Текст книги "Зов пахарей"
Автор книги: Хачик Даштенц
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
В конце концов Еранос был вынужден поступить на службу к архимандриту Ованесу. Он возил из лесу хворост, но тут возникло новое препятствие в лице Аджи Феро – тот запретил ему рубить лес в этих краях. Ераносу пришлось ходить за хворостом в Брнашенские леса. Он сорвался с дерева, когда обрубал ветки, и ему распороло живот снизу доверху. Остальное мы уже видели.
Довольно быстро дошли мы до выгона. Там мы увидели рослого пастуха, который, озабоченно поглядывая на отару, мерно перебирал четки.
– Ходедан это, – сказал Чоло, узнав пастуха. Чоло сказал, что жена этого пастуха, по имени Баяз, уроженка Мушской долины. Что свадьбу они сыграли такую, что звуки зурны до самой Марута-горы доходили.
Хутские пастухи вели счет своей скотине либо на пальцах, либо на четках. То ли от наших шагов, то ли еще от чего, пастух, которого звали Ходедан, сбился со счета и начал считать снова, захватывая на этот раз по две костяшки и произнося вслух: два по двадцать, три по двадцать. Под кустом он заметил трех отбившихся коз. «Одна коршуну, одна с обрыва и третья долой», – тихо пробурчал он себе под нос, загибая три пальца, но счет все равно не получался, коз не хватало.
На выгоне был еще один пастух – помоложе, Тонэ, так звали молодого пастуха, сидел у костра и зашивал трехи толстой ниткой из крученой козьей шерсти. Увидев нас, он не растерялся, отложил трехи, с достоинством поднялся, вымыл руки, уложил погонщика мулов Ераноса на войлок и осторожно стал заправлять ему кишки на место. Потом он потер края раны какими-то растениями, раскалил на огне большую иглу и прямо на наших глазах той же черной ниткой стал зашивать человеку живот. Много всякого я видел на свете, но чтобы сапожной иглой зашивали живьем рану, да еще и ниткой, скрученной из козьей шерсти, – такого я и вообразить себе не мог.
– Помрет, – покачал головой Франк-Мосо.
– Выживет, – сказал Чоло.
Честно говоря, я тоже не рассчитывал, что дядюшка Еранос выкарабкается из этой скверной истории. Пастух снова подержал иглу над огнем.
– Будьте спокойны, – заметив наше беспокойство, усмехнулся брнашенец Тонэ. – Не впервой мне. Ведь что у человека живот, что у козы – все одно. – Он сделал последние стежки над пупком. Потом нагнулся, зубами перекусил нитку и, взяв нож, сделал маленькую зарубочку на своем пастушьем посохе, пониже тех зарубочек, которые обозначали забитых коз. Что ж, этот человек вел свой счет таким образом.
Непослушные козы то и дело разбегались. Пастухам не столько приходилось обороняться от волков, сколько бегать и собирать коз. Ночью козы могли вдруг выбежать одна за другой и разбрестись по горам. Поди ищи их потом в потемках.
Из лесу вышли еще два пастуха, гоня перед собой отбившихся коз. Один из них волоком протащил мимо нас страшного бородатого козла и швырнул его у костра. Один рог у козла-вожака был совсем раздроблен, а ноги перебиты.
Этот яростный козлище уже целый год убегал от стада и уводил за собой сотни непокорных коз. За этим черным бородатым идолом, словно заговоренные, почему-то обычно бежали только белые козы, толкаясь и скатываясь с обрыва, словно пенящиеся воды водопада. Этой ночью он увел их к самому ущелью Красного Дерева, на этот раз он и сам разбился. Пастухи, пригнавшие коз, валились с ног от усталости.
Волкодавы, обступив раненого козла-вожака, яростно лаяли на него. Словно чувствовали, что черный этот бородач самый лютый их враг, почище всяких волков.
Погонщик мулов тихо застонал возле костра. Собаки, оставив козла, набросились на него.
Пришел Ходедан, он в третий раз запутался со счета и был сильно не в духе. Он отогнал собак, внимательно обследовал рану, остался доволен, кивнул и велел дать больному теплой воды с мятой.
– Давал уже, – сказал Тонэ.
– Еще дай. Нашего леса мята – спасение в таком деле.
Этот пастуший бог с сожалением посмотрел на поверженного козла, потом перевел взгляд на нас. Мы все поняли и не дали ему зарезать козла.
И тогда пастух Тонэ побежал к тополиной аллее. Он угостил нас тем самым шашлыком, который он собственноручно подвесил на самый высокий сук.
И такая кругом царила прохлада, такой ветер реял в сказочных Брнашенских горах!..
Погонщик мулов Еранос не умер. Через пять дней пастухи вытащили из шва нитки, и он живой-невредимый вернулся в монастырь, а мы спустились с горы Хачух и через ущелье Красного Дерева все направились к Бердакским лесам.
Один из пастушьих волкодавов спустился с нами в ущелье. Это был тот самый пес, который в этой теснине слизывал кровь Халила с земли, я узнал его.
Мы оглянулись в соко-высоко на макушке тополя раскачивался кошель хутского пастуха. Как только мы дошли до места, Франк-Мосо первым делом отдал колозы Молнии Андреасу, чтобы тот спрятал их в своей пещере. На всякий случай.
У архимандрита Хесу В этот год выпало так много снега, что, как сказал бы сасунец Фадэ, «если бы воробушек лег на спину и вытянул вверх лапки, он достал бы до самого бога».
На горе Сурб Ахберик мы вырыли в снегу просторную пещеру и некоторое время жили в ней. Когда же мороз усилился, я отправил Гале, Фетара Манука, Чоло и Асо в Сасун к Спаханацу Макару, а сам направился к монастырю св. Карапета, решив переждать там самые лютые один-два месяца.
Я знал, что в монастыре есть вооруженная стража, но мне необходимо было попасть туда, потому что там, я знал, находился Геворг Чауш, от которого долгое время не было никаких вестей.
Дорога к монастырю св. Карапета красивая-красивая, извилистые крученые тропинки ведут к нему. Но сейчас все покрыто снегом. Заснежено все – все пригорки, все холмы и райские леса. Луны не видать. Не видать и гор – Глака и Аватамка. Только белый снег слабо высвечивает в темноте мой путь.
Придерживая под абой обрез, я медленно продвигался вперед.
Я прошел церковь св. Ована, миновал гору Хомзо и двинулся к Дзиарету. На другой день я приметил купола церкви, которые возвышались над заснеженной оградой. На мое счастье, разыгралась страшная буря. И это помогло мне смело продвигаться вперед, не боясь быть замеченным. Так стихия, сама того не ведая, подчас приходит на помощь человеку.
Я подошел к монастырю со стороны горы Аватамк, обойдя ворота с той стороны горы, где были замучены семь отшельников. У меня был знакомый пастух здесь, однажды мы с Чоло зарезали его теленка для отряда. И сейчас, когда я, усталый и продрогший, стоял на улице, единственным моим желанием было очутиться в теплом хлеву пастуха Саака.
В келье настоятеля зажегся огонек, а вьюга между тем забирала все круче, и часовой-аскяр еле удерживался на кровле. Я улучил минуту, бросился к монастырской ограде, и, прижавшись к каменной стене, смотрел, как снег заметает мои следы. Потом передохнул немного и, слепив снежок, кинул его в освещенное окно.
Геворг давно еще договорился с отцом Хесу, что это условный знак. На всякий случай я бросил еще один снежок. Окно бесшумно приоткрылось, и на землю медленно опустился конец веревки. Я обвязался веревкой и стал быстро подниматься. Двое мужчин тянули веревку наверх. Один был сам архимандрит Хесу, облаченный в рясу, другой – отец Степанос.
Ветер в последний раз обдал меня снегом и отступил, ударившись об ограду. Еще несколько секунд – и святой отец заключил меня в свои объятия, прижав меня, продрогшего, к своей теплой бороде. Это был тот же крепкий старик с ласковой отеческой улыбкой на лице, таким я его и запомнил со времен битвы в монастыре.
Геворг Чауш учился в этом монастыре, а я здесь был уже дважды, причем в первый раз мы с Геворгом зашла сюда по пути в Фархин. Я запомнил широкий монастырский двор, где каждый год в дни праздника – Вардавара* и на пасху собиралось множество народу поглазеть на канатоходцев. Я тогда не знал даже, где живет настоятель, и, поди же ты, в такую тяжелую для меня минуту он сам, своими руками, втащил меня в свою келью.
____________________
* Вардавар – праздник Преображения.
____________________
В келье отца Хесу было тепло. В печке потрескивали дубовые полешки. Со стен и с потолка свисали связки засушенного медвежьего шиповника, лесной груши и диких яблок. В углу стоял кувшин с горчицей, на столе – печеные грибы и хлеб из проса.
Сам обходясь малым, отец Хесу был чрезвычайно щедр, когда речь шла о спасении его народа. «Желтое золото посильнее всех пушек, – любил повторять он. – Дайте мне золото полной мерой, и я без всякого кровопролития посажу на трон армянского царя». Именно так, пустив в ход золото, отец Хесу в свое время подкупил множество влиятельных султанских чиновников и курдских беков. «Пусть амбары у армян опустеют на время, это лучше, чем умереть, ухватившись за полные мешки, – говаривал Хесу. – А того, кто не склонится перед золотом, следует уничтожить», – проповедовал отец Хесу; он и в самом деле сумел расправиться с несколькими влиятельными богачами, которые стояли у него на пути.
Таков был этот удивительный святой отец, родом из Сасуна. Простой народ, будь то армянин или курд, боготворил его и считал вторым Геворгом Чаушем в монашеской рясе.
Отец Степанос подбросил в огонь хвороста и поставил на стол полную миску дымящейся похлебки.
Но я пришел сюда ради Геворга Чауша, а его что-то не видать.
– Где он? – спросил я.
Молодой Степанос увидел, что я ищу глазами Геворга, и закрыл было своей ладонью мне рот, чтоб я молчал, но, поймав взгляд святого отца, быстро отвел руку.
– О ком это ты? – спросил Хесу.
– Да я о Сааке, пастухе, – ответил я, сообразив, что тут кроется какая-то тайна и святой отец не во все посвящен.
– Небось, дрыхнет твой Саак сейчас, – усмехнулся Хесу. – Значит, так… Хоть над нами стража поставлена, смотрят в оба, но ты поживешь у меня… ну и к Сааку будешь наведываться, разумеется.
– Об этом-то я и мечтал, когда шел сюда, – очутиться в теплом хлеву Саака, – сказал я.
И вдруг Степанос как бухнется на колени перед отцом Хесу:
– Прости, святейший, меня, грешного! Я должен тебе открыть тайну. Вот уже целый месяц Геворг Чауш прячется в моей келье.
– Что ж ты не говорил мне об этом?
– Чтобы ты спокойно спал по ночам, не хотел тревожить тебя, святейший. Я знаю, что ты любишь Геворга Чауша. Если б ты знал, что он здесь, у тебя не было бы минуты покоя. Ведь ты сам только что сказал, что за монастырем следят. Я спрятал его, чтобы ты понапрасну не терзал себя.
– Как он сюда попал?
– Войско султана рыскало по селам, все вверх тормашками перевернуло в поисках Геворга. А нашим в это время туго приходилось. У спаханского Гале отморозило нос и уши, Фетара Манук чуть ног не лишился. Геворг через пастуха нашего Саака дал мне знать, что болен и находится возле горы Глак. Я послал ему теплую одежду и передал, чтобы он осторожно пробрался к монастырю. В условленный час он точно так же, как Махлуто, ударил снежком в окно, и мы с пастухом подняли его на веревке в мою келью. Ровно месяц как Геворг Чауш в монастыре, и уже совсем здоров.
– Иди и приведи Геворга сюда, – сказал старый священник.
Степанос тут же вышел и вскоре вернулся с Геворгом Чаушем.
Мы обнялись. Святой отец в честь такой необыкновенной встречи достал из шкафа тыкву, полную вина. и предложил выпить за нас с Геворгом.
– Прощаю тебя, Степанос, – сказал святой отец. – Молодость всегда смелее и сильнее. Будущее на челе у молодого и за спиною старика. Чего доброго, из-за этих фидаи мы со всем нашим монастырем погорим в один прекрасный день, но, с другой стороны, зачем церковь, если святой гибнет… Давайте выпьем за Геворга Чауша и его верного гайдука. – Придерживая бороду рукой, он осушил чашу.
Выпив вино, Геворг, как ребенок, радостно воскликнул:
– Отменное вино!
– И впрямь, – подтвердил я.
Мы с Геворгом, пользуясь гостеприимством святого отца, прожили в монастыре два месяца. Геворг жил в келье Степаноса, а я – у отца Хесу. Нас то и дело прятали в шкафу, каждую минуту ожидая разоблачения.
Когда началась оттепель и горы вокруг церкви св. Карапета зазеленели, мы решили покинуть наше пристанище. Первым должен был уйти Геворг Чауш.
В тот день в монастырь наведались солдаты – сборщики налога. Хесу пошел распорядиться, чтобы их накормили.
Геворг мне в это время и говорит: «Когда святой отец вернется, похвали монастырское вино, и я от себя добавлю. Посмотрим, может, раздобрится – даст нам на дорожку тыкву с вином?»
Пришел отец Хесу.
– Убрались, – сказал он. – Накормил и спровадил.
– Да, святой отец, – сказал я, – а теперь Геворга надо проводить. Вчерашнее вино отменное было.
– Да, почтенное было вино, – подхватил Геворг. Святой отец с усмешкой покосился на Геворга, помолчал и сказал:
– Хоть до ночи расхваливайте – вина больше нет. Все высосали безбожники, до последней капли.
Геворг ушел, а через неделю покинул монастырь и я. По той же самой веревке, которая подняла меня два месяца назад наверх, я с осторожностью спустился вниз. Когда Хесу подбирал веревку, его синеватая тиара упала на землю. Султанский стражник мог потом заметить ее, поэтому я быстро сунул тиару за пазуху. Потом взглянул вверх: отец Хесу улыбался и рукою делал знак: все, мол, хорошо, с богом.
Я уже отошел на порядочное расстояние. Оглянулся и увидел, как пастух Саак выгнал телят из хлева, чтобы они затоптали мои следы на снегу.
Маленькие отряды гайдуков, покинув свои зимние тайники, двинулись к зеленым склонам Тавроса. Снова засверкали клинки и заржали кони. Из Сасуна пришел Спаханац Макар со своими смельчаками.
Из Ласточкина Оврага поднялись лачканский Артин и курд Хасано. По склонам Смбатаберда поспешили к пещерам Бердака марникский Похэ, Бамбку Мело и ализрнанский Муко. Из темных хлевов вышли на солнце айсор Абдело, мушец Тигран и Аджи Гево.
Аладин Мисак и Град Тодэ тоже пришли – каждый из своего укрытия.
И Бриндар пришел. Пришли Ахчна Ваан, конюх Барсег и Франк-Мосо.
И Джндо двинулся к Черному Камню. Алваринчский Сейдо, обняв ружье, оседлал Свекольный Нос. Конь Молнии Андреаса взвился на вершине горы, увидев отражение своего хозяина в родниковой воде.
Подарок Геворга Чауша В одно весеннее утро меня подозвал к себе Геворг Чауш и, протянув ружье, сказал:
– Отнесешь это в Хут, преподнесешь от моего имени Нор Мелику.
Нор Мелик был старейшиной горских курдов, настоящее курдское имя его было Гасимбек. Он был прямым потомком старейшины Мирзабека, чей дом носил название Дома Семи Седел. Мирзабек правил в Тароне.
Гасимбек с 1905 года стараниями Геворга Чауша и отца Хесу был тайным сподвижником фидаи-армян и получил кличку Нор Мелик. Он очень способствовал налаживанию армяно-курдских отношений. Геворг и Гасимбек даже обменялись слугами. Одного верного своего слугу Гасимбек отправил к Геворгу Чаушу, а Геворг в ответ послал одного из своих воинов-телохранителей. Гасимбек прислал Геворгу курда Хасана, посланца Геворга звали Черный Гукас. У Гасимбека были друзья в армянских селах так же, как и у Геворга Чауша были друзья-курды. Они наносили друг другу визиты, и всякий раз впереди шествовал слуга-курд, чтобы предотвратить неожиданное нападение соплеменников.
У Гасимбека были враги среди других курдских аширетов; самым непримиримым его врагом был хаснанский аширет. И Гасимбек, помогая армянам-фидаи, преследовал еще и свою особую цель – держать в страхе своих противников, хаснанских курдов.
Геворг Чауш частенько гостил у этого бека и сейчас, отправляя ему в подарок ружье, хотел еще более укрепить связь между гайдуками и этим влиятельным курдом. И хотя я относился с некоторым недоверием к Нор Мелику – не очень-то я верил в его искренность, – тем не менее я с готовностью вызвался выполнить это поручение, так как и сам был сторонником армяно-курдской дружбы, – что и говорить, против султана надо было действовать сообща. Кроме того, я видел в этом поручении знак особого ко мне расположения со стороны Чауша. Из конюха я был переведен в гонцы, был грузчиком и стал самым доверенным лицом Геворга Чауша.
Ничто так не дорого гайдуку, ничто так не желанно, как оружие. Только смельчак знает, что значит нести оружие храброго в подарок другому храброму.
Понятно, что я должен был идти не один, а в сопровождении свиты. Со мной в этом качестве должны были отправиться шеникец Манук и Чоло.
И я тронулся в путь на коне Геворга Чауша. В руках у меня ружье для Нор Мелика, и ствол его был обернут в белую холстину. Впереди ехал слуга Геворга – Хасано, а по правую и левую руку от меня ехали Манук и Чоло.
Хасано хорошо знал все здешние дороги, с ним мы были в безопасности. Его присутствие означало, что хутский старейшина – наш друг. Мы пробирались сквозь густые леса, взбирались на вершины гор, огибали громадные утесы.
Этой дорогой увозил Муса похищенную Гюлизар. Мы перевалили через гору Зангахбюр и выехали на красивую лесную опушку. Хасано сказал, что на этой опушке Нор Мелик каждую весну разбивает красный шелковый шатер для своей жены.
Наконец мы увидели маленькое селение Хвнер с белым гасимбековским домом. Крученая тропинка, сбегая с плоскогорья, вела прямо в покои бека.
Послышался лай собак. Хасано прикрикнул на них, и мы торжественно приблизились к белым чертогам Нор Мелика.
Хутский бек был на охоте, и я со своей свитой вынужден был ждать его возвращения.
О жене Гасимбека, Джемиле, ходили легенды: и красивая, дескать, и умная. И вот вместо мужа нас встретила эта самая Джемиле. Хасано, который был долгое время слугою в этих покоях, издали смиренно поклонился своей бывшей хозяйке.
Положение мое было не из легких. После того как я стал фидаи, мне второй раз приходилось разговаривать с женщиной. Но, думал я, на этот раз меня не накажут, так как я здесь с особым поручением и вынужден вести себя согласно правилам приличия.
Джемиле вышла к нам в окружении слуг в желтом платье, перехваченном серебряным поясом, шею украшали жемчужные нити. Она с удивлением посмотрела на меня, на то, как независимо восседал я на лошади.
– Здравствуй, госпожа, – сказал я. – Я посланец Геворга Чауша, а эти люди сопровождают меня. Наш верный Хасано благополучно доставил нас сюда. – И добавил: – Не смотри на нас так удивленно, вид наш, быть может, ужасен, и мы здесь нежданные гости. Но желанные, надеюсь.
– Кто говорит эти слова?
– Обыкновенный разбойник, бездомная птица, обитающая среди скал. И стоило ли тебе так наряжаться для встречи столь незначительного лица, каковым являюсь я…
– Кто б ни был ты, добро пожаловать в наш дом, – сказала Джемиле и обняла мою лошадь за голову. – Мы любим небесных птиц, и наша судьба в руках фидаи.
Она помолчала, отступила на шаг и продолжала:
– Почему ты зовешь себя разбойником или бездомной птицей? Я хорошо знаю, что мир – это большое колесо, и все мы – спицы в нем. То мы наверху, и тогда мы беки, а то, глядишь, внизу оказались… и тогда мы разбойники-качахи. Но ведь главное-то ось, на которой все и вертится.
– Ханум, – сказал я, восхищенный ее ответами, – это правда, что мы похожи на птиц в небе, и все же я – несчастная птица, поверженная.
– Ты храбрый фидаи, и мне известна твоя история. В этом доме я неделями лечила рану спаханцу Гале и выхаживала многих раненых фидаи. А Геворг Чауш – наш постоянный гость и бесценный друг.
– Вот потому-то я и здесь, ханум, – ввернул я. В ответ на это Джемиле подошла ко мне и подарила нарядный жилет с серебряными пуговицами.
– Возьми этот подарок от Джемиле, – сказала она, – он сшит ее руками. А теперь сойди с лошади, – и приказала слугам отвести лошадь на конюшню.
– Прости меня, ханум, – сказал я, – приняв от тебя этот дорогой подарок, я не могу тут же войти в ваш шатер, пока не найду и не принесу тебе равного подарка, – только тогда я буду считать себя вправе спокойно сесть рядом с тобой. А теперь возьми это ружье, его прислал Геворг Чауш мужу твоему Нор Мелику в знак дружбы. Я отдаю оружие моего храброго предводителя храброй жене храброго Нор Мелика.
– Войдите, прошу вас, – сказала Джемиле, смиренно показывая на дверь. – Это дом брата Геворга Чауша, а я сестра Геворга. В Хуте и Моткане различия между курдом и армянином нету. Многие курды разговаривают на армянском языке, не на своем. Среди нас кто-то армянин, а кто-то курд, для одного святая книга – библия, а для другого – коран, но все мы одно, и брнашевский монастырь и церковь богородицы в Маруте – места нашего паломничества. Войди же, мой добрый Хасано, проводи наших гостей в диванхану Гасимбека.
Я протянул было ей ружье, но тут в небе мелькнула какая-то птица. Ханум посмотрела на небо.
– Пальни, – сказал шеникский Манук, – покажи свою удаль.
Пока шеникец говорил, Чоло быстренько подал мне пулю, и я метким выстрелом сбил летящую птицу. Она упала прямо к ногам Джемиле. Чоло подбежал, поднял птицу и подал мне.
– Это и будет мой подарок тебе, ханум, – сказал я и протянул хозяйке ружье и птицу. В это время коротко протрубил рог: то хутский бек, сойдя с горы, спешил к своему шатру. Впереди ехал его слуга – наш Черный Гукас, тот самый, которого фидаи обменяли на Хасано; за ним шел сам Гасимбек, а за ним – с десяток слуг в белых колозах и с добычей в руках.
Госпожа приблизилась к мужу и церемонно вручила ружье Геворга Чауша беку. Нор Мелик поцеловал ствол и поклонился всем нам.
– Много приветов Геворгу Чаушу передайте. Было время – он воевал со мной. Но это раньше было, а теперь мы с ним друзья, и он мой брат, – сказал бек. – Наш общий враг – султан. Но есть у меня и другие враги – хаснанский аширет, что сидит в Сасунских горах, хайдарские курды – они правят в горах Косуры. Пусть это оружие еще более укрепит наш союз и поможет в борьбе против султана и моих врагов.
Джемиле с убитой птицей в руках молча пошла к дверям.
– С охоты иду, но удачная охота, я вижу, была здесь, – лукаво улыбнулся Нор Мелик, коротко взглянув на меня и переведя взгляд на жену. Потом он воскликнул: – Добро пожаловать в дом друзей.
– Поздно уже, бек, я выполнил поручение Геворга Чауша и должен вернуться. – Я попрощался с Нор Меликом, раздарил его слугам всю, какая у меня была, мелочь и удалился со своей свитой в Хутские горы. Слуга Гасимбека, Черный Гукас, бывший фидаи, проводил нас до границы с Брнашеном и, расцеловавшись с Хасано, вернулся в Хвенер.
И опять впереди нас шел Хасано.
По дороге Чоло спросил:
– Ты кого же сразил – ханум или птицу?
– Обеих, – усмехнулся шеникский Манук.
– Но ведь это твоя пуля такая удачливая оказалась, а раз так, держи этот жилет с серебряными пуговицами, подаренный мне ханум, – отныне он принадлежит тебе. – И я отдал Чоло дорогой подарок Джемиле.
Тайная свадьба Вскоре после этого в Алваринче была большая битва, в ней погиб марникский Похэ. Восемь ран он получил. При нем был мешок Геворга Чауша, и сначала думали, что убит Геворг.
Монастырское вино крепкое было, но еще крепче, еще хмельнее считалось вино Алваринча, и все фидаи были строго-настрого предупреждены держаться от алваринчских карасов подальше.
Геворг Чауш с восемью солдатами спустился с горы в Алваринч. Алваринчский староста чин чином принял и проводил их. Но хмельней вина оказалась красавица Ханик. Геворг с полдороги вернулся в село и ночью пришел к Ханик. Ханик всех восьмерых воинов напоила допьяна, а сама уединилась с Геворгом. На рассвете село было окружено врагами. Марникский Похэ и семь других воинов спящими были убиты, а Геворга чудом спас один хутец, спрятав его в заброшенной башне.
Такая вот случилась беда.
После этого случая Геворг сделался молчаливым и задумчивым. Гале и Фетара Манук, чтобы отвлечь его от печальных мыслей, уговорили поехать в леса возле церкви св. Карапета.
Как и всем фидаи, Геворгу Чаушу закон гайдуков запрещал жениться. А Геворг когда-то был влюблен в девушку-сасунку по имени Ехсо, или Егинэ, которую насильно выдали замуж за юношу по имени Пчук.
И вот в те дни, когда Геворг со своим отрядом находился в лесу возле церкви св. Карапета, Егинэ, убежав из Сасуна, пришла в монастырь св. Ована к дяде своему архимандриту Мкртычу.
Вышло так, что я пришел в этот монастырь, чтобы договориться с пастухами, попросить у них еды для ребят. Главный пастух по имени Саргис был родом из села Гомер. Стоя в дверях хлева, я объяснял Саргису, как доставить нам еду, и вдруг вижу – быстрыми шагами приближается к монастырю женщина.
– Ехсо это, – объяснил Саргис.
Я отвернулся, чтобы не заговорить с ней случайно. Прикинулся паломником.
– Мой дядюшка где? – спросила Егинэ пастуха.
– В монастыре, – сказал Саргис. Я увидел, как молодая женщина окинула меня взглядом и вошла в храм.
– Обет какой дала? – спросил я.
– Обет любви, – сказал пастух, с беспокойством глядя ей вслед.
– Вон отсюда! – послышался вдруг гневный голос отца Мкртыча. И мы увидели, как отец Мкртыч вытолкал племянницу из храма.
– Дядюшка, я пришла в храм просить твоего благословения. Что ж ты меня гонишь? – И Егинэ, рыдая, повалилась ему в ноги.
– Я обрею тебя, негодная.
– Я Геворга люблю, дядюшка.
– А Пчук? Ведь ты его жена.
– Геворг – моя любовь.
– Геворга невеста – его винтовка.
– Ну что будет, если один фидаи вместо ружья меня обнимет?
– Бесстыжая!
– Я не бесстыжая. Любить – разве грех? Где ты спрятал Геворга, дядюшка, приведи его ко мне, я скажу ему словечко и умру со спокойным сердцем.
– Не дождешься. Смотри, брошу тебя на съедение собакам и воронам! Возвращайся скорей к Пчуку.
– Мне к Пчуку возврата нет, дядюшка. Я полюбила Геворга с того самого дня, когда он вернулся из Алеппо. Приведи его сюда, умоляю.
Теперь стало ясно, что вся эта история связана с Геворгом Чаушем, с самым строгим поборником дисциплины среди фидаи, предметом всеобщего нашего восхищения, человеком, который жесточайшим образом наказал своего дядю и убил незнакомую женщину, даже заставил избить меня за то, что я случайно оглянулся на женский голос, окликнувший меня. Неужели такой фидаи мог скрывать от нас свою тайну? Ведь старик Макар привел его в этот лес, чтобы утешить его, чтобы он забылся после страшного алваринчского побоища. Возможно ли, чтобы Геворг, обманув Макара, пришел в эти края, имея в мыслях встречу с Егинэ?
Множество других самых разных догадок вспыхнуло в моем сознании. Может быть, это враг рукою женщины хочет погубить Геворга Чауша? Возможно, то коварная стрела в образе женщины, и она должна поразить Геворга и лишить нас самого смелого гайдука?
Егинэ последний раз взмолилась, обратившись к Мкртычу: «Целую ноги твои, дядюшка, не губи нашу любовь. Пусть этот храм будет покровителем нашей любви, пусть он даст исцеление нашим сердцам».
И так жалобно взывала Егинэ, что святой отец сел и написал записку Геворгу Чаушу: «Ехсо опозорила твое имя. Пришла в храм и говорит о своей любви к тебе. Как мне поступить с этой безумной?»
Письмо отнес пастух Саргис и в тот же день вернулся с ответом Геворга: «Поступайте, как знаете, я обручен со своей винтовкой».
Едва посыльный вручил ответ отцу Мкртычу, вдруг два всадника соскочили у монастырских дверей со взмыленных лошадей.
Один был Гале, другой – Фетара Манук.
– Святой отец, – обратились они к священнику, – только что Геворг в присутствии отца Степаноса сказал нам: «Пусть Ехсо умрет, сраженная рукою своего дядюшки, а меня похороните в церкви св. Карапета».
– Уведите, вам я поручаю несчастную Ехсо, – сказал отец Мкртыч, в полной уверенности, что эти двое явились убить его племянницу.
И упала Егинэ на колени перед Гале и Фетара Мануком:
– Я знаю, вы пришли убить меня, но дайте мне перед смертью увидеть Геворга.
– Я твой брат, и я исполню твое желание, – сказал Фетара Манук и, посадив Егинэ на своего жеребца, поспешил вместе с Гале в сторону церкви св. Карапета.
Они везли Егинэ, чтобы убить ее в лесу как порочную женщину, осмелившуюся набросить тень на святой храм и на честь всех фидаи вместе с их предводителем. Отец Мкртыч поручил пастуху Саргису посмотреть, где убьют дочь его сестры, а после вырыть могилу недалеко от монастыря. Я тоже был того мнения, что этой женщине не уйти живой из рук Гале и Фетара Манука. Честно говоря, я не мог избавиться от мысли, что это дьявол в образе женщины, что она пришла по приказу султана поразить всех фидаи в самое сердце, лишив их Геворга Чауша. Именно поэтому я считал, что она заслужила смерть. Каково же было мое удивление, когда мы вместе с Саргисом, достигнув леска возле церкви св. Карапета, увидели следующую картину: среди ночной тьмы, под неясным лунным светом стояли Геворг Чауш и Егинэ, Егинэ маленького росточка была и встала на пенек. Перед ними стоял с раскрытой книгой в руках отец Степанос. Сзади стояли Гале – он держал крест – и Фетара Манук с саблей в руках.
– Обвенчай их, святой отец, я отвечаю за это перед народом, – послышался голос Гале.
– И я тоже, – прибавил Фетара Манук. – Поспеши, святой отец.
Отец Степанос, ни звука до этого не проронивший, совершил обряд венчания и даже спел впологолоса: «Вот рука Евы, вот рука Адама», после чего по знаку священника Гале убрал крест, а Фетара Манук разнял руки Геворга Чауша и Егинэ и медленно опустил меч на землю, проведя его между невестой и женихом.
Еще один человек был свидетелем этого необычного венчания в лесу. Он стоял за деревом, взволнованно пыхтел трубкой, и дым колечками поднимался к луне.
Человек этот был старик Макар.
Мы с пастухом Саргисом бесшумно подошли и встали рядом.
Опасный гайдук После битвы в монастыре Спаханац Макар изменил свое отношение к Геворгу Чаушу. Макар был недоволен и открыто говорил о том, что Геворг неосторожен, кружит все больше на лошади, тогда как фидаи передвигаются пешком: так безопаснее. Макару не нравилось и то, что Геворг доверяет курдским бекам, заходит ночью в их дома, певцов к ним засылает – улестить чтобы – и даже подарки кой-кому делает. И все это – когда курдские беки на каждом шагу предают армян. «Из змеиного яйца голубка не вылупится», – все чаще повторял Макар.
Весьма дерзкой выходкой, достойной осуждения, считал он появление Геворга на тайной сходке османских офицеров в Фархине.
Гибель восьми гайдуков в Алваринче Макар опятьтаки объяснял беспечностью Геворга. А теперь еще это неожиданное венчание в лесу. Все это окончательно подорвало веру Макара в своего предводителя. В свое время гайдуки осудили Родника Сероба из-за Сосе. А Геворг сам, собственноручно, застрелил своего дядю, тоже гайдука, за то, что тот умыкнул женщину. И вот теперь этот же самый Геворг, нарушив обет фидаи, женился тайком от всех. В такое-то время, когда Армения полонена. И то, что вменялось в вину немрутскому герою, позволительно стало Геворгу Чаушу? Так, что ли? Геворг Чауш проводил свои дни главным образом в лесах близ Гомера, Красного Дерева и церкви св. Ована. Кое-кто из фидаи заметил, как их предводитель тайком наведывается в Алваринч. Да, видно, не давали покоя бывалому гайдуку алваринчские карасы с вином и красавица Ханик.