Текст книги "Страх и отвращение в Лас-Вегасе"

Автор книги: Хантер С. Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

7.
Параноидальный террор…
И жуткий призрак содомии…
Сверкающие ножи и зеленая вода

Когда мы подкатили к «Минту», я припарковался на улице напротив казино, за углом от стоянки. «Бессмысленно подвергать себя риску в вестибюле, – думал я. – Ни один из нас не сойдет за пьяного. Мы оба чересчур напряжены». Вокруг нас пульсировали слишком устрашающие вибрации. Прошмыгнув через казино, мы поднялись наверх в служебном лифте.

Никого не встретив, добежали до номера, но ключ решительно не открывал дверь. Мой адвокат отчаянно ломился в нее изо всех сил. «Эти мерзавцы успели сменить нам замок, – простонал он. – Скорее всего, они пасли этот номер. Господи, нам крышка».

Неожиданно дверь распахнулась. Мы опешили, затем ввалились внутрь. Никакого повода для беспокойства. «Наглухо ее запри, – приказал адвокат – Используй все цепочки». Он с удивлением рассматривал в своей руке два ключа от номеров Отеля «Минт». «А этот хер откуда?» – спросил он, показывая мне ключ с номером 1221.

– Это комната Ласерды, – просветил я его. Адвокат ухмыльнулся.

– Ах да, правда. Я подумал, что он может нам пригодиться.

– Зачем?

– Давай поднимемся к нему. Вышвырнем из постели и окатим водой из пожарного шланга.

– Нет, – сказал я. – Мы должны оставить бедного ублюдка в покое. У меня такое чувство, что он нас почему-то избегает.

– Не обманывай себя. Этот португальский сукин сын опасен и следит за нами, как коршун. – Он подозрительно покосился на меня. – Вы что, сговорились?

– Я говорил с ним по телефону, пока ты ходил смотреть, как вымыли машину. Он сказал, что рано завалится спать. чтобы поспеть на трек на рассвете.

Адвокат не слушал. Он издал душераздирающий крик и замолотил по стене обеими руками.

– Этот грязный подонок! – орал он. – Я знал это! Он увел мою женщину!

Я рассмеялся: «Эту маленькую блондинку-группиз из команды киношников? Думаешь, он трахнул ее в задницу?».

– Да, конечно, тебе смешно – продолжал кричать адвокат. – Вы, чертовы белые уроды, все одинаковы!. – Это не помешало ему открыть новую бутылку текилы и залпом опрокинуть ее в глотку. Потом он схватил грейпфрут и разрезал его пополам Гербер Мини-Магнумом – охотничьим ножом с нержавеющим лезвием, напоминавшим остро отточенную опасную бритву.

– Где ты раздобыл этот нож? – спросил я.

– Прислали из обслуги номеров. Мне надо было чем-то порезать плоды лайма.

– Какие плоды лайма?

– Все равно у них не было ни хрена. Они не растут здесь в пустыне.

Адвокат яростно покромсал грейпфрут на четвертинки, восьмушки… на шестнадцатые… потом начал бесцельно долбать ножом по остаткам этого крошева. «Мерзкая гадина, – стонал он. – Я знал, что с ним надо разобраться, пока была такая возможность. А теперь он имеет ее во все дыры».

Я вспомнил эту девочку. Мы застремали ее в лифте несколько часов назад

– мой адвокат выставил себя на посмешище.

– Вы, должно быть, гонщик, – сказала она. – Вы в каком классе?

– Классе? – раздраженно переспросил он. – Что за хуйню вы несете?

– На чем вы ездите? – спросила она, кокетливо улыбаясь. – Мы снимаем фильм о гонках для телепередач: может, мы задействуем вас.

– Задействовать меня?

«Матерь божья, – подумал я. – Ну вот началось». Лифт был битком забит гонщиками и полз от этажа к этажу как черепаха. К тому времени как мы остановились на Третьем, адвоката уже понесло не в ту степь. Оставалось еще пять…

– Езжу на самых больших! – неожиданно выкрикнул он. – На настоящих больших гондонах!

Я рассмеялся, пытаясь превратить все в шутку. «Винсент Блэк Шэдоу. – сказал я. – Мы представляем команду производителей».

Это заявление вызвало приглушенное, но грубое несогласие окружающих. «Чушь собачья», – пробормотал кто-то позади меня.

– Минутку! – закричал мой адвокат и снова обратился к девице: «Прошу извинить меня, леди, но, по-моему, сюда затесалась какая-то недоношенная дрисня, которая качает права и хочет, чтобы ей располосовали морду». Он сунул руку в карман своего черного пиджака и повернулся к людям, стоявшим у задней стенки лифта.

– Ну вы, ничтожные белые пидоры, – прорычал он. – Кто хочет, чтобы его порезали, в натуре?

Я не отрываясь смотрел вверх на определитель этажей. Дверь открылась на седьмом, но никто не двинулся с места. Стояла мертвая тишина. Дверь закрылась. Вверх на Восьмой… Снова открылась. И все еще ни звука или движения в переполненном лифте. Как только дверь начала закрываться, я выскочил и выдернул адвоката, схватив его за руку в последний момент. Двери плавно захлопнулись, и вскоре на панели прозвенел Девятый.

– Быстро! В номер! – сказал я. – Эти козлы натравят на нас легавых!

Мы бегом завернули за угол. Мой адвокат хохотал как сумасшедший. «Обосрались! Обосрались! – орал он. – Ты это видел? Они обосрались. Как крысы, угодившие в крысоловку!» Как только мы заперли за собой дверь, он перестал смеяться и сказал: «Твою мать. Вот теперь дело серьезное. Эта девочка все поняла. Она в меня влюбилась».

И сейчас, много часов спустя, он был убежден, что Ласерда – так называемый фотограф – каким-то образом снял ту девицу.

– Пойдем туда и кастрируем эту скотину; – предложил он, поигрывая у лица своим новым ножом. – Это ты ее под него подложил?

– Послушай, – бросил я. – Ты бы лучше убрал это чертово перо и привел свою голову в порядок. Я должен загнать машину на стоянку.

Медленно пятясь, я осторожно двинулся к двери. За много лет общения с нарколыгами постигаешь в том числе, что абсолютно все серьезно. Ты можешь повернуться спиной к человеку, но никогда не поворачивайся спиной к наркотику – особенно когда он размахивает у тебя перед глазами остро отточенным охотничьим ножом.

– Прими душ, – сказал я. – Вернусь минут через двадцать.

Я быстро юркнул за дверь, запер ее за собой, прихватив ключ от комнаты Ласерды, украденный ранее моим адвокатом. «Не повезло бедному мудаку, ох не повезло». – думал я, спускаясь в лифте. Они прислали его сюда выполнять вполне пристойное и осмысленное задание: сделать всего несколько снимков мотоциклов и «вседорожников», раскатывающих по пустыне, и не успел он оглянуться, как, даже не сознавая этого, угодил прямо в пасть некоего мира за пределами его понимания. Даже приблизительно представить себе. что же все-таки произошло, он был не в состоянии.

А вот что мы здесь делаем? Каков смысл этого путешествия? Может, и нет в действительности никакого большого красного Шевро с открытым верхом, стоящего на улице? Катаюсь ли я в лифтах Отеля «Минт» в каком-то наркотическом исступлении или на самом деле приехал в Лас-Вегас делать репортаж?

Я порылся в своем кармане и извлек ключ. На нем было написано «1850». Это хоть по крайней мере реально. Задачей номер один было разобраться с машиной и вернуться в эту комнату– затем по возможности привести себя в нормальное состояние, чтобы достойно встретить любую неожиданность, поджидающую нас на рассвете.

Теперь из лифта в казино. У игральных столов было по-прежнему столпотворение. Кто все эти люди? Что за лица! Откуда они только взялись? Выглядят как карикатуры на торговцев подержанными машинами из Далласа. Но они реальны. И, дорогой Иисус, их было здесь до хуя – и их вопли раздавались за столами в полпятого утра в воскресенье. Все еще тискают Американскую Мечту, этот образ Большого Победителя, умудрившегося сорвать куш в последние минуты предрассветного хаоса в занюханном казино Вегаса.

Знатный отрыв в «Серебряном Городе». Обставить крупье и вернуться домой богатым. Почему бы и нет? Я остановился у Колеса Удачи и поставил на Томаса Джефферсона – двухдолларовая купюра. Торчковый билет прямо в рай, – полагаясь, как всегда, на врожденный инстинкт ставки, способный перевернуть все вверх тормашками.

Ан нет. Мимо кассы. Просто еще два доллара вылетели в трубу. Ах, мерзавцы!

Нет. Успокойся. Учись получать наслаждение от Проигрыша. Очень важно сделать репортаж по всем канонам жанра: все остальное оставь «Life» и «Look» – сейчас по крайней мере. По пути от лифта я столкнулся с парнем из «Life», лихорадочно переминавшимся с ноги на ногу в телефонной будке и бубнившим свои мудрые изречения в ухо какого-то похотливого робота, сидящего в небольшой комнатке на другом побережье. Ну разумеется: «ЛАС-ВЕГАС НА РАССВЕТЕ – гонщики все еще спят, пыль все еще висит над пустыней, выигрыш в пятьдесят тысяч долларов дремлет во мраке офисного сейфа Дэла Уэбба, владельца роскошного Отеля „Минт“, сердце которого, преисполненное благородства, находится в „Казино-Центре“. Чудовищное напряжение. И наша команда „Life“ пребывает в самой гуще событий (как всегда, в сопровождении решительного полицейского эскорта…». Пауза. «Да. оператор, это слово было „полицейский“. Что еще? Это был Специальный корреспондент журнала „Life“-« Красная Акула торчала на Фримонте, там, где я ее оставил. Я заехал в гараж и зарегистрировал ее: машина Доктора Гонзо, никаких проблем, и если кто-нибудь из вас будет бездельничать, мы еще до утра разнесем всю вашу шарашку. Без всяких сантиментов – только оплатим номер.

Когда я вернулся, мой адвокат лежал в ванне, погруженный в зеленую воду – маслянистый продукт какой-то японской соли для ванн, которой он обзавелся в магазине подарков отеля, не считая нового АМ/FМ-радио, включенного им в розетку для электробритвы. На полную громкость. Звучала какая-то бессмыслица в исполнении хряков из «Трехсобачьей Ночи», песня о Лягушке по имени Йеремия, захотевшей принести «Радость Миру».

«Сначала Леннон, теперь это. – думал я. – Следующим будет Гленн Кэмпбелл, визжащий „Куда подевались все цветы?“.

А куда, собственно? Никаких цветов в этом городе. Только насекомоядные растения. Я приглушил звук и заметил рядом с радио большой кусок разжеванной белой бумажки. Изменения громкости мой адвокат, похоже, не заметил. Он потерялся во мгле зеленых испарений, и лишь голова наполовину торчала над водой.

– Ты это съел? – спросил я, держа в руке белый катышек.

Он проигнорировал мой вопрос. Но я все понял. До него будет доходить как до жирафа в ближайшие шесть часов. Он сожрал целую марку.

– Ах ты злобная сука. – сказал я. – Надейся только, что в сумке остался торазин. Потому что, если его там нет, у тебя завтра будут серьезные напряги.

– Музыка! – заревел он. – Вруби ее снова! Поставь ту пленку! – Какую пленку? – Новую. Вон там.

Я взял радио и обнаружил, что это еще и магнитофон – одна из тех штуковин со встроенным кассетником. И пленку «Сюрреалистическую подушку», надо было всего лишь перемотать. Он уже прослушал первую сторону – на такой громкости, что только мертвый бы не проснулся во всех комнатах в радиусе ста ярдов, невзирая на стены и все такое.

– «Белый Кролик», – изрек он. – Я хочу, чтобы звук нарастал.

– Ты обречен, – поставил я свой диагноз. – В ближайшие два часа я тебя покину, а потом сюда поднимутся люди и выбьют из тебя все несусветное дерьмо большими дубинками, обтянутыми кожей. Прямо здесь, в ванне.

– Я сам вырою себе могилу! Зеленая вода и Белый Кролик… поставь его: не заставляй меня пускать в ход вот это.

И из воды взметнулась его рука, судорожно сжимавшая охотничий нож.

– Господи, – пробормотал я, и в тот самый момент неожиданно понял, что помогать ему бесполезно: он был выше этого, и валялся в ванне с обкислоченной головой и острейшим ножом, который я когда-либо видел в своей жизни, полностью потеряв способность внимать разумным доводам и требуя «Белого Кролика». «Приехали», – подумал я. Слишком уж далеко я зашел с этим водоплавающим уродом. На этот раз он отправился в суицидальное путешествие. И хотел этого. Он был готов…

– О'кей, – сказал я, перевернул пленку и нажал «пуск». – Только, может, сделаешь мне последнее одолжение? Можешь дать мне всего два часа? Все, о чем я прошу: дать мне поспать всего два часа до завтра. Я подозреваю, что будет очень трудный день.

– Ну конечно. Я же твой адвокат. И дам тебе то время, о котором ты просишь, по моим расценкам: 45 долларов в час. Но ведь ты захочешь отложить что-нибудь на черный день, так почему бы тебе просто не оставить одну из этих стодолларовых купюр прямо здесь, около радио, и съебать?

– Как насчет чека? – спросил я. – На предъявителя в Национальном Банке Сотуф. Тебе не потребуется там удостоверение личности, чтобы получить по нему деньги. Они меня знают

– Как угодно, лишь бы игра стоила свеч, – сказал он, начав дергаться под музыку. Ванная напоминала внутренности огромного испорченного репродуктора. Гнусные вибрации, подавляющий звук. Пол был весь залит водой. Я отодвинул радио как можно дальше от ванны, насколько позволял шнур, затем вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Не прошло и минуты, как он стал кричать мне: «Помоги! Ты, скотина! Мне нужна помощь! « Я влетел внутрь, полагая, что он случайно отрезал себе ухо.

Но нет… он изо всех сил тянулся из ванны к мраморной полке, где стоял приемник. «Я хочу это блядское радио», – мычал он.

Я едва успел перехватить у него технику. «Идиот! – заорал я, отталкивая его руку – Залезай обратно в ванну! И лапы прочь от этого чертова радио!» Громкость была настолько запредельной, что разобрать, кто и что играет, если только ты не знаешь «Сюрреалистическую Подушку» почти наизусть, не представлялось возможным… я, в свое время, знал каждую ноту этого альбома и уловил, что «Белый Кролик» уже закончился; кульминация накатила как волна и отхлынула обратно в море.

Но мой адвокат, как оказалось, никогда не загружал себя изучением музыкального материала. Он хотел большего. «Прокрути пленку назад! – кричал он. – Я хочу ее снова!». Его глаза переполняло безумие, взгляд блуждал… Он походил на человека, дошедшего до последней стадии какого-то ужасного психического оргазма…

– Запускай ее! – визжал он как недорезанная свинья. – И когда дойдет до этой фантастической ноты, где кролик откусывает себе на хрен голову, я хочу, чтобы ты бросил это радио ко мне в ванну; твою мать.

Я посмотрел на него, продолжая крепко держать в руках приемник. «Не по адресу; – выдавил я, наконец, из себя. – Буду счастлив прямо сейчас бросить со всего размаха в ванну с тобой какую-нибудь 440-вольтную электродубинку для скота, но только не это радио. Да тебя прямо в стенку впечатает: десять секунд – и ты труп». Я засмеялся: «Вот дерьмо, они же заставят меня потом это объяснить – потащат на какой-нибудь гнилой судебный осмотр тела коронером и присяжными, допросят „с пристрастием“… да… все подробности. Мне это не нужно».

– Хуйня! – завопил он. – Просто скажи им, что я хотел Улететь!

Я немного поразмыслил и сказал: «Ладно. Ты прав. Наверно, это единственно возможное решение». Я поднял кассетник / радио, все еще включенное в сеть, и занес его над ванной: «Просто мне надо быть полностью уверенным в том, что я все себе уяснил. Ты хочешь, чтобы я бросил эту штуку в ванну; когда наступит кульминация в „Белом Кролике“, так?».

Он плюхнулся обратно в воду и расплылся в благодарной улыбке.

– Да, твою мать. Тысячу раз да. Я уже начал думать, что придется отсюда вылезти и притащить одну из этих чертовых горничных, чтобы она это сделала.

– Не беспокойся. Ты готов?

Я нажал «пуск», и «Белый Кролик» зазвучал снова. Почти сразу же адвокат начал выть и мычать… очередное быстрое восхождение на ту же самую гору; причем на этот раз он полагал, что наконец-то доберется до вершины. Его глаза были зажмурены, и только голова да колени торчали из маслянистой зеленой воды.

Пока играла песня, я отобрал из кучки толстых спелых грейпфрутов, лежавших рядом в тарелке, самый большой, весивший почти два фунта. Размахнулся, словно заправский бейсболист и, как только «Белый Кролик» достиг апогея, швырнул его этаким пушечным ядром прямо в этого мудозвона.

Мой адвокат безумно взвизгнул, заметавшись в ванне, как сожравшая мясо акула, расплескивая воду по всему полу, и отчаянно пытаясь от чего-то отмахнуться.

Я рванул из розетки шнур и поспешно выскочил вон… аппарат продолжал играть, только уже на своих безвредных вшивых батарейках… Пока я шел по комнате к своему саквояжу, слышал, как постепенно стихал бит. Едва я успел вытащить газовый баллончик «Мэйс»… как мой адвокат распахнул дверь ванной и застыл в дверном проеме. Его глаза продолжали бесцельно блуждать, но он размахивал своим ножом так, как будто твердо вознамерился что-то порезать.

– «Мэйс»! – закричал я, наставив баллончик прямо на его слезящиеся глаза. – Хочешь попробовать?

Адвокат остановился как вкопанный. «Негодяй! – прошипел он. – Ты ведь сделаешь это… Что, не так?» Я заржал, по-прежнему направляя на него баллончик. «Чего дрейфишь? Тебе понравится. Блядь, да ничто не сравнится с кайфом от „Мэйса“ – сорок пять минут на коленях с пересохшей дыхалкой, глотая воздух, как обессилевшая рыба, выброшенная прибоем на берег. Это как пить дать тебя утихомирит».

Он уставился в мою сторону, пытаясь сфокусировать свой взгляд, и пробормотал: «Ах ты, дешевка, белое отродье. Ты ведь сделаешь это, правда? ».

– А почему нет? – спросил я. – Твою мать, да ведь еще минуту назад ты умолял себя угробить! А сейчас ты хочешь убить меня! И вот что я сделаю, черт возьми… Я вызову полицию!

Он обмяк.

– Легавых?

Я кивнул. «Да, выбора нет. Я не могу рискнуть отправиться спать, зная, что по моей комнате расхаживает человек в таком состоянии – обожравшись кислоты и намереваясь своим поганым ножом нарезать меня ломтями».

Мгновение адвокат грозно сверкал глазами, но потом попытался улыбнуться. «Да кто говорит, чтобы нарезать тебя ломтями? – заныл он. – Я просто хотел вырезать у тебя на лбу маленькую букву „Зет“, ничего серьезного». Он пожал плечами и отправился за сигаретами, которые лежали на телевизоре.

Я снова погрозил ему газовым баллончиком. «Убирайся в ванну. Съешь немного красных и попытайся успокоиться. Покури травы, вмажь геры – да, блин, делай все, что должен делать, только дай мне немного отдохнуть».

Адвокат развел руками и смущенно ухмыльнулся, как будто все мною сказанное четко отложилось в его голове. «Ну да, черт тебя дери, – заявил он очень искренним тоном. – Тебе действительно надо немного поспать. Тебе же завтра работать». Он печально покачал головой и побрел к ванной. «Твою мать! Какой облом…» И, махнув мне рукой, сказал на прощание: «Постарайся отдохнуть. Не позволяй мне себя будить».

Я кивнул, наблюдая, как он шаркает обратно в ванную, все еще сжимая нож; но сейчас, видимо, он держал его по инерции. Кислота сбавила в нем обороты; следующей фазой, вероятно, будет один из тех жутко напряженных кошмаров кислотного самоанализа. Около четырех часов в кататоническом отчаянии, но ничего физического, ничего опасного. Увидев, что дверь за ним закрылась, я осторожно пододвинул тяжелое округлое кресло прямо к ручке двери ванной, и положил газовый баллончик рядом с будильником.

В комнате было очень тихо. Я подошел к телевизору и включил его на пустой канал – белая рябь на максимуме децибел, прекрасная колыбельная для засыпающего человека, мощное, беспрерывное шипение, заглушающее все странное и необычное.

8.
«Гении по всему миру держатся друг друга, и как только добивается признания один, за ним уже подтягивается вся орава»
Арт Линклеттер

Я живу в очень тихом месте, где любой звук ночью означает, что происходит нечто из ряда вон: ты быстро просыпаешься, и начинаешь думать, что же это может быть такое?

Обычно ничего. Но иногда… трудно приспособиться к дыханию большого города, где ночь полна всевозможных звуков, и все они – достаточно привычные. Машины, гудки, шаги… невозможно расслабиться, так что глуши всю эту лажу успокаивающим шипением пустой картинки одуревшего телевизора. Заблокируй переключатель каналов, и дремли себе в удовольствие…

Игнорируй этот кошмар в ванной. Просто еще один урод, сбежавший из Поколения Любви, преследуемый неумолимым роком калека, не выдержавший давления. Мой адвокат никогда не был способен разделить точку зрению, – часто пропагандируемую завязавшими наркоманами и особенно популярную среди тех. кто условно освобожден. – что ты можешь улететь гораздо дальше без наркотиков, нежели с ними.

По правде говоря, я. даже в большей степени, не был на такое способен. Но вот однажды, – я жил неподалеку, если спуститься с холма, от Доктора – на – Дороге (имя убрано по настоянию адвоката издателя), бывшего кислотного гуру, позже заявившего, что он оставил химический беспредел и прыгнул гораздо дальше, к сверхъестественному сознанию. В один прекрасный день того первого поднимающегося вихря, который вскоре станет Великой Кислотной Волной Сан-Франциско, я остановился у дома Добряка Доктора, собираясь спросить его (уже в те времена он был известным нарко-авторитетом), не сможет ли он удовлетворить здоровое любопытство своего соседа насчет ЛСД.

Я припарковался на дороге и неуклюже двинулся по подъездной аллее, усыпанной гравием. На полпути остановился и любезно поприветствовал его жену; работавшую в саду в соломенной шляпе с немыслимыми полями… «Хорошая сцена, – думал я, – старик внутри варит свою фантастическую нарко-тушенку, а в саду его женщина выращивает морковь, или что она там выращивает..» напевая себе под нос во время работы какую-то мелодию, которую я не смог узнать.

Ну да. Мурлыкая песенку.. но прошло почти десять лет, прежде чем я понял, что именно нес в себе этот звук: как и Гинзберг, наглухо отъехавший в своем ОМ, он пытался замурлыкать мне мозги. В том саду оказалась не пожилая дама, а сам добрый доктор собственной персоной – и эти напевы были возмутительной попыткой помешать мне вкусить плоды его чересчур расширенного сознания.

Я сделал несколько попыток очиститься от нахлынувшего подозрения: просто сосед зашел на огонек, спросить совета доктора относительно закидывания на кишку ЛСД в своей лачуге, у подножия холма. Да, у меня, помимо прочего, имеется оружие и взрывчатка. И мне нравится стрелять, – особенно по ночам, – когда прекрасное голубое пламя вырывается из ствола со всем этим шумом… и, да, не стоит забывать о пулях. Как же без них. Здоровые толстые дуры из свинцового сплава неслись по долине со скоростью 3700 футов в секунду..

Впрочем, я всегда палил по ближайшему холму или, не довольствуясь этим, просто в темноту. Никакого вреда; мне просто нравятся выстрелы и взрывы. И я был осторожен, и никогда не убивал больше, чем мог съесть.

«Убить?» – и я тут осознал, что никогда не смогу адекватно объяснить это слово существу, сосредоточенно копающемуся в своем огороде. Пробовало ли оно когда-нибудь мясо? Может ли оно проспрягать в кислотном экстазе глагол «охотиться»? Ведомо ли ему чувство голода? Знакомо ли оно с тем паскудным фактом, что мой доход в тот год составлял в среднем 32 доллара в неделю?

Нет никакой надежды на общение в этом гиблом месте. Я врубился, но недостаточно быстро для того, чтобы удержать наркоцелителя от мурлыкания песенок мне вслед, пока я бежал назад по подъездной аллее, забрался в машину и поехал вниз по горной дороге. «К черту ЛСД, – думал я. – Посмотри, что оно сделало с этим бедным ублюдком».

Так что в следующие полгода я зависал на хэше и роме, пока не перебрался в Сан-Франциско и не оказался в одной точке под названием «Филмор Аудиториум». Вот там все и произошло. Один серый кусочек сахара, и… БУУМ! Я мысленно перенесся обратно в сад доктора. И очутился не на поверхности, а под землей – выскочив из этой с таким тщанием ухоженной почвы каким-то мутировавшим грибом. Жертва Наркотического Взрыва. Натуральный уличный фрик, потребляющий все что ни попадя. Я вспоминаю одну ночь в «Мэтрикс», когда туда зашел роуди, с большим рюкзаком за плечами, и закричал: «Кто-нибудь хочет немного Л… С… Д… Все компоненты со мной. Нужно только место, где его приготовить».

За ним следом тут же помчался менеджер, лепетавший: «Уймись, уймись, возвращайся обратно в офис». После той ночи я никогда его больше не видел, но, до того как его взяли за жопу, роуди успел распространить свои образцы. Огромные белые кристаллы. Я отправился в туалет хавать мой. «Сначала одну половинку», – решил я. Думать, конечно, можно все, что угодно, но вот исполнить задуманное при данных обстоятельствах – совсем другое дело. Я съел половину, но просыпал все остальное на рукав моей красной Пендлтонской рубашки… Пытаясь сообразить, как теперь поступить, я увидел, что в туалет зашел один из музыкантов. «Что случилось?» – спросил он.

– Ну – протянул я. – Вся эта белая фигня у меня на рукаве – это ЛСД.

Музыкант ничего не сказал: просто схватил мою руку и начал ее сосать. Очень похабная драматическая сцена. Я задавал себе вопрос, что же может произойти, если сейчас сюда завалится какой-нибудь молодой биржевой маклер, типа «Кингстон Трио», и застукает нас за этим действом. «Ну и хуй с ним», – подумал я. Если немного повезет, то жизнь этого парня можно считать конченой – его всегда будет неотступно терзать мысль, что за какой-то узкой дверью во всех его любимых барах, люди в красных Пендлтонских рубашках испытывают ломовые приходы от вещей, о которых он понятия не имеет. Рискнет ли он пососать рукав? Наверное, нет. Прикинься чайником. Делай вид, что ты никогда этого не видел…

Странные воспоминания лезут в голову этой беспокойной ночью в Лас-Вегасе. Пять лет прошло? Шесть? Похоже, целая жизнь пролетела или, по крайней мере, миновала Главная Эпоха – апофеоз, который никогда больше не повторится. Сан-Франциско середины шестидесятых был очень особенным местом и временем, неотъемлемой частью всего этого. Возможно, это что-то значило. Возможно, нет: слишком много воды утекло… но никакие объяснения, никакая мешанина слов или музыки… или память не сможет повлиять на то чувство, что ты был там, и остался жив в этом закоулке времени и мира. Что бы это ни значило…

Историю трудно понять до конца, и все из-за этой продажной хуеты, но даже если не доверять «истории», вполне уместно будет предположить, что время от времени энергия целого поколения вырывается наружу в восхитительной яркой вспышке, причин которой никто из современников по-настоящему не может понять, и, копаясь в прошлом, они никогда не объясняют, что же на самом деле произошло.

Мои главные воспоминания о том времени, похоже, зациклились на одной или пяти – или, может быть, сорока – ночах… а может это было раннее утро, когда я, наполовину очумевший, покидал «Филмор» и, вместо того чтобы идти домой, мчался на здоровой «Молнии 650» через мост Бэй на скорости сто миль в час, одетый в шорты Л. Л. Бин и ковбойскую куртку «Бьютт»… несясь через туннель Острова Сокровищ к огням Окленда, Беркли и Ричмонда, не представляя себе четко, где повернуть, когда я доберусь до другой стороны (и всегда застревая у шлагбаума – слишком удолбанный, чтобы ставить регулятор скоростей в нейтральное положение, пока я шарю по карманам в поисках мелочи)… но, будучи абсолютно уверенным, что не имеет значения, куда я направлюсь: всегда попадаешь туда, где люди такие же отъехавшие и дикие, как и ты сам. И в этом не было никаких сомнений…

Безумие творилось во всех направлениях, каждый час. Если не через Бэй, то вверх к Золотым Воротам или вниз по 101-ой к Лос-Альтос или Ла Хонде… Ты мог отрываться где угодно. Это было всеобщее фантастическое ощущение, что все, что мы делаем, правильно, и мы побеждаем…

И это, я полагаю, и есть та самая фишка – чувство неизбежной победы над силами Старых и Злых. Ни в каком-либо политическом или военном смысле: нам это было не нужно. Наша энергия просто преобладала. И было бессмысленно сражаться – на нашей стороне или на их. Мы поймали тот волшебный миг; мы мчались на гребне высокой и прекрасной волны…

И сейчас, меньше пяти лет спустя, можешь подняться на крутой холм в Лас-Вегасе и посмотреть на Запад, и если у тебя все в порядке с глазами, то ты почти разглядишь уровень полной воды – ту точку, где волна, в конце концов, разбивается и откатывает назад.