Текст книги "…Ваш маньяк, Томас Квик"

Автор книги: Ханнес Ростам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Скептики

Голоса тех критиков, которые выражали сомнения в виновности Квика еще во время расследования двойного убийства у Аккаяуре, вызвали очень ограниченный интерес и вскоре были забыты. Однако весной 1998 года, когда рассматривалось дело об убийстве Терезы Йоханнесен, разразилась настоящая война, приведшая к ожесточенному и, казалось, бесконечному противостоянию.

Ссора началась со статьи в разделе «Дебаты» издания «Дагенс Нюхетер», написанной журналистом Даном Ларссоном, бывшим шахтером из Мальмбергета, сменившим профессию и ставшим репортером криминальной хроники в «Норрлендска Сосиальдемократен». Он освещал судебное разбирательство по делу об убийстве Чарльза Зельмановица и супругов Стегехюз и придерживался мнения, что Квик невиновен. В своей статье Ларссон указал на целый ряд сомнительных обстоятельств, в том числе на тот факт, что следствие по всем делам велось одной и той же хорошо сыгранной командой. Он подчеркнул также, что Квик при рассмотрении каждого убийства, за которое его судили, называл сообщников, участие которых вызывало большие сомнения.

Четыре дня спустя «Дагенс Нюхетер» опубликовала статью Нильса Виклунда, доцента судебной психологии. Он писал:

«Судебное разбирательство дел Томаса Квика уникально во многих отношениях. Вся западная система правосудия строится на состязательности сторон, где суд пытается установить истину, взвешивая аргументы обвинения, с одной стороны, и аргументы защиты – с другой».

Виклунд говорит о том, что во время процессов над Томасом Квиком состязательность была полностью отменена, так как прокурор и адвокат придерживались одной и той же позиции. Его наблюдения подтвердил проходивший в тот момент очередной процесс, на котором адвокат не только четко занял позицию в пользу виновности своего клиента, но и обратился к журналистам, участвующим в дебатах, призывая их «одуматься и осознать свою ответственность».

«Многократные попытки адвоката прекратить общественные прения возмутительны и недопустимы. Ему самому надлежало бы потребовать независимой экспертизы в рамках судебного разбирательства», – высказался Виклунд.

Тональность дебатов стала еще более резкой, когда отец Юхана Асплунда Бьерн потребовал привлечь к уголовной ответственности Кристера ван дер Кваста. Бьерн Асплунд считал, что ван дер Кваст совершил должностное преступление, не возбудив уголовное дело против сообщника Квика в деле об убийстве Терезы Йоханнесен. Квик назвал сообщника и описал, каким образом тот содействовал похищению девочки, а также как тот изнасиловал ее в машине на парковке.

«Если исполняющий обязанности прокурора ван дер Кваст считает показания Квика заслуживающими доверия, – писал Бьерн Асплунд, – как получилось, что названный по имени и известный полиции (и Квасту) человек не был вызван на допрос в суд?»

Поскольку пособничество в убийстве и грубом сексуальном использовании детей являются преступлениями, при рассмотрении которых предусмотрено общественное обвинение, Асплунд счел, что Кваст нарушил свой долг и должен быть привлечен к ответственности за должностное преступление.

Анна-Клара и Бьерн Асплунд с самого начала следили за ходом судебного процесса. Оба были убеждены, что признания Квика – ложные. Поэтому они упорно боролись за то, чтобы «оторвать Квика от Юхана».

К дебатам подключились другие СМИ, появились новые критики. В их числе оказалась адвокат Керстен Коорти, которая в программе новостей шведского телевидения заявила, что не верит в виновность Квика, причем это касается всех убийств. Она назвала процессы по делу Квика «крупнейшим правовым скандалом двадцатого века».

Еще более серьезная критика была опубликована на странице дебатов в «Свенска Дагбладет» 12 июня 1998 года. В статье «Дело Квика – полное поражение правоохранительной системы» психолог свидетельских показаний Астрид Хольгерссон обвинила команду, состоящую из прокурора, полицейских и психологов, в том, что они «были односторонне нацелены лишь на то, чтобы найти подтверждение виновности Квика в этих убийствах».

Астрид Хольгерссон просмотрела протоколы нескольких расследований и привела конкретные примеры того, как Кристер ван дер Кваст подсказывает Квику «правильный ответ». По словам Хольгерссон, к тому моменту было достаточно широко известно, что Квик в начале следствия давал много неправильных сведений, однако систематического анализа его показаний не проводилось. Вместо этого суд уговаривали принять ненаучные объяснения того, почему Квик давал неправильные показания. Психолог приводит пример из решения суда по делу об убийстве Йенона Леви:

«Суд отмечает, что „заключительная версия сформировалась в течение нескольких допросов“, однако не предпринимает никакого критического анализа того, каким именно образом она сформировалась. Суд просто принимает психологические разглагольствования о том, что „Квику было трудно говорить о некоторых деталях“».

Мишенью Астрид Хольгерссон стал Свен-Оке Кристианссон, чей вклад в следствие она называет неэтичным и ненаучным, поскольку он «путем внушения и манипулятивных методов» пытался помочь Квику создать рассказ, не противоречащий фактам о преступлениях. Хольгерссон подчеркивает также, что Кристианссон является свидетелем обвинения и одновременно с этим суд призывает его «в качестве судебного эксперта высказаться по поводу ценности результатов его собственного обследования». Принятие на себя такой двойной роли, по мнению Хольгерссон, – неэтичный поступок. Кроме того, Кристианссон «односторонне воздействовал на общественное мнение, вопреки принципам работы психологов в суде, распространяя свое субъективное мнение по вопросу о виновности в своих лекциях о „серийном убийце“ Томасе Квике».

В антологии «Recovered Memories and False Memories» (Oxford University press, 1997) Кристианссон выступил со статьей, где утверждает, что Квик является серийным убийцей, в то время как именно по этому вопросу и должен был вынести решение суд. Хольгерссон цитирует статью Кристианссона о вытесненных воспоминаниях Квика, актуализированных во время психотерапии:

«Воспоминания об убийствах вызвали невыносимую тоску, так как они являлись воплощением действий сексуально-садистского характера, которым будущий серийный убийца подвергся в детстве».

Астрид Хольгерссон отметила:

«Как уже было упомянуто выше, не существует никаких фактов, никаких документальных подтверждений предположению, что Квик является серийным убийцей, что в детстве он подвергался сексуальному использованию или что такого рода переживания характерны для серийных убийц».

Члены группы, которую Хольгерссон называет «сектой Квика», – прокурор Кристер ван дер Кваст, следователь Сеппо Пенттинен, психотерапевт Биргитта Столе и мнемоэксперт Свен-Оке Кристианссон – поджали хвост и промолчали. Вместо них в защиту следствия выступил Клаэс Боргстрём. Ему тоже досталось, так как многие критики возмущались его пассивностью во время следствия и суда.

Отвечая на критику Хольгерссон, он воспользовался сатирическим и ироническим приемом, опубликовав в «Свенска Дагбладет» статью под заголовком «Невероятная отвратительная конспиративная теория».

«Следует поблагодарить Астрид Хольгерссон за ее научно обоснованные выводы по поводу этих ужасных событий, которые не дадут тем, кого они лично затронули, покоя до конца дней. Все, что ей нужно сделать, – это перелистать несколько папок и посмотреть несколько видеоотрывков, и затем правда ляжет к ногам почтеннейшей публики».

Вражда по поводу Квика достигла кульминации в августе 1998 года, когда вышла книга Дана Ларссона «Мифоман Томас Квик», посвященная убийству у Аккаяуре. Ларссон утверждал, что убийство на мысе у озера Аккаяуре совершил человек, занимавшийся бодибилдингом и употреблявший амфетамин, алкоголь и анаболические стероиды. Губб Ян Стигссон отрецензировал книгу на полосе новостей в газете «Дала-Демократен» под заголовком «Новая книга о Квике – постыдная фальшивка». Хотя газета выделила под рецензию целую полосу, Стигссон завершил свою статью словами: «Недостатков в собранных для книги материалах так много, что места не хватит их перечислить. Поэтому анализ книги продолжится в следующем номере „ДД“».

На следующий день вышло продолжение «рецензии». На этом этапе вражда по поводу Квика собрала всех участников в два враждующих лагеря и перешла в непримиримую борьбу авторитетов, где ни одна из сторон уже не могла ни на миллиметр отступить от своей позиции.

Трине Йенсен и Грю Сторвик

Томас Квик продолжал сознаваться в новых убийствах. К лету 1999-го их насчитывалось двадцать пять, за пять из них он уже был осужден. Все нарастающая масса нерасследованных убийств, в которых он признался, подвигла «Дагенс Нюхетер» удостоить его почетного титула «одного из самых ужасных серийных убийц в мире».

Однако после противостояния по поводу Квика ситуация внезапно изменилась. Не посеяли ли дебаты зерно сомнений в умах репортеров криминальных хроник? Или же они и общественность несколько пресытились Томасом Квиком?

Во всяком случае, газетный архив говорит яснее ясного – Томасу Квику перестали посвящать крупные заголовки на первой полосе. Ничего не изменилось даже после того, как «убийце мальчиков» Квику весной 2000 года было предъявлено обвинение в типично гетеросексуальных убийствах молодых женщин в Норвегии: семнадцатилетней Трине Йенсен, найденной убитой и изнасилованной в августе 1988 года, и двадцатитрехлетней Грю Сторвик, убитой в июне 1985-го. Обе они проживали в Осло, и их тела были обнаружены в ближайших окрестностях города.

Эксперты выявили следы спермы в теле Грю Сторвик, и Томас Квик признался, что совершил с ней половой акт перед убийством, несмотря на свою однозначную гомосексуальную ориентацию с 13-летнего возраста. Эти два новых убийства означали, что Томас Квик из убийцы мальчиков превратился во «всеядного» серийного убийцу без каких-либо преференций, повторяющихся стереотипов поведения или географических ограничений.

Анализ ДНК полностью исключил возможность того, что сперма могла принадлежать Томасу Квику, однако даже это обстоятельство не привлекло особого внимания. В газете «Экспрессен» приговор по шестому и седьмому убийствам Квика освещался лишь маленькой заметкой.

Суд первой инстанции города Фалуна констатировал, что прямые доказательства отсутствуют, но, как и прочие суды, принял ожидаемое решение.

«При общей оценке всех предоставленных сведений суд пришел к выводу: признания Квика подтверждаются материалами следствия в такой степени, что факт совершения им тех деяний, в которых его обвиняет прокурор, неоспорим».

– Нет никакой необходимости обсуждать, лжет он или нет. Он обладает квалифицированными знаниями об убийствах, – прокомментировал решение суда Свен-Оке Кристианссон.

«Без прямых доказательств Томас Квик был осужден вчера за убийство Трине Йенсен и Грю Сторвик», – упомянула норвежская «Афтенпостен».

И на этом все успокоились.

Юхан Асплунд

История о Томасе Квике начинается с Юхана Асплунда и им же заканчивается.

Когда во время психотерапевтического сеанса в 1992 году Томас Квик начал вспоминать детали убийства Юхана, он был очень неуверен в том, что имеет какое-либо отношение к его исчезновению. Скорее всего, он и не подозревал тогда, что к нему вернутся воспоминания еще почти о тридцати убийствах.

Если бы Томас Квик начал с признания в убийстве Йенона Леви, дело попало бы в полицейский округ Авесты [13]13
  Авеста – город в Даларне, расположенный в 130 километрах к северо-западу от Стокгольма.


[Закрыть]вместо Сундсвалля. Однако убийство Юхана оказалось первым, и потому дело Томаса Квика легло на стол к прокурору ван дер Квасту и в полицию Сундсвалля, где руководить следствием доверили младшему следователю по наркоделам Сеппо Пенттинену.

Легко понять, что Сеппо Пенттинен мечтал стать тем, кто раскроет убийство Юхана Асплунда – крупнейшую загадку в криминальной истории Сундсвалля. В течение всех лет, пока шло следствие по делу Квика, полиция тратила колоссальные ресурсы на поиски соответствующих доказательств.

После того, как был оглашен приговор «убийце» Грю Сторвик и Трине Йенсен, следствие с новыми силами взялось за убийство Юхана, как уже много раз происходило раньше.

– Теперь на очереди Юхан Асплунд, – заявил ван дер Кваст.

– Опять! – язвительно прокомментировал Бьерн Асплунд. – Наверняка найдется новое убийство в Норвегии, о котором Квик предпочтет поговорить.

Однако на этот раз следователи твердо решили довести дело Юхана до конца, предъявив обвинение и вынеся приговор.

В День всех влюбленных 2001 года ван дер Кваст позвонил Бьерну Асплунду и сообщил, что теперь у него достаточно доказательств, чтобы возбудить уголовное дело в отношении Томаса Квика по обвинению в убийстве Юхана.

Бьерн и Анна-Клара положительно отнеслись к этому решению и выразили готовность поддержать обвинение.

– Мы хотим, чтобы все это закончилось хотя бы двадцать лет спустя, – сказали они. – Но во время суда мы будем критически оценивать каждую деталь.

– Те сведения, которые сообщил Квик, показывают, что он находился в физическом контакте с Юханом, – заявил прокурор на пресс-конференции в связи с возбуждением уголовного дела. – Описание им многих предметов в квартале Бусведьян указывает на то, что он находился там в утро исчезновения жертвы.

Однако родители Юхана разбили в пух и прах доказательства прокурора.

– Он не убивал моего сына, – с уверенностью заявил Бьерн Асплунд, отметив, что никаких прямых доказательств в этом деле и на этот раз нет. – Я считаю, что он не виновен ни в одном из убийств.

По мнению Асплунда, главным пробелом в истории Квика было то, что приговоры по его делу ни разу не обжаловались в высшей инстанции. Однако теперь эта ситуация изменится.

– Если вопреки нашим предположениям суд вынесет обвинительный приговор, мы обжалуем решение в суде второй инстанции. Тогда, возможно, феномен Томаса Квика лопнет как мыльный пузырь.

Во время судебного разбирательства суд счел, что Квик дает детальное описание жилого квартала Бусведьян, и это доказывает, что он был там в то утро, когда исчез Юхан. Он смог также описать мальчика, живущего в том же доме, что и Юхан. Большое значение для суда имело то, что Квик сумел рассказать, как выглядел джемпер, надетый на мальчика. Он сообщил также специфические данные об особенностях тела Юхана.

Суд Сундсвалля, оценив все имеющиеся в деле материалы, признал неоспоримым, что Квик совершил вменяемое ему преступление. 21 июня 2001 года Квик был осужден за восьмое убийство.

И только теперь родители Юхана узнали, что поскольку они поддержали обвинение, то не имеют права обжаловать решение суда, признавшее Квика виновным.

Тем самым дело Юхана Асплунда было доведено до логического конца.

Тайм-аут

В ноябре 2001 года произошло сразу три события.

10 ноября в газете «Дагенс Нюхетер» была опубликована статья историка Леннарта Лундмарка под заголовком «Цирк вокруг Томаса Квика – правовой скандал».

«Приговоры судов по делу Томаса Квика – позор не только для шведской правоохранительной системы, но и для шведской журналистики, – писал Лундмарк. – Вне всяких сомнений, вся эта история еще будет пересмотрена».

Несколько дней спустя, 14 ноября, профессор криминологии Лейф Г. В. Перссон проехался по поводу следствия по делам Квика на Днях юриспруденции на выставке в Альвшё. Начав с пренебрежительной оценки умственных способностей следователей, Перссон закончил тем, что сомневается, совершил ли Квик хотя бы одно из тех убийств, за которые он осужден.

На следующий день Томас Квик опубликовал свою третью статью в разделе дебатов «Дагенс Нюхетер»: «Томас Квик после обвинений в мифомании. Я прекращаю участие в полицейских расследованиях».

«Я намерен взять тайм-аут – вероятно, длиной в жизнь, от тех полицейских расследований, которые касаются моих признаний в нескольких убийствах».

Томас Квик сурово отозвался о Лейфе Г. В. Перссоне, Керстин Коорти и других, кто ставил под сомнение его признания и сделал невозможным продолжение сотрудничества со следователями.

«Год за годом сталкиваться с совершенно необоснованными утверждениями кучки фальшивых знатоков, будто я – якобы мифоман, и видеть, насколько некритично воспринимают СМИ заявления этой ничтожно малой группы, исключительно тяжело.

Я вынужден отказаться от дальнейшего участия в полицейской работе еще и ради близких потерпевших, которые, как и суды, восприняли доказательства лжецов. Я не хочу, чтобы они снова, раз за разом, чувствовали неуверенность по поводу того, что произошло в действительности».

Три месяца спустя Томас Квик вернул себе свое прежнее имя, Стюре Бергваль. Человек, возникший десятью годами раньше, перестал существовать.

Эпоха Томаса Квика завершилась.

Однако дело Томаса Квика продолжало жить своей жизнью на страницах газет, где доказательства и приговоры все больше оспаривались. Теперь даже полицейские, участвовавшие в расследованиях, начали выступать и рассказывать о своих сомнениях.

А в Сэтерской больнице сидел Стюре Бергваль и молчал, год за годом.

Когда я навестил его 2 июня 2008 года, его тайм-аут продолжался уже почти семь лет.

Почему замолчал Томас Квик? Действительно ли потому, что правдоподобность его показаний была поставлена под сомнение Лейфом Г. В. Перссоном и другими скептиками? Или существовали иные, скрытые причины?

Почему они признались?

Журналистом я стал довольно поздно, в тридцать семь лет. Однако вскоре мне удалось продать шведскому телевидению целый ряд историй для передачи о журналистских расследованиях «Стриптиз». Работа была увлекательная, энергия из меня била через край, и мне казалось, что все идет как по маслу. Скоро меня приняли на постоянную работу.

На самом раннем этапе мой интерес обратился к журналистике в области криминологии и права, и уже через пару лет мы вместе с репортером Янне Юсефссоном сделали материал, имевший такой успех, какой мне самому уже не превзойти. Речь шла о наркомане Осмо Валло, чья смерть случайно совпала по времени с одним событием: стокилограммовый констебль наступил на спину лежащему на земле в наручниках Валло. Однако, по словам ответственных судмедэкспертов, никакой связи между смертью Осмо Валло и действиями констебля обнаружить не удалось.

Наше журналистское расследование вынудило правовой аппарат провести еще две экспертизы тела Осмо Валло, которые установили, что смерть наступила в результате того, что констебль наступил ему на спину.

За репортаж об Осмо Валло мы с Янне Юсефссоном были удостоены Большой журналистской премии, кроме того, в мои первые годы работы журналистом я был награжден несколькими отечественными и международными премиями и дипломами.

Этот успех дал мне большую свободу действий на телевидении, где начальство стало воспринимать меня как постоянного поставщика выигрышных репортажей.

После десяти лет работы в качестве ресечера, когда я работал в одной команде с репортерами Юханом Бронстадом и Янне Юсефссоном, в 2003 году началась моя карьера репортера. Я начал ее самой политически некорректной и табуированной темой, какую только можно себе представить: серией репортажей по так называемому «делу Ульфа» – о мужчине, который, несмотря на то что он отрицал свою вину, был осужден на восемь лет тюремного заключения за сексуальное принуждение собственной дочери. После репортажа в программе «Миссия: расследование» осужденный потребовал пересмотра дела и, отсидев три года в тюрьме, вышел из зала суда оправданным.

Вероятно, именно это послужило толчком к тому, что сентябрьским вечером 2007 года зазвонил мой домашний телефон. Я услышал голос пожилого человека, который спросил, не я ли делаю репортажи для телевидения о старых делах. Он рассказал о волне пожаров («более пятидесяти пожаров») в Фалуне и его окрестностях, которые имели место в 1975–1976 годах.

Я подумал, что это сильно смахивает на всякие «ужастики», которые мне приходилось выслушивать в огромных количествах.

– В этих пожарах признали виновными целую группу детей и подростков, – сказал мужчина. – Я особо не думал об этом все эти годы, но сейчас, на склоне лет, это стало меня мучить. Поэтому я звоню вам, чтобы вы помогли мне восстановить справедливость.

– А именно?

– Дело в том, что человек, устроивший все эти пожары… это был я…

У меня волосы на голове встали дыбом. Я понял, что не смогу устоять перед соблазном узнать, правду ли говорит этот человек.

– О’кей, я готов найти решения суда и прочие материалы о тех пожарах, чтобы проверить ваши рассказы. Как я могу с вами связаться?

– Никак, – ответил мой анонимный собеседник. – У меня дети, я живу вдали от Фалуна и не намерен раскрывать свое имя.

– Вы всерьез думаете, что я собираюсь потратить несколько недель работы, чтобы «помочь вам восстановить справедливость», даже не зная, кто вы?

– Я позвоню через две недели. Если вы прочтете материалы по тем пожарам, то сможете задать мне контрольные вопросы. Обещаю, что вы убедитесь – я действительно «пироман из Фалуна».

Все вышло так, как и сказал анонимный абонент. Он снова позвонил через две недели, и во втором нашем разговоре я на основании прочитанных мною к тому времени решений суда и газетных статей задал ему несколько вопросов, на которые он с уверенностью ответил.

Существовала только одна проблема: из десяти подозреваемых юных поджигателей, допрошенных полицией, девять сознались в своем участии. Дело было расследовано, закончено и закрыто. Однако неизвестный продолжал упорствовать: подростки невиновны.

Я разыскал всех до единого и услышал от каждого один и тот же рассказ – что никакого отношения к пожарам они не имели и что вся эта история с пироманией испортила им жизнь. Их посадили в следственный изолятор, подвергали суровым допросам. Следователь, ведущий допрос, отказал им в возможности пригласить адвоката и позвонить родителям. Но если они признаются, их отпустят. Они признались.

Подростки признались, чтобы вырваться из невыносимой ситуации. Однако их признание стало основой для решения социальной службы – они оказались в детских домах. Во взрослом возрасте они скрывали эту часть своего прошлого от своих детей и супругов. Мое появление и попытки снова разбередить старые раны привели их в отчаяние. Большинство из них категорически отказалось участвовать в съемках репортажа.

Губб Ян Стигссон освещал охоту за пироманом из Фалуна в 1975–1976 годах и написал по этому поводу бесчисленное множество статей. Когда я входил в его кабинет в «Дала-Демократен» ясным январским днем 2008 года, в голове у меня не было и мысли о Томасе Квике.

Губб Ян Стигссон сидел за своим заваленным бумагами столом, забросив на него ноги в деревянных башмаках и заложив руки за голову. Он не поднялся, чтобы поприветствовать меня, а лишь сухо кивнул на стул для посетителей по другую сторону стола. На стуле громоздились пожелтевшие кипы газет, пролежавшие там, казалось, не один год.

Я оглядел необрамленный пожелтевший диплом, висевший на одинокой скрепке над черной шевелюрой Стигссона.

«Большая премия Клуба публицистов 1995 года.

Награждается Губб Ян Стигссон за интенсивную и терпеливую работу в качестве репортера криминальной хроники в течение 20 лет».

Когда мы закончили с моим делом, касавшимся пиромана из Фалуна, Стигссон устремил на меня пристальный взгляд карих глаз.

– Мы должны вместе разоблачить врунов, которые распространяют всякую чушь о Томасе Квике, – предложил он на своем певучем диалекте. – Те, кто утверждают, что Квик лжет, просто не в курсе дела.

Его слова меня не удивили. Стигссон был самым начитанным энциклопедистом журналистского сообщества и по-прежнему придерживался своей линии в распре по поводу Квика спустя десять лет после ее начала.

К тому же я не впервые выслушивал аргументы Стигссона – он не один год пытался убедить меня проанализировать дело Квика, который, по его мнению, был виновен во всех тех восьми убийствах, за которые его осудили. На это я возражал, что невелик журналистский подвиг – подтвердить, что приговор суда справедлив. То, что несколько критиков настаивали на невиновности Квика, ничего, по сути, не меняло.

По случайному стечению обстоятельств всего неделей ранее я обсуждал это дело с главным антагонистом Стигссона, Лейфом Г. В. Перссоном.

– Томас Квик – всего лишь склонный к патетике педофил, – сказал мне Перссон. – Осудив этого беднягу, полицейские, прокуроры и психотерапевты оставили на свободе истинных убийц. Очень грустная ситуация. Строго говоря, величайший правовой скандал в истории нашей страны. Помни о том, что нет никаких доказательств виновности Томаса Квика, помимо его признаний.

– Но ты ведь не можешь отрицать, что Квик рассказал множество подробностей о погибших, месте убийства и травмах, нанесенных жертвам? – возразил я. – Как ему это удалось?

Перссон почесал бороду и проворчал со своей неподражаемой интонацией:

– Все это полнейшая чушь, нелепые криминологические байки, распространяемые придворными репортерами Квика, следователями и прокурорами. В первых допросах по каждому делу Квик ничего толком не знает.

«Придворные репортеры Квика» – это у Перссона было такое прозвище для Губба Яна Стигссона, поскольку прочие «придворные репортеры» перестали писать о Квике еще много лет назад. Ничто так не выводит из себя Стигссона, как манера профессора криминологии потешаться над предыдущими преступлениями Квика. Взять хотя бы строки из одной газетной хроники, написанной Перссоном:

«Квик был известен полиции задолго до того, как стал серийным убийцей. В молодости он не раз попадал в кутузку за разнообразные и совершенно нелепые мелкие преступления, непревзойденные в своей глупости».

Каждый такой пример Стигссон досконально запоминал. Перссон действовал на него как красная тряпка на быка.

– Лейф Г. В. Перссон называет многократные попытки сексуального насилия и покушения на убийства в отношении детей нелепыми мелкими преступлениями! – От возмущения голос Стигссона звучит более надрывно, чем обычно, и в конце концов он срывается на фальцет, произнося свои речи, которые мог продолжить с любого места: – Томасу Квику еще в молодые годы был поставлен диагноз «педофилия и садизм» – pedophilia cum sadismus. Он был признан «не просто опасным, а при некоторых обстоятельствах – исключительно опасным для жизни и здоровья других людей». И это написано еще в тысяча девятьсот семидесятом году! А в семьдесят четвертом он напал с ножом на мужчину в Упсале и так его порезал, что тот чудом остался жив. И такие поступки Г.В. называет «нелепыми мелкими преступлениями»! Ты понимаешь, с какими нечестными людьми приходится иметь дело?

Губб Ян Стигссон часто и охотно цитирует заключения судмедэкспертов и решения суда.

Вооруженный точными формулировками, он всегда может обрушиться на своих оппонентов, указывая на фактические ошибки в их высказываниях и статьях.

Вкупе с Лейфом Г. В. Перссоном самым ненавистным для Стигссона человеком был писатель и журналист Ян Гийу. Стигссон потряс у меня перед носом парой листов бумаги со статьей, которую он посылал в дебатную полосу национальных газет и получил назад с отказом.

– В книге Гийу «Защитник ведьм» в главе о Томасе Квике я насчитал сорок три фактические ошибки! Вот уже несколько лет я пытаюсь вызвать его на публичные прения. Однако он не решается со мной тягаться! А газеты не принимают моих статей на эту тему, – продолжал он.

Не без некоторого облегчения я попрощался со Стигссоном и вышел на негостеприимную улицу зимнего города, чтобы продолжить работу над репортажем о пиромане из Фалуна, который все больше превращался в репортаж о таком феномене, как ложные признания.

Зачем человеку признаваться на полицейских допросах в тяжких преступлениях, которых он не совершал? Это представляется почти невероятным, и большинство людей убеждены, что сами-то они никогда бы так не поступили. Девять подростков из Фалуна сознались в многочисленных поджогах, а позднее утверждали, будто невиновны, во что поначалу мне было трудно поверить.

Однако начав читать научные исследования по ложным признаниям, я понял, насколько это распространенное явление. И оно возникло не вчера. Когда в 1932 году было совершено похищение полуторагодовалого сына Чарльза Линдберга, мегазвезды, легендарного летчика, в одиночку пересекшего Атлантику, около двухсот человек выступили с признаниями своей вины. Примерно столько же за все эти годы сознались в убийстве премьер-министра Улофа Пальме. [14]14
  28 февраля 1986 года Улоф Пальме возвращался из театра с супругой и был убит на центральной улице Стокгольма неизвестным мужчиной, дважды выстрелившим из револьвера. Это убийство до сих пор не раскрыто и является одной из самых больших загадок современной Швеции.


[Закрыть]

Американская организация «Innocence Project», которая с момента своего основания в 1992 году смогла при помощи современных технологий ДНК оправдать двести восемьдесят два невинно осужденных человека, констатировала, что двадцать пять процентов из них полностью или частично признали свою вину на допросах. Тот факт, что они позднее взяли назад свои признания, не помог им в суде.

Среди людей, делающих ложные признания, широко представлены дети, подростки, люди с низким интеллектом, психически больные и наркоманы. Когда им задним числом задавали вопрос, почему они признались, наиболее распространенный ответ звучал так: «Мне хотелось поскорее вернуться домой».

Изучение феномена привело меня к выводу, что многие крупные правовые скандалы нашего времени строятся на ложных признаниях. Например, драконовские, но ошибочные приговоры по делу «бирмингемской шестерки» [15]15
  В 1974 году в результате взрывов бомб в двух пивных барах, устроенных боевиками из Ирландской республиканской армии, погибли двадцать один человек, сто шестьдесят два получили тяжелые ранения. Вскоре британская полиция арестовала шестерых ирландцев, которые не имели никакого отношения к этому преступлению. Однако многочасовые допросы с пристрастием, жестокие избиения, лишение сна, воды и пищи, а также фабрикация «улик» сделали свое дело: не выдержав пыток и истязаний, арестованные признали себя виновными. Лишь в тюрьме, когда к этим жертвам британской Фемиды были допущены адвокаты, стало известно о «признаниях», выбитых под пытками.


[Закрыть]и «гилфордской четверки» [16]16
  В 1975 году в лондонских предместьях Гилфорд и Вулич прогремела серия взрывов, семь человек погибли, более ста получили ранения. Ответственность за преступления взяли на себя террористы из Ирландской республиканской армии. Полиция арестовала четверых молодых ирландцев, объявив их организаторами взрывов. Все четверо были приговорены к пожизненному заключению. Через 14 лет выяснилось, что дело «гилфордской четверки» было сфабриковано полицией: подозреваемые давали показания под давлением, улики оказались ложными, а доказательства их причастности к террористам – неубедительными. В 1989 году все обвинения были сняты и ирландцев отпустили на свободу. В 1991 году министерство юстиции выплатило каждому из невинно осужденных компенсацию в 500 тысяч фунтов.


[Закрыть]в Великобритании. Швеция выступала в этой связи как одно из немногих правовых государств, где проблема ложных признаний до сих пор была почти неизвестна.

Я отправился в Нью-Йорк, чтобы взять интервью у профессора Саула Кассина, одного из самых выдающихся исследователей этой темы в мире.

Саул Кассин нисколько не удивился, узнав, что подростки из Фалуна сознались в поджогах. Самым удивительным ему в этой истории показалось то, что тринадцатилетняя девочка, посаженная в одиночную камеру и подвергавшаяся суровым полицейским допросам, продолжала отрицать свое участие в преступлении в течение трех суток.

– Очень редкий случай, чтобы ребенок тринадцати лет продержался три дня, – сказал Саул Кассин. – Большинство признаются через несколько часов или в первые сутки.

Профессор Кассин подтвердил свои утверждения целым рядом поразительных случаев, когда подростки сознавались в тяжких преступлениях, к которым однозначно не могли иметь отношения.

Когда я общался с «подростками», сознавшимися в поджогах, им было уже за пятьдесят, и в конце концов восемь из них согласились участвовать в съемках моего документального фильма. Они испытывали огромное облегчение от возможности наконец-то рассказать свою историю, а полицейские, проводившие расследование, признали, что оно проводилось не лучшим образом и что им так и не удалось установить истину касательно поджогов.