Текст книги "Книга всех вещей (илл. Сердюковой)"
Автор книги: Гюс Кейер
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Гюс Кейер
Книга всех вещей
Guus Kuijer
HET BOEK VAN ALLE DINGEN
Любое использование текста и иллюстраций разрешено только с согласия издательства.
© 2004 by Guus Kuijer. Amsterdam, Em. Querido‘s Uitgeverij B.V.
© Kuijer, Guus © Jaco Klamer, 2013
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Самокат», 2014
* * *
Перед тем как начнется рассказ
С вами я могу быть совершенно откровенным: история Томаса стала неожиданностью и для меня самого. Вообще-то я хотел написать совсем другую книгу. Трогательную и одновременно смешную. Книгу о моем счастливом детстве. О моем отце, который перед сном играл мне на скрипке. Как же это было красиво! О моей матери, которая очаровательно и так трогательно пела под его скрипку. О моих братьях и сестрах, носивших меня на руках. И о моих друзьях, приходивших ко мне на дни рождения играть в игру «Укуси яблоко». Тогда книга называлась бы «Приключения счастливого ребенка». Я представлял себе, что она станет любимейшей рождественской книгой и что не только дети, но и папы и мамы, дедушки и бабушки и даже премьер-министр прочитают ее за один присест. Лучше всего при свечах, когда потрескивает огонь в камине, и с чашкой горячего какао в руках.
Но тут ко мне пришел господин Клоппер. Я с ним знаком не был. И он со мной тоже, но он хотя бы знал, кто я, потому что я всемирно известный детский писатель. Говорю об этом со всей скромностью.
Господину Клопперу ровно столько же лет, сколько и мне. Сейчас волосы у него совсем белые, а макушка лысая. Но и господин Клоппер когда-то был ребенком.
Мы сидели вдвоем у потрескивающего камина, когда господин Клоппер достал из сумки толстую школьную тетрадь.
– Я знаю вас как писателя, очень любящего людей, – сказал он.
Я кивнул, потому что это правда. Я очень-очень люблю людей. Хотя вообще-то можно было бы и поменьше.
– Поэтому я и хочу предложить вам почитать вот это, – он вручил мне тетрадь. – Я написал это, когда мне было девять лет, – сказал он. – И недавно перечитал. Думаю, стоящая вещь. Но для начала мне кажется вы должны ее прочитать. Быть может, она слишком непочтительная.
Я испугался.
– Непочтительная? – спросил я в недоумении.
– Да, – ответил господин Клоппер. – У меня было несчастливое детство, а из-за этого становишься непочтительным.
Я уставился в потрескивающий огонь. Непочтительность – это действительно проблема. Ну в детских книжках уж точно.
– Я ее посмотрю, – пообещал я. – И дам вам знать. – И я проводил господина Клоппера.
– А вы по-прежнему непочтительны? – спросил я, когда он был уже в дверях.
Господин Клоппер кивнул.
– В вашем-то возрасте?
– Что уж тут сделаешь, – ответил он. И скрылся за пеленой густого снегопада.
В тот же день я прочел «Книгу всех вещей» на одном дыхании. Она была непочтительная. Сам я очень почтителен, но мне легко говорить. У меня было счастливое детство. Всю неделю я ходил в прекрасную школу. Учительница Спицына! Учитель Пилозуб! Каждый вечер сладостная скрипка отца и прелестное сопрано матери! У меня нет никаких причин быть непочтительным, но несчастливые дети тоже имеют право голоса. По крайней мере, я так думаю.
Я позвонил господину Клопперу и мы договорились встретиться. Вместе мы провели у потрескивающего камина много часов, и так родилась эта книга.
– Слушай, Томас, – спросил я в тот последний вечер, – тебе удалось? – потому что мы уже стали называть друг друга по имени.
– Что удалось, Гюс? – уточнил он.
– Ты стал счастливым, Томас?
– Да, – сказал он.
И мы выпили по чашке горячего какао.
1
Томас видел то, чего не видел никто другой. Он не знал почему, но так было всегда. Он помнил, как однажды пошел очень сильный град. Томас запрыгнул под навес и смотрел, как град сбивает с деревьев листья. Потом бросился домой.
– Осень началась! – крикнул он. – С деревьев попадали все листья.
Мама посмотрела в окно.
– Да нет, – сказала она. – С чего ты взял?
Томас понял, что она права. Деревья по-прежнему вовсю зеленели. – Тут нет, а на улице Яна ван Эйка все листья на земле.
– Ах, вот как, – сказала мама. По ее лицу было видно, что она ему не поверила.
Томас пошел к себе в комнату и взял тетрадь, в которой он записывал все важные события своей жизни.
Она называлась «Книга всех вещей». Он взял ручку и начал писать: «Шел такой сильный град, что листья сбивало с деревьев. Это случилось по-настоящему, на улице Яна ван Эйка, когда мне было девять лет, летом 1951 года».
Томас посмотрел в окно, чтобы подумать, потому что по-другому он думать не мог. А может, и наоборот: если было окно, то почему-то он начинал думать. И написал: «Потом я стану счастливым».
Тут он услышал, что домой пришел отец, и вдруг подумал: «Сейчас полшестого, а я до сих пор не знаю, о чем моя книга. О чем бывают книги?»
Томас задал этот вопрос за ужином.
– Про любовь и все такое, – захихикала его сестра Марго, ученица гимназии и безнадежная дура.
Но папа сказал:
– Все важные книги – о Боге.
– О любви и Боге, – уточнила мама, но отец посмотрел на нее так строго, что она покраснела.
– Кто из нас книги читает? – спросил он.
– Ты, – ответила она.
– Так, значит, кто знает, о чем книги, ты или я?
– Ты, – сказала мама.
«Потом я стану счастливым», – подумал Томас, но вслух этого не произнес. Он посмотрел на маму и увидел, что ей грустно. Ему захотелось встать и обнять ее, но так сделать было нельзя. Он не знал почему, но понимал, что это невозможно. Так что он остался сидеть на стуле как прикованный.
Марго опять захихикала. Это оттого, что она такая дура.
– На улице Яна ван Эйка шел сильный град, даже листья падали с деревьев, – произнес Томас вслух.
Мама посмотрела на него и улыбнулась. Казалось, он все-таки обнял ее, так она обрадовалась.
«Это было тайное послание, понятное только маме», – решил Томас. Так оно и было, потому что папа и Марго по-прежнему смотрели в тарелки.
Когда мама провожала его спать, она спросила:
– Тебе будут сниться интересные сны, мой маленький фантазер?
Томас кивнул.
– Я хороший, да?
– Ты самый лучший мальчик на свете, – сказала мама.
Она обняла его и сильно прижала к себе. Томас почувствовал, что она чуть-чуть плачет. Внутри у него похолодело, и он подумал: «Бог его ужасно покарает, моровой язвой или еще чем-нибудь».
Но потом, когда он лежал один и смотрел в темноту, ему стало страшно, что Бог, может быть, сердится. Томас сказал: «Мысли сами приходят мне в голову. И на самом деле я так не думаю, так что это не считается. Я ведь даже не знаю, что это такое, моровая язва».
И тогда он уснул.
Всю неделю стояла такая жара, что по каналам поплыли тропические рыбки. Томас видел их своими глазами. Это были меченосцы. Он знал это наверняка, потому что в его аквариуме тоже жили меченосцы. Это такие забавные рыбки, которые смешно танцуют в воде, когда влюбляются.
Томас видел их неподалеку от девчоночьего лицея, где училась Марго. Он лежал в траве на животе и смотрел с набережной Рейнира Винкелеса, как рыбки проплывают мимо. Сразу целыми десятками. По дороге домой он задумался, поверит ли ему кто-нибудь. И тут он встретил Элизу. Ей было уже шестнадцать. Она училась в одном классе с Марго и жила по соседству, за углом. У нее была искусственная кожаная нога, скрипевшая, как новые ботинки.
– В канале плавают тропические рыбки, – сказал он.
Элиза остановилась, из-за этого ее нога перестала скрипеть.
Томаса как будто ударило током, когда он вдруг заметил, какая она красивая.
– Это потому, что их спускают в унитаз, когда уезжают в отпуск, – ответила она.
В это момент Томас не мог ни о чем думать, потому что Элиза смотрела прямо на него своими синими глазами.
– И из-за жары, – промямлил он.
– Кстати, в канализации живут еще и крокодилы, – добавила Элиза. Она опять заскрипела, потому что пошла дальше.
Томас последовал за ней.
– Честно? – спросил он. – Ты сама видела?
– Одного, – ответила Элиза, – размером с мой мизинец. В туалете. – Она взмахнула рукой на прощание.
Томас испугался, потому что на ее руке был один только мизинец. Другие пальцы отсутствовали.
– Ого, – только и смог сказать Томас. Затем дождался, пока Элиза скроется за углом, и почувствовал испуг где-то в глубине живота. Но в голове у него звенели веселые колокольчики. «Она красивая, – подумал он. – Ее не удивляет то, что я вижу. Она понимает, что это правда. Значит, Элиза тоже знает».
По дороге домой Томас размышлял: «А что она знает?» Было трудно думать вдали от окна. «Я не могу объяснить, что знает Элиза, но я тоже это знаю: какой-то я другой». А уже дома, стоя у окна, он подумал: «А куда, интересно, делись ее остальные пальцы?»
«Воскресенье – единственный день, который надо толкать перед собой, как тачку, – написал Томас в „Книге всех вещей“. – Остальные дни сами катятся вниз с моста».
По воскресеньям семья Томаса ходила в церковь. Не в обычную церковь рядом с домом, а в особую, далеко. Эта церковь находилась в обычном доме без башни. Иногда во время службы даже было слышно, как соседи сверху пылесосят. Почти никто, кроме папы, мамы, Марго и Томаса не посещал эту церковь. Мама всегда надевала шляпу, а Марго – платок, потому что в этой церкви так надо. Нельзя, чтобы кто-то видел прическу женщин. Мужчин это не касалось, у них ведь прически нет.
Они ходили туда пешком, потому что Бог не хочет, чтобы в воскресенье ездили трамваи. А они все равно ездят, и Богу это не нравится.
Вообще, в мире есть две самые ужасные вещи. Первая: быть за нацистов во время войны. Вторая: сидеть в воскресенье в трамвае.
Томас представлял себе, как будто трамваев нет. Он думал так про все, что запрещено: про трамваи, машины, велосипеды и мальчишек, играющих на улице в футбол. Птицам петь разрешалось, они ведь не могли знать, что сегодня воскресенье. Потому что у них нет души.
В церковь пришло около двадцати старых-престарых людей, все они были слепые, глухие или хромые. Ну или хотя бы с двумя бородавками на подбородке. Кроме Томаса и Марго, присутствовало еще два ребенка. Две сестрички. Их личики, выглядывавшие из платочков, были такие бледные, будто девочки собирались в скором времени умереть. «Думаю, что до 1955 года они протянут, – написал Томас в “Книге всех вещей”, – но потом уже станут совсем мертвыми, и их закопают. Да упокоятся они с миром отныне и во веки веков». Эти слова Томас писал явственно ощущая ком в горле, так жалко ему стало девочек. Но ничего уж тут, к сожалению, не поделаешь.
Церковная служба шла долго. Народ Израиля, ропща, плелся по пустыне, а скамейки в церкви были жесткими. Веселее всего было петь «туда-сюда». Выглядело это так: лысый мужчина в черном платье с кучей пуговиц пел в одиночку. А остальным надо было петь в ответ. Снова и снова. По очереди. Черное платье все время пело разные слова, а остальные отвечали одно и то же – «Добрый властитель быков, спаси наши несчастные воскресенья[1]1
Томас неправильно расслышал слова литании: «Боже милосердный, помилуй нас, жалких грешников».
[Закрыть]».
Томас подпевал во весь голос. При этом он пытался сосчитать пуговицы на черном платье, но все время сбивался.
По дороге домой Томас заметил, что отец на что-то сердится. Отец смотрел прямо перед собой и молчал. За столом после молитвы он сказал: «Томас, встань».
Томас как раз хотел положить в рот вилку с наколотой на нее картошкой и горошком. Вилка застыла в воздухе.
– Встать? – переспросил он.
– Встать, – повторил отец.
– Зачем? – с беспокойством спросила мама.
– Потому что я так хочу, – ответил отец.
– А вот почему, – сказала Марго.
Томас положил вилку на тарелку и встал.
– Хи-хи-хи, – захихикала Марго, потому что она глупая, как луковица. Просто непонятно, как ей удается получать в лицее восьмерки, девятки и десятки.[2]2
В школах Нидерландов десятичная шкала оценивания успеваемости: от 1 (очень плохо) до 10 (отлично). Если ученик получил по какому-либо предмету 3 и ниже, то его оценки не засчитываются, и считается, что он завалил предметы.
[Закрыть]
– Повтори, что ты пел во время литании, – сказал отец с застывшим лицом. (Литания – это пение «туда-сюда» в церкви.)
Томас посмотрел на маму.
– На меня смотри и пой, – потребовал отец.
Томас набрал в легкие воздух и спел: «Добрый властитель быков, спаси наши несчастные воскресенья».
Стало тихо-тихо. Томас увидел перед собой черное платье с целой тысячей пуговиц. Два воробья на подоконнике пронзительно трубили в крохотные трубы, потому что не знали, что сегодня воскресенье.
Мама сказала: «Ему всего девять лет. Он не специально».
Папа промолчал. Он торжественно положил вилку и нож на тарелку и начал медленно подниматься. Он все рос и рос, пока его голова не оказалась выше, чем лампа над столом.
Все живое на земле затаило дыхание. Воробьи на подоконнике поперхнулись своими трубами. Солнце затмилось и небо съежилось.
– Что ты хочешь сделать? – слабым голосом спросила мама. Она вскочила и потянула Томаса от стола.
– Отойди, жена, – сказал отец голосом великана. – Я говорю с твоим сыном.
Но мама потянула Томаса еще дальше от стола и положила руку ему на плечо. Тут вдруг вперед вылетела папина рука и звонко ударила маму по щеке. Она отшатнулась и отпустила Томаса.
Ангелы на небе закрыли глаза руками и разрыдались, ведь они всегда так делают, когда муж бьет жену. Великая печаль опустилась на землю.
– Папа, – прошептала Марго.
– Помолчи! – взревел отец. – Томас, иди наверх. И не забудь взять ложку.
Томас развернулся, пошел на кухню и взял деревянную ложку с полочки. Потом бегом поднялся по лестнице в свою комнату. Он сел у окна и стал смотреть на улицу, но думать не мог. Мир был пуст. Будто все, что было раньше, кто-то мысленно стер. Остался только звук. Томас слышал звонкий хлопок по маминой щеке. Он слышал все отцовские пощечины маме, целый дождь из пощечин, как будто на улице Яна ван Эйка идет град и с деревьев облетают листья. Он зажал уши руками.
Просмотрев в никуда целую вечность, Томас услышал, прямо через закрытые уши, как отец тяжело поднимается по лестнице. Бум-бум. Бум-бум. «Все исчезло, – подумал он. – Ничего больше нет. И меня нет».
Бум-бум. Бум-бум.
Вот и он. Этот человек вырос в проеме двери, как дерево. Он подошел к Томасу и протянул руку. Томас дал ему деревянную ложку. Тогда человек сел на табуретку рядом с кроватью Томаса. Он ничего не говорил. Да это было и не нужно, потому что Томас точно знал, что делать. Он снял штаны. Потом трусы. И лег на колени к отцу попой вверх.
Начались удары. Деревянная ложка хлестко рассекала воздух.
Шлеп! Боль вонзалась в кожу, как нож.
Шлеп!
В начале Томас ни о чем не думал, но после третьего удара ему в голову стали приходить слова.
Шлеп! Бог…
Шлеп! Его…
Шлеп! Ужасно…
Шлеп! Покарает…
Шлеп! Всеми…
Шлеп! Казнями…
Шлеп! Египетскими…
Шлеп! За…
Шлеп! То…
Шлеп! Что…
Шлеп! Он…
Шлеп! Ударил…
Шлеп! Маму…
Мысль закончилась, но удары продолжались. Какое то время в голове было пусто. Но потом опять пришли страшные слова, о которых он еще никогда не думал.
Шлеп! Бога…
Шлеп! Нет…
Шлеп! Бога…
Шлеп! Нет…
Шлеп! Бога…
Шлеп! Нет…
Когда порка наконец прекратилась и Томас натянул штаны на свою пылающую попу, он знал, что теперь Отец из него выпорот навсегда.
– Боже милосердный, – сказал отец, – повтори.
– Боже милосердный, – повторил Томас.
– Помилуй нас, жалких грешников, – сказал папа.
– Помилуй нас, жалких грешников, – вторил Томас.
– Ты останешься здесь, – сказал отец. – Ты повторишь эту фразу сто раз так, как надо, а потом вернешься к нам. – И он с грохотом спустился по лестнице. Бум-бум. Бум-бум.
Томас остался стоять, потому что попа у него стала как подушечка для иголок. Он смотрел в окно и шептал: «Пожалуйста, Господи, пожалуйста, существуй. Пожалуйста, всеми казнями египетскими. Он ударил маму, и уже не в первый раз!» Бог молчал на всех языках. Ангелы пытались утереть свои слезы, но их платочки так намокли, что во всех пустынях пошел дождь.
2
Рядом с Томасом жила старушка, про которую все соседские дети знали, что она ведьма. Она жила одна и носила только черные платья. Волосы она убирала в пучок, и у нее было две черные кошки. Раз в неделю старушка ходила в магазин, но во все остальные дни сидела дома и варила колдовские зелья.
За то что она ведьма, над ней издевались. Дети стучали в ее окна и кидали всякую гадость в почтовый ящик. Но Элиза-кожаная-нога злилась, если видела это, и, поскрипывая, гналась за детьми.
– Оставьте ее в покое! – кричала она. – Вы что, не понимаете?
Томас над старушкой не издевался. Он понимал. В «Книге всех вещей» он написал: «В среду 5 сентября 1951 года госпожа ван Амерсфорт заколдовала Попокуса».
Дело было так.
Время от времени по их улице вихрем проносился большой черный пес. Никто не знал, откуда он и где живет. Он вдруг просто появлялся. Большой, дикий и свирепый. Все дети с визгом разбегались по домам, но Попокус всегда ухитрялся догнать одного или даже двоих. И с рычанием кусал их за попу своими огромными зубами. И вдруг исчезал. Куда? Было непонятно. А недели через две появлялся опять.
Пятого сентября госпожа ван Амерсфорт, про которую все знали, что она ведьма, тащила домой тяжелую сумку с продуктами. Погода была хорошая. На улице играло много детей. Внезапно они начали визжать, потому что на их улицу прибежал Попокус, оскалив все свои зубы.
Томас помчался домой, но путь ему перегораживала госпожа ван Амерсфорт. Так что он спрятался за ней. Прямо на них бежал Попокус. Томас закрыл попу руками.
– Стой! – строго крикнула госпожа ван Амерсфорт. Свою сумку она поставила на тротуар и подняла руки вверх, так что стала казаться гораздо выше.
– Стой! – сказала она еще раз.
Попокус остановился и удивленно посмотрел на ее руки. Тут госпожа ван Амерсфорт стала что-то шептать. Это конечно же были заклинания, но Томас не мог разобрать слов.
Попокус негромко пискнул и неуверенно повел хвостом.
Руки госпожа ван Амерсфорт уже опустила, но ее губы продолжали что-то бормотать.
Сначала Попокус сел, потом лег и наконец начал кататься по земле, задрав вверх все четыре огромные лапы.
Госпожа ван Амерсфорт против этого не возражала и молча смотрела на пса с высоты.
Все это видел только Томас, потому что другие дети попрятались по домам.
– Хороший песик, – сказала госпожа ван Амерсфорт. – А теперь домой.
Попокус вскочил и, поджав хвост, убежал с их улицы.
Госпожа ван Амерсфорт взялась за свою сумку, но сумка была такая тяжелая, что она еле оторвала ее от земли.
У Томаса вдруг зашумело в ушах, и он спросил:
– Помочь вам занести сумку домой?
Он не хотел этого говорить. И сам испугался своих слов.
Госпожа ван Амерсфорт, а лучше сказать ведьма, очень серьезно посмотрела на него. Звон в ушах превратился в музыку, какой Томас никогда не слышал: там было много скрипок. Его сердце испуганно колотилось, и он всей душой надеялся, что госпожа ван Амерсфорт откажется.
– Что ж, спасибо, – сказала она, – очень любезно с твоей стороны. – И ключом открыла входную дверь.
Музыка прекратилась, и Томас потянул сумку, но не смог оторвать ее от земли даже на сантиметр. Казалось, она набита камнями.
Госпожа ван Амерсфорт этого уже не видела.
– Для тебя она не тяжелая! – крикнула она ему, зайдя в дом. – Ты уже такой большой мальчик. Она еще не успела договорить, как у Томаса опять зашумело в ушах, и сумка плавно оторвалась от крыльца. Она все равно была тяжелая, но все же не такая тяжелая, как раньше.
Госпожа ван Амерсфорт уже скрылась в темном коридоре. Где-то в глубине дома загорелась лампочка.
– Ставь ее сюда! – крикнула она. Томас увидел, что старушка стоит у стола на кухне. – Может, выпьешь стакан воды с сиропом?
– Да, спасибо большое, – поблагодарил Томас.
Сердце у него колотилось, как церковная дверь, потому что госпожа ван Амерсфорт была ведьмой, а значит, он сейчас находился у ведьмы на кухне.
Сироп был красный, как кровь.
– Проходи в комнату, – предложила госпожа ван Амерсфорт. – Я сейчас приду.
Томас вошел в комнату и огляделся. Стакан с кроваво-красным лимонадом дрожал в его руке. Он подумал: «Не обращайте внимания на беспорядок», потому что так всегда говорила мама, когда приходили гости. Дома-то беспорядка никогда не было, а тут еще какой. Кресла, столы и пол были завалены кипами газет, журналов и книг. Вдоль стен шли шкафы, забитые книгами, стоящими вперемешку и кое-как. В углу виднелся огромный глобус, а на нем спала черная кошка. Один из шкафов был завешен географической картой с небрежно нарисованными чьей-то рукой стрелочками. Под потолком парила большая птица с распростертыми крыльями.
Теперь Томас точно знал, что это правда. Это дом ведьмы. Но пока непонятно, страшный ли дом и страшная ли ведьма. Время покажет, решил он.
– Я сейчас! – крикнула хозяйка из кухни. – Если негде сесть, освободи себе кресло.
Томас осторожно поставил стакан на низкий столик между фотоальбомом и стопкой книг. Он стащил пачку газет с кресла с ножками в виде львиных лап и сел в него. Из-под шкафа вышла еще одна черная кошка. Задрав хвост трубой, она с мяуканьем направилась к Томасу. И, проходя мимо, потерлась о его ногу. Кошка на глобусе тоже проснулась и лениво посмотрела на гостя.
Тут в комнату вошла госпожа ван Амерсфорт.
– Ну вот, а мне кофе, – сказала она, освободила себе другое кресло и села. И посмотрела на Томаса с довольным видом. – Чертовски приятно, что ты ко мне зашел.
Слово «чертовски» Томаса напугало. Они с друзьями чертыхались вовсю, потому что учились в протестантской школе, но чтобы ругался взрослый, он слышал в первый раз.
– Мои дети уже давно живут отдельно, а муж…
Госпожа ван Амерсфорт отпила кофе и посмотрела на Томаса.
– Ах да, ты же не можешь помнить, – поспешно добавила она. – Ты тогда был маленький. Моего мужа расстреляли.
– О, – только и смог произнести Томас, потому что не понял, что она сказала.
– Расстреляли значит: его убили из ружей, – уточнила госпожа ван Амерсфорт. – Он участвовал в Сопротивлении, понимаешь?
Томас кивнул.
– Ах вот как, – пробормотал он.
Он почувствовал ком в горле и пустоту в животе. Такую же печаль, как каждый год в тот день, когда на кресте распинают Христа. Томас всегда радовался, когда все это наконец заканчивалось и Господь в полном здравии воскресал из могилы.
– Ну-ка, не грусти, – сказала госпожа ван Амерсфорт.
Она встала и показала гостю маленький чемоданчик. – Смотри, ты видел это когда-нибудь? – И открыла его.
Томас кивнул. В чемодане был патефон.
– Я тебе кое-что включу, – объяснила хозяйка. Она энергично покрутила ручку и поставила пластинку.
Комнату заполнила музыка, прилетевшая словно издалека. Этой музыки Томас никогда не слышал, там было много скрипок. Печаль в горле и животе растаяла и утекла. Томас закрыл глаза, и оттуда из темноты, за веками, к нему вдруг пришел Господь Иисус. Томас испугался не на шутку, но глаз не открывал, ему было интересно, что хочет сказать Господь.
Иисус улыбнулся и сказал:
– Больше я не дам себя распять, отказываюсь раз и навсегда. Хватит уже.
И тут Он пропал, так же быстро, как и появился.
Это была хорошая новость, в том числе и для учителя Нейнштейна из школы. Значит, ему больше никогда не придется рассказывать эту ужасную историю. Томас чувствовал себя невероятно счастливым.
– Красиво, да? – шепотом спросила госпожа ван Амерсфорт.
– Да, – подтвердил Томас. У него опять зашумело в ушах. Глобус начал крутиться вокруг своей оси вместе с кошкой. Он хотел сказать об этом госпоже ван Амерсфорт, но тут увидел, что ее тяжелое кресло, как низкое облако, парит над полом. Только он успел это заметить, как вдруг почувствовал, что его кресло с ножками в виде львиных лап тоже плавно отрывается от пола, как будто кто-то поднимает его сильными руками. Томасу хотелось завизжать от удовольствия, но увидев внимательное лицо госпожи ван Амерсфорт, он понял, что, когда играет эта музыка, кресла парят в воздухе – обычное дело.
– Бетховен, – прошептала госпожа ван Амерсфорт. – Когда я его слушаю…
Она не закончила фразу. Да это и не требовалось, Томас и так понимал, что она хочет сказать, хотя и не мог подобрать нужных слов. Погрузившись в мечты, он видел, как летит зелеными лугами и над замком с «роллс-ройсом» у двери. Прекрасная принцесса машет ему белым платком. У нее кожаная нога, скрипящая при ходьбе. На ней небесно-голубое платье с белым воротником. Ее папа стоит на крыльце и играет на скрипке, а мама очаровательно поет.
Патефонная пластинка доиграла и стала шипеть. Томас вздрогнул. Плюх! Кресла мягко опустились на ковер. «Интересно, а госпожа ван Амерсфорт заметила, что мы висели в воздухе?» – промелькнуло в голове Томаса. Это было непонятно. Он подождал, не скажет ли она чего-нибудь, но старушка молчала. Она смотрела куда-то вдаль. Может, думала о своем муже, которого застрелили из ружей.
Томас отпил глоток лимонада и сказал:
– Как много у вас книг. О чем они все?
– Ничего себе вопрос! – вырвалось у госпожи ван Амерсфорт. – О чем книги? Они обо всем, что есть. Ты любишь читать?
Томас кивнул.
– Подожди-ка, – сказала госпожа ван Амерсфорт и поднялась из кресла. – Может, у меня найдется что-нибудь для тебя. Она повернулась к одному из книжных шкафов. – Кстати, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
– Счастливым человеком, – уверенно ответил Томас. – Когда я вырасту, я стану счастливым.
Госпожа ван Амерсфорт уже достала было книжку из шкафа, но тут от удивления обернулась. Она посмотрела на Томаса с улыбкой и сказала:
– Черт возьми, какая хорошая мысль. А знаешь, когда начинается счастье? Когда перестаешь бояться. – И протянула Томасу книгу.
Томас почувствовал, что краснеет. Он уставился на книгу у себя на коленях. Она называлась «Эмиль и сыщики».
– Спасибо, – промямлил Томас.
– Книга о мальчике, который решил не бояться и стал бороться с несправедливостью в мире, – объяснила госпожа ван Амерсфорт. – Можешь забрать ее насовсем.
Она допила кофе, а Томас лимонад.
– Ты сегодня поступил очень смело, – сказала хозяйка дома. – Ты зашел ко мне в гости, а ведь все дети говорят, что я ведьма.
Томас не смел на нее взглянуть. Она знает! И говорит об этом так прямо.
– Кстати, они правы, – добавила старушка. – Я ведьма.
Наступила мертвая тишина. Стало так тихо, что Томас услышал, как кричит отец и рыдает мама, прямо сквозь стену.
– Ого! – воскликнул он. – Уже больше половины шестого. Мне надо домой. – Мальчик вскочил, держа в руках книгу. – До свидания, спасибо!
Томас вышел из комнаты, но у входной двери остановился. Достаточно ли мальчик поблагодарил госпожу ван Амерсфорт? Нет. Мальчик вернулся в комнату.
– За все, – добавил он.
– Все хорошо, сынок, – кивнула госпожа ван Амерсфорт. – Не будешь больше бояться?
– Нет, – пообещал Томас. – Уж по крайней мере ведьм я точно бояться не буду.
