганси!» —только и говорят ему.

«Поездили бы они сами каждый день на этом проклятом автобусе,– думает Ганси,—тогда бы узнали, как это замечательно».

Потому что это не что иное, как ежедневная смертная битва. Каждая девочка и каждый мальчик хотят захватить сидячее место. Но в этом автобусе просто нет столько сидений, сколько ездит детей.

Да, ну и что это значит?

Ясно: кому недостается места, тот должен стоять. Всю поездку стоять.

Утром Ганси еще хорошо, потому что он в числе первых, кого забирает автобус. И уж у него всегда сидячее место —чаще всего даже у окна.

А вот на обратном пути это удается ему только тогда, когда учитель Доблер распустит класс на несколько минут раньше.

Но учитель Доблер, как правило, не отпускает их раньше времени. Он отпускает их, только когда ударит гонг. И каждый день после уроков одна и та же битва насмерть: бегут, давят, толкают, рвут, царапают, визжат, орут, плюются, пинаются, раскидывают, ставят подножки, кусаются, роняют, плачут—всё сразу!

Г анси иногда приходит домой в таком виде, что его мама думает, уж не попал ли он в аварию.

«Ганси, что у тебя за вид!»

«Ганси, ты что, под машину попал?»

«Ганси, неужели что-нибудь случилось с автобусом?»

«Боже мой, боже мой, боже мой!»

Оторванные петли на куртке, царапины на лбу, да такие глубокие, что иной раз и кровь выступит, брюки сверху донизу в грязи – таким Г анси приходит домой из школы не так уж редко.

И когда он собирается делать уроки и открывает свой портфель, то оказывается, что все внутри пришло в негодность: ручка больше не пишет, карандаш сломан, тетради и книги измяты и согнуты, и черт знает что еще.

Мама из-за этого даже ходила однажды к учителю и жаловалась. И другие родители тоже жаловались.

Но учитель всегда говорит только:

– Да, но боже мой, я не могу с ними справиться, они не умеют вести себя по-другому, они просто бешеные!

Ему-то легко говорить. У него каждый день обеспечено удобное сидячее место в его автомобиле. Ему-то никто не рвет уши. И его костюм остается чистым. И в любом случае у него место у окна.

Девочкам, которые ездят на автобусе, тоже приходится нелегко, хотя они-то действительно редко дерутся. Им, как правило, достаются только стоячие места, потому что они не такие сильные, чтобы прорваться сквозь толпу мальчишек.

А кому достается стоять, тому еще вдобавок и не видно ничего!

– Не только потому, что весь вид заслонен,—объясняет Ганси родителям.—Еще всякий раз, как шофер затормозит, приходится цепляться за поручни по-обезьяньи, если не хочешь, как реактивный самолет, залететь головой в кабину к шоферу и набить себе шишку на лбу...

Ганси предпочел бы ездить в школу на «бульдоге». Но...

– Так мы не договаривались! —говорит мама.

Или:

– Я думаю, ты не в своем уме.

– Тебя, часом, не укусила бешеная обезьяна? – так говорит тогда папа

И Ганси никогда не разрешают ездить в школу на велосипеде. Хотя мн

гие дети из его класса ездят. Нет, на это его родители никак не соглашаются. Потому что Ганси должен пересечь государственное скоростное шоссе.

– Слишком опасно,—говорит мама.

– Столько происходит несчастных случаев,—говорит папа.

Часто попадают в эти аварии и дети. Мальчик Фрейлингеров, соседей, несколько лет назад попал на своем велосипеде под грузовик: поскользнулся, и его переехало. Он и сейчас ходит на костылях, потому что ноги него повреждены и никогда уже не станут здоровыми.

Люди говорят при этом, что надо радоваться, что мальчик вообще остался жив...

В общем, Ганси ничего не остается, как ездить на школьном автобус ездить на школьном автобусе и ездить на школьном автобусе. И ничего другого, как дальше драться, дальше царапаться, давиться, толкаться, дальше плеваться, кусаться, рвать, колотить...

Это все при том, что Г анси вовсе не какой-нибудь задира и драчун. Ганси, скорее, покладист, уступчив и от драки лучше отойдет подальше. Потому что он верно оценивает свои силы и точно знает, что он не из сильнейших

И вот же, несмотря на это, бывают обстоятельства, когда не остается другого выхода...

Есть, например, в Ренценбахе один мальчишка, по имени Фриц. Они Ганси вообще не переносят друг друга. Всегда, когда они сходятся вмест начинается ссора.

Ганси Фрица терпеть не может.

И Фриц Ганси терпеть не может.

При этом обоим приходится каждый день ездить в одном автобусе. К сожалению, Фриц намного сильнее Ганси —он уже ходит в шестой класс

Однажды Ганси и говорит Фрицу – простенько так и скромно:

– Увалень ты, дубина!

Потому что Фриц при посадке в автобус отпихнул его в сторону. Да т сильно, что у Ганси кровь из носу пошла.

С тех пор Ганси и близко к Фрицу не подходил. И разговаривать с ним не хотел. Самое большее —из безопасного отдаления поддразнивал его:

– Ябеда, доносчик!

Или еще:

– Вонючий, грязный баран!

Итак, они оба стали настоящими врагами...

Фриц ненавидел Ганси.

И Ганси ненавидел Фрица.

И однажды случилось, что Г анси по дороге домой в школьном автобусе досталось сидячее место, а Фрицу нет. Он, Фриц, который гораздо, гораздо сильнее —и должен стоять! Фрица это возмутило:

– Эта маленькая козявка еще и сидит —еще чего!

И тогда Фриц придумал совершенно подлую пакость. Он достал из своего портфеля патрон с чернилами, положил его под каблук и раздавил, наступив ногой. Потом он протиснулся поближе к Ганси и засунул раздавленный патрон ему за воротник...

Г анси почувствовал что-то у себя на загривке, сунулся туда рукой и потом посмотрел на нее, мокрую и перепачканную.

– Все синее, все в чернилах! Вот свинство! Что за вонючая собака это сделала?! – закричал он. Оглянулся, увидел Фрица и сразу понял, кто это сделал.—Я знаю, отчего ты так подло ухмыляешься! —заревел он на него.

Все дети с интересом повернулись к ним. Они смеялись, потому что Ганси был весь перепачкан синими чернилами – лицо, шея, руки...

Это пуще прежнего разъярило Ганси. Он вдруг так разгневался, что таким его еще никто до сих пор не видел. Посреди школьного автобуса Ганси взорвался.

– Пес вонючий!– вновь крикнул он, вскочил со своего сидячего места и встал против Фрица. – Подлая тварь, подлец!

Г анси орал как сумасшедший и, не умолкая, швырнул Фрица на пол автобуса. К этому Фриц никак не был готов. Это ошеломительное нападение Ганси оказалось для него совершенно неожиданным.

Оба мальчишки катались по полу автобуса. То Ганси наверху, то опять Фриц. Это была жестокая битва, никто не хотел сдаваться. Слишком уж много ярости скопилось в них за последнее время.

Автобус ехал себе, а дети вставали с мест, чтобы рассмотреть получше, что происходит. Они подняли гвалт: одни болели за Ганси, другие за Фрица. Одни кричали, если Ганси наносил тумак, другие визжали, если бил Фриц.

– Здорово, Ганси, так его!

– Молодец, Фриц, покажи ему!

Вдруг шофер резко затормозил. Многие дети полетели вперед, повалились. Некоторые удержались за поручни и вцепились в них еще крепче, испуганно обернувшись в сторону кабины.

Только Фриц и Ганси ничего не замечали. Они продолжали драться, пока шофер не потерял терпение.

– Ах вы чертовы драчуны!– заругался он, встал, схватил обоих мальчишек двумя железными ручищами за шиворот и потащил их вперед. Там он их выпустил, открыл дверь автобуса и закричал: —А ну кыш отсюда! Кто дерется в автобусе, тот может и пешком пройтись!

Потом он выбросил им вслед их портфели, закрыл двери и поехал дальше.

Что ни говори, а все-таки это смешно: Ганси и Фриц сидят на обочине дороги, прямо на земле. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

С этого дня они уже не враждуют между собой. С этого дня у них появилось что-то общее: шофер автобуса как-никак выкинул их обоих, такое не часто случается!

Однако это еще далеко не означает, что они подружились. Ганси не мог

так просто забыть Фрицу, что тот засунул ему за воротник патрон с чернилами. И Фриц не мог так просто забыть Ганси, что тот на него столь внезапно набросился и поверг наземь – посреди автобуса, на глазах у всех детей.

А во всем виноват этот постылый школьный автобус. Если бы Ганси не приходилось каждый день трястись в этом дурацком железном ящике, то он не натыкался бы то и дело на Фрица, и в жизни бы ему не пришлось никогда ни с кем драться...

Мамину сестру зовут Марианна. Маминых братьев зовут Мартин и Манфред. Похоже, маминым родителям, Пайнкоферу-дедушке и Пайнкофер-бабушке, приходили на ум только имена, которые начинаются на МА. Иначе как так могло оказаться, что тетя – МАрианна, дядя —МАртин и другой дядя – МАнфред?

К счастью, у папы Ганси тоже есть братья и сестры. И к счастью, родители папы, Грубер-бабушка и Грубер-дедушка, не называли своих детей именами, начинающимися на МА. «А то бы это было просто ужасно, если бы вся родня была на МА!» —думает Ганси.

Но, впрочем, ему это не так уж и важно. По его, так пусть бы дядя Герберт звался хоть Маттеос. Главное, что он симпатичный.

Впрочем, двух папиных братьев зовут ГЕрберт и ГЕльмут, и его сестру зовут ГЕрта.

Разве это не удивительно?

...Тетя Марианна живет в Бреннхардсвальде. Это соседняя с Ренценбахом деревня. От Ренцабооха до Бреннадсволя (как называют их люди) примерно семь-восемь километров. Когда случается какое-нибудь событие, что-нибудь особенное, праздник или так – рождество, пасха, день рождения тети Марианны или освящение знамени общества стрелков,—тогда Ганси, папа и мама вместе едут в Бреннхардсвальд и навещают тетю Марианну.

Однажды Ганси ездил туда к тете Марианне вообще на велосипеде. «Это даже запросто, хоть бы что»,—считает он.

Однако не настолько уж ему нравится у тети Марианны, чтобы тянуло ездить туда чаще.

При том, что тетя Марианна всегда безумно радуется, когда Ганси приезжает. Она тогда вытрет руки о кухонный фартук, нагнется к нему и прямо-таки обмусолит ему все лицо на радостях.

– Мой маленький Ганси, мой маленький Ганси,—приговаривает. И не мечает, что Ганси терпеть не может всех этих поцелуев. Тут уж уворачивайся не уворачивайся – она просто ничего не хочет замечать.

Наверное, ему следовало бы только сказать: «Ну тетя Марианна, я не люблю целоваться!» Но он не смеет. Он не хочет ее обидеть.

И всегда у нее несметные количества еды. Она хорошая кулинарка. И по ней это заметно.

– Поправляешься! —сколько раз уж говорила ей мама.

Но ей хоть бы что. И она не обижается, она и сама над собой готова посмеяться...

– А на это не многие способны! —говорит папа.

Больше всего тетя Марианна радуется, когда они приезжают к обеду.

На обед у нее бывает или свиное жаркое с мучными кнедлями и квашеной капустой, или квашеная капуста с жареной свининой и мучными кнедлями, или мучные кнедли с квашеной капустой и жареным свиным мясом...

– Потому что Каре это очень любит,—говорит тетя Марианна.

И это действительно так. Папа любит это больше всего! Ганси тоже нравится иногда поесть жареной свинины, и кнедлей, и квашеной капусты. Иногда! Но не постоянно же и не всегда.

А если к тому же мясо очень жирное, то он так и так ест одни только кнедли и квашеную капусту.

– Я еще никому не дала умереть с голоду! – весело шумит тетя Марианна и сразу же после обеда несет на стол кофе и десерт – вишневый торт или песочные пирожные, яблочные пироги, а то земляничные или фруктовые пироги с половинками персика, или хворост, или витушки, или ватрушки...