Текст книги "Деревянный корабль"

Автор книги: Ханс Хенни Янн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Так и эти любящие стали проверять механический замок: снова прислонились к двери, не сомневаясь в своем уже сформировавшемся мнении, что уж теперь-то она не откроется. А она возьми да и распахнись, будто ее толкнула невидимая сила...

Конечно, теперь они принялись тщательно изучать замок и дверную ручку, однако решить загадку не сумели. Двойной засов, который кажется совершенно надежным, пока—при открытой двери – находится за пределами дверной рамы. И – послушный любому незваному гостю, как только попадет в предназначенные для него пазы... Молодые люди не верили собственным глазам. Но каждый новый эксперимент протекал так же, как предыдущий. Волна воспоминаний, относящихся к первозданной эпохе, захлестнула их. Начало человеческого мышления... Магический поток, изливающийся из тьмы... Законы, которые поначалу были неотчетливыми, и потому казалось, что их нет вообще. Металлы—пластичные, как воск, которые плавятся в огне, а не остаются твердой рудой. Дерево – гибкое, как тростник. Тела, которые не имеют тяжести и не имеют лица. Плавучие камни. Магнитные горы. Небо, которое куполом выгибает над собой землю. Инверсии чувственного восприятия. Великое царство Ненадежного...

У обоих кружилась голова. Они возились с дверью, вновь и вновь захлопывали ее. Девушка в конце концов заплакала. Объяснила, что не хочет оставаться в этой каюте. Начала собирать вещи. Молодой человек хотел все же выяснить, в чем депо, а не поддаваться беспричинному страху. Он еще цеплялся за фундаментальные правила, касающиеся поведения материи. Думал, что столкнулся с одним из них (пусть его мозг и не может это осмыслить). Что должен доверять собственным глазам и тактильным ощущениям. Если бы в тот момент он поддался сомнению в достоверности чувственного восприятия, это граничило бы с отречением от себя. И потому, за неимением лучшего объяснения, он объявил, что старый Лайонел Эскотт Макфи, очевидно, свихнулся. Что-то в таком роде... После чего занялся исследованием соседней каюты. Там обнаружил столь же нелепое замковое устройство. Изобретение сумасшедшего. Обман по отношению к заказчику корабля. Нечто неслыханное. Жалкую попытку сбить пассажира с толку... Учитывая такое положение вещей, менять каюту было бы глупо. Не делать ничего бесполезного... Они уже привыкли к этой обстановке. Сейчас нужно придумать какое-то приспособление – из цепочки или троса, – чтобы обезопасить упрямую дверь...

Невеста была очень молода, так что простительно, что ею овладели романтичные планы. Физика ее не интересовала, предполагаемое безумие Лайонела Эскотта Макфи – тоже. Однако самый драгоценный час – сладостный час перед предстоящей разлукой – у нее отняли. Она уже чувствовала, как к горлу подступают слезы, которые не остановить никакими приятными воспоминаниями. Она слышала доносящиеся снаружи звуки последних приготовлений к отплытию. И внезапно поняла всю безутешность своего положения. Целый год, наверное, она будет разлучена с любимым... Она выскочила из каюты, побежала вверх по ступенькам, потом опять вниз – искала отца. И в конце концов нашла его в штурманской рубке, сидящим за столом. У капитана было озабоченное лицо. Увидев дочь, он улыбнулся. И сразу спросил:

– А Густав где?

– Из-за него-то я и пришла, – сказала она, чтобы с чего-то начать.

– Поссорились? – спросил Вальдемар Штрунк. Почему он произнес эту фразу, параллель к какому-то другому событию, капитан и сам не понял. Он, впрочем, чувствовал, что это плохая защита от предстоящей неприятной атаки. Он бы хотел, чтобы паруса уже были подняты. Чтобы корабль спускался по реке. И потом вышел в открытое море, при попутном ветре.

– Нет, – сказала она.

– Тогда что же? – спросил отец.

Она разрыдалась. Он, смутившись, обнял ее за талию.

– Расскажи, – попросил.

Она заговорила о двери. Он ничего не понял. Она объяснила. Он ощутил озноб.

–Чего же ты хочешь?—спросил. Голос у него дрогнул. Атака оказалась хуже, чем он ожидал. Капитан растерялся. Он не мог позволить себе упростить ситуацию: предположив, что молодые люди ошиблись. Из-за невежества в технических вопросах... Не мог вскочить, проверить, в чем дело, и восстановить естественный порядок вещей. Всё обстояло хуже. Поэтому Вальдемар Штрунк ничего не сделал, а только повторил свой последний вопрос.

И дочь ответила ему:

– Густав должен отправиться с нами в плавание.

Капитан вскочил, выкрикнул:

– Невозможно!

– Почему? – спросила она.

– Это не подготовлено, – сказал он.

Пора было самому, на месте, во всем разобраться. Он спустился по трапу. Дочь поспешила за ним.

Жених дочери все еще экспериментировал с дверью.

Капитан взялся за дверную ручку и, в свою очередь, принялся ее исследовать. Повисла жуткая тишина. Через несколько минут капитан убедился, что молодые люди не ошиблись. В дверную раму, видимо, было встроено реле, которое упраздняло эффективность замка, как только дверь закрывалась. Версия о безумии судостроителя не казалась Вальдемару Штрунку правдоподобной. Да он и не понимал, с какой целью все это могло быть устроено. Он плавал на многих судах, но ничего подобного ему не встречалось.

Он продолжал возиться с дверью. И тут снова появился суперкарго. Вальдемар Штрунк счел уместным поговорить с ним. Ведь глупо нагромождать недомолвки между собой и попутчиком. Капитан описал подошедшему неприятное чудо.

–Ах, – сказал суперкарго,—наверняка это лишь мера предосторожности. При грозящей опасности все двери должны открываться из одного центра. Видимо, механизм просто забыли отключить.

– Из какого центра? – спросил капитан.

– Я поговорю с судовладельцем, – пообещал суперкарго. И удалился.

А те трое остались, в весьма подавленном настроении.

Вальдемар Штрунк вдруг ясно осознал, что... Да, он руководит кораблем. Но рядом с ним существует нечто сокрытое, и время от времени оно берет командование на себя. Чтобы справиться с тягостными мыслями, капитан опять стал возиться с дверью.

Любящие сидели на краю койки – совсем безучастно. Их чувства были изгнаны в пустыню. После того как капитан убил сколько-то времени, вновь и вновь пробуя уже испробованное, случилось так, что замок вдруг выполнил ожидаемую от него услугу и дверь захлопнулась.

Между тремя людьми завязался разговор, отражающий обломки их вспугнутых мыслей. Снаружи в дверь постучали. Голос суперкарго произнес:

– Все в порядке. Корабль вполне надежен.

Когда капитан открыл дверь и выглянул в коридор, суперкарго там уже не было.

– Ничего страшного, – промямлил Вальдемар Штрунк.—Я просто попрошу, чтобы мне показали этот центр. – Но про себя подумал другое: что вот они обнаружили таинственное изощренное устройство и что практичный человек, окажись он на их месте, держал бы такое открытие при себе. Скверный нынче выдался день...

– Папа, – сказала дочь, – как ты не понимаешь: двери кают может в любой момент открыть посторонний человек – скорее всего, не заслуживающий доверия, – для чего ему даже не понадобятся ни запасные ключи, ни ломик. Центр, значит, способен осуществить и противоположное – по воле этого неизвестного запереть пассажиров в их каютах.

–Девочка моя, – возразил Вальдемар Штрунк, – у тебя слишком буйная фантазия.

– Мне кажется, – вмешался жених, – мы не вправе довольствоваться теми скудными разъяснениями, которые нам были даны.

–Мне нужно подняться на палубу, – сказал Вальдемар Штрунк. – Корабль вот-вот отплывет.

–Я отказываюсь сопровождать тебя, если Густав покинет судно, – сказала девушка.

Вальдемар Штрунк, ошибочно полагавший, что удовлетворил просьбу дочери, совсем растерялся. Подходящих возражений у него наготове не было. Он утратил даже фундамент морали – уверенность как таковую. Пришлось отделаться поспешными и поверхностными возражениями, которые никого не убедили. Дескать, поздно обсуждать это с судовладельцем – в последнюю-то минуту. Да и у Густава при себе нет багажа – ни рубашек, ни костюмов. Он пришел сюда налегке. Ждать же его невозможно. Вероятно, у него и паспорта нет. А прятаться, как безбилетник, или «слепой пассажир», пока корабль не выйдет в открытое море, – об этом и речи быть не может. Он, капитан, не станет давать такие советы. Иначе потом будет обвинять себя, что нарушил свои же обязательства. Наконец он просит вспомнить о принятых нормах поведения. Всем известно понятие «свадебное путешествие». Но совместное путешествие обрученных – в этом есть некая двусмысленность. Он, конечно, не стал бы жертвовать собственным мнением, уступая суждениям других. И с радостью пошел бы навстречу желаниям влюбленных. Но в данном случае сеть, сплетенная из неприятного и противозаконного, получилась настолько плотной, что он, как бы ни желал им помочь, не находит выхода. Как ни печально, ничего не поделаешь: любящим придется расстаться. Зато потом встреча покажется им вдвойне приятной.

Вместо ответа Густав вытащил из кармана паспорт и помахал им перед лицом Вальдемара Штрунка.

– Втайне, как слепой пассажир... – пробормотала дочь. – Великолепная мысль!

– Я вас предупредил, – сказал капитан.

– Что с нами может случиться в зоне свободы морей? – спросила дочь. – Разе ты не сумеешь кое-что объяснить суперкарго? И вообще, твоя ли вина, если на борту окажется слепой пассажир?

– На сей счет имеются юридические предписания, – заметил Вальдемар Штрунк.

– Мы найдем какие-нибудь лазейки, – сказала дочь.

Тут они услышали звон судового колокола.

–Я не могу больше оставаться внизу, – сказал капитан.—Делайте что хотите. Мне о таких вещах знать не положено. Вы, Густав, обязаны сейчас вернуться на берег! – С этими словами он поспешил прочь.

– Все в порядке, – сказала невеста. – Нам остается лишь найти для тебя убежище.

Они вышли из каюты и ощупью стали пробираться по коридору, ведущему в темноту.

* * *

Когда Вальдемар Штрунк шагнул на палубу, колокол зазвонил вторично. Первый штурман сказал капитану несколько слов, касающихся маневра при отплытии. Два маленьких буксира уже пришвартовались сзади и спереди. Вальдемар Штрунк поднялся на капитанский мостик. Он искал глазами судовладельца, чтобы попрощаться с ним. Ему доложили, что хозяина корабля несколько минут назад видели на причале. Непонятно, перемахнул ли он потом через рейлинг и вновь оказался на палубе или исчез в ближайшей пивной, чтобы глотнуть пунша. Он, дескать, постоянно мотается то туда, то сюда... Вальдемар Штрунк ждал, поглядывая на часы. На мостике появился суперкарго.

– Вы не видели судовладельца? – спросил капитан.

– Нет, – ответил суперкарго.

– Он, видимо, уже покинул судно, – предположил Вальдемар Штрунк.

– У него есть часы, и вряд ли он захочет играть роль пассажира поневоле, – откликнулся суперкарго.

– Его видели несколько минут назад, – сказал Вальдемар Штрунк.

– Наверняка он сидит сейчас в пивной и пьет пунш из двух стаканов одновременно, – сказал суперкарго. – Он терпеть не может момент отплытия. Это первое большое плавание его прекрасного корабля. Мужчина слабеет и теряет опору, когда кто-то другой уводит у него невесту.

– Корабль все же не женщина, – возразил Вальдемар Штрунк, наполовину шутливо, наполовину печально.

– В этом корабле определенно есть что-то женственное, – сказал суперкарго. – Нечто такое, на что можно обратить свою любовь.

– Мы только отплываем, – заметил Вальдемар Штрунк. – Обычно моряки начинают играть с подобными мысленными картинами лишь после многомесячного плавания, истосковавшись по отчизне и дому.

– Но я и вашего будущего зятя не вижу, – сказал суперкарго. – Да и дочери тоже.

– Моя дочь... – пробормотал капитан. – О ней ничего не могу сказать. Они попрощались друг с другом. Вот всё, что я знаю.

В тот же миг Эллена появилась на капитанском мостике. Отец, увидев ее, определенно почувствовал облегчение.

– А ваш любимый сошел на берег? – спросил суперкарго.

– Да, – ответила девушка, – мы с ним даже успели поплакать. Теперь он пьет пунш в ближайшей пивной.

– Подражая в этом судовладельцу, – сказал суперкарго. – Двое попивающих пунш влюбленных... В полночь, возможно, они бросятся друг другу в объятия.

– Очень может быть, – согласилась девушка.

– Итак, все ясно, – подытожил Вальдемар Штрунк. Лицо его просветлело. Он махнул рукой, колокол загудел в третий раз. Отдали швартовые. Буксирные пароходики запустили моторы. Несколько секунд– и большой корабль заскользил по воде. Таможенные чиновники отдали честь. Солнце спустилось на Землю, став золотисто-пурпурным и украсив багрянцем облака. Зеленовато светился воздушный свод, за которым вот-вот должны были вспыхнуть звезды. Вальдемар Штрунк ударил себя кулаком в грудь, глубоко вздохнул. Миг, о котором он так давно и пылко мечтал, наступил. Расстояние между кораблем и берегом увеличивалось. Еще несколько часов, и матросы поднимут паруса, буксиры останутся позади. Он спросил себя: «Какой сегодня день?» А матросу второго ранга, стоящему у штурвала, сказал:

– Один румб по левому борту.

– Есть один румб по левому борту, – отозвался матрос.

II. Разговоры в первые двадцать четыре часа

Море, с его дивным ароматом, обступило корабль. Паруса были подняты. Судно шло по ветру. Море и небо казались черными. Огни большого купола горели, мерцая, в бесконечных далях. Их холодный блеск, разрушая или возвышая сердце, приносил обманчивое чудо поучительных мыслей. Миллионы людей (кто знает, не поступают ли так и животные) по ночам подымают свои непостижимые глаза вверх, потом возвращаются к себе, в томящуюся одиночеством или робко надеющуюся грудь. Они видят себя избранными или проклятыми. Либо даль остается для них такой же недостижимой, какой прикидывается. Не может пробиться сквозь чадные испарения их испорченной крови. В какие-то иные часы бури перекрывают грохотом нашу земную марь. Но теперь сверху моросила лишь сверкающая роса одиночества.

Вальдемар Штрунк взглянул на часы. Полночь. Первый штурман уже стоял наготове, чтобы сменить его на капитанском мостике.

–Доброй ночи, – сказал Вальдемар Штрунк и спустился по трапу.

Возле рейлинга он различил темную фигуру суперкарго.

– Еще не спите? – спросил Вальдемар Штрунк.

– Нет, – ответил суперкарго. – Я слышал, будто жених вашей дочери остался на корабле.

– Вы его видели? – спросил Вальдемар Штрунк. Голос не задрожал. К тому же было темно; так что сверкнувший взгляд остался незамеченным.

– Нет, сам я его не видел, – сказал суперкарго.

– Тогда ваше сообщение мне непонятно,—пробормотал капитан.

– Все так, как оно есть, – откликнулся суперкарго.

– Я бы хотел лечь спать, – оборвал его Вальдемар Штрунк. – А разговор мы можем продолжить завтра.

Но он не вернулся к себе в каюту. Он только отошел в сторону, прислонился к вантам грот-мачты, смотрел вверх. Паруса стояли над ним, как крона могучего дерева, раздувались и тихо пели. Вальдемар Штрунк вообще-то был бы не прочь расспросить своего недавнего собеседника, или наброситься на него, или отчитаться перед ним – чего тот, очевидно, и добивался. Они наверняка уже миновали территориальную границу, находятся теперь в пространстве большей свободы. Вальдемар Штрунк чувствовал себя сильным. Тихое вибрирующее пение парусов его успокаивало. Береговая полоса убывала. Однако лучше не торопить события... Так что он оставил суперкарго в покое, спустился на нижнюю палубу, постучался в каюту дочери. Оба молодых человека встретили его стоя – они, казалось, были чем-то взволнованы.

– Суперкарго уже обнаружил тебя, – сказал Вальдемар Штрунк.

– Не будем об этом, – перебил его Густав. – Он меня не видел. И не мог обнаружить.

– Он поделился со мной этой новостью, – упорствовал капитан.

– У меня есть для тебя другая. На борту объявился еще один слепой пассажир.

– Похоже, недостатка в неожиданностях мы не испытываем. – Вальдемар Штрунк вдруг побледнел. – Мне не терпится услышать, кто это.

– Судовладелец, – ответил Густав.

Вальдемар Штрунк не нашелся что на это сказать.

Все трое некоторое время молчали. Первым заговорил капитан:

– Ты утверждаешь, что судовладелец плывет с нами как слепой пассажир. Я же уверен: ты ошибаешься. Ты, вероятно, видел его еще до отплытия. Ты мог заснуть в своем тайнике.

– Не будь это столь нелепо – клясться в полночь, в темноте, да еще на таком судне, – я бы поклялся, что ты можешь положиться на мое восприятие.

– Звучит слишком серьезно, – усмехнулся Вальдемар Штрунк.

– Я, правда, в тот момент утратил точное ощущение времени; против такого упрека мне действительно нечего возразить, – сказал Густав.

– Расскажи, что ты пережил, по порядку,—попросила его невеста.

– Только, пожалуйста, отключи на время фантазию, – добавил Вальдемар Штрунк. – Мы ведь расстались, так и не успев обсудить ваше безответственное решение. Я не уступил вам, но и не проявил должной твердости.

– Мы стали ощупью пробираться по коридору. Он вел в темноту, к двери, которая была только закрыта, но не заперта, – начал рассказывать Густав, – а за дверью царила совершенная тьма, так что мы не решились продвинуться дальше ни на шаг. Я попросил Эллену вернуться в каюту и принести фонарик. Прошло сколько-то времени. Зрение мое обострилось, пока я ждал. Но черный бархат, окружавший меня, не сделался менее плотным.

– В темном-то помещении... известное дело, – сказал капитан.

– Когда фонарик зажегся, – возобновил Густав свой рассказ, – а мы отважились зажечь свет лишь после того, как плотно прикрыли за собой дверь, – мы увидели, что стоим в широком проходе, пересекающем корабль поперек. Проход тянулся от одного борта до другого. Мы не заметили там никаких предметов, кругом—только деревянные балки, доски. Растранжиривание пространства, так сказать, которое мы не могли себе объяснить. Поначалу мы подумали, что дальше двигаться некуда. Мы прошли от одного борта до другого. И уже возле шпангоутной рамы обнаружили дыру в полу. Трап вел вниз. Мы воспользовались им. И оказались в пространстве, похожем на расположенное выше. Отличие, как мы поняли, заключалось лишь в том, что здесь шпангоуты уже начинали загибаться внутрь. Две двери вели, соответственно, в носовую и кормовую части, в какие-то помещения. Мы не пытались туда проникнуть. Предчувствие влекло нас к противоположному концу прохода. Там мы опять-таки обнаружили дыру в полу и трап – круче, чем первый, – уходящий в глубину. Мы опять спустились вниз. И мне показалось, что теперь мы находимся на самом дне корабля, непосредственно над килем. Количество деревянных деталей со всех сторон увеличилось. Как разделено пространство, сразу не разглядишь. Да я и не запомнил эту сложную форму. То был ярус, едва достигающий высоты человеческого роста, судя по его расположению – на всей своей протяженности. Деревянные переборки стояли под углом. Баки и металлические болванки свалены посреди плоского днища. В кормовой части шпангоуты устремлялись навстречу друг другу. Тяжелые, почти вплотную расположенные конструкции. Напоминающие скелет гигантского кита.

– Для всякого новичка, – сказал капитан, – нутро корабля есть зрелище, исполненное тайны.

В голову лезли еще какие-то мысли. Что трюм, конечно, – не собор. Но водные стены – повсюду вокруг – придают этому помещению торжественность, которая не воздействует разве что на людей с ущербным чувственным восприятием. Как шахта посреди горы есть пещера, так и корабль посреди вод есть дыра, где легкие могут дышать. Человек издавна боялся гор и воды. Одна-единственная каменная глыба, лежащая на дороге, уже только своей незыблемостью показывает, как сильно нуждается в защите человечья плоть. И какая это малость– голые человеческие руки. Красивый закон кривых линий, воплотившийся в конструкции шпангоутов, укрепляет возвышенное чувство, которое исходит от весомой силы: потому что ты чувствуешь, что со всех сторон защищен материалом, более плотным, чем воздух.

– Люди всегда одухотворяют тайну своими представлениями. – Капитан привязал эти слова к последней мысли, которую произнес вслух. – Они придумывают существ, похожих на них самих, но менее уязвимых, потому что существа эти имеют шапки-невидимки или другие волшебные средства. Так, моряки верят в живущего на корабле Клабаутермана. Люди иногда слышат его голос, шум производимой им – скрытой от человеческих глаз – работы. Согласно поверью, у него есть тайные укрытия, там он и живет.

– Клабаутермана я не видел, – сказал Густав.

– Будем надеяться, – отозвался Вальдемар Штрунк. – Будем надеяться, что он не подал нам знак о надвигающемся несчастье в первый же день плавания.

– Место казалось будто специально предназначенным для того, чтобы стать укрытием, – вмешалась дочь капитана.

– Это означает скорую гибель корабля – если его дух-хранитель показывается людям, – пояснил свою мысль Вальдемар Штрунк.

– Мы нашли три бухты троса, нового и плотно смотанного; я спрятался за ними, – сказал Густав.

– Он стал невидимым, – подтвердила девушка.

– Я попросил Эллену поскорее уйти, – сказал Густав. – Она послушалась и взяла с собой фонарь, чтобы, не подвергаясь опасности, найти дорогу назад.

– Но прежде, – напомнила дочь капитана, – я пообещала вернуться, как только корабль выйдет в открытое море: чтобы освободить изгнанника.

– Я сидел теперь в своем убежище, вокруг – непроглядно-черная тьма. Только перед глазами прыгают цветные звездочки, кружатся или проносятся мимо геометрические фигуры... Дыхание несколько минут оставалось прерывистым. Я думал о представлениях, которые ассоциируются у нас с отсутствием света. Ночь. Слепота. Сон. Смерть. И еще—Неизвестное, этот Ноль в гуле Бесконечного. Но вскоре я овладел собой и навострил уши. Там внизу было очень тихо. Это меня удивило. Шумы с причала и с палубы проникали сюда настолько приглушенными, что было почти невозможно догадаться об их источниках. Но поскольку я носил в себе мысленную картину происходящего, я как-то истолковывал то, что воспринимал. Исходя из затухания далекого шума, я решил, что корабль уже скользит по реке. Тем более что раньше я вроде бы слышал сигналы паровых свистков.

– Правильно, так все и было, – сказала девушка.

– Ты воспринимала отплытие иначе, чем Густав, – возразил капитан. – Он-то легко мог бы убедить себя, что мы все еще пришвартованы у причала.

– Сожалею, – сказал Густав, – но не могу точно определить, сколько прошло времени. Думаю, около получаса. А может, и целый час. Вряд ли намного больше, если учесть, что я еще не успел внутренне расслабился. И не начал скучать.

– Дальше, пожалуйста, – попросил капитан.

Густав подчинился просьбе:

–Я услышал приближающиеся шаги—через сколько-то времени, лучше скажу так. И сперва подумал: это, наверное, Эллена. Однако шаги звучали иначе и имели другой ритм, что противоречило такому предположению. И потом – зачем бы она стала искать дорогу без света? И – разве у нее нет рта, чтобы назвать себя? Человек вскоре подошел близко. И теперь его присутствие воздействовало на меня непосредственно. Я слышал, как он пыхтит. Он ощупью пробирался вперед и пыхтел. Я почувствовал леденящий страх. Не то чтобы у меня возникло ощущение угрозы... Хоть я и был беззащитен, об опасности я не думал. Просто понимал: он вот-вот наткнется на бухты троса. Что тогда случится, я себе представить не мог. «Окликнуть его?» – пронеслось в голове. Я подумал: терять мне все равно нечего. Но на меня нашел какой-то ступор, да и голос пропал. Я был так захвачен текущим мгновением, что безвольно ждал, когда меня застигнут врасплох. И человек этот в самом деле наткнулся на бухты троса. Он очень тихо сказал себе: «Ага»; и отступил на два или три шага. Потом вспыхнул электрический фонарик. Луч нацелился на меня, мне в лицо. Спрятать лицо я даже не попытался. «Так», – сказал человек и отошел еще на несколько шагов, а свет фонарика по-прежнему был направлен мне в лицо. Я обнаружил, что ослеплен лучом. Но уши слышали: человек этот внезапно стал ступать очень тихо, как будто и у него имелись веские основания, чтобы сделать себя беспредметным. После того как он долго меня рассматривал—и, может быть, узнал,—его интерес ко мне иссяк. Он теперь посылал луч фонарика во все концы помещения, чувствуя себя вполне комфортно. Как мне казалось. Я тем временем преодолел приступ слепоты. И вновь начал узнавать детали обстановки. Человек направился к одной из деревянных переборок, к стене. Доски отбросили назад свет фонарика. Так мне представилась возможность... времени, чтобы ее использовать, тоже хватило... возможность опознать чужака. Оказалось, это судовладелец. Удивление мое было велико. Но возросло еще больше, когда я заметил, что непрошеный гость ищет на переборке какой-то механизм. Хозяин корабля низко наклонился. И быстро нашел... то ли рычажок, то ли кнопку, то ли замок. Он воспользовался этим устройством. Стена сдвинулась в сторону. И возникла черная дыра. Он шагнул туда. Доски снова соединились. Свет иссяк.

– Ты заснул, и тебе это привиделось, – сказал капитан.

– Так можно подумать, – ответил Густав, – но ведь я кое-что предпринял... В тот момент я обливался потом, сердце у меня колотилось, в голове уже заявляла о себе боль. Я не сомневался, что вот-вот придет судовладелец или еще кто-то: и тогда я, уже обнаруженный, буду, к своему стыду, обнаружен снова, на сей раз не случайно. Однако у человека, наткнувшегося на бухты троса, совесть, видимо, была нечиста. Он не отважился призвать меня к ответу.

– Это лишь одно из возможных толкований, – сказал капитан.

– Я решил не слишком себе доверять, – продолжил Густав. – Я выбрался из убежища, пересек трюм и добрался до дощатой переборки. Нашел то место, ощупал его в поисках щеколды или затворного механизма. Но ничего не нашел. Потеряв попусту какое-то время, я придумал другой план. Возвращаться на старое место мне не хотелось. Раньше я заметил, что сбоку от меня, ближе к кормовой части, к шпангоутам привинчены тяжелые кницы, расположенные достаточно близко друг к другу и выдающиеся вперед настолько, что за ними может спрятаться лежащий человек. Я теперь вспомнил это. И направился к ним. Ступеньки трапа, которые я нащупал, послужили мне путеводным знаком. Ухватившись за них, я достиг своей цели и устроился в лежачем положении, как хотел. Я представлял себе—и это соответствовало действительности,—что из пространства трюма (в собственном смысле) увидеть меня невозможно.

– Ты не скупишься на подробности, – пробурчал капитан, – и тем нагнетаешь напряжение.

–А ты все еще не веришь, – упрекнула его Эллена, – но послушай, что было дальше.

– Вскоре, – рассказывал Густав, – кто-то начал спускаться по лестнице, нарочито громко топая; или, может, он просто не давал себе труда ступать тихо – не берусь сказать. У него был при себе светильник – очень сильная лампа. Он, никуда больше не заглядывая, сразу направил луч за бухты троса. Я поднял голову, чтобы понаблюдать за его действиями, которые, к счастью, предвосхитил. Этим вторым посетителем оказался суперкарго. О чем я мог бы догадаться и раньше, если бы воспринимал происходящее как поток следующих друг за другом событий.

–Ты ослабляешь впечатление от рассказа таким нанизыванием причин и следствий, – заметил Вальдемар Штрунк. – Предполагаемая тайна обретает у тебя в сознании вид грандиозной строительной конструкции.

– Здесь в каюте горит свет, – возразил Густав, – да и дышится иначе, чем в непосредственной близости от киля, над водными безднами... Но я хочу, что бы ты об этом ни думал, довести свой рассказ до конца. Так вот, тот человек – мужчина, суперкарго – принялся шарить лучом по помещению, поскольку в неприметном закутке между бухтами троса ничего не нашел. Если какая-то тень казалась ему подозрительной, суперкарго подходил и проверял, что там такое. Обнаружив в конце концов пшик вместо слепого пассажира, о котором ему доложили или о чьем присутствии он сам догадался (может, подслушав наши разговоры из пресловутого центра), то есть найдя вместо человека лишь безобидные предметы и прозрачный воздух, суперкарго вновь воспользовался трапом и поднялся наверх. Я же остался лежать, где лежал, – весьма удовлетворенный, но и весьма озабоченный новыми мыслями.

– Это ведь не первый странный случай на нашем корабле, – сказала дочь капитана.

– Значит, ты остался лежать, где лежал... – повторил Вальдемар Штрунк. До сих пор он стоял, опираясь на правую ногу, но теперь перенес вес тела на левую.

– Когда луч света в третий раз пронизал мою тьму, то была Эллена. Я тотчас окликнул ее, выполз из убежища. Она сказала, мы уже в открытом море. Мы поспешили в ее каюту, и я рассказал ей то, что только что услышал и ты.

–Я должен тебе возразить, – сказал Вальдемар Штрунк, едва ворочая языком. – Принять твой рассказ на веру я не могу. Судовладелец (если предположить, что ему действительно – по причинам, которые нас не касаются, – в последний момент захотелось совершить плавание вместе с нами) мог, как хозяин корабля, воспользоваться своим законным правом. Ему-то незачем прятаться – в отличие, скажем, от тебя.

–А вдруг у него все же был повод, чтобы постараться скрыть свое присутствие? – спросил Густав.

– Мы не нуждаемся в столь смелых гипотезах, – отрезал Вальдемар Штрунк. – Вполне вероятно, все это тебе приснилось. Я подсчитал: в темноте ты провел не меньше пяти часов.

– Ты прежде упомянул, что суперкарго доложил тебе о моем пребывании на борту в качестве слепого пассажира, – сказал Густав.

– Но он однозначно дал понять, что сам тебя не видел, —уточнил Вальдемар Штрунк.

– Это не противоречит моему рассказу, – возразил Густав.

– Видимо, ему выдал тебя один из матросов, – предположил капитан.

– Но нас никто не заметил, – запротестовала девушка.

– Вы же не станете утверждать, будто у вас глаза на затылке, – сказал Вальдемар Штрунк. – На борту, возможно, имеются филеры с превосходными наблюдательными способностями. Моральные качества таких угодливых типов мы сейчас обсуждать не будем.

– Ты изыскиваешь возможности неискривленного толкования. Мой разум готов тебе в этом содействовать. Но нечто во мне, что укоренено глубже разума, противится, – сказал Густав.

– В чем же ты хочешь нас убедить?—спросил Вальдемар Штрунк. – Есть ведь у твоего сообщения какая-то цель? Хочешь продемонстрировать могущество зла? Мы и так можем признаться друг перед другом, что наш корабль везет контрабанду – под ответственность тех, кого это касается. Что мы теряем и что выигрываем, констатируя такой факт? Должны ли мы его выболтать и тем взбаламутить команду? Должны ли поставить в опасное положение суперкарго, чтобы он впредь не расставался с пистолетом? Никакого преимущества в таком повороте событий я не вижу. Незлобивость матросов быстро израсходуется, когда они начнут нагружать свой ум скороспелыми подозрениями. Мы должны примириться с тем, что следуем по неизвестному маршруту, ответственность за который несут неизвестные.