Текст книги "Танцовщица из Хивы, или История простодушной"

Автор книги: Хаджарбиби Бибиш Сиддикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Рассказ о сборе хлопка

Хочу рассказать об этом подробнее. Своим хлопком Узбекистан славится.

Все узбекские женщины летом выходят на сбор хлопка, из поколения в поколение.

Учеников школ, училищ и вузов тоже всегда посылали на сбор хлопка. Учились мало, только зимой. Большую часть года занимались хлопком.

Начиная с февраля хлопковые поля поливают. В марте сеют семена, а когда хлопок вырастает, вручную делают прополку. Потом окучивают тяпкой – тоже вручную. Это очень кропотливая, тяжелая работа. Начинается сильная жара. В поле уходят с раннего утра и до позднего вечера. После окучивания хлопок опять поливают. Поэтому, когда урожай собирают, ноги постоянно в воде, а голова на горячем солнце.

В июне-июле хлопок очень красиво цветет бледно-желтыми цветами. В середине августа начинается чеканка: вручную обрывают на хлопке такую колючку, которую если не оборвать – коробочка не завяжется, хлопок уйдет в рост. Колючка очень острая, все пальцы бывают исколоты.

Вскоре коробочки одна за другой раскрываются, и поля становятся белоснежными. Тогда начинают сбор урожая.

Еще моя мама на хлопок уходила с утра до ночи. Брала с собой большой мешок и фартук, куда складывала хлопок. Нагибалась, двумя руками собирала раскрытые коробочки. Наполнит фартук и высыпает в мешок. Эти мешки относила на пункт специальному табельщику для взвешивания. За этот рабский труд гроши платили. А другой работы в кишлаке не было.

Когда я училась в педучилище, нас тоже на хлопок посылали. Куратор очень сердилась, если мы ежедневную норму не выполняли. Как было выполнить, если хлопок совсем легкий, почти невесомый, а собрать требовалось в день каждому человеку восемьдесят – сто килограммов! У кураторши был тонкий длинный прут. По вечерам она собирала нас всех в комнате и кричала:

– Протяните руки перед собой!

Когда мы протягивали руки, она начинала бить прутом по пальцам тех, кто не выполнял ежедневную норму. А мне неинтересно было этот план выполнять и перевыполнять. Вот и попадало мне часто по пальцам. Боль, между прочим, сильная была.

Может, и были эти «передовики соцсоревнования» на самом деле. Но я думаю, что много было и приписок. В брежневские времена в Узбекистане был свой план – пять миллионов тонн! Попробуй выполни!

За сбор хлопка платили копейки или вообще ничего не платили. Наш труд совсем не ценился. Но план всегда требовали. Если бригада, колхоз или район отставали, тогда их заставляли и ночью работать. На деревянные палки наматывали тряпки, мочили их в керосине и ходили по полю, чтобы люди в темноте могли работать. И никто не смел возразить. Все молча работали. Как при крепостном праве!

Если кто-нибудь не появлялся на поле без очень серьезной причины, то приходил милиционер и заставлял идти.

Иногда до начала декабря задерживали нас на хлопке. Поля уже пустые, а уйти нам не разрешали, пока «сверху» приказ не поступит.

А потом я узнала, что уже в России на больших складах этот хлопок гнил. Наш адский труд пропадал. Тогда кому это было нужно? Чтобы начальники Узбекистана могли отрапортовать начальникам в Москве, так, что ли?

Вот какие порядки были.

Правда, после сбора хлопка делали для народа большие праздники, назывались они пахта-байрам. В Хиве был стадион. Там устраивали сцену, приглашали разных артистов, даже бывали бои баранов и петушиные бои, лошадиные бега. Вся республика праздновала.

* * *

Вот начались у меня последние госэкзамены, последние дни учебы в училище.

Однажды шла я в училище, по тротуару навстречу, смотрю, идет группа молодых людей. (Не волнуйтесь, больше изнасилований не будет! Все эти кошмары остались в моих воспоминаниях.) Ну ладно, дальше буду рассказывать.

Вот эти люди остановили меня и спрашивают:

– Девушка, не скажете ли нам, где находится базар?

Я им показала указательным пальцем, ответить не смогла. Потому что русский язык только теоретически знала, совсем элементарные слова по школе. Никогда в жизни не приходилось русским пользоваться. Потому что там, где я жила, кругом была большая деревня! Да и с кем говорить по-русски, если у нас не было русских?

И вот меня дальше спрашивают:

– Где находится горисполком?

Я их отвела туда. Оказывается, это были студенты из Ленинграда. Они приехали в Хиву, чтобы написать дипломную работу об узбекских обычаях и обрядах.

У них была преподавательница, их куратор, грузинка Генрико Сергеевна Хараташвили. Прекрасная, образованная, культурная и очень простая женщина. Она сказала, что им ночевать негде: из-за того, что у нас город-музей, почти всегда в гостиницах мест нету.

Хотела я их к себе домой забрать. Но я жила в таком ужасном старом доме, там даже пола и потолка нормального не было. Да я уже об этом рассказывала. Я стеснялась, что в таком ужасном доме живу. Конечно, папа не успевал. Пока мы были маленькими, он на всех один работал. Когда повзрослели, брат и я поступили на учебу. Так отец и не смог построить новый дом.

Тогда я решила забрать их в наше общежитие. Генрико Сергеевну отвела к директору. Директор сразу уделила им внимание, комнаты дала, чтобы они могли отдохнуть и переночевать. Я с ними поближе познакомилась. Мы договорились утром встретиться, чтобы я им могла показать все достопримечательные места Хивы. Утром рано пришла, и мы с ними отправились пешком по музеям, везде побывали.

В то время у нас проводились курсовые вечера. Каждую субботу и воскресенье студенты ездили по районам друг к другу в гости. И вот одна студентка пригласила нас – моих гостей и своих однокурсников – вместе на вечер. Она жила в сорока километрах от Хивы.

Я их, то есть русских студентов, возила на свою тридцатирублевую стипендию. Мне на них деньги тратить не жалко было. Мы на вечеринке время провели очень весело, никто не спал. Только под утро от усталости уснули. Обратно все вернулись довольные и радостные.

Генрико Сергеевна тоже была довольна нашим гостеприимством. Ей очень понравилось, что ее студенты повеселились, отдохнули от души!

Через неделю они уехали в другой город. Конечно, я их проводила на железнодорожный вокзал. До прибытия поезда мы пели песни, они мне адреса свои оставили. Эти ребята учились в Ленинградском государственном университете, изучали афганский и арабский языки – будущие востоковеды. Из них двое были из Германии – Лутц (это уменьшительное от Людвига) и Тибор. Из Ленинграда Гия (а это уменьшительное от Георгия!), из Гатчины Виктор, из Казахстана Зарина, из Горького Светлана. Из Калининграда был Олег. Они пригласили меня в гости в Ленинград. Вот это приглашение прибавило мне сил и дало веру в то, что я обязательно уеду отсюда.

Когда они уехали, я себя в руки взяла: отсюда надо выбираться, только поскорее. Я ведь все время об этом раньше мечтала. Вот только не знала куда. А теперь я поняла, куда надо ехать!

Помню, когда они со мной разговаривали, я была совсем как глухонемая. Понимала их кое-как, но отвечать почти не могла. По-русски почти не говорила. Только кивала головой, и все. Но мы и так друг друга хорошо понимали.

После окончания педучилища, получив диплом, я сразу помчалась домой. Пришла и говорю маме:

– Я уеду в Ленинград, в этой дыре больше не останусь, здесь, кроме сплетен, ничего нету! С меня хватит!

Мама испугалась:

– Не делай глупости, и так с тобой досталось нам. Доченька, не уезжай, вот уже диплом получила, работай с отцом в школе, хорошо?

Все было бесполезно. Она говорила, пыталась убедить меня, а я больше не хотела ее слушать. У меня в голове была только одна мысль – как убежать? Нужно было выбрать время, чтобы дома отца и брата не было. Только об этом я и думала.

И вот как-то встала рано утром, смотрю, отец ушел в школу, а старший брат на работу (он после училища устроился на работу в городской дом культуры методистом. И еще он в свободное время на свадьбах на аккордеоне играл. На этот аккордеон отец накопил деньги).

Дома, кроме мамы и меня, никого не было. Вот теперь самое лучшее время, чтобы убежать! Позавтракала и начала собирать летние вещи. Достала «столетний» отцовский старый чемодан. А деньги? Без денег далеко не убежишь. Одно место было в доме, где хранились деньги, – отцовский сундук.

Сундук я открыла и оттуда ровно пятьсот рублей «ленинских» денег взяла. Помню, как от страха сердце дрожало. Все-таки пятьсот рублей немалая сумма была для бедного человека. Это четыре отцовских ежемесячных зарплаты.

На дорогу шесть штук лепешек взяла, которые в пути до Москвы уже как камень стали, и кушать их было невозможно. Если папа оказался бы дома, я так и не смогла бы открыть сундук и не забрала бы пятьсот рублей. Наверно, тогда осталась бы дома.

Помню, мама плакала и говорила:

– Что я скажу отцу? А людям?

Я ничего не ответила на это, торопилась уйти, пока дома отца и брата не было.

Приехала автобусом в город Ургенч – в двадцати пяти километрах от нашего города, – к железнодорожному вокзалу. Вот-вот прибудет поезд, а на Москву никаких билетов нет. Да, билеты на Москву в летнее время всегда в дефиците были. Дыни, арбузы, помидоры, огурцы, зелень – сами понимаете, все едут в Москву продавать фрукты и овощи.

Когда поезд прибыл на станцию, договорилась с проводником за семьдесят рублей, а билет-то до Москвы в кассе двадцать два рубля стоил! Но их уже не было в билетных кассах.

Через три дня оказалась в Москве. Стою в очереди в кассу на Ленинградском вокзале. Ужасно устала от поездки. Все-таки первый раз еду далеко одна. Чтобы сказать кассиру два слова: «Мне Ленинград», – готовилась полчаса. Вот подошла моя очередь, а я растерялась. Кассир говорит:

– Вам куда? Говорите.

Молчу. Она торопит:

– Давайте быстрее говорите, вам куда, какое направление?

– Мне Ленинград, – говорю.

Она:

– Билеты до Финляндского вокзала есть, возьмете?

– Мне Финляндию не надо! – испугалась я.

– До Финляндского вокзала, говорю же вам!

– Мне Финляндию не надо! Мне Ленинград! – повторяла, как попугай. – Мне Ленинград, мне Ленинград! – уже почти плакала.

А кассир:

– Отойдите от кассы, не мешайте!

Я психанула и отошла и все думаю, думаю и сама себя спрашиваю: «Почему „Финляндия“ говорит?»

Никак не пойму, понятия не имела, о чем идет речь.

И второй раз подошла моя очередь. Кассир говорит:

– Опять вы, да?!

Киваю головой и молчу.

Короче, дала она мне билет. Получила я билет, иду на перрон и на билет смотрю, что там написано. Прочитала, и у меня волосы дыбом встали. На билете указано: «Москва – Хельсинки». Боже мой! Никакого Ленинграда нет! Решила, кассир или глухая, или слепая. Начала плакать, но все равно иду. На перроне, помню, кому-то показала билет, и мне сказали, какой мой поезд и на каком пути он находится. Правда, уже время отправления было. Бегом подбежала к вагону и у входа проводнику билет отдала, вошла в вагон и сразу в свое купе!

Проводник говорит:

– Когда в Ленинград приедем, я вас разбужу!

Я очень устала и от дальней дороги, и от московского шумного зала ожидания, от бесконечной очереди. Устала как собака, поэтому сразу уснула.

Рано утром проводник меня разбудил. Вышла из поезда. Этот день был 13 июня 1983 года. Вот я и в Ленинграде, где правили великие цари – Петр I, Екатерина II. Вот он передо мной, легендарный, могучий Ленинград. Что касается кассира, она права оказалась: в Ленинграде есть Финляндский вокзал. А я, дура, из-за этой Финляндии по два часа в очереди стояла на Ленинградском вокзале в Москве. Смешно, правда?

Иду по улице. Смотрю, маленький вагон идет. Думала, такой маленький поезд бывает, что ли? Дай-ка я сяду в него. А это, оказывается, был трамвай! Я же еще в больших городах не была, ни в Ташкенте, ни в каком другом. Конечно, здесь для меня все это было интересно.

Трамвай едет. Через три остановки ко мне подошла худенькая, как скелет, девушка и говорит:

– Ваш билетик?

Я молчу.

Она:

– С вас штраф три рубля.

Я начала плакать. В трамвае пассажиров мало было. Один говорит:

– Контролер, чего вы прицепились к ней, не видите, что ли, она плачет.

Другая пассажирка говорит:

– Смотрите на нее, сколько косичек! Наверно, штук сорок.

Контролер:

– Что, вы первый раз здесь, что ли?

Киваю головой.

Она:

– А в вашем городе что есть?

Я плачу и говорю:

– У нас ишаки есть, дизель есть (это мы так называли автобус).

Слушая мои объяснения, все пассажиры в трамвае хохотали. Контролер говорит:

– К кому вы приехали? Учиться, что ли?

– Гм.

– В какой вуз?

– Университет.

– Ха-ха, с таким русским языком в университет захотела!

Молчу. Она опять:

– Теперь вам придется заплатить три рубля. И еще туда, в ящик, три копейки бросайте. Надо было вам объяснить мне, что вы первый раз в городе. Вот видите, я уже порвала вам штрафную квитанцию.

Заплатила. Интересно, откуда я могла знать, что в ящик, то есть в кассу, надо бросать три копейки? У нас в кишлаке водителю автобуса деньги в руки отдавали.

Девушка-контролер на меня с жалостью смотрит и говорит:

– И куда же теперь пойдете?

– Университет.

– А вы знаете, как проехать туда?

– Нет.

– Давайте тогда я вас провожу.

Мы с ней вышли из вагона и пешком пошли до автобусной остановки. На остановке она мне объяснила, как добраться до университета. Мы попрощались, и она посадила меня на автобус.

Добралась я до университета, нашла здание, где учатся мои приятели, студенты-востоковеды, та группа, которая была у нас в Хиве. Обратилась в деканат: ищу, мол, студентов – того, того… того… того-то. Там мне ответили, что те студенты, которых я ищу, все уехали на Восток на практику. После этого ответа я, честно говоря, не знала, что мне делать. Вышла на улицу с чемоданом и себе говорю: «И куда теперь?!»

По тротуарам ходила туда-сюда, как Ленин. Думаю, что же дальше? Немножко походила, проголодалась, зашла в продуктовый магазин. Внутри магазина чего только нету! Подошла к продавцу и пальцем показала на пряник, потому что слова «пряник» не знала.

Она говорит:

– Что вы хотите?

Я молчу и только пальцем показываю. Она говорит:

– Даже не знаете, что хотите купить! Идите отсюда, не задерживайте очередь, время, время, люди ждут.

В магазине была чековая система. Покупатели с чеками туда-сюда в разные отделы ходили. А я просто понятия не имела, что это за система, и думала: почему все с какой-то бумажкой ходят и стоят в очередях?

Пробыла в магазине довольно долго, все без толку, а кушать-то хочется! Но, увы, все было напрасно. Из этого магазина я вышла голодная. Уже несколько дней горячего не кушала.

Ходила по тротуарам и вдруг увидела женщину в белом халате, которая кричала:

– Горячие пирожки с картошкой, с капустой! Горячие пирожки!

Она прямо на улице продавала пирожки. Я подошла к ней и молча дала деньги. Она тоже молча дала мне свои горячие пирожки. Вот так закончилась моя смешная история про еду.

После пирожков очень захотелось пить. А где эта вода? Нету нигде, хотя весь Ленинград на воде стоит. Но пришлось терпеть. Иду дальше. Смотрю, люди заходят в туннель, где написана большая буква «М». Думала, что там – туалет, что ли? А почему тогда написано «М» – только мужской? А туда идут даже и женщины. Понятия не имела, что там такое.

Я, любопытная Варвара, тоже спустилась вниз. Надо же, это, оказывается, метро! Конечно, как все, стала разменивать деньги. Остановилась возле автомата и начала играть. В ящик бросаешь двадцать копеек или десять, а оттуда возвращается мелочь по пять копеек! Долго играла, интересно же для такого первобытного человека, как я!

Потом подошла к проходу и хотела вниз спуститься, но меня этот аппарат (потом я узнала, что он турникет называется) так зажал, что я закричала, как потерпевшая. Но виновата была я сама, потому что пять копеек бросила в один проходной аппарат, а сама проходила через другой. Конечно зажмет! Хорошо, контролер или, не знаю, диспетчер, что ли, подошла и пропустила меня через неработающий аппарат возле своей кабинки.

После этого случая я долго боялась ездить в метро. Вот такая история была.

Спустилась по лестнице к вагонам. А мне все равно было, в какую сторону ехать. И вот села в вагон и поехала. Сколько часов находилась в метро, не знаю. На одной станции выйду, перейду на другую сторону и опять сяду, и так – туда-сюда. Не знала, как и где выйти из метро и куда пойти.

И наконец решила: «Какая разница, где выходить, все равно некуда пойти! Была не была, выйду». Из метро вышла и оказалась в Ленинском районе, где станция метро «Балтийская».

Все время хотелось воды, просто обыкновенной воды. Почему обыкновенной? Потому что я никогда в жизни не пила ни лимонада, ни кока-колы, ни шампанского, ни вина, ни коньяка, ни водки. Никогда в жизни не пробовала и не собираюсь. До сих пор, кроме обыкновенной воды и чая зеленого, ничего не пью. Что бы там ни было: день рождения, Новый год, свадьба, вечеринка, – никогда не пью.

Теперь продолжаю рассказывать.

В чемодане у меня из продуктов, кроме жесткого хлеба, ничего не было. Пришла на Варшавский вокзал, села в зале ожидания и грызла свой хлеб. Думаю, что же мне делать? Тех моих знакомых студентов нету, а обратно домой никак не хочется, стыдно. Можно себе представить, как меня встретят. Да и о детстве у меня не очень-то хорошие воспоминания…

Думаю – нет, обратно дороги нету!

Вдруг вспомнила одну вещь: ведь они же мне адреса давали! Открыла чемодан и оттуда достала свою записную книжку. И один адрес был ленинградский. Это был адрес грузина Гии, жил он на Варшавской улице.

Пришлось мне искать эту улицу, чтобы не остаться на улице. У людей спрашивала там, тут, везде – и нашла эту улицу. Поднялась на второй или третий этаж, уже не помню. Стою у двери квартиры. Постучала, хотя там был специальный звонок, но звонить я не привыкла. Из-за двери ответил женский голос:

– Кто там?

Я опять стучу. Тот же голос спрашивает:

– Кто там? – И наконец-то открылась дверь чуть-чуть, и там какая-то женщина. – Вам кого?

– Гия.

– Что «Гия»?

– Гия хочу!

– Что-что хотите? Гии нету, он на Восток уехал.

От волнения закричала:

– Я видел, я видел, я видел!

– Что видели, кого видели? Уф, ничего не понимаю! Кого видели?

– Гия видел. (Я еще в то время женский род «она» и мужской род «он» путала. О женщине говорила «он», а о мужчине «она».)

– Девушка, я вам объясняю, его нет и долго еще не будет!

– Гия хочу, Гия видел!

– Девушка, идите, идите, его нет здесь!

Я чуть не плакала, еле себя сдерживала. Она это почувствовала и говорит:

– Вы кто? Откуда? К кому приехали?

– Я Узбекистан. Я Бибиш. Гия видел. Гия хочу.

– Может, вы учиться приехали?

– Гм, – киваю головой.

– Куда будете поступать?

– Университет.

– Какой факультет?

– История. – Откуда мне в голову пришла эта мысль, сама не знаю, но так я ответила.

– Девушка, я ничем не могу помочь. Гии нет, а я не могу вас домой пустить. Ой, возьмите наш номер телефона, когда устроитесь, позвоните нам, ладно? Может, когда Гия вернется, потом приедете к нам.

Она пошла написать мне номер телефона и через несколько минут вышла:

– Вот вам номер телефона… Позвоните, хорошо? Теперь извините меня, до свидания, – и заперла дверь. А я осталась в подъезде. Когда она хлопнула дверью, меня как будто ударили. Вышла на улицу и зарыдала, говоря себе: «Дура, дура, зачем ты приехала!»

Еле-еле сама себя успокоила. Время уже позднее было. Где-то около одиннадцати часов вечера, наверно. Точно не помню. На трамвае ездила долго-долго. Вышла из трамвая, рядом оказалось общежитие Механического института на берегу Обводного канала. Во дворе общежития увидела фонтан. Бегом к нему бросилась и стала пить грязную воду. А у меня больше выхода не было: во рту все пересохло.

Потом сидела на скамейке и грызла свой жесткий хлеб.

Вдруг увидела, что две пожилые (так мне тогда показалось) женщины идут к скамейке и садятся рядом со мной. Через несколько минут обернулись ко мне и спрашивают:

– Девушка, ты учишься здесь?

– Нет.

– А почему сидишь здесь в такой поздний час? Сейчас уже темно, на улице опасно!

Молчу.

– Ой, у тебя косички такие длинные, а ты откуда?

– Узбекистан.

– У тебя что-нибудь случилось?

Молчу.

– А где ты собираешься ночевать?

Слова «ночевать» не знала, поэтому мотнула головой, мол, не поняла вопрос.

– Где будешь спать? – объяснили они руками.

– Здесь.

– Да ты что, – говорит одна из женщин, – разве так можно, пойдем ко мне, доченька моя. У меня все объяснишь, расскажешь, ладно? Пойдем, а то уже совсем поздно.

– Нет, – отказалась я. Думала, они обманут, и очень боялась, что отберут у меня деньги. Только об этом беспокоилась.

Другая женщина говорит:

– Здесь оставаться опасно, идем с нами, а то тебя украдут, или изнасилуют, или убьют, чего доброго.

Я как эти слова услышала, так сразу согласилась. Взяла чемодан и пошла с ними. Одну из них звали Свобода Васильевна, а другую – тетя Таня. И вот Свобода Васильевна забрала меня к себе. А тетя Таня с нами немножко посидела и пошла домой. «Как хорошо, – думаю, – на эту ночь меня уже приютили».

От усталости я спала как мертвая. Измучилась ужасно. Утром рано Свобода Васильевна меня накормила бутербродом и напоила черным чаем. Она очень ласково со мной разговаривала:

– Что же ты как глухонемая! Как мы с тобой общий язык найдем, доченька? Уж и не знаю, что делать.

Свобода Васильевна оказалась очень образованной женщиной. Она рассказала мне, что окончила Институт культуры, работала в домах культуры, а сейчас находится на пенсии, но еще работает заведующей детским клубом. А ее подружка тетя Таня работала в кинотеатре контролером. Потом, помню, целый год я бесплатно в кино ходила.

Обе женщины были очень деятельные. Обсуждали вдвоем, что со мной делать, как мне помочь. Свобода Васильевна и говорит:

– Тебе надо на работу устроиться. А учеба не убежит, да у тебя и знания языка нету. Я тебе «А» говорю, а ты мне «Б» отвечаешь, это же не дело!

Как-то она пришла с работы с известием:

– Бибиш, я искала тебе подходящую работу. Дворником с дипломом не берут. – (У меня диплом есть, и этот диплом надо отрабатывать. А если бы я дворником устроилась, мне бы сразу в коммунальной квартире комнату дали.) – Можно устроить тебя нянечкой в детский сад. Собирайся, поедем с тобой на дачу в Комарове! Там у меня знакомая заведующей работает. И дети все там на три месяца, на лето. Я у заведующей попрошу, чтобы она тебя на работу приняла. Ты хоть меня поняла?

Я, как всегда, покивала головой.

На следующий день мы со Свободой Васильевной поехали в Комарове на дачу! Там она с заведующей разговаривала насчет меня. Короче, та согласилась меня нянечкой принять на работу. Свобода Васильевна меня ободрила и поехала обратно в город. А я осталась на даче.

Заведующая резкая и очень строгая женщина была. Надо не надо, все время кричала на всех, поэтому работники без конца увольнялись. И всегда в садике то воспитательницы, то нянечки не хватало. По этим причинам она меня без прописки на работу сразу приняла, ведь я, когда собралась бежать в Ленинград, до такой степени торопилась, что даже не выписалась из дому.

Заведующая мне показала младшую группу, в которой я буду нянечкой.

Вот и начала я в садике работать. Конечно, заведующая объяснила все мои обязанности. Вообще-то нянечкой работать не трудно было. Успевала, и все было хорошо. Познакомилась с девушками: Анна Петровна – с ней до сих пор связь не потеряла, хотя прошло почти двадцать лет, Оля, Лена, Тамара, Галя…

Поварихи садика, узнав, что я по-русски плохо знаю, решили подшутить надо мной. А я-то об этом не знала, целыми днями как глухонемая ходила, молча скучала по Свободе Васильевне, которая самой доброй была. Так вот, поварихи эти однажды зовут меня:

– Бибиш, иди сюда! Ты знаешь, что такое месячные?

– Не знаю.

– Тогда возьми это ведро, зайди к заведующей и скажи ей, чтобы она тебе ведро месячных дала, хорошо?

– Хорошо, сейчас иду.

Взяла ведро и пошла в кабинет заведующей. Стучу в дверь. Она:

– Войдите!

Зашла, тяну к ней ведро и говорю спокойно:

– Зинаида Александровна, дайте мне, пожалуйста, один ведро месячный.

– Что-что? – Она даже с места привстала.

– Дайте мне ведро месячный.

– Каких месячных! Ты что это говоришь! Какая гадость, кто тебя послал?

– Поварихи.

– А ну-ка позови их ко мне, я им сейчас покажу! У меня месячные давно кончились, пусть своих ведро несут!

Ну и дела были!

После этого какое-то время прошло, поварихи опять:

– Бибиш, иди заведующей скажи, что она трепло кукурузное! Иди!

И я опять, как дура, пошла, представляете. Стучу в дверь кабинета, а в это время поварихи прибежали и еле успели меня остановить: «Не говори ничего. Мы просто пошутить хотели».

Однажды воспитательница группы ко мне подошла и говорит:

– Бибиш, Максим обкакался, сними с него штаны и убери все!

– Что?

– Максим обкакался!

Я слово «обкакался» первый раз услышала и говорю ей:

– Не понимаю, что такое «обкакался»?

Бедная, она говорит:

– Как? Как ты не понимаешь, это же элементарно, люди же какают. Например, Максим, ты или еще кто-то.

– Не знаю, что такое «обкакать»?!

Она начала нервничать:

– Боже мой, как ты не понимаешь: когда человек кушает, после этого он обязательно какает, теперь поняла?!

– Нет.

Она правда запсиховала, и пришлось ей по-другому объясняться:

– Человек «пук-пук» делает!

Только после этого я поняла, что такое «обкакался».

Подошла к малышу. Он так обкакался, так наложил в штанишки! Вот тебе и какашки! Смешно, правда?

Короче, три месяца я работала и отдыхала на даче, и вот мы вернулись в город. Начала работать в городе в том же садике. Жила у Свободы Васильевны, но все равно была как глухонемая. Она, конечно, со мной немножко занималась, и в садике воспитательница Анна Петровна тоже со мной занималась. Она мне задания давала: я писала диктанты, а она проверяла ошибки. Иногда поощряла, иногда ругала. Вот так потихоньку я изучала русский язык.

Здесь, в городе, поварихи опять начали надо мной подшучивать.

Однажды, помню, две поварихи прибежали ко мне и говорят:

– Бибиш, ты знаешь, кто такой «лектор»?

– Нет, не знаю. «Лектор» кто такой?

– Знаешь, Бибиш, лектор – это такая профессия, как тебе объяснить… Короче, лектор – это человек, который проверяет, кто девушка, а кто нет. Он уже нас давно проверил, теперь пришла твоя очередь. Он сейчас придет и проверит тебя, ты поняла? Вон стол, сними трусики, ложись, ноги шире открой, лежи и жди лектора, поняла?

– Поняла.

Они убежали, а я, хоть и не по себе мне было, сделала, как они сказали: сняла трусики, легла на стол и открыла ноги шире. Лежу на столе без штанов и жду этого самого лектора. И жутко волнуюсь, что я не девушка и теперь все будут знать об этом. Сердце мое начало так биться, что, думала, сейчас выскочит.

Лежу, несколько минут прошло. Пока никого нет, тишина. Лежу и лежу себе.

И вдруг открылась дверь, а за ней с какой-то папкой мужчина в галстуке. Я немножко подняла голову и, лежа, смотрю на него. Сердцебиение усилилось. А он все стоит на месте, и глаза у него стали как фонари. Стоит, бедный, не двигается, не шевелится. Смотрит на меня, и похоже, что удивляется, а я на него смотрю, тоже удивляюсь и думаю, почему он не подходит ко мне и не проверяет, девушка я или не девушка? Странно!

А он точно скульптура стоит.

Наконец сзади подошла заведующая и как закричит:

– Что за безобразие?! А ну-ка вставай!

Я, конечно, растерялась, быстренько надела трусы и смотрю на мужчину. Бедный тот человек так и стоял с открытым ртом. А заведующая говорит:

– Иди, быстро позови всех воспитателей и нянечек, пусть сюда приходят!

Конечно, я всех позвала в группу. Вот все явились и сели на стульчики. А этот мужчина в галстуке подошел к столу, где я до этого лежала, открыл свою папку, достал оттуда какие-то бумаги и начал говорить о чем-то, сейчас уже не помню о чем. И на меня поглядывал.

Я думала, почему он ко мне не подошел? Странно, зачем он читает какие-то бумаги? Почему меня не проверил?

После мне сказали, что лектор, оказывается, лекции читает, а не проверяет девушек! А я-то, дура, лежала без штанов и еще с широко открытыми ногами на столе!! И все это от незнания языка! Смешно, правда?

В садике я работала до трех часов дня. А жила по-прежнему у Свободы Васильевны. У нее был друг, или сожитель, – дядя Жора, балетмейстер. У него квартира была в другом районе, но часто он навещал Свободу Васильевну и оставался ночевать, а то и неделями подряд жил. Иногда, даже довольно часто, выпивший приходил и скандалы устраивал, а заодно и меня на улицу выгонял.

И вот наступила осень. Уже ноябрь был. Однажды дядя Жора пришел пьяный и, как обычно, в своем репертуаре, устроил большой скандал. Они сильно ругались. И тут он на меня бросился и погнал на улицу. Я обиделась и выбежала на улицу прямо в домашнем тоненьком халатике и в тапочках. Иду и плачу. Была как раз суббота. Садик два дня не работал.

Ходила по вокзалам, бродила по улицам, а в кармане ни гроша. Уже вечер, уже ночь! Потом на вокзале сидела в зале ожидания, но недолго, потому что милиционеры проверяли документы и билеты. До утра бродила на холоде, но не вернулась к Свободе Васильевне. Потом вдруг вспомнила адрес воспитательницы из садика Анны Петровны.

В воскресенье рано утром, на второй день, пошла к ней. Она расстроилась и сказала:

– С удовольствием разрешила бы остаться у меня, но у меня живут, кроме меня, моя сестра с женихом, и у нас очень тесно. – Правда, она жила в коммуналке.

И мне пришлось опять уйти на улицу.

В домашнем тоненьком халатике и в тапочках очень было холодно. Уже вторые сутки не спала. До утра, наверно, весь Ленинград обошла пешком. И голодная, и холодная. В понедельник рано утром пришла к садику и бегала кругом него, чтобы не замерзнуть. Где-то часов в шесть пришли поварихи и открыли дверь. Тут же я к ним бросилась. Они меня увидели и спрашивают:

– Бибиш, почему ты так рано, почему посинела, почему легко оделась?

А у меня сил не было им отвечать. Они открыли дверь, я зашла и в проходе упала. Когда в себя пришла, то смотрю, я в кладовке, то есть в комнатушке, где хранятся матрасы и раскладушки. Наверно, меня притащили туда, чтобы я выспалась. Целые сутки спала. Никто меня не будил. Когда в себя пришла, воспитательницы посоветовали:

– Иди к заведующей. Требуй у нее жилье. Разве так можно, нельзя же себя губить.

Пошла я к заведующей:

– Зинаида Александровна, я хотела бы у вас попросить, можно ли мне получить от работы комнатушку в коммуналке, помогите мне, пожалуйста.

А она как закричит:

– Знаю я вас! Сначала работаете, а потом, как получите жилье, сразу увольняетесь, и кто будет тогда работать у меня? Никто! Никакого жилья не будет. Слыхала, что ты бродила два дня по улице, но что я могу поделать? – Помолчала и потом говорит: – Ладно, я тоже не железная, разрешаю жить тебе здесь, в садике, оставайся после работы и живи тут. По вечерам приходит сторож, Боря, и вы вдвоем караульте садик. Теперь иди работай.