Текст книги "Подарок"

Автор книги: Гюнтер Штайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Идти было тяжело. Ноги скользили, и несколько раз Виктор падал. Услышав металлический звук, похожий на тот, какой раздается, когда снимают оружие с предохранителя, Виктор остановился и дал знак людям, идущим следом за ним. У него возникло ощущение, что перед ним лежит солдат, держа его на мушке. Возможно, солдат в этот миг медленно нажимает на спусковой крючок… Стараясь отогнать от себя невеселые мысли, Виктор прыгал от одной лужи к другой. Идущим с ним он негромко приказал рассредоточиться.

– Стой, кто идет? – окликнул их кто–то.

– Свои! – ответил Виктор. – Отставшие мы!

– Пароль!

– Послушай, не ерунди! – крикнул Виктор. – Откуда нам знать пароль, если мы давно отстали от собственной мамы? – пошутил он.

Окликнувший их часовой замолчал, видимо, задумался, потом спросил:

– Откуда вы?

Виктор назвал воинскую часть, которая, как он знал, на днях прекратила существование.

– Мы из боевой группы обер–лейтенанта Флаха, если ты о нем слышал! – пояснил он.

Часовой знал, что в условиях полного окружения воинские части и подразделения распадаются на мелкие группы. Названной Виктором группой за последнюю неделю командовало трое офицеров: капитана Цайлинга сместили якобы за трусость и невыполнение приказаний; сменивший его обер–лейтенант Кнайпле погиб через двое суток, а последний командир, обер–лейтенант Флах, прокомандовал группой всего один–единственный день и за этот день, попав под бомбежку и обстрел советской артиллерии, лишился рассудка. Оставшись без командира, группа разбежалась, а двадцать солдат из нее попали в плен.

Примерно то же самое случилось и с 544–м пехотным полком. За десять дней его численность сократилась до батальона. А в 108–м пехотном полку, принимавшем вместе с другими частями участие в операции по деблокированию, в настоящее время насчитывалось всего–навсего семьдесят солдат и офицеров.

Все это, разумеется, знал часовой, остановивший их. Немного подумав, он решил, что отставшие от своих подразделений солдаты действительно могут не знать пароль.

Дав знак своим людям, что они могут держаться вольнее и разговаривать между собой, Виктор спросил часового, каково настроение в их подразделении, и поинтересовался, кого из начальства им следует опасаться.

Оказалось, что Виктор и его люди попали на участок дивизии СС «Валония». Каждую минуту здесь мог появиться лейтенант, который, по словам часового, чрезвычайно строг, что подтвердил и унтер–офицер, вынырнувший откуда–то из темноты.

После короткого раздумья Виктор обратился к унтеру:

– У нас остались раненые, которых мы должны принести, но обстановка там хреновая: дайте нам один пулемет и человек восемь солдат.

Унтер–офицер медлил, отговариваясь тем, что для этого ему необходимо разрешение лейтенанта.

– Пока мы будем ждать разрешения, они все богу душу отдадут, – не уступал ему Виктор.

Часовой поддержал Виктора, и вдвоем они быстро уговорили унтер–офицера.

Спустя несколько минут восемь солдат с пулеметом шли с мнимыми отставшими от части по ничейной земле.

– Далеко еще? – спросил один из солдат, когда они прошли около километра по жидкой грязи.

– Сейчас придем, – спокойно заверил его Виктор.

Едва они подошли к опушке леса, Виктор остановил группу, а его люди окружили восьмерых новичков.

– Ну, камараден, теперь внимательно слушайте меня, – начал Виктор. – Сейчас мы вам все как следуем объясним…

– А где же ваши раненые? – спросил долговязый здоровяк, несший на плече пулемет. – Или мы здесь застрянем?..

– Я хочу вас спросить, – перебил его Виктор, – что вы думаете о всей этой ерунде? Как вы полагаете, удастся нам вырваться из котла или нет?

– Если мы здесь на одном месте будем торчать, то русские нас наверняка сцапают, – заметил молодой солдатик, стоявший рядом с долговязым пулеметчиком. – Так что лучше пошли дальше!

Виктор схватил солдатика за руку и строго сказал:

– Спокойно! Не торопись! Подумай лучше, ради чего мы торчим здесь в котле, а? Ты над этим никогда не задумывался?

– А собственно, кто ты такой?! – повернулся к Виктору долговязый пулеметчик. – Уж не хочешь ли ты когти рвать? Так я тебе не компания!

– А вы? – обратился Виктор к остальным. – Вы такого же мнения придерживаетесь? Тоже хотите здесь подохнуть или нет?

Солдаты невнятно забормотали что–то.

Не тратя лишних слов, Виктор коротко рассказал, что он и его семеро товарищей являются советскими военнопленными и одновременно сторонниками Национального комитета «Свободная Германия». Говоря это, он не спускал глаз с долговязого пулеметчика и молодого солдатика.

Солдаты захотели узнать, каким образом Виктор попал в плен, дают ли там пленным еду, есть ли у них крыша над головой. Что представляет собой этот Национальный комитет «Свободная Германия», действительно ли в нем есть даже генералы или в него входят одни коммунисты. Кто–то поинтересовался, русские или немцы составляют листовки и воззвания Национального комитета, в какой части Виктор служил до плена, где он родился.

Они не скрывали, что жизнь в котле им до чертиков надоела, а остались они в своей части только потому, что боялись попасть в плен, не зная, как русские обращаются с пленными.

Виктор заметил, что пулеметчик наклонился к молоденькому солдатику.

– Так вот, камараден, если вы по горло сыты жизнью в котле, – продолжал Виктор, – то кладите на это дело крест и пойдемте с нами в русский плен!

– Как бы не так! – прошипел долговязый.

– Завтра уже будет поздно, поверьте мне! Нам известно, что здесь произойдет завтра! И никакой генерал Хубе со своими танками вам не поможет…

– Чепуха! – выпалил молодой солдатик. – Хубе находится в трех километрах от нас. Завтра он нас вызволит!

– И тогда мы получим кратковременный отпуск, – вызывающим тоном проговорил долговязый. – Разумеется, сдавшимся в русский плен он не светит!

– Ты прав, – заметил Виктор пулеметчику, – домой пленные смогут вернуться только после окончания войны, но вот они–то наверняка останутся в живых, а не сыграют в ящик!

– Но… это же… – Энергично размахивая руками, маленький солдатик вплотную подошел к Виктору. – За измену тебя поставят к стенке! – Последнее слово он не произнес, а визгливо выкрикнул.

В этот момент из–за леса донеслись разрывы.

– Слышите, камараден? – спросил Виктор. – Это советские бомбардировщики, а их у русских много. Немецкие войска окружены войсками двух советских фронтов, почти вся артиллерия и танки русских сконцентрированы на западной дуге котла, то есть именно там, где вы собираетесь прорваться. Поймите же вы наконец, что вас ожидает второй Сталинград!

Один из солдат не выдержал и, сорвав шапку с головы, заговорил прерывающимся от волнения голосом о случае под Воронежем, где офицеры бросили в беде собственных солдат, оставили их без продовольствия в степи.

– Лучше бы мы тогда уже перебежали к русским! – воскликнул один из солдат.

– Он прав! – поддержал его другой.

– Покончить с этим можно и сейчас, все равно все наши офицеры улетят из котла на самолетах, а нас бросят умирать!

– Кончать нужно с этим!

Сорвав пулемет с плеча, длинноногий попытался отбежать от группы, но его тут же крепко схватили двое, стоявшие позади, отняли у него пулемет. Двое других схватили и молоденького солдатика.

– Что вам от меня надо? – испуганно задергался в их руках пулеметчик. – Отпустите меня, я не хочу идти с вами!.. Моя жена… моему сыну только четыре месяца… Я хочу вернуться к ним… Они день и ночь сидят в подвале, и я хочу к ним вернуться…

Перебивая его, молодой солдат стал говорить что–то о солдатской чести, но Виктор жестом заставил его замолчать и приблизился к долговязому.

– Отпустите его! – приказал он и добавил: – Я тебя понимаю. Дом, он тянет… Мы все туда хотим попасть, но дорога домой лежит через лагерь для военнопленных, и иного пути туда нет.

– Не верь ему! – выкрикнул юноша и разразился ругательствами.

– А тебе сколько лет? – бросил Виктор через плечо юноше. – Восемнадцать или девятнадцать?

– Двадцать! – с гордостью выпалил он.

– Ну, в таком случае у тебя еще есть время, чтобы подумать, – заметил Виктор и рассмеялся.

– Да это наш желторотик! – поддержал Виктора один из пожилых солдат. – Он еще серьезно верит в то, что мы выиграем войну.

Виктор окинул взглядом солдат и коротко объяснил им, что отпустить хоть одного солдата обратно в подразделение опасно, так как это может сильно навредить остальным.

Почти все солдаты согласились с ним.

– Собственно говоря, кто ты такой? – спросил долговязый Виктора.

– Такой же рабочий, как и ты, – ответил ему Виктор.

10

Анатолий находился у майора Кипиани, когда Виктор докладывал о том, что он прибыл и привел с собою пленных. Толик с подозрением смотрел на них, готовый в любой момент сорваться с места и бежать за помощью. Виктор и Кипиани заговорили по–немецки, и Анатолий, естественно, не понял, о чем они говорят. А когда пленных увели, майор объяснил парню, что Виктор Андреевич совершил геройский поступок.

Толик выслушал майора молча.

– Представь себе, как нам было бы легко работать, если бы у нас было побольше таких товарищей, как Виктор Андреевич.

– Возможно, – согласился с майором Анатолий.

– Тогда война кончилась бы раньше и наступил бы долгожданный мир.

Каким притягательным, почти волшебным казалось им слово «мир»! О нем мечтали все: и майор, и капитан Малкин, и солдаты. «Что такое мир? – мысленно спрашивал себя Анатолий. – Это то, что было до того, как фашисты напали на нашу страну, разорили мое родное село. Тогда по вечерам весело потрескивала печь, можно было долго сидеть и разговаривать с отцом о чем угодно… В палисаднике цвели цветы, во дворе кудахтали куры, нежилась на солнце кошка, перед воротами лежала собака… Перед зданием правления колхоза росли высокие каштаны. Тогда можно было лечь на зеленую траву и смотреть, как по небу бегут облака. С берега речки можно было увидеть, как в воде плещется рыба. По широкому колхозному полю ползали тракторы. Тогда можно было без всякого страха смотреть на самолет. Тогда был жив отец… Нет, теперь уже никогда не будет так, как было тогда… Разве может быть мир с немцами?» Этого Анатолий никак не мог понять.

Майор словно отгадал, что за мысли беспокоят Анатолия, и заговорил с ним.

– Вот смотри, ты украинец, а я грузин. Мы люди разных национальностей, а вместе боремся против общего врага. Твой родной язык относится к группе славянских языков, а точнее говоря, индоевропейских. Мой родной язык близок к турецкому и персидскому, однако это нисколько не мешает нам с тобой быть друзьями. Так или нет?

– Так, – подтвердил Толик и спросил: – А зачем вы мне все это говорите? Я же не в школе. Или вы думаете, что я этого не знаю?

– Ты это знаешь, – кивнул Кипиани. – Ну тогда скажи мне: почему бы миролюбивым украинцам, русским, грузинам и другим нашим народам не жить с немцами в мире? Почему, спрашиваю я тебя! – Майор встал и пошел к двери.

– Куда вы, товарищ майор? – вскочил Толик.

– С немцами к немцам, – ответил Кипиани. – Нужно организовать передачу по ОГУ. – Майор невольно поморщился: рана давала о себе знать.

– Но ведь врач запретил вам, товарищ майор…

Кипиани остановился и достал сигарету.

– Я нужен Виктору Андреевичу, а одного его отпустить я не могу. – Майор правой рукой поправил повязку на голове. – Врач запретил… Я вот тоже запретил тебе ехать в Хировку.

– А меня вы возьмете?

– А ты хочешь? – вопросом на вопрос ответил майор.

– С вами – очень!

«Ну ладно, – хотел было ответить ему Кипиани, но промолчал, подумав: – Выходит, я иду на поводу у этого парня».

– Предстоящее дело – не игрушка и не увеселительная прогулка, – пояснил Кипиани. – И я не имею права брать тебя на выполнение боевого задания.

И, не дожидаясь возражения Анатолия, майор вышел из дома, сел в штабной автомобиль, в котором его уже ждали Виктор и долговязый пулеметчик.

– Вы помогали полковнику допрашивать пленных? – спросил Кипиани Виктора, когда машина тронулась с места. – А поесть успели?

– Так точно, товарищ майор, – кивнул Виктор. – Во время допроса нам удалось узнать кое–что новое о группенфюрере Гилле.

– И что именно?

– Несмотря на безвыходность своего положения, Гилле соорудил себе комфортабельный КП и бражничает там…

Кипиани поглубже натянул шапку на голову.

– И такие люди распоряжаются восьмидесятитысячной армией, попавшей в котел, а эта армия послушно подчиняется им. Трудно понять, о чем думают ваши соотечественники!

Виктор не возражал, да и что он мог сказать? Что не все солдаты беспрекословно подчиняются своим командирам, что пропагандистская работа Национального комитета «Свободная Германия» направлена на то, чтобы заставить немецких солдат думать. Рост числа перебежчиков и показания, которые они давали, свидетельствовали, что эта работа велась далеко не напрасно. Виктор мельком посмотрел на долговязого, сидевшего рядом с ним. Почему этот человек, рабочий по профессии, еще раньше не вышел из войны? Да только потому, что узко мыслил. Работал ткачом на маленькой фабрике и, можно сказать, ничего не видел дальше своего носа. И только теперь кругозор его несколько расширился. Разумеется, советским товарищам, выросшим в совершенно других условиях, было нелегко представить себе положение немцев и причины их пассивности.

Молча они ехали по гладкой, схваченной морозцем после захода солнца дороге. Бывший ткач был готов обратиться с воззванием через ОГУ к своим сослуживцам. А на улице, возле дома, там, где его оставил Кипиани, стоял шестнадцатилетний украинский юноша. Противоречивые чувства обуревали его, но хотел он только одного: чтобы все, кто находились в машине, вернулись бы обратно живыми.

11

День и ночь продолжалось сражение. Не было времени ни поесть, ни тем более поспать. Анатолий тоже получил новое задание. Заместитель майора Кипиани капитан Малкин поручил юноше исполнять обязанности секретаря при ведении допроса военнопленных и сопровождающего. Так Анатолий одновременно соприкоснулся не только с немецкими пленными, но и с уполномоченными комитета «Свободная Германия». Некоторые из них работали в соседних полках и временно были прикомандированы к капитану Малкину. Особенное внимание Толика привлек вахтмайстер Рихард Эберле, грубоватый юмор которого казался Толику несколько искусственным. До войны Рихард работал в Мюнхене на металлургическом заводе. Инстинктивно Анатолий сравнивал всех немцев, с которыми он встречался, с Виктором, в честности которого юноша больше уже не сомневался. Виктор был человеком спокойным, немногословным и совсем не умел смешить других. Анатолий, глядя на Виктора, сделал для себя вывод, что честность всегда сопутствует серьезности, а поскольку он не замечал этой серьезности у Эберле, то и смотрел на него с подозрением.

А однажды ночью к ним привели нового пленного. Звали его Франц Цингет. Прежде чем вести на допрос, пленного пришлось переодеть, потому что одежда его была мокрой: он переплывал речку, разделявшую немецкие и русские позиции. Когда же он вылез из воды на берег, то его сразу заметил советский артиллерийский наблюдатель.

Глядя на сорокалетнего пленного немца, капитан Малкин задумчиво чесал лысину. Не всякий немецкий солдат мог решиться на такой переход линии фронта, а раз уж пленный на это пошел, то, по–видимому, имел для этого серьезную причину.

На допросе выяснилось, что Франц Цингет родом из Гамбурга, уже восемнадцать лет состоит в Коммунистической партии Германии. За свои политические убеждения он два с половиной года просидел в тюрьме, а затем был призван в армию и отправлен на фронт.

Малкин внимательно слушал пленного.

Далее Цингет рассказал, что его брат, тоже металлист, функционер КПГ, в настоящее время находится в концлагере. Когда Франц заговорил об этом, на его лицо легла печать глубокой печали. Затем, несколько оживившись, он заговорил о немцах, о рабочих, о компартии своей страны. Печаль его постепенно рассеялась. Все, по его словам, были в чем–то виноваты и заслуживали не доверия, а наказания за свои ошибки, и это наказание должно было их образумить.

Толик внимательно следил за пленным. То, что ему было непонятно, а он с каждым днем старался все лучше и лучше узнать немцев, ему объяснял сидевший рядом с ним Эберле. Франц Цингет не понравился Анатолию, более того, он произвел на юношу отталкивающее впечатление. Эберле, который все время пытался шутить, казался Анатолию гораздо симпатичнее. Капитан Малкин был доволен текстом для передачи, который написал Франц Цингет.

Спустя полчаса Анатолий сидел на ротном НП и слушал, как Эберле зачитывает текст воззвания, написанный Цингетом, через ОГУ. Сам Цингет молча сидел рядом, глядя в пустоту перед собой.

Нет, это спокойствие не понравилось Толику. Во всяком случае, его никак нельзя было сравнить со спокойствием, каким обладал Виктор Андреевич.

– Эй, люди! – крикнул Эберле в микрофон в самом конце передачи. – Если вы хорошо слушали, то поняли, что с вами говорил не кто–нибудь, а вахтмайстер Эберле из пятой роты…

– Все это треп! Вахтмайстер Эберле убит! Скажи лучше, откуда ты родом?! – крикнул кто–то из немецких окопов.

– Я из Мюнхена, по профессии металлист. Только я немного лучше вас понял, что такое хорошо и что такое плохо…

– Если ты из Мюнхена, то спой нам самую популярную в городе песенку.

Эберле рассмеялся прямо в микрофон:

– А почему бы и не спеть!.. Навостри–ка получше уши!

В этот момент Цингет наклонился к Эберле и что–то прошептал ему на ухо. Эберле кивнул и пробормотал:

– Очень хорошо! – Наклонившись к микрофону, он сказал: – Да, я вам вот что еще хотел сообщить: рядом со мной сидит камарад из третьей роты. Он мне только что как раз поведал, что наделал со страху Берендт из первого взвода. – И Эберле громко засмеялся. – А теперь я вам спою!

И он запел о придворном пивоваре. Цингет подпевал ему. Вдвоем они допели песню до конца. Когда песня смолкла, из немецкого окопа послышались аплодисменты.

– Видно, представление пришлось по вкусу, – усмехнулся капитан Малкин.

Однако, едва они покинули ротный НП, с немецкой стороны открыл огонь станковый пулемет, а вслед за ним начали бить минометы.

Эберле дернул Цингета за рукав:

– Будь осторожен, парень!

Однако Цингет не обратил никакого внимания на это предупреждение.

– Какая глупость, какая безграничная глупость! – цедил он сквозь зубы, глядя в сторону гитлеровских окопов.

– О какой глупости вы говорите? – спросил Цингета капитан. – О своей собственной?

– Вполне возможно, – ответил Цингет и, хлопнув в ладоши, громко воскликнул: – Хватит, люди! Хватит!.. Прекратите!.. – И совсем тихо добавил: – Какое странное существо человек… Еще вчера я трясся за свою жизнь… а сегодня уже ничего не боюсь. – Повернувшись к Эберле, спросил: – Ты это понимаешь, товарищ?

Анатолий внимательно следил за выражением лица худого немца, он даже понял кое–что из его слов.

Эберле, ничего не говоря, положил руку на плечо Цингета.

Возвращаясь в село, Анатолий думал о немецких коммунистах. Он теперь начал понимать, что они взялись за выполнение необыкновенно трудной задачи. Борьба, которую им предстоит вести, чрезвычайно тяжела. Некоторые немцы, как, например, этот рабочий из Гамбурга, могут даже потерять мужество, но с Виктором такого не случится. В этом Анатолий был уверен.

12

Увидев, что Кипиани улегся на походной кровати, Виктор на миг задумался, стоит ли ему беспокоить майора. Он на цыпочках приблизился к кровати.

– Ну, что там еще? – недовольно проворчал Кипиани, почувствовавший, что кто–то вошел в комнату.

– Товарищ майор, разрешите доложить: сорок человек перешло к нам! Что вы на это скажете? И все они хотят присоединиться к антифашистскому движению! Они познакомились с Манифестом комитета и заявили о солидарности с ним.

– Сорок из двухсот? Не многовато ли? – спросил Кипиани, поправляя фитиль в коптилке.

– Товарищ майор, это еще не все! – Виктор с трудом сдерживал радостное волнение. – Пять радистов изъявили желание работать на комитет.

Кипиани скептически покачал головой и заметил:

– Что–то события развиваются чересчур быстро… Приведите их ко мне.

– Они ждут вас.

Через минуту в комнату вошли пятеро солдат. Майор внимательно посмотрел на каждого из них, и это, видимо, смутило солдат. Однако едва Кипиани начал задавать им вопросы, как от их скованности не осталось и следа. Казалось, они только и ждали того момента, когда смогут поговорить с советским офицером, чтобы рассказать ему, в каком тяжелом положении находятся немецкие солдаты. Некоторые из них до сих пор все еще верят фашистской пропаганде и не верят в то, что русские не расстреливают пленных. Вот они, радисты, и придумали свой план, с помощью которого им удастся убедить их в обратном. Но для этого им нужно вернуться в свои части, чтобы уже одним своим появлением показать, что фашисты лгут. Кроме того, они попытаются убедить солдат своего взвода, а то и всей роты сдаться в плен целым подразделением. Вернувшись в части, радисты будут поддерживать связь по радио с группой майора Кипиани. Позывной – «Красный черт».

Услышав это, майор скептически усмехнулся: названый позывной не отвечал ни характеру, ни целям Национального комитета.

Переубедить троих из пяти радистов, которые и придумали этот позывной, оказалось не так–то легко.

– Послушайте только, товарищ майор, как красиво это звучит! – настаивали они на своем.

Однако майор не согласился.

– Нет, это не годится, – строго сказал Кипиани. – С вашими «красными чертями» вы не только не поможете делу, но и навредите ему. Я категорически отклоняю ваш позывной. Для того чтобы привлечь солдат на свою сторону, вы должны придумать что–нибудь другое.

Радисты растерянно переглянулись между собой.

Виктор предложил использовать другой позывной – «Лев». С ним согласились все.

Было решено переправить радистов в тылы их дивизий до наступления следующего утра.

– Товарищ Шенк, вы проведете группу на передний край, – приказал майор Виктору и пожелал радистам успеха в их работе.

Виктор имел основания доверять всем пятерым радистам, каждый из которых хлебнул горя и на родине и на фронте и теперь хотел хоть что–то сделать хорошего.

Больше всего Шенку понравился перебежчик Ганс Бринкмейер, бывший электромонтер из Штутгарта. В солдатской книжке Ганса лежали три газетные вырезки: в первой сообщалось о гибели его старшего брата Вольфганга, по второй – о гибели второго брата Герхарда и в третьей – о смерти матери, Марии Бринкмейер, урожденной Штранц. По словам пленного, мать его погибла во время бомбардировки.

У двух других пленных в карманах были найдены письма, адресованные близким на родину. В этих письмах между строк можно было вычитать об усталости и недовольстве офицерами. Так, например, в одном из писем были такие строки: «…Нас хотят убедить в том, что у русских не хватает солдат и очень мало танков и боеприпасов. Но теперь мы на собственном опыте почувствовали, что это не так. Они затащили нас в мешок. Ты не можешь себе представить, как они воюют: если они решили взять город, то обязательно возьмут его… Только бы нам выбраться отсюда живыми!»

Солдаты писали, что офицеры ввели их в заблуждение. Теперь же они по–настоящему почувствовали всю бессмысленность этой войны.

У четвертого радиста нашли письмо жены, в котором она заверяла его в своей верности.

Пятый радист регулярно слушал радиопередачи Национального комитета, обсуждал их со своими товарищами. Он склонил своих друзей к тому, чтобы перебежать на сторону русских.

После того как радисты ушли, Виктор доложил майору свои выводы по первому допросу.

– Хорошо, Виктор Андреевич, что вы прониклись доверием к этим солдатам. Возражений в отношении их я не имею. Думаю, что они не обманут наших надежд. А что касается перехода сорока пленных солдат на сторону вашего комитета, то тут, по моему, вы несколько поторопились.

– Вовсе нет, товарищ майор, – возразил ему Виктор. – Они хорошо подготовлены…

– Знаю, они все прочли Манифест и вы с ними уже поговорили, но это еще не подготовка.

– Понимаю, – замялся Виктор. – Но когда они шли по тылам, то собственными глазами видели сожженные села, убитых мирных жителей: женщин, детей, стариков… Это произвело на них сильное впечатление и в значительной степени подействовало на их решение.

– Если для того чтобы перейти на другую сторону, достаточно посмотреть на содеянное самим собой и тебе подобными, то почему тогда на нашу сторону перешла не все гитлеровские солдаты? – с усмешкой спросил майор.

– Чтобы решиться на такое, нужно время, – нашелся Виктор. – Видимо, эти сорок человек раньше задумывались над этим, а не пришли к такому решению по пути в лагерь для военнопленных. Многие же до сих пор или вообще ничего не слышали о Национальном комитете, или слышали очень мало…

– Подожди! – перебил Виктора майор, подняв руку. – Ты же сам мне только что говорил, что почти семьдесят процентов пленных знакомы с деятельностью Национального комитета.

– Говорил, так как нам об этом сказали на последнем совещании уполномоченных комитета, – объяснил Виктор. – Тридцать пять процентов пленных узнали о нем из листовок комитета, двадцать – через нашу радиостанцию «Свободная Германия», а остальные – через наши ОГУ и МГУ и нашу газету.

– Я полагаю, что после приезда сюда делегации Зейдлица о вашем комитете будут знать еще больше. – Майор улыбнулся. – Но этого мало. Большинство немецких солдат слышали, что такой комитет существует, но они не имеют представления, кто в него входит и каковы его цели.

Затем Кипиани и Виктор обсудили некоторые мероприятия по оживлению фронтовой пропаганды и продумали, сколько экземпляров Манифеста комитета потребуется им еще.

В это время в комнату бесшумно вошел Анатолий. Майор его даже не заметил.

Толик принес им чай и яичницу. Виктору досталась большая порция. Парню хотелось поговорить с Виктором, но так, чтобы им никто не мешал.

Кипиани высказал опасение, что в большом лесу, который наступающие советские войска попросту обошли и который теперь оказался как бы в тылу, по–видимому, находится большая группа гитлеровцев, отставших от своих частей.

– Как вы полагаете, товарищ Шенк, что нам предпринять, чтобы обезопасить эту группу?

– Я полагаю, что нам необходимо без промедления прочесать лес и вывести из него как можно больше немецких солдат, – ответил Виктор.

– Так… – Майор усмехнулся. – И как же вы себе это представляете? Стоит вам приблизиться к лесу, как вас из него могут обстрелять, более того, встретить мощным огнем, а укрытия у вас не будет…

– Такое, разумеется, может случиться, но… Возможно, есть смысл подъехать к опушке леса на спецмашинах с МГУ и передать воззвание, вернее, требование немедленно сложить оружие. Я, например, готов попытаться…

Другого ответа от Виктора майор Кипиани и не ожидал. Вынув из своей полевой сумки топографическую карту, он начал объяснять Виктору, как можно безопаснее подъехать к лесу.

– Сначала вы расположитесь вот в этом селе. От него до леса километра три. Первую радиопередачу проведете рано утром под покровом сумерек и утреннего тумана. Вас будет сопровождать капитан Малкин, я же выполняю другое задание…

13

Задолго до рассвета штабной автомобиль капитана Малкина и спецмашина с МГУ прибыли в село. В просторной избе расположились двое шоферов, трое радистов и четверо немецких антифашистов. Хозяевам, пожилой супружеской паре, пришлось временно переселиться в маленькую комнатку. Все сразу же улеглись, чтобы до рассвета хоть немного поспать.

Не спалось одному Виктору, и он вышел во двор, где стояли машины. Все село спало. Откуда–то издалека доносилась редкая перестрелка, глухо ухали пушки. Временами то тут то там тявкали собаки.

Мысленно Виктор возвращался к допросу пленного офицера, о котором он до сих пор так и не поговорил с майором. Виктору казалось, что он и сейчас отчетливо видит стоящего перед ним пленного полковника, слышит, как тот на все вопросы, которые ему задавали, отвечает, что «теоретически он понял все». Теоретически полковник признал окружение восьмидесятитысячной армии вермахта, признал катастрофическое положение солдат и офицеров, но все только теоретически.

Виктор спрятал замерзшие руки в карманы. Позднее он еще не раз вспомнит эту ночь, того полковника… и Анатолия…

Виктор присел на ступеньку машины. И тут почувствовал, что в левом кармане у него чего–то не хватает. «Ножик! Я забыл его в комнате майора!»

Ножа с рукояткой, на которой были вырезаны два медведя, не было. Он сделал его для Толика, но юноша не взял нож.

Виктор прислонился к дверце кабины. И вдруг раздался скрип снега: кто–то приближался к нему. А затем послышались приглушенные голоса, говорили по–русски или по–украински.

Он осторожно выглянул из–за радиатора и, всмотревшись в полумрак, увидел вооруженную группу людей в меховых шапках. Он бросился к капитану Малкину, разбудил его:

– Товарищ капитан, там какие–то вооруженные люди, видимо, партизаны…

Капитан вскочил, быстро надел шинель и подпоясался.

– Если это партизаны, то нам их нечего бояться.

– Они идут сюда!

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появились два молодых парня в пальто нараспашку.

– Всем выйти! Всем! – выкрикнули они, держа винтовку наизготовку. – Всем выйти!

– Спокойно! Зачем кричать? – проговорил Малкин, медленно надевая шапку.

Выйдя на улицу, капитан увидел большую группу людей, одетых в гражданское, вооруженных винтовками и автоматами.

Увидев капитана, все сразу смолкли.

– Интересно, кто вы такие?! – неожиданно выкрикнул кто–то из задних рядов. – И погончики на плечи нацепили!

Толпа загудела.

– А вы кто такие? – спокойно, но достаточно громко, чтобы его могли слышать все, спросил собравшихся капитан Малкин.

– Мы партизаны и боремся против бандитов, – ответил капитану бородатый мужчина. – А вот вы кто такие, что–то не поймем… погоны носите, и немцы с вами вместе…

– Что вы за люди?! – выкрикнул кто–то из задних рядов, а тот, что стоял рядом с капитаном, направил ему в грудь штык.

Капитан еле сдерживался, чтобы не схватиться за пистолет.

– Вам давно пора бы знать, что в Советской Армии введены новые знаки различия, а офицеры теперь носят погоны, – проговорил он спокойно и, отодвинув пальцем штык от своей груди, бросил: – Уберите эту игрушку!

– Ясно, новую форму мы уже видали! Но почему вместе с вами находятся гитлеровцы?

– Да, это немцы, но ни в коем случае не гитлеровцы. Они нам помогают, понятно? Они переправляются через линию фронта по заданию штаба, чтобы выполнять в тылу врага наши специальные задания. Это вам тоже ясно?

– Выходит, они диверсанты? – спросил молодой парень со штыком.

Малкин коротко рассказал партизанам, которые сразу же прониклись к нему симпатией, о задачах немецких антифашистов.