Текст книги "…Ваш маньяк, Томас Квик"

Автор книги: Ханнес Ростам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Угу.

– Как ты к этому относишься?

– Ну, как я могу к этому относиться? Как есть, так и есть.

Запросив данные автомобильного реестра Дорожного управления, Сеппо Пенттинен получил чуть позднее сведения о том, что за две недели до убийства Юхана Юнгстрём купил «Вольво 244» 1981 года выпуска в фирме «Фалу Мотор АБ». И машина была не голубого, как утверждал Квик, а красного цвета.

Рассказ Квика означал, что продавец продуктового магазина Турд Юнгстрём купил в кредит новехонький автомобиль «Вольво», стоимость которого соответствовала его годовой зарплате, и тут же одолжил его случайному знакомому, безработному Стюре Бергвалю, который не умел водить машину и не имел прав.

Кроме того, Квик поведал, что тело Юхана залило кровью весь салон машины, а отрезанные части тела транспортировались в багажнике в картонной коробке, которая настолько пропиталась кровью, что у нее отвалилось дно. Поэтому полиция отследила местонахождение старой машины Юнгстрёма и изъяла ее для экспертизы у тогдашнего владельца. Если рассказ Квика соответствовал действительности, если в машине транспортировался расчлененный труп, то разумно предположить, что в ней должны были остаться следы в виде пятен крови. Государственная криминально-техническая лаборатория обследовала сиденья машины, коврик в багажнике и другие открытые поверхности, не обнаружив никаких следов крови.

Юнгстрём клялся жизнью, что никогда не одалживал свою машину Стюре. Его не подозревали в совершении противоправных деяний – только в том, что он одолжил свой «Вольво», и трудно было найти причины, по которым он стал бы защищать убийцу. На допросе он правдиво рассказал о своей гомосексуальности и ответил на другие щекотливые вопросы, в то время как Квик раз за разом попадался на лжи, бесконечно меняя свои версии. Однако же следователи сделали вывод, что Квик говорит правду, в то время как Турд Юнгстрём лжет.

26 апреля Томас Квик, Чель Перссон, Сеппо Пенттинен и инспектор полиции Бьёрн Юнассон отправляются в местечко Рюгген в нескольких милях к востоку от Фалуна, чтобы искать одну из рук Юхана Асплунда.

Квик должен сперва сориентироваться, так что он отправляется на прогулку по местности вместе с Перссоном. После часового променада они возвращаются к следователям, но только для того, чтобы сказать, что им нужно еще время. После полутора часов у Квика начинается такой тяжелый приступ страха, что он должен «отдохнуть», и на место подъезжает служебная машина. Проведя в ней некоторое время со своим врачом – и, предположительно, приняв лекарства, Квик заявляет, что готов показать, где спрятана рука.

Однако ему не удается найти высохшее русло ручья, в котором, как Томас утверждал ранее, он спрятал руку, – в этой местности есть лишь небольшая канава. Квик говорит бессвязно: подробно описывает фонарик, который был при нем, когда он прятал руку, упоминает о камнях, под которыми он ее укрыл, вспоминает охотничий нож, который тоже закопал, и шлагбаум, который был закрыт. Однако ни к какой руке Квик собравшихся не приводит.

Позднее на место прибывают эксперты, обследуют местность, но ничего интересного не находят. В очередной раз Квик пообещал указать место, где он спрятал части расчлененного им трупа, и полицейские в результате ничего не обнаруживают.

Чель Перссон с разочарованием пишет в карточке, что история Квика «полицейскими и прокурором воспринята как не самая достоверная. Тот факт, что ничего не удалось обнаружить, разумеется, еще более увеличивает сомнения».

5 мая адвокат Квика пишет письмо Кристеру ван дер Квасту. Из письма следует, что Гуннар Лундгрен проводит подробные «консультации» с Квиком, который выказывает огромное желание раскрыть дело об убийстве Юхана. Адвокат заканчивает письмо следующими словами:

«Однако он заявил мне, что больше никаких сведений сообщить не может, и теперь хочет, чтобы Вы решили, возбуждать ли уголовное дело по данному случаю или закрыть его».

Обдумав все это в течение двух недель, ван дер Кваст созывает пресс-конференцию, на которой сообщает, что у него недостаточно оснований для возбуждения уголовного дела против Квика, хотя подозрения остаются и расследование продолжается. Но на самом деле следствие засыпает мирным сном среди летней жары.

Когда я читаю протокол предварительного следствия, мне становится очевидно, что Томас Квик не сообщил ни единой подробности, показывающей, что ему что-либо известно по поводу исчезновения Юхана. Вместе с тем многое указывает на то, что он все это выдумал.

Но в Сэтерской больнице продолжается психотерапевтическое лечение Томаса Квика – и никаких сомнений в его виновности там ни у кого не возникает.

В конце мая Чель Перссон пишет, что Квик не сомневается – убийство Юхана произошло в реальности, и ситуация, когда никаких находок на месте преступления не было сделано, является неудовлетворительной. Он утверждает также, что у Квика есть «фантазии и мысли по поводу других убийств».

Карточки Квика свидетельствуют о многочисленных тяжелых приступах страха и неоднократных попытках самоубийства во время следствия. Когда допросы прекращаются, страх проходит, и в июле Квик снова получает право на свободное перемещение. 2 августа ему отменяют стесолид, а неделю спустя из списка назначений исчезают и другие бензодиазепины. Квика переводят в другое, открытое отделение.

«Уровень его опасности значительно снижен, и в настоящий момент он находится в необычайно хорошем психическом состоянии», – пишет Чель Перссон. Эта гармоничная картина завершается мрачным предзнаменованием в виде отметки, что в тот же день звонил Сеппо Пенттинен, – сказать, что расследование продолжается, как прежде.

Однако, хотя подозрения в убийстве Юхана Асплунда остаются, а по нормам уголовно-процессуального права в этом случае обязательно содержание в камере предварительного заключения, Томаса Квика никто ни в какую камеру не сажает, и он по-прежнему не имеет никаких ограничений в пользовании телефоном, чтении газет и посещениях.

В последующий период в карточке содержатся лишь указания на то, что Квику даны увольнительные для поездок в Борленге, Авесту и Хедемуру. А также несколько поездок в Стокгольм. Никаких указаний на цели данных поездок в карточке не имеется.

Не приходится сомневаться, что в кулуарах ведутся переговоры о том, на что будет направлено следствие в дальнейшем. В отношении Юхана Асплунда еще осталось немало вопросов, требующих уточнения, но даже Чель Перссон не верит, что Квик может дать какие-либо сведения по данному делу. Вместо этого между полицейскими и врачами обсуждается преступление, по которому уже вышел срок давности, – убийство Томаса Блумгрена в Векшё в 1964 году.

Путешествие во времени

После консультаций между Сеппо Пенттиненом и врачами Квика принято решение о новых допросах, при которых будут присутствовать Йоран Франссон и Чель Перссон.

22 сентября Томас Квик без сопровождения едет в увольнительную в Стокгольм. Йоран Франссон, давший одобрение на эту поездку, как обычно, ничего не отмечает в карточке по поводу цели данного мероприятия.

Когда Томас Квик во время первых полицейских допросов касательно убийства Юхана Асплунда сознался в другом убийстве, «до 1967 года, где-то в Смоланде, возможно, в Альвесте», он рассказал также о своем помощнике Сикстене и его необычной машине, а также о том, что жертву, предположительно, звали Томас.

Теперь, семь месяцев спустя, настало время вооружиться фактами. В Королевской библиотеке Квик заказывает старые газеты из архива.

Убийство Томаса Блумгрена – одно из самых знаменитых убийств 60-х годов, о нем написано очень много.

Без двадцати десять в канун Дня Святой Троицы 1964 года Томас Блумгрен закрыл дверь родительской виллы на Риддарегатан в Векшё.

– Не волнуйтесь за меня! Я скоро вернусь! – крикнул он родителям.

Тон свидетельствовал, что это сказано наполовину в шутку, однако с немалой долей серьезности. В прошлый раз, когда он ушел погулять в Народный парк, родители опозорили его, приехав и забрав сына домой. На этот раз он отправился вниз по улице Даккевеген и обогнал по пути нескольких жителей Векшё, которые направлялись туда же, но шли не торопясь, прогулочным шагом. Некоторые из них обратили также внимание на мужчину, стоявшего среди деревьев в небольшой рощице в том месте, где Даккевеген пересекается с прогулочной тропой Ульриксбергспроменаден.

В последовавших позднее полицейских допросах свидетели описали этого человека как мужчину лет сорока пяти, ростом около 175 см, тучного телосложения, с непокрытой головой и зачесанными назад волосами, в темном пиджаке, белой рубашке и с темным галстуком. Он не из этих краев, таково было всеобщее мнение. Некоторые проявили любопытство и с особым вниманием оглядели человека, который стоял один в таком странном месте. Однако он игнорировал пристальные взгляды и продолжал спокойно стоять в кустах, казалось, высматривая кого-то.

Без десяти десять мужчина заметил мальчика, приближающегося к нему по Даккевеген. Томас свернул с улицы и направился в рощицу, как раз к тому месту, где стоял незнакомец. Здесь он обычно срезал путь в Народный парк.

Посмотрев на сцене коктейль-шоу Инг-Бритт, Томас не пошел домой, как обещал маме с папой. Вместо этого он отправился прогуляться по парку, и когда мальчик проходил мимо тира, хозяин заведения Петер Тёрнквист попросил его сходить и купить ему хот-дог. За услуги Томас получил несколько жетонов на стрельбу и пострелял несколько серий.

Когда Томас наконец вышел из парка, было уже очень поздно. Домой он опаздывал на час – и ему оставалось жить всего несколько минут.

Тем временем автомеханик Улле Блумгрен и его жена Берта так разволновались, не дождавшись возвращения сына, что снова отправились на его поиски. В половине второго Улле позвонил в полицию, но, несмотря на усиленные поиски и прочесывание местности, мальчика не нашли.

В половине одиннадцатого в День Святой Троицы завхоз Эрик Андерссон отправился в велосипедный сарай своего зятя на Даккевеген, 21, чтобы взять несколько луковиц. Открыв дверь, запертую снаружи на замок, он сразу же увидел безжизненное тело мальчика, лежащее ничком в сарае среди велосипедов и инструментов. Его одежда была разорвана, ремень – расстегнут, пуговица на брюках – оторвана, а лицо было залито кровью.

Судя по всему, Томас Блумгрен подвергся жестокому изнасилованию с летальным исходом.

После поездки Томаса Квика в Стокгольм Чель Перссон записывает в карточке, что его пациент «как будто совершил путешествие во времени» и что «все воспоминания вернулись к нему». Ранее Квик даже не мог точно сообщить, в каком городе произошло убийство, теперь же он неожиданно рассказывает об убийстве в Векшё в 1964 году с поражающими воображение подробностями.

В понедельник 27 сентября Пенттинен снова приезжает в Сэтерскую больницу.

– Если мы начнем с временно́го аспекта, ты можешь уточнить, когда в течение 60-х это произошло? – спрашивает Пенттинен.

– В шестьдесят четвертом, – без тени сомнения отвечает Квик.

– Ты уверен?

– Да.

– Каким образом ты можешь сказать, что это произошло именно в тот год?

Квик отвечает, что связывает это с другим событием, имевшим место весной 1963-го.

– Некоторые знаки, – уточняет Чель Перссон, который присутствует на допросе.

– Да, – подтверждает Квик.

– Не знаю, стоит ли в это углубляться… Это не имеет никакого отношения к тому событию в Смоланде, – продолжает Перссон. – Это связано с тем, чему подвергался ты сам.

Перссон намекает на то, что Квик по время психотерапевтического сеанса рассказал о последней попытке отца его изнасиловать, что якобы имела место в лесу в 1963 году. Убийство Томаса Блумгрена – воплощение последнего сексуального посягательства отца на Стюре, если следовать теориям, царящим в Сэтерской больнице. От сексуального посягательства в лесу, как позднее пояснит Квик, «всего один шаг» до Народного парка в Векшё в канун Дня Святой Троицы 1964 года.

По времени Квик относит событие к поздней весне и помнит, что «цвели сирень и черемуха».

Сеппо Пенттинен сам почитал материалы предварительного следствия об убийстве Томаса Блумгрена. Один свидетель видел в Народном парке мальчика с прической «под „Битлз“».

– В те времена очень модны были прически «под „Битлз“», – прощупывает почву Пенттинен. – Ты когда-нибудь был поклонником этой моды? Тебе нравилось носить такие длинные волосы?

Нет, Квик никогда не был поклонником этой моды.

– А у тебя есть фотографии того периода, на которых видно, как примерно ты выглядел?

Томас не знает.

– Фото с конфирмации или что-нибудь типа того? Я помню, что мы ездили домой к твоей сестре и рассматривали семейные снимки, там были и твои старые фотографии – я только не помню, какого именно периода.

– Я тоже не знаю, – коротко отвечает Квик.

Он предпочитает рассказать о танцплощадке и киоске лотереи в парке. Все очень точно. Но названия города он не может выговорить – это слишком травматично.

– Могу сказать, что это городок в Смоланде, и он начинается на «В», – говорит он.

– В данном случае не может быть сомнений, что ты имеешь в виду Векшё, не так ли?

Квик кивает.

На допросе 1 марта Квик утверждал, что убийство произошло в Альвесте или Юнгане. Чель Перссон поясняет Пенттинену, что Квик вынужден указывать неверные географические названия, так как Векшё вызывает слишком сильные чувства.

– В каком-то смысле он старается сделать вид, что всего произошедшего не было, – поясняет он.

Те же психологические механизмы приводят к тому, что Квик неверно показывает дорогу, когда они выезжают на место. Все дело в том, по словам доктора Перссона, что Квик «не решается сказать напрямую, о чем речь».

Пенттинен прерывает психологические рассуждения, спросив Квика, как тот добрался до Векшё, поскольку тому было в то время четырнадцать лет и жил он в Корснэсе в окрестностях Фалуна, в пятидесяти пяти шведских милях от Векшё.

– В Векшё я приехал на машине, – отвечает Квик.

– С кем же? – интересуется Пенттинен.

– Не хочу говорить.

На допросе от 1 марта Квик рассказал, что приехал с солдатом Армии Спасения Сикстеном Элиассоном в его автомобиле «Боргвард Изабелла». Однако теперь Квик заявляет, что он не намерен отвечать на вопрос, с кем он приехал, – ни сейчас, ни потом. И не скажет, по каким причинам он молчит об этом.

Вместо этого Квик повествует, как он пришел вечером в Народный парк, где, как он помнит, Томас стоял у киоска, где можно было стрелять или кидать в цель.

Чель Перссон недоволен. Он рассказывает Пенттинену, как происходит психотерапевтический сеанс. Воспоминания пробуждаются так отчетливо – ему кажется, что Квик все переживает заново, со всеми репликами, чувствами и запахами.

– Это как гипнотическое путешествие на машине времени, – поясняет Перссон.

Во время сеанса было ощущение личного присутствия, которого он совсем не чувствует во время допроса с Пенттиненом. Доктор объясняет разницу тем, что во время сеанса у них нет вопросов и ответов, как делает Пенттинен.

– Я даю ему свободу, – говорит Перссон. – А сам слушаю и как бы следую за ним. Разумеется, это вызывает очень сильные чувства.

– Стало быть, невозможно достичь такого состояния в нашем разговоре, когда мы сидим вчетвером вокруг стола? – спрашивает Пенттинен.

– Нет, это невозможно, – говорит Квик.

– Не получится, – соглашается Чель.

– Ну что ж, тогда придется нам придерживаться обычной практики беседы, – разочарованно вздыхает Пенттинен.

Однако Чель Перссон считает, что не все потеряно.

– Мне кажется, он может очень хорошо рассказать о том, что выяснилось во время того сеанса.

Перссон поворачивается к Квику и уточняет:

– Когда ты совершил поездку во времени…

Пенттинен спрашивает у Квика, действительно ли он этим занимался.

– Да, этим мы и занимались, – отвечает Квик.

После этого Квик рассказывает о Томасе, который был мал ростом и тщедушен. На голову ниже его, рыжий, в красном нейлоновом плаще. Когда Томас собирается уходить из Народного парка, Стюре просит своего тайного водителя следовать за ним. Они отходят от парка метров на двести, водитель нагоняет их и хватает Томаса за руки. Он держит его запястья, в то время как Стюре хватает мальчика сзади, зажав правой рукой нос и рот Томаса. Из носа жертвы начинает течь кровь, вскоре тело становится безжизненным.

Водитель поражен таким драматичным развитием событий и бежит за машиной.

– Я поднимаю его и несу. Кладу в сарай и запираю дверь. Потом приезжает машина, и мы уезжаем оттуда.

По пути назад тайный водитель повторяет:

– Этого не было, этого не было…

Рассказ Квика об убийстве двадцатидевятилетней давности действительно поражает подробностями. Все настолько сходится с известными фактами, что Сеппо Пенттинен вряд ли мог хоть на секунду усомниться в истинности этих воспоминаний. Квик сумел с удивительным обилием деталей нарисовать план велосипедного сарая, где спрятал тело. Все это – несмотря на то, что он был там не дольше минуты и в полной темноте. Это тем более удивительно, если учесть тот факт, что за полгода до того он рассказывал, как спрятал тело Томаса под сгнившей лестницей в лесу. Тогда он также заявил, что задушил мальчика, сдавив ему шею, а не закрыв рот и нос, что является истинной причиной смерти.

Создается впечатление, что убедительность нынешней версии отменяет все былые сомнения.

Даже убежденный скептик Лейф Г. В. Перссон поколебался в своей убежденности, когда позднее ознакомился с рассказом Квика об убийстве Томаса Блумгрена. Квик сообщил, что кровь из носа Томаса стекла ему на правую руку и он потом прикоснулся к груди мальчика через нижнюю футболку. Криминологи обнаружили именно в этом месте кровавый отпечаток руки, словно убийца желал убедиться, что сердце перестало биться. Лейф Г. В. Перссон прокомментировал слова Квика по поводу кровавой руки: «Чертовски ядовитая история».

Вскоре после этого Йоран Франссон выдал Квику очередное разрешение на увольнительную без сопровождения, и во вторник 19 октября тот снова отправился в Стокгольм. На следующий день его снова допрашивали касательно убийства в Векшё, и он оказался в состоянии дать корректные ответы на все вопросы следователя.

В карточке Стюре можно прочесть описание Челя Перссона от 22 октября насчет фантастического прорыва на сеансах:

«Путешествия в прошлое оказались такими целостными, что к пациенту вернулись все воспоминания о минувших событиях, включая те мысли, которые у него возникали, различные чувственные впечатления, запахи, реплики самого пациента, реплики окружающих и так далее».

Чель Перссон был убежден, что он путем своих психотерапевтических методов лечения сумел актуализировать вытесненные воспоминания Стюре, связанные с убийством Томаса Блумгрена. С сожалением он вынужден констатировать, что «материал по поводу Юхана Асплунда еще ожидает решительного проникновения, поскольку многие детали по-прежнему слишком трудны, чтобы пациент смог справиться с такими сильными чувствами, в первую очередь чувством незащищенности и агрессивности, которые связаны у него с данным событием».

Знания Томаса Квика по поводу убийства Томаса Блумгрена были восприняты как настоящий прорыв в следствии, и теперь Кристер ван дер Кваст не сомневался, что участие Квика в этом его первом убийстве очевидно. Одновременно, по словам прокурора, укрепились подозрения и по поводу убийства Юхана.

Однако подозреваемого в двух убийствах никто и не думал сажать под замок. Хотя Томас Квик был ранее приговорен к принудительному психиатрическому лечению и после этого стал подозреваемым как минимум в двух убийствах, прокурор и врачи клиники были единодушны в том, что он и в дальнейшем может свободно находиться в обществе и ездить в увольнительные без сопровождения.

Алиби Стюре

Когда мы с ресечером Йенни Кюттим заказываем в архиве старые газеты об убийстве Томаса Блумгрена, становится очевидно, что все верные данные, указанные Квиком, в них упомянуты. Мне Стюре рассказывает, что ему особенно запала в душу аэрофотосъемка Векшё, где была прорисована дорога от Народного парка до велосипедного сарая. На фотографии отмечен также дом Томаса Блумгрена. Эту фотографию мы нашли в «Афтонбладет» от 19 мая 1964 года под заголовком: «ПУТЬ К СМЕРТИ».

Полицейскому Свену Линдгрену из Векшё восемьдесят пять лет, однако его память ясна, как зеркало, когда он рассказывает об убийстве Томаса Блумгрена, произошедшем сорок четыре года назад, которым он занимался вплоть до 1989 года, когда по нему вышел срок давности.

– Я точно знаю, что Томас Квик не виновен в убийстве Томаса Блумгрена, – заявляет мне по телефону старый полицейский.

Голос его звучит глухо, и он настолько туг на ухо, что мне приходится выкрикивать по одному слову, чтобы он понял мои вопросы.

Свен Линдгрен настолько уверен, поскольку ему известно, кто истинный убийца. Его тогдашний коллега, комиссар криминальной полиции Рагнвальд Блумквист, кажется, может рассказать об этом деле более подробно, и вскоре я уже сижу в машине по пути в Смоланд.

Блумквист встречает меня в Векшё в аккуратной вилле 60-х годов. Он также с ходу отметает все вопросы о причастности Томаса Квика к убийству.

– Нам удалось составить подробнейший план всех перемещений Томаса Блумгрена в тот вечер – от того момента, как он вышел из дому, до того, как он покинул Народный парк. Получилась, в принципе, непрерывная цепочка событий и встреч с людьми в парке. В этой истории просто нет места постороннему мальчику, которым был тогда Томас Квик.

Одним из важнейших доказательств того, что Квик не убивал Томаса Блумгрена, являются показания «главного и очень надежного свидетеля», который сидел в машине у ворот парка перед закрытием. В половине двенадцатого он видел, как Томас Блумгрен выходил из парка в сопровождении мужчины лет сорока. Они пошли в направлении все той же рощицы, где этого мужчину чуть ранее наблюдали другие свидетели.

Квик утверждал, что они с Томасом Блумгреном вместе были в парке и вместе оттуда вышли. По словам Рагнвальда, это просто невозможно.

То же самое заявил журналистам Свен Линдгрен, когда впервые услышал о признании Квика, – его слова напечатаны в газете «Дала-Демократен» от 3 ноября 1993 года: «Если бы там находился какой-то посторонний мальчик, у нас были бы о нем хоть какие-то сведения. Поэтому я во все это не верю».

Рагнвальд Блумквист рассказывает, что полиции в конце концов удалось идентифицировать «мужчину из рощи»: в январе 1971 года ему предъявили обвинение и по решению сюда Векшё он был задержан как подозреваемый в убийстве. По словам «главного свидетеля», задержанный был идентичен тому человеку, вместе с которым Томас Блумгрен покинул парк. Мужчина провел в камере предварительного заключения долгое время, однако его адвокаты обжаловали эту меру, а суд второй инстанции освободил обвиняемого из-под стражи, однако с минимальным перевесом – три судейских голоса против двух. Комиссары из Векшё приняли решение суда второй инстанции, однако и по сей день считают, что «с полицейской точки зрения дело раскрыто».

Когда я читаю материалы в прессе за 1964 год, мне становится очевидно, что в следствии с первого дня шли утечки, как из дырявого корыта. Практически все сведения полицейских об убийстве и травмах, полученных мальчиком, немедленно попадали в газеты. Несколько статей сообщают, что подозревают «гомосексуальное убийство», но не уточняют, на чем основаны эти утверждения. Полиция обнаружила доказательства, указывавшие в этом направлении, но именно эти сведения им удалось сохранить в тайне.

Я еду с Рагнвальдом Блумквистом в Народный парк, и там он объясняет мне, где находились различные свидетели и каким путем Томас Блумгрен покинул парк в сопровождении «мужчины из рощи». Блумквист показывает, где располагалась роща, и, поскольку человек, задержанный тогда по подозрению в убийстве, уже умер, Блумквист считает, что может раскрыть мне ту единственную тайну, которую полиции все эти годы удавалось сохранить.

– Мы взяли пробы земли и растительности в пролеске и сдали на анализ.

Ремень Томаса был распущен, брюки расстегнуты. В брюках и трусах Томаса обнаружили фрагменты растительности. Технический анализ показал, что фрагменты растений, земля и прочее происходят именно из этой рощи. Стало быть, штаны с него спустили в роще, где вся эта растительность произрастает.

Сведения о том, что брюки и трусы были спущены с Томаса и что мальчик лежал на земле в роще, сохранялись в тайне до того момента, как Рагнвальд Блумгрен рассказывает мне об этом. Поэтому Томас Квик не мог прочесть об этом в газетах – и не мог поведать. По его словам, они отправились прямо к велосипедному сараю.

Несколько свидетелей слышали крик в этом месте примерно в то время, когда исчез Томас. Однако полиция не сообщала о том, что одна пожилая дама выгуливала свою собаку прямо рядом с рощей. Собака остановилась, стала лаять, повернувшись мордой к роще, и отказывалась уйти. Полицейские были уверены, что кричал Томас, а убийца пытался заставить его замолчать. Поскольку дама с собакой не уходила, мужчина не решился отпустить руку, которой зажимал рот Томасу, и задушил его до смерти.

Полицейские из Векшё отказываются понимать, как Кристер ван дер Кваст мог утверждать, что Томас Квик имеет отношение к убийству. Еще более странным представляется то обстоятельство, что ван дер Кваст не захотел призвать на помощь тех, кто знал это дело как свои пять пальцев. Рагнвальд Блумквист и Свен Линдгрен испытали большую фрустрацию в связи с тем, что им не позволили участвовать в допросах Квика.

– Мы ведь так много знали – в том числе такого, что нигде не было зафиксировано. Если бы нам дали допросить Квика, мы бы мгновенно поймали его на лжи.

В этом Блумквист и Линдгрен были совершенно единодушны. Однако Кристер ван дер Кваст не собирался давать им такого шанса.

Мистерия становится еще более загадочной, когда мы проверяем сведения Стюре о том, что на время этого конкретного убийства у него было стопроцентное алиби. Йенни Кюттим разыскала нескольких сверстников Стюре, проходивших конфирмацию вместе с ним, которые подтвердили – все так и есть. Я звоню Свену-Улофу, который живет сегодня в Свярдшё в Даларне.

– Именно так, – говорит он. – Мы проходили конфирмацию в Коппарбергской церкви в 1964 году в канун Дня Святой Троицы. Все мероприятие продолжалось два дня. Обряд конфирмации состоялся во второй половине дня в субботу. Нам, конфирмантам, устроили настоящий экзамен, задавали множество вопросов. А потом нас привели к причастию во время воскресной службы. Мне особенно запомнилось, что Стюре нес сосуд для крещения.

Причиной этого последнего факта являлось то, что семья Бергваль относилась к пятидесятникам – они не были крещены в Шведской церкви. Поэтому Стюре и его сестра-близнец Гюн должны были перед конфирмацией пройти обряд крещения. Свен-Улоф переслал мне фотографию, где Стюре несет чашу для крещения.

Я потрясен. У Томаса Квика появилось алиби на самое важное убийство. Ибо именно на детальном рассказе об убийстве Томаса Блумгрена строится все последующее отношение к Квику как к убийце. То, что он начал убивать еще в возрасте четырнадцати лет, стало прекрасной основой для мифа о буйнопомешанном серийном убийце Томасе Квике.

– Потом он сказал, что как раз в те выходные съездил в Векшё и убил там кого-то, – говорит Свен-Улоф с улыбкой, которая ощущается даже по телефону.

– Тебе было об этом известно?

– Да, – отвечает он с певучим дальским произношением. – Ясное дело, я слежу за судьбой своих друзей! Конечно, я все знаю. Так что в том убийстве он точно не виноват. Во всяком случае, мы ни на минуту в это не верили.

Об этом Свен-Улоф и многие другие знакомые Стюре из Даларны размышляли в течение долгих лет. Они просто-напросто считали, что тут что-то не сходится.

Гюн, сестра-близнец Стюре, говорит то же самое. Кроме того, она рассказывает, что следователи по делу Квика допрашивали ее. Им было прекрасно известно о его алиби.

Это еще одно невероятное сообщение. Мы запросили все материалы следствия и протоколы допросов по делу Квика, в том числе так называемые «черновики» – неразобранные рабочие материалы, которые нигде не регистрируются, однако подлежат хранению и являются официальными документами. [32]32
  По шведским законам все официальные документы открыты и доступны любому гражданину.


[Закрыть]Нигде среди десятков тысяч страниц этих документов мы не находим протокола того допроса Гюн.

Другая загадка касается водителя, который, как утверждал Стюре, отвез его в Векшё. Почему водителя Сикстена не допросили? Что он мог сказать по поводу того, что Стюре указал на него как на своего сообщника в убийстве четырнадцатилетнего мальчика? Этот вопрос настолько очевиден, что я просто должен связаться с ним. Однако мне не удается раздобыть его номер телефона.

Вместо этого я нахожу адрес и вскоре отправляю букет цветов Сикстену Элиассону в Даларну. Возможно, мой пыл излишен, поступок неэтичен, но я заказываю по Интернету «Цветограмму» и отправляю свое пожелание с доставкой до двери Сикстена в Даларну:

Позвони мне!

Ханнес

0708–84-ХХ – ХХ

Когда звонит мобильник, я прошу прощения за свою дерзость и объясняю, по какому поводу хотел с ним переговорить. Голос Сикстена кажется таким несчастным оттого, что кто-то снова разворошил прошлое, что меня начинает мучить совесть, однако любопытство берет верх.

– Все, что я мог сказать, я сказал полиции.

– То есть тебя допрашивали во время следствия?

– Да-да. Три раза!

– И что ты сказал по поводу утверждений Квика, будто ты отвез его в Векшё в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году?

– Все, что я мог сказать, я сказал следователям. Я не совсем здоров, и все это и так достаточно испортило мне жизнь.

– Но ты можешь хотя бы сказать мне, отвозил ты его или нет?

Вскоре мне приходится смириться с тем, что Сикстен не намерен говорить ни слова по поводу своей роли в этом деле, но он уже дал мне информацию куда более весомую, чем я мог рассчитывать. Где-то существуют протоколы трех допросов Сикстена – стало быть, как скоро они будут у меня в руках, всего лишь вопрос времени.

Но и этих протоколов допросов нет в материалах предварительного следствия. Мы обращаемся к Сеппо Пенттинену и Кристеру ван дер Квасту, но они говорят, что понятия не имеют о каких-либо сокрытых протоколах допросов. Мы с Йенни еще раз перебираем многочисленные бумажки и заметки, но все напрасно.

Зато мы обнаруживаем, что по этому пути уже прошли до нас другие.

24 ноября 1995 года газета «Дала-Демократен» ударила во все барабаны. Целый разворот отводился последней сенсации Губба Яна Стигссона:

«РЕПОРТЕР „ДД“ РАСКРЫВАЕТ, КТО ПОДВЕЗ КВИКА»

«Я совершенно уверен в личности этого человека», – пишет Губб Ян. По его словам, человек, сидевший в тот вечер за рулем машины, «в течение тридцати одного года покрывал убийцу». Стигссон сообщил следствию, что он знает, кто подвозил Квика. К величайшему удивлению Стигссона, Кристер ван дер Кваст совершенно не заинтересовался этой информацией. Он просто-напросто отказывался взять трубку, когда Стигссон ему звонил.