Текст книги "Подарок"

Автор книги: Гюнтер Штайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Штайн Гюнтер

Подарок

Аннотация издательства:Роман «Ультиматум» повествует о событиях, связанных с разгромом войсками 1–го и 2–го Украинских фронтов крупной группировки гитлеровских войск в районе Корсунь–Шевченковского в январе – феврале 1944 года. Автор показывает высокое боевое мастерство советских воинов, их героизм и вместе с тем раскрывает человеконенавистнический характер гитлеровского командования. Читатель познакомится также с деятельностью Национального комитета «Свободная Германия». Повесть «Подарок» близка роману по теме и помогает еще глубже раскрыть гуманизм советских солдат, их стойкость и мужество, проявленные в годы Великой Отечественной войны.

1

Виктор немного приподнялся, опираясь на локти, и выплюнул снег, набившийся ему в рот при падении. И вот он лежит среди снежной ночной пустыни, прислушиваясь к шорохам, которые доносит до него сильный ветер. Где–то рядом должны валяться обломки машины, подорвавшейся на мине, той самой машины, на которой он, Виктор, вместе с шофером Васей наездил не одну сотню километров по грязи и под дождем, в пыли и под жарким солнцем. В поездке Виктор, как обычно, сидел на заднем сиденье, стараясь привести в действие мощную говорящую установку, попросту говоря МГУ, поврежденную сегодня утром осколком фашистского снаряда, а где–то впереди, слева или справа от дороги, их дожидались товарищи и вместе с ними майор Кипиани.

Внезапно послышался шум автомобиля, и Виктор сначала подумал, что приближается советская машина, а потом вдруг решил, что движется колонна гитлеровских машин. Шум то приближался, то удалялся. От охватившей его усталости Виктор опустился на землю, уткнулся головой в ладони. Все тело страшно болело. Вскоре в гудение моторов вплелось татаканье пулеметов и уханье минометов. Казалось, что в ту февральскую ночь 1944 года кольцо окружения вокруг города Корсунь–Шевченковский начало сжиматься.

С большим трудом Виктор встал на ноги. Ломило все тело, но ранен он не был. Виктор огляделся по сторонам, чтобы сориентироваться и решить, в какую сторону идти. На горизонте, освещаемом время от времени заревом боя за город, он рассмотрел силуэт дома, неподалеку от которого располагалось их подразделение. Виктор направился в сторону холма. Время от времени, когда где–то поблизости раздавался выстрел, он останавливался, хватаясь за пистолет, и прислушивался, а затем снова шел дальше. Земля была неровной, и Виктор осторожно переставлял ноги. Ветер бросал в лицо колючие хлопья снега, поэтому приходилось сильно щурить глаза.

Ему невольно вспомнилась одна ночь под Новый год. Было это десять лет назад. Тогда он шел сквозь пургу через заснеженный лес. Жили они в ту пору в небольшом городке Хенигсдорф на берегу Хавеля. На горе Родельберг он встретился со своими друзьями. Это была их последняя встреча. Однако песни, которые они пели в ту ночь, и речь, произнесенную товарищем, приехавшим из Берлина, Виктор не забыл до сих пор.

Внезапно впереди промелькнули какие–то тени. Виктор спрятался за куст и прислушался. Однако тени застыли в молчании. Он осторожно сделал несколько шагов вперед. Тени, которые Виктор принял за солдат, оказались бревнами разрушенного дома. Позади бревен возвышалась куча всякого хлама. Пройдя немного вперед, Виктор понял, что находится в полностью разрушенном населенном пункте. Тут и там можно было рассмотреть остатки стены, сарай со снесенной крышей, пустую дверную раму, швейную ножную машину, разбитую кухонную посуду. А кругом ни души. Нигде никакой вывески, по которой можно было бы узнать, где ты находишься.

Сунув замерзшие руки в карманы своей грубошерстной шинели, Виктор зашагал прочь из разрушенной деревни, где чувствовал себя не столь безопасно, как на открытой местности. Услышав поблизости чьи–то шаги и голоса, он испуганно вздрогнул.

«Разведдозор!» – промелькнула в голове мысль. Одним прыжком он оказался за обломками балок, надеясь, что здесь его не смогут заметить. И в тот же миг увидел среди руин по ту сторону улицы две человеческие фигуры, как ему показалось, в гражданском. Они шли одна за другой. Сделав шагов пять, шедший впереди – он был выше ростом и шире в плечах – останавливался и что–то говорил тому, который шел позади. Однако второй не останавливался, заставляя первого идти дальше. Разговаривали они по–русски. Виктор мысленно спросил себя: что эти люди могут делать во фронтовой полосе?

Стараясь не шуметь, Виктор пополз вдоль плетня к загадочным фигурам и вдруг отчетливо услышал, как второй, тот, что был ниже ростом, обозвал другого проклятым предателем, шпионом, негодяем, которого, как бешеную собаку, нужно бы пристрелить, если бы… Но в этот момент грянул выстрел. Виктор вскочил и, перепрыгнув через плетень, побежал к незнакомцам, находившимся на другой стороне улицы, но они исчезли, словно растворились в темноте.

С пистолетом в руках Виктор сновал между руинами, но никого не находил. Но когда он приблизился к чудом уцелевшей русской печке, то услышал позади себя торопливые шаги. Резко повернулся кругом и, держа пистолет перед собой, готовый каждую секунду выстрелить, прислонился к стене. Шаги удалялись, и скоро огонь пулемета и минометов заглушил их.

Виктор спрятался за угол русской печки.

«Меня это не касается, – решил Виктор. – Однако я должен быть осторожен: где есть добровольцы, там недалеко должны находиться и регулярные части вермахта».

Виктор злился на себя за то, что не обошел село стороной, хотя понимал, что среди руин в случае нежелательной встречи можно было легко спрятаться. Но с таким же успехом среди руин могли спрятаться и солдаты противника.

Решив как можно скорее выбраться на открытое место, Виктор сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее перебегал от одной разрушенной хаты к другой. Он заметил, что на одной полусгоревшей хате почему–то подозрительно раскачивалась балка, как будто там кто–то скрывался. Неожиданно возле уха Виктора просвистела пуля, и в тот же миг промелькнул и скрылся за руинами человек. Виктор услышал треск щебня и замерзших лужиц под ногами убегавшего.

Охваченный беспокойством, Виктор вслушивался в ночную тишину. Он уже не мог определить, сколько времени прошло после взрыва мины – несколько минут или, может, часов. Он помнил только, что Эдгар, другие товарищи и майор Кипиани давно ждут его. Возможно, они уже узнали, что их машина подорвалась на мине.

Неожиданно Виктор остановился: между балками, преграждавшими ему путь, лицом в снег лежал человек, Виктор наклонился над ним и перевернул на спину.

Это был молодой парень, одетый в гражданское. Несмотря на холод, пальто на нем не было. В карманах парня Виктор нашел несколько патронов, корку засохшего хлеба, сломанную ложку, кусок бинта и самодельную зажигалку оружия у парня не оказалось. Виктор поискал вокруг, но оружия так и не нашел. Следы на снегу свидетельствовали о том, что здесь только что происходила борьба. Однако парень, кажется, не был ранен, а всего лишь потерял сознание.

«Возможно, парень и был одним из тех, кого я только что видел, – размышлял он. – Судя по фигуре, он и есть тот второй, который ругал первого. Но тогда за что этот мог ругать первого? Что тот передал, выдал? Неужели он вел разведку переднего края? Фашистского или советского? И на чьей стороне этот парень? Содержимое его карманов не дает никаких ответов на эти вопросы».

Виктор вторично обшарил одежду парня. На этот раз он обнаружил еще пачку папирос «Беломорканал». Такие папиросы были только у русских. Но разве это может служить доказательством? Разве парень не мог положить их себе в карман для дезинформации? А может, он взял пачку у какого–нибудь советского солдата?

Затем Виктор рассмотрел, что на ногах у парня нет ни сапог, ни ботинок. Уже одно это позволяло предположить, что другой незнакомец ударил его и обокрал. Тогда, возможно, это была всего–навсего ссора между двумя ворами? Вопросы, одни вопросы, и ответить на них не мог никто.

Виктор встряхнул парня, а затем похлопал его по щекам, чтобы привести в сознание.

Парень застонал, но еле слышно. Скорее, это был не стон, а лишь всхлипывание.

Виктор не знал, что теперь делать. Если оставить его здесь, а самому идти дальше, то парень наверняка замерзнет.

«А если парнишка вовсе не вор и не жулик, а порядочный человек?.. Возможно, он боролся против оккупантов, вполне вероятно, что он член «Комитета 103». Может, он собирал патроны на поле боя, собирал их для партизан, помогал «Комитету 103» прятать молодежь, которую гитлеровцы должны были отправить в Германию на принудительные работы, помогал семьям солдат–фронтовиков? Или, может, он был партизаном отряда «Истребитель», который несколько дней назад освободил на железнодорожной станции Корсунь пятьсот советских пленных?»

Виктор расстегнул шинель и снова внимательно прислушался. Услышав вдали шум машин, он зажег под полой шинели спичку. Колеблющийся свет спички вырвал из темноты узкое лицо юноши лет шестнадцати. На широкий лоб упали густые волосы, брови сведены вместе, а вокруг рта залегли две горькие складки, которые никак не вязались с его молодыми губами. Спичка погасла. Лицо юноши выделялось в темноте светлым пятном.

Виктор замер. Ему приходилось видеть много различных лиц, молодых и старых, однако ни одно из них не напугало его так, как это. В какой–то миг ему показалось, что перед ним его брат Хорст. Виктор был на четыре года старше Хорста, он заменил брату отца, не вернувшегося домой с первой мировой войны. Но Хорста уже не было в живых: его убили фашисты. Воспоминания о брате причинили Виктору боль, хотя со времени его гибели прошло десять лет. В последний раз Виктор видел брата неподвижно лежавшим на земле, как сейчас лежал этот юноша, с прилипшими ко лбу волосами, с сурово сдвинутыми бровями. Смерть заложила глубокие горькие складки вокруг рта Хорста.

Немного подумав, Виктор снял шарф с шеи и обернул им ноги юноши, затем, накинув на него свою шинель, взвалил парня себе на плечи и, ступая по глубокому снегу, направился прочь из деревни.

Шум боя то нарастал, то стихал. Порой Виктору казалось, что его нагоняют машины, но потом гул их моторов исчезал так же внезапно, как и возникал. От куста к кусту, от лощины к лощине Виктор шел через бесконечное поле по направлению к поросшему лесом холму. Холодный северный ветер пронизывал до костей, но Виктору было жарко, пот заливал лицо, и ноша его становилась все тяжелее. Страшно хотелось пить и есть. Он понимал: во что бы то ни стало надо поскорее вернуться в свое подразделение, чтобы немедленно доложить майору Кипиани, что их машина подорвалась на мине, шофер Вася убит, а он, уполномоченный Национального комитета «Свободная Германия», хочет скорее снова заняться делом, получить новое задание. Два года назад, находясь в Донских степях, рядовой гитлеровского вермахта Виктор Шенк дезертировал из части, чтобы добровольно перейти на сторону Советской Армии. А в июле 1943 года был образован Национальный комитет «Свободная Германия». С тех пор Виктор являлся уполномоченным этого комитета, деятельность которого была направлена на то, чтобы вернуть немецких солдат, введенных в заблуждение фашистской пропагандой, на путь истины.

Виктор все шел и шел, а холм, поросший лесом, казалось, совсем не приближался. Тяжело вздохнув, он опустился на камни, положил все еще не пришедшего в себя юношу на снег и растянулся рядом. Он так выбился из сил, что уже был не в состоянии воспринимать звуки и шумы, раздававшиеся вокруг: все они слились в один мощный гул, раскалывавший голову.

Однако через несколько минут Виктор, пересилив себя, все–таки встал. Когда он наклонился над парнем, чтобы снова взвалить его себе на плечи, то увидел, что тот открыл глаза. Губы парня зашевелились, и он прошептал:

– Шапка… Моя шапка…

– Шапка твоя потерялась, – на ухо проговорил ему Виктор. – Ее украл тот мерзавец.

– Моя шапка, – прошептал парень умоляющим голосом. – Моя шапка…

Виктор недоуменно подумал: «Зачем парню сейчас так понадобилась его шапка? Только потому, что у него мерзнет голова?» Он не спеша снял с себя меховую шапку, чтобы надеть ее юноше, но тот вытянул обе руки и, выхватив шапку у Виктора, прижал ее к своей груди. Он медленно ощупал ее пальцами и, натолкнувшись на маленькую металлическую звездочку, облегченно выдохнул:

– Товарищ!

2

Майор Кипиани осторожно соскоблил ногтем пятно с рукава шинели, затем посмотрел себе на ногти, а уж потом бросил беглый взгляд в окошко, словно хотел убедиться, что уже начинает светать. Взяв со стола жестяную кружку с чаем, он отпил глоток. Того, что говорил бородатый мужчина, сидящий напротив, майор, казалось, вовсе не слышал.

Бородач вот уже в который раз объяснял майору, что он русский, что зовут его Василий Поликарпович Озеров, что ему пятьдесят четыре года, а живет он в Бердичеве, где и работает часовым мастером Детей у него нет, а с 27 декабря он вдобавок еще и овдовел, потому, собственно, и направлялся в Шандеровку, где живет его шурин с детьми, милой племянницей и племянником его, Василия Поликарповича.

– Товарищ майор, посмотрите, что я несу этим малышам! – проговорил бородач, доставая из кармана телогрейки кулек с перепачканными кусочками сахара. Говоря это, он сделал вид, что закрыл глаза, однако сам тайно наблюдал за майором Кипиани.

– Вы жили в Бердичеве? – неожиданно спросил майор, закуривая папиросу.

– Да, именно там.

– И, несмотря на это, вы говорите по–русски, а не по–украински.

– Я–то ведь русский.

– Где родился ваш отец?

– Тоже в Бердичеве.

– Выходит, вы и выросли там?

– Я же вам говорил об этом.

– Однако говорите вы совсем не так, как в той местности.

Бородач пожал плечами и рассмеялся:

– Я ведь не украинец…

Верхняя губа Кипиани, украшенная узенькими усиками, чуть заметно вздрогнула.

– Однако вы и не русский.

Бородач сокрушенно вздохнул, уронив удивительно узкие руки себе на колени, и уставился взглядом в потолок, с которого в нескольких местах отлетели большие куски штукатурки, а затем продолжал уже менее убедительным тоном, что он часовщик, Василий Поликарпович Озеров, из Бердичева, русский, пятидесяти четырех лет… Он, разумеется, не мог себе и представить, что в районе Корсуня еще находятся немцы. Да и откуда ему это было знать? Ведь гитлеровцы не оповещали местное население, где именно находятся их позиции в настоящий момент, откуда их выбили советские войска и где они еще держатся.

– Да замолчите вы наконец! – прикрикнул на бородача Кипиани. – Чем вы можете доказать, что это так?

– Товарищ майор, мои документы лежат перед вами! – произнес бородач тоном человека, который не понимает, чего от него еще хотят.

Кипиани скривил губы и сказал:

– Такие документы гитлеровские власти выдают местному населению оккупированных районов, а также тем лицам, кого они засылают к нам со шпионскими заданиями. Вам понятно? Именно поэтому я и требую от вас документов, выданных советскими органами.

– Товарищ майор, мы же сдали свои документы, а там же сразу же уничтожили!

– Короче говоря, вы не можете удостоверить свою личность, – констатировал майор. – Тогда ответьте на следующий вопрос: кроме вас кто еще был часовым мастером в Бердичеве?

Бородач немного помедлил, а затем проговорил:

– Иоахим Ларионович, Марко Антонович…

– На какой улице находилась ваша мастерская?.. Опишите, как выглядит железнодорожная станция…

Бородач не заставил ждать ответа. Но кто мог проверить правильность его слов? Никто. Майору Кипиани ничего не оставалось, как внимательно следить за мимикой бородача, за тем, как он будет вести себя, услышав вопрос.

Неожиданно дверь растворилась, на пороге появился молодой светловолосый солдат.

– Товарищ майор, обнаружен товарищ Шенк! Виктора Андреевича подобрали товарищи из четвертого полка…

Кипиани бросил недокуренную папиросу и вопросительно уставился на солдата.

– Что значит «подобрали?» – спросил он.

– Машина с радиоустановкой подорвалась на мине, товарищ майор. Но Виктор Андреевич прихватил интересную рыбку.

Кипиани усмехнулся и заметил:

– Мы тоже, Эдгар.

Белокурый немец посмотрел на бородача в телогрейке оценивающим взглядом, но ничего не сказал.

– Да, Эдгар, подожди–ка! – сказал майор, словно вспомнив что–то, и попросил молодого немца рассказать ему какой–нибудь анекдот на немецком языке.

Эдгар удивился: с каких это пор майор Кипиани стал интересоваться анекдотами? Он с недоумением взглянул на майора.

– Расскажи, Эдгар, расскажи, – подбодрил солдата Кипиани. – Ты их столько знаешь!

Однако майору не удалось понаблюдать за тем, какое впечатление произведет на часовщика из Бердичева анекдот, рассказанный на немецком языке, так как в комнату буквально ворвался Виктор Шенк. Вслед за ним вошли два солдата, ведя под руки парня с исхудавшим лицом. Юноша, казалось, даже не мог самостоятельно стоять на ногах. Однако, увидев бородача, он вырвался из рук солдата и с диким воплем бросился на него. Солдаты с трудом оттащили парня.

– Это он! – кричал парень. – Это он!.. Он шпион, он подлый предатель!.. Поставьте его к стенке и расстреляйте!

Виктор посмотрел на бородатого мужчину внимательным взглядом, затем негромко рассказал майору Кипиани все, что он видел и слышал в сожженной гитлеровцами деревеньке.

Выслушав Виктора, майор попросил юношу рассказать, что с ним произошло, а солдатам приказал увести бородача. Виктор тоже вышел из комнаты, потому что майор хотел поговорить с юношей с глазу на глаз.

* * *

Парня звали Анатолием Супруном. Родился он в селе Зубровка и был в семье колхозника Никодима Супруна единственным ребенком. Мать Анатолия Евдокия умерла при родах. Никодим больше жениться не захотел и всю свою жизнь посвятил маленькому Толику, которого ему оставила Евдокия и на которую сынишка был так похож.

Если у кого–нибудь в Зубровке устраивалось торжество, обязательно приглашали Никодима, который для всех оказывался желанным гостем. Жители села любили и уважали Никодима за его отзывчивость и доброту. Еще в молодые годы при рубке леса он спас ребенка, на которого падало срубленное дерево. Этот поступок и снискал Никодиму уважение односельчан. Ребенка Никодим спас, но сам поплатился за это правой рукой: ее пришлось отрезать по самый локоть. С тех пор Никодим ходил с протезом.

Толик гордился отцом, который был мастером на все руки: умел неподражаемо свистеть, сунув в рот два пальца, мог печь изумительные пироги, искусно разыгрывал сценку «Буденный и Деникин», лечил зубы, долго мог находиться под водой, нырнув в речку, безошибочно решал задачи по математике. Более того, он хорошо скакал на лошади верхом и ездил на велосипеде.

«Самообладание делает человека человеком», – любил говорить отец. Подражая отцу, Толик довольно рано многому научился. Он, как и отец, хотел стать животноводом. Доброта и терпение помогали пареньку в уходе за животными и при их кормлении. Летом во время каникул он вместе со стадом находился на пастбище. А позже, когда подрос, начал серьезно помогать отцу, не ленясь вставать даже ночью, если вдруг телилась какая–нибудь корова.

От отца Толик научился многому. Единственное, чего он никак не мог перенять у отца, – это искусство резьбы по дереву. Отец великолепно вырезал из липы или бука, которые он сам выбирал, не только ложки, чашки и рамки для фото, но и подсвечники, и фигурки всевозможных зверей. Однажды он подарил Толику рукоятку для ножа, на которой вырезал двух дерущихся медвежат. Этот нож Толик берег как самый дорогой подарок, а когда фашисты заняли Зубровку, спрятал за косяк дверной рамы. Прошло время, и советские войска выбили гитлеровцев из села. Жители вздохнули с облегчением. Но в январе 1944 года в село пришла небольшая группа эсэсовцев, которая расположилась на постой в доме Никодима.

Старший группы, унтершарфюрер, за что–то взъелся на Никодима и начал издеваться над ним, приказал ему бегать то в одно, то в другое место, подгоняя каждый раз не криком, а резким свистом. Однажды Толику удалось незаметно выйти из дому. Он бросился в село, чтобы позвать кого–нибудь на помощь. Когда же люди, решившие помочь Никодиму, прибежали, то дом уже горел ярким пламенем, а отец мальчика лежал во дворе убитый. Вскоре в ближайшем лесу удалось поймать двух фашистов. Судя по всему, группа эсэсовцев распалась и фашисты по одному и по двое пытались прорваться в район, в котором находилась гитлеровская часть.

Никому из жителей Зубровки не удалось уговорить мальчика остаться в селе. Он прибился к воинской части Советской Армии и упросил командира полка взять его разведчиком, сославшись на то, что никто, кроме него, не знает так хорошо этих мест. Было Толе тогда около шестнадцати лет. Во время выполнения одного разведывательного задания Толик встретился с Бородачом, который представился мальчику часовщиком из Бердичева. Но Толик почувствовал, что Бородач обманывает его. Тогда он решил задержать подозрительного и доставить его в штаб батальона, где товарищи разберутся, что он за человек.

Толик рассказал майору Кипиани, что Бородач начал сопротивляться и избил его.

– Я твердо уверен, что это враг, – возбужденно продолжал паренек. – Он сам себя выдал. Перед тем как ударить меня, он выругался на немецком языке… Потом я потерял сознание и уже не помню, что было дальше. – Глаза Толика горели ненавистью. – Товарищ майор, вы должны его расстрелять! Всех немцев нужно расстреливать, всех до одного!

Майор внимательно слушал юного разведчика, а когда тот кончил говорить, положил ему руку на плечо и сказал:

– Спасибо тебе, Толик, ты действовал как настоящий солдат, а уж твоего Бородача я обязательно разоблачу. Можешь не сомневаться… За свои преступления он будет строго наказан…

Толик не дал майору закончить.

– Вы должны расстрелять его, он же немец! – воскликнул он.

Кипиани потрогал пальцем свою нижнюю губу и посмотрел на паренька, сильно сощурив глаза. «Как же он ненавидит всех немцев! – подумал майор. – Оно, правда, и не удивительно после всего того, что парню пришлось пережить. Однако нужно будет объяснить Толику, что не следует в каждом немце видеть фашиста. Вот Виктор Шенк, например, тоже немец…» Подумав о Викторе, Кипиани вдруг испугался. Если парень узнает, что его спаситель, которого он принял за советского солдата, самый настоящий немец, то он либо выплеснет на него свою ненависть, либо затаит ее в душе. Разумеется, не так–то просто объяснить пареньку, что и среди немцев есть коммунисты и антифашисты, а некоторые из них перешли на сторону Советской Армии и сражаются против фашистов. Вряд ли и ему, Кипиани, удастся за несколько минут убедить Толика, чтобы он сразу переменил мнение о немцах.

– Послушай меня внимательно. – Майор посмотрел пареньку прямо в глаза. – Я командир и, следовательно, сам буду решать, как мне наказать Бородача. А ты запомни одно: мы не фашисты! Мы не убиваем людей только за то, что они принадлежат к другой нации, даже тогда не убиваем, если эта нация и причинила нам много горя и страданий. Но об этом мы поговорим с тобой не сейчас, а несколько позднее. А теперь я поручу тебя одному товарищу, который проводит тебя на квартиру, где ты хорошенько выспишься. Все понятно?

Толик кивнул, однако взгляд его выражал упрямство и недоверие.

* * *

Юноша не ошибся. На допросе, хотя и не сразу, Бородач признался, что действительно является немецким офицером, что имел задание проникнуть в котел и передать генералу Штеммерману важные сведения относительно проведения операции по деблокированию окруженных частей вермахта.

28 января 1944 года войскам 1–го и 2–го Украинских фронтов в составе 27 стрелковых, 4 танковых и 1 механизированного корпусов удалось в ходе успешного наступления с двух направлений нанести удар по корсунь–шевченковскому выступу, по 42–му армейскому корпусу 1–й немецкой танковой армии и 11–му армейскому корпусу 8–й немецкой армии, отделить их от основных сил и окружить. В результате этой операции в котле оказалось 80 тысяч немецких солдат и офицеров.

Планом операции по деблокированию окруженных войск предусматривалось разорвать кольцо окружения силами 3–го танкового корпуса, 16–й и 17–й танковых дивизий и одним тяжелым танковым полком 1–й танковой армии, а также тремя танковыми дивизиями 47–го танкового корпуса 8–й армии. Ударные группы обеих армий в первую очередь должны были перерезать коммуникации советских войск, затем разорвать кольцо окружения и завершить операцию окружением советских войск.

С помощью воздушной разведки и сведений, поступавших от разведки и партизан, советскому командованию удалось узнать о намерениях германского командования в районе Корсунь–Шевченковского. Принимая ответные меры, советское Верховное Командование должно было учесть, что в самом корсунь–шевченковском котле и на внешнем фронте действовали войска 1–й танковой и 8–й армий группы армий «Юг» в составе 52 немецких дивизий, из них 13 танковых и 3 мотострелковые, что в общей сложности составляло около одной трети всех танковых соединений, действовавших на Восточном фронте. И хотя выступ был окружен советскими войсками, его размеры составляли 125 километров с севера на юг, 90 километров с запада на восток. В ходе наступательных действий советские войска освободили свыше трехсот населенных пунктов и такие важные пункты дорог, как Бобринская и Мироновка, но здесь была сосредоточена крупная группировка противника, которая к тому же обладала некоторой маневренностью, и потому необходимо было действовать не только быстро, но и довольно осторожно.

Доложив в штаб армии по телефону о результатах допроса, майор Кипиани приказал немедленно доставить туда пленного офицера. Потом несколько минут майор сидел ничего не делая, потирая время от времени глаза. Допрос насторожил его. Майор даже не сразу заметил, как в комнату вошел Виктор Шенк.

– Что случилось? – устало спросил майор, заметив наконец Виктора.

Виктор хотел узнать, скоро ли они получат новую автомашину, оборудованную мощной говорящей установкой. В те дни на том участке фронта такие установки были для немецких антифашистов дороже всего. Собственно говоря, вот уже целый год, со времени разгрома гитлеровских войск под Сталинградом, антифашисты не имели возможности непосредственно общаться со своими соотечественниками.

Кипиани откинулся на спинку стула и сказал:

– Новая машина уже должна быть здесь. А что, если мне съездить в соседнюю дивизию и попросить их?

Майор вызвал ординарца и дал ему нужные указания, только после этого повернулся к Виктору и продолжал:

– Паренька, которого ты ко мне привел, я утром отошлю обратно в тыл… – Майор коротко объяснил, чем вызвано его решение, а затем рассказал Виктору биографию мальчугана. – Сейчас у меня нет ни времени, ни возможности объяснить ему, в чем заключается разница между немцами и фашистами. Его ненависть к фашистам слишком велика. Вот поэтому–то я и решил отправить его в тыл, пока он здесь чего–нибудь не натворил.

Однако сам Виктор точку зрения майора не разделял. «Именно здесь, – подумал он, – Толик скорее всего поймет эту разницу, а тот факт, что немец спас ему жизнь, заставит его задуматься». Виктор попросил майора оставить парня в подразделении, пообещав, что он сам будет заботиться о нем.

«Возможно, Виктор и прав, – думал майор, – но эксперимент этот опасен. Встреча Толика с Бородачом показала, как юноша ожесточен против немцев. Где гарантия, что по отношению к Виктору он будет иным? А вдруг наоборот? Если мы будем утаивать от парня национальность его нового друга, которому он так доверился, это может толкнуть его на необдуманный шаг…»

Нет, майор Кипиани не имел права допустить, чтобы жизни хотя бы одного из немецких антифашистов, которых ему доверили, угрожала опасность. «Парня обязательно нужно направить в тыл», – твердо решил майор.

3

На следующее утро Виктор проснулся от грохота артиллерийской канонады, доносившейся с левого фланга дивизии. Майор Кипиани объяснил ему, что гитлеровские войска, находившиеся в котле и на внешнем фронте, начали обрабатывать участок соседней дивизии огнем артиллерии, что само по себе свидетельствует, видимо, о желании осуществить на том участке прорыв. Сведения подобного характера были получены и с другого участка котла.

– В первую очередь противника интересует высота с отметкой двести тридцать девять, которая господствует над входом в котел, – объяснил Кипиани.

Группа армий «Юг», возглавляемая Манштейном, пыталась воспрепятствовать войскам Советской Армии создать внешний фронт окружения гитлеровской группировки. Место и время подготавливаемого немцами прорыва было установлено советскими разведчиками, а пленный гитлеровский офицер показал то же самое. Советское командование, казалось, предусмотрело все. Но в тот же день неожиданно кончилась снежная метель и наступила оттепель. Дороги так развезло, что машины с солдатами, боеприпасами, провиантом и горючим застревали в грязи.

– Чем мы можем помочь? – спросил Виктор майора, когда тот объяснил ему положение.

О ведении пропагандистских передач с помощью ОГУ не могло быть и речи, так как гитлеровские части на их участке фронта предприняли контрнаступление, с тем чтобы воспрепятствовать советскому командованию снять войска с других участков фронта и перебросить их на угрожающее направление.

– Но ведь не можем же мы сидеть здесь сложа руки и ждать! – сказал Виктор.

– Товарищ Шенк, – спокойно заметил ему майор, – коммунист всегда должен знать, чем ему следует заниматься в данный момент. Вот и вы подумайте над этим!

Виктор ушел от майора очень недовольный собой. Выйдя на улицу, он расстегнул воротник шинели и, сощурившись, посмотрел на солнце. Артиллерийский грохот стих, лишь где–то гудели самолеты. Виктор пошел между домами, осторожно ступая по мокрому снегу.

Внезапно он остановился. На крыше уцелевшего дома – а таких было немного – стояли старик и женщина. Они снимали кровлю, скручивая ее в рулон. В других хатах снимали с петель оконные рамы и двери. Мимо него прошли дети, неся стол с двумя стульями. Из кучи развалин жители тащили балки и доски. Потом Виктор увидел, что все побежали в сторону колодца.

Загоревшись любопытством, он пошел следом за ними и тут увидел, что бегут они вовсе не к колодцу, а к шоссе, которое проходило по окраине села.

Шоссе в те дни было важнейшей артерией, питавшей фронт всем необходимым. Жители, чтобы сделать это шоссе проезжим, укрепляли разбитые участки его досками, хворостом и другими подручными материалами. Не жалели ничего, понимая, что от этого будет зависеть темп продвижения частей Советской Армии, которая несколько дней назад освободила их родное село. Теперь местное население добровольно вышло на ремонт дороги. По–видимому, Манштейн в своих планах не учитывал такой помощи.