Текст книги "Объект 112"

Автор книги: Хараламб Зинкэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Путевая будка № 248

Манека приготовился спускаться. С рюкзаком на спине и с палкой в руке он напоминал альпиниста. Спуск был ему знаком, и не прошло и часа, как он достиг грунтовой дороги. Быстро перейдя ее, он пересек железнодорожное полотно и осторожно приблизился к окну путевой будки. Манека заглянул в окно и увидел печку, а около нее тщедушного мужчину лет за пятьдесят, склонившегося над кастрюлей. Никого больше в будке не было. Еще раз осмотревшись, Манека рванул на себя дверь и громко спросил:

– Рады гостям?

В будке было тепло и аппетитно пахло едой. Человек, сидевший у печки, внимательно посмотрел на вошедшего.

– Вам кого нужно? – недовольно буркнул хозяин будки.

– Вас, товарищ Здренгя, – ответил Манека, иронически подчеркивая слово «товарищ».

– Бросьте шутить. Что вам нужно?

Манека сделал несколько шагов вперед и остановился посреди небольшой комнаты, окинув взглядом сначала телефон, потом кровать, покрытую серым одеялом.

– Если не ошибаюсь, пахнет фасолью с чесноком, – произнес Манека, продолжая осматривать комнату.

Путевой сторож схватил со скамейки небольшой ломик и встал перед Манекой.

– Немедленно покиньте будку. Посторонним, лицам…

– Обожди, не кричи, я не посторонний. Тебе привет от Сюзанны, я ее племянник. Ну, теперь ты доволен?

В наступившей тишине слышалось только бульканье фасоли в кастрюле. Лицо сторожа побледнело.

– Доволен, – неопределенно ответил он, садясь к печке и снова помешивая свое варево, – Говори, что тебе нужно, и в следующий раз так не шути.

– В первую очередь я должен привести себя в порядок, – сбрасывая на лавку рюкзак, сказал. Манека, – а затем отправиться в Бухарест.

– Здесь тебе нечего болтаться, – ответил сторож, помешивая кашу. – Раздевайся. Тебя преследовали? – неожиданно спросил он.

– Нет, мне помог дождь.

Повесив вещи сушиться, Манека разлегся на узкой железной кровати и стал смотреть, как сторож расставляет на столе тарелки. Чувствовалось, что это человек неразговорчивый.

– Иди, закусим, – пригласил, наконец, тот, Манека не заставил себя ждать. Хозяин наполнил кружку цуйкой.

Манека ел с аппетитом. Около десяти лет не брал он в рот фасоли с чесноком, не пил цуйки. Каждый глоток этого обжигающего напитка наполнял его все большей верой в свои силы. Ему даже показалось, что самое тяжелое уже позади.

Разбитый усталостью, Манека быстро заснул и проспал более трех часов. Спал бы он и дольше, если бы хозяин не растолкал его.

– Вставай.

В одежде, высушенной и выглаженной сторожем, Манека выглядел опрятно одетым человеком. Здесь же он подготовил необходимые для дороги документы на имя Аурела Танасеску – заведующего одним из кооперативов города Арада, едущего в командировку в Бухарест.

Стоя у плиты, сторож внимательно следил за приготовлениями Манека, а когда тот кончил, протянул ему билет на поезд.

– Держи. Ближайший полустанок, как ты знаешь, отсюда в четырех километрах. Дорога до него безопасна. Советую не входить на станцию. Когда подойдет пассажирский, садись побыстрей, чтобы тебя никто не видел. И помни совет «Сюзанны»: если что случиться, ты меня не видел, и я тебя не знаю…

Манека вышел ночью и, скрытый темнотой, двинулся к полустанку.

* * *

Рано утром солдат из группы прочесывания нашел недалеко от скалы, где накануне останавливался Манека, скомканную обертку от плитки шоколада. Он заметил, что там, где валялась обертка, трава была примята.

«Следы», – смекнул обрадованный своим открытием солдат и доложил об этом командиру. Тот в свою очередь известил майора Панаита. Через несколько часов Панаит и Лучиан были уже на месте и осматривали обертку, следы и прилегающие к скале окрестности.

По приказу Панаита были немедленно приведены розыскные собаки. Обнюхав траву, ищейки рванулись вперед. Они то бежали, то останавливались, уткнувшись мордами в землю, и снова рвались с поводков.

Когда собаки были недалеко от будки, Панаит предположил, что следы ведут именно сюда. И, действительно, подбежав к будке, собаки стали захлебываться от лая и рвать лапами обшивку закрытой двери. Несмотря на это, дверь открылась только после настойчивого стука.

Встревоженный сторож увидел перед собой офицеров госбезопасности.

– Ну, что скажешь, отец? – спросил его Панаит, кивая на собак.

– Сегодня ночью знаете что произошло, – быстро заговорил сторож. – Варю я мамалыгу и вдруг слышу шаги. Думаю, кто бы это мог быть? Поднимаю голову и вижу совсем чужого человека. Тогда я спрашиваю его: «Вы что здесь ищете, господин?» А он мне отвечает: я, говорит не господин, а товарищ, и я, говорит, заблудился. Был здесь на экскурсии, пошел дождь, и вот сбился с дороги. Нет, говорю, браток, со мной так не пойдет. Паспорт есть? – спрашиваю. Есть, говорит, и показывает мне. Я, значит, читаю, смотрю на фотографию, потом на него.

– Как его звали?

– Точно не помню, товарищ майор. Кажется, Василаке… Ион Василаке.

– И что он у вас еще спрашивал?

– Да ничего. Я ему показал, в какой стороне станция Григорешти.

– В котором часу это было?

– Ну, когда я варил мамалыгу? Так, примерно в девять вечера.

– Хорошо, а теперь я вас вот о чем попрошу. Напишите обо всем, что вы мне рассказали. А вы, – майор сделал знак Лучиану, – оставайтесь здесь до моего приказа.

И Панаит бросился догонять группу прочесывания.

Собаки быстро бежали по широкой железнодорожной насыпи.

На полустанке они залаяли сильнее, обежали его кругом и снова возвратились к старым следам. Стало ясно, что, дойдя до станции, шпион сел в поезд и уехал в неизвестном направлении.

«На каком же он поезде уехал?» – подумал Панаит, развертывая расписание. В течение ночи здесь проходило не более трех пассажирских поездов. Скорый, который шел в Бухарест, и встречный, тоже скорый, на полустанке не останавливались. В половине второго ночи здесь останавливался единственный пассажирский поезд, идущий на Бухарест.

Панаит решил поговорить с начальником станции. Он нашел его в маленькой комнатке с закопченными стенами. Это был пожилой человек лет шестидесяти с высоким женским голосом. Начальник заговорил первым.

– Как видите, вокзал наш не ахти. А я хочу, чтобы вокзал был по всем правилам, хотя наша станция и маленькая.

Панаит улыбнулся: железнодорожник, видимо, любил поговорить.

– Да, это видно, товарищ. Станция чистая, чувствуется, что заботятся, ничего не скажешь. А скажите, пожалуйста, – переводя разговор в нужное ему русло, спросил майор, – этой ночью вы много выдали билетов?

– Три, – охотно ответил начальник, – один взял сын Ионеску из Народного Совета, который учится в Бухаресте. Другой я продал мадам Штефанеску. Она поехала куда-то в область лечиться…

– А третий?

– Третий билет выдал до Бухареста. Взял его Костике – паренек, который работает в сельском кооперативе. Костике сказал, что его попросил один товарищ.

– Товарищ? – изумился Панаит. – Когда вы выдали билет этому Костике?

– В половине одиннадцатого вечера, если не позднее.

– Скажите, – задал последний вопрос майор, – а где можно найти Костике?

– В деревне. Отсюда не больше километра, справа от станции. Идите все время по дороге.

Костике Аврамеску, семнадцатилетнего худощавого, высокого паренька, Панаит застал за работой. Тот отпускал товары покупателям. Майор взял парня за руку и отозвал в комнатку позади магазина.

– Костике Аврамеску?

– Я, товарищ майор.

– Ты вчера вечером, часов в десять, был на станции?

– Был, покупал билет.

– Для кого?

– Для кого? – удивился юноша, вытирая задрожавшие руки фартуком. – Для знакомого… Для сторожа… А что?

– Какого сторожа? – быстро спросил Панаит, вспомнив путевого обходчика.

– Для Здренгя из будки 248. Его здешние люди все знают… – сказал взволнованный и удивленный Костике.

«Он», – мелькнуло у Панаита, и майор поспешил назад, к будке.

* * *

Здренгя долго смотрел вслед уходившему Панаиту, а потом с ненавистью взглянул на Лучиана. Страх быть раскрытым все больше закрадывался в его предательскую душу. «Раз уж они пришли ко мне, – злобно размышлял он, – то отсюда доберутся до станции, а там нетрудно найти и Костике. Надо бежать».

– Слушай, отец, что ты задерживаешься? Или писать не умеешь? – настаивал Лучиан.

– Умею, как же нет… Я все напишу, – поспешно проговорил Здренгя, не сводя глаз с Лучиана. – Черт возьми! Как это он меня так обманул…

– Ничего, старина, не огорчайся. Бандит от нас не скроется, – успокаивал его Лучиан. – У тебя есть бумага, карандаш?

– Есть и бумага, и карандаш. Так ты говоришь, не скроется? – спросил сторож, наклонившись, что, бы достать из-под кровати какой-то ящик.

– Не скроется, – снова заверил его Лучиан.

Здренгя поднял крышку ящика. В это время Лучиан подошел к плите и начал рассматривать чугунный котелок и деревянные ложки. Обстановка комнаты напоминала ему больше келью монаха, чем путевую будку. Вдруг за его спиной раздался голос сторожа:

– Руки вверх!

Лучиан резко повернулся на пятках. В трех шагах от него с «Вальтером» в руке стоял сторож.

– Руки вверх! – повторил тот. – Повернись лицом к стене.

– Что? – переспросил Лучиан, лихорадочно обдумывая неожиданную ситуацию.

– Повернись, черт тебя побери! Стрелять буду!

И в этот момент старший лейтенант Лучиан, сделав прыжок, навалился на сторожа всей тяжестью своего огромного тела. Здренгя застонал от боли. Он явно не ожидал нападения, но оружия из рук не выпустил. Раздался выстрел, и окно брызнуло осколками стекол. Сжав друг друга, сторож и Лучиан ожесточенно катались по полу. Офицер пытался вырвать «Вальтер», но это ему никак не удавалось. Сторож сопротивлялся из последних сил. Грянул второй выстрел. На этот раз пуля впилась в стену. Наконец, молодость взяла свое. Изловчившись, Лучиан нанес сторожу сильный удар в подбородок, и Здренгя сразу обмяк.

– Вот видишь, я был прав, когда сказал, что ни один бандит не скроется от нас… – успел еще услышать Здренгя и потерял сознание.

Неудачный визит

В купе третьего класса было жарко. Манека проснулся мокрый от пота. Протирая заспанные глаза, он с любопытством огляделся. Теперь, на рассвете, пассажиры были лучше видны, чем при посадке. Напротив подремывал пожилой крестьянин, опустив голову на плечо сладко спящего молодого солдата. Около окна сидела просто одетая девушка и с любопытством рассматривали Мирчу. У девушки были маленькие с хитринкой глаза, и Манека инстинктивно запахнул пиджак, притворяясь, что его одолевает сон.

«Кто она? И почему так пристально смотрит на меня?» – спрашивал он себя, испытывая необъяснимый страх. Испуганный Мирча начал успокаивать себя. «Надо быть мужчиной, никто тебя не преследует, никто тебя не знает, да и вообще ты Аурел Танасеску черт возьми!»

Он заставил себя вспоминать, что ему говорили о политическом строе нынешней Румынии в школе в Западной Германии. Пришли на память слова майора Оливера: «Шпион – это актер. Он исполняет роль на самой большой – мировой – арене».

Красивые слова! А каково здесь, когда тебя справа и слева прощупывают десятки глаз.

Так оно и было. Вскоре проснулся крестьянин, затем солдат, и купе ожило. И странное дело, а может быть, Мирче это казалось, все пассажиры как-то особенно внимательно присматривались к нему. «Нет, надо уходить отсюда, – подумал он. – Лучше перестраховаться, чем наоборот».

На первой же остановке Манека покинул купе. Убедившись, что за ним никто не следит, он быстро, уже на ходу, вскочил в другой вагон, нашел там свободное место, закрыл глаза и не открывал их до самого Бухареста.

* * *

С Северного вокзала Мирча Манека пешком пошел по улице Гривица. Солнце уже закатилось, заметно похолодало.

Подойдя к зданию Политехнического института он остановился. Шпиону вспомнилось, как здесь он впервые надевал легионерскую форму. В тот день, чувствуя за спиной поддержку таких же молодчиков, как он сам, Манека вскочил на кафедру и закричал: «Долой профессора-большевика!» Мирча вспомнил, как однажды у входа в институт его поджидал отец, приехавший из деревни. Отец спрашивал сына об учебе, но тот ответил:

– Не до учебы, отец. Нужно кое-кому кровь пустить.

Хорошо помнил Манека осень 1940 года. Тогда такие, как он, были хозяевами страны…

Вздохнув, он сел в трамвай № 15. На нем доехал до площади 1848 года, сошел и направился к улице Терезии. Темнело. Манека взглянул на часы – было около семи. Вдалеке показалась вывеска, которую он искал. Чем ближе подходил Мирча к этой вывеске, тем сильнее стучало его сердце. Наконец он остановился и прочел:

МАСТЕРСКАЯ ПО РЕМОНТУ АВТОРУЧЕК

Леон Гершкович

Вспомнились слова майора Оливера: «Как только увидишь мастерскую по ремонту авторучек Леона Гершковича, входи. Скажешь пароль и тогда установишь связь с „Арийцем“.»

«Уж не одно ли и то же это лицо?» – подумал сейчас Манека, решительно шагнув вперед. Но дверь мастерской была закрыта, а вверху кто-то наклеил маленький листок:

«Закрыто. Ушел в синагогу».

Мирче стало и смешно и до слез обидно. Он отошел, проклиная день сплошных неудач. «Куда идти? Можно было бы, пожалуй, остановиться в гостинице, – подумал он, – ведь документы в порядке, но все же лучше держаться от них подальше. Все гостиницы государственные, и на любого приезжего там могут обратить внимание».

Решив в концов ночевать в зале ожидания Северного вокзала, Манека побрел по залитым светом улицам румынской столицы. По пути он часто останавливался у освещенных витрин и читал вывески государственных магазинов.

Все, что он видел, казалось ему каким-то миражем. Не верилось, что два дня назад он был в Западной Германии, а теперь вот шагает по улицам нового Бухареста.

«Ариец»

Курт Шерф родился во Франкфурте-на-Майне в доме бедняка. Отец Курта – инвалид первой – мировой войны – занимался нищенством на углах улиц, и однажды в морозный день его нашли замерзшим где-то на краю города. Мать Курта, слабая здоровьем, но наделенная твердым характером женщина, работала в домах богатых торговцев. Она уходила утром, когда Курт спал, а приходила поздно, заставая сына снова в кровати. Мать будила мальчика, давала ему поесть и никогда не спрашивала, где и как он провел, минувший день.

Курту едва исполнилось пять лет, когда он впервые заметил разницу между бедностью и богатством. Богатство вызывало у него зависть и злобу. Однажды Курт увидел маленького мальчика, который жадно лизал леденец. Приблизившись к малышу и убедившись, что его никто не видит, Курт вырвал лакомство и бросился наутек. Он скрылся в каком-то подвале и там с удовольствием съел конфету.

Когда Курта определили в школу, он столкнулся с большой неприятностью. Один из учеников, высокий задиристый малый, крикнул как-то ему, пожелавшему принять участие в игре: «Отойди-ка ты, еврей!» От растерянности Курт застыл на месте. Опомнившись, он закричал: «Я не еврей, я немец!» Но стоявший рядом рыжий мальчишка презрительно показал на него пальцем: «Посмотри на свой нос».

Дома Курт внимательно посмотрел на себя в зеркало: действительно, нос у него крючковатый, а губы толстые, выдвинутые вперед.

– Скажи, мама, я еврей? – спросил он мать – Насколько я знаю, – ответила она, – твой отец был немец из Баварии.

– Тогда почему у меня такой нос?.

– А я знаю?

На следующий день Курт появился в школе с крестиком на груди. Гордо, демонстративно прошел он по всему коридору, заглядывая в классы.

Прошло немного времени, и Курт Шерф стал заклятым врагом учеников – евреев. Он дважды жестоко избил своего одноклассника Исаака Герца – сына портного, тихого и застенчивого еврейского мальчика, во всеуслышание обзывал евреем директора школы, который не поощрял хулиганских выходок Шерфа.

Спустя семь лет, когда Курт надел кофейную форму гитлеровских штурмовиков, он вспомнил о директоре школы – прогрессивно настроенном немце. Однажды вечером он ворвался к нему в квартиру. Директор сидел за столом и читал книгу.

– Эй, ты, харя, – крикнул Курт, – знаешь, кто я?

Директор внимательно посмотрел на него, а потом улыбнулся и презрительно ответил:

– Как не знать? Отлично знаю. Ты тот самый Курт Шерф, которого в свое время выгнали из школы…

Что было дальше, директор уже не помнил. Курт ударил его чем-то тяжелым по голове и затем жестоко избил.

Через два года, после поджога рейхстага, перед Куртом Шерфом открылись новые перспективы. Гитлеровцы вербовали кадры в школу по подготовке шпионов. В бюро национал-социалистской партии один гаулейтер обратил внимание на Курта и смерил его взглядом с головы до ног.

– Слушай, Шерф, ты еврей? – спросил гаулейтер.

– Нет, господин гаулейтер, – побледнел Курт. – Я ариец… немец…

– Очень хорошо, – неопределенно ответил фашист.

После этого Курт немедленно был отправлен в специальную шпионскую школу. Там он стал изучать еврейский язык, религиозные обычаи евреев.

В 1938 году, через месяц после окончания шпионской школы, Курт Шерф был вызван к Конраду – начальнику одного из разведотделов. Их беседа продолжалась более трех часов.

Прошло два дня после разговора с Конрадом, и Курт, получивший тайную кличку «Ариец», был арестован. Арест проводился демонстративно, с побоями. Заключенные концлагеря, преимущественно евреи, сначала отнеслись к новому арестованному настороженно, но, видя его набожность и скромность, стали ему сочувствовать.

– Ты один из немногих теперешних молодых людей, которые знают талмуд, – с восхищением говорили ему старики.

– Такой молодой и пропадает здесь, – говорили другие. – Надо помочь ему бежать.

И вот в одну из темных ночей Курт бежал вместе с молодым евреем. Все прошло отлично. Неподалеку от швейцарской границы Курт покончил со своим напарником: ночью, когда они заку сывали, он незаметно бросил в котелок с чаем таблетку цианистого калия.

Из Швейцарии «Ариец» довольно легко до брался до Америки и обосновался в Нью-Йорке, недалеко от самой большой синагоги. Там он быстро сошелся со многими евреями-эмигрантами. Ему сочувствовали, приглашали то в одну, то в другую семью, а Шерф много рассказывал об ужасах концлагерей, сопровождая свои слова отрывками из талмуда.

Курт понравился крупному промышленнику-еврею, и тот предложил ему место в одном из бюро своего предприятия. «Ариец» благодарил бога, который словно помогал ему служить Третьему Рейху..

Он был уже уверен в успешном выполнении своего задания, как вдруг произошел случай, который перепутал его карты и окончательно бросил Курта Шерфа, «Арийца», а ныне Леона Гершковича в болото международного шпионажа.

Как-то вечером Курт возвращался после встречи с Гейном – одним из агентов, имевшим связь с Берлином. На тихой улице его догнал автомобиль, из которого вышли двое незнакомцев. Они недвусмысленно предложили ему проехаться с ними.

В тот же вечер Курт познакомился с одним из заместителей Гувера – начальника американского Федерального бюро расследований. Заместитель принял Курта хорошо и рассказал ему все, что слышал о нем во Франкфурте-на-Майне, а также о том, что ФБР известно, зачем послан в Америку немецкий агент Курт Шерф. Ошеломленному «Арийцу» был предложен выбор: сделаться агентом американской разведки или сесть на электрический стул.

Рассудив, что он еще слишком молод, чтобы садиться на электрический стул, Курт спросил, что от него требуется.

– Очень немногое, – ответил американец. – Мы просим вас с сегодняшнего дня передавать своему начальству ту информацию, которую будем давать вам мы. Согласны?

Курт кивнул.

Через несколько дней он уже передавал в Германию своему шефу господину Конраду информацию, доставляемую ему ФБР.

В конце 1943 года Берлин приказал «Арийцу» срочно вернуться в Германию. Озадаченный Курт сообщил об этом в ФБР. Оттуда ответили согласием на выезд, но предупредили: «Где бы вы ни находились, мы найдем вас, если будет нужно».

В Берлине после короткого отдыха Шерф был вызван к Конраду. Тот поблагодарил его за хорошую работу, повесил на грудь шпиона Железный крест и рассказал ему о новом задании.

Через некоторое время, весной 1944 года, Курт Шерф открыл в Бухаресте мастерскую по ремонту авторучек с надписью на вывеске

Леон Гершкович.

* * *

Манека был утомлен и зол после ночи, проведенной на скамье в зале ожидания Северного вокзала. Утром он снова пришел на улицу Бэрэцией. На этот раз ему повезло: мастерская была открыта. Склонившись над работой, за грязной занавеской сидел мужчина в черной тюбетейке. Манека почувствовал, что его сердце забилось сильнее и тревожнее. Да, это, по-видимому, Леон Гершкович.

– Добрый день, – осторожно произнес Манека с порога, окидывая зорким взглядом помещение мастерской. Кроме хозяина, в ней никого не было.

– Добрый день. Чем могу служить? – отозвался хозяин, не отрываясь от работы.

– Мне нужен колпачок вот к этой авторучке… Он не найдется у вас?

– Что вы, не найдется! У меня все есть, – вскочил хозяин, – моя мастерская…

Манека положил на столик синюю авторучку без колпачка и добавил:

– Что вы скажете об этом пере?

На лице Гершковича появилась услужливая улыбка. Он взял перо и внимательно осмотрел его.

– Хорошее перо, – произнес он, а потом, словно забыв о посетителе, начал рыться в каком-то ящике. Наконец, он обернулся.

– Я нашел, что вам нужно. – И Гершкович протянул Манека колпачок. Тот внимательно осмотрел его, а потом приставил к головке своей авторучки и легко завинтил. «Все в порядке, – подумал Манека, – это „Ариец“.»

– Я от «Сюзанны», – произнес Мирча.

– Если бы ты знал, как давно я тебя жду, – быстро проговорил Гершкович, вскидывая очки.

– Где мы можем свободно поговорить?

– Сейчас десять часов, – сказал «Ариец». – В одиннадцать уходит поезд на озеро Снагов. Выезжай с ним. Вечером не возвращайся в Бухарест, а разыщи дом отдыха «Сэнэтатя» и спроси администратора – маленького человека с бородавкой ка носу. Скажи ему, что тебя послал я, Гершкович. Он тебя приютит, а в полночь мы встретимся и поговорим.

Манека хотел было что-то спросить, но «Ариец» властным тоном остановил его:

– В полночь…