Текст книги "Мексиканские ночи"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА XXXVI. Начало конца

Генерал Мирамон не терял времени. Решив сделать последнюю ставку, он стал тщательно готовиться к бою.

Захват шестисот тысяч пиастров из английского консульства подорвал его репутацию, и он решил вернуть эти деньги, о чем вел переговоры с Лондоном. Британский поверенный в делах, мистер Мэтью, постоянно вел интриги против президента, и захват денег был своего рода ответной акцией на враждебные действия мистера Мэтью. Именно так объяснял Мирамон свой поступок, приведя в подтверждение найденный во время битвы при Толухе у взятого в плен генерала Дегольядо план нападения на Мехико, написанный рукой самого Мэтью.

Президент показал этот план иностранным послам, а также приказал поместить его в газете. Расчет был точен. Ненависть к англичанам возросла, возросли и симпатии к Мирамону.

Огромных усилий стоило Мирамону вооружить восемь тысяч солдат. Это была ничтожная цифра в сравнении с неприятельским войском. Генерал Уэрта по некоторым размышлениям решил оставить Морельхо с четырьмя тысячами солдат, что вместе с одиннадцатью тысячами Гонсалеса Ортеги, пятью тысячами Гасы Амондиа и четырьмя тысячами Аврелиано Карвахалы и Гилляра составило армию в двадцать четыре тысячи солдат, которые быстро приближались к Мехико.

Положение становилось критическим. Жители, не зная планов президента, пребывали в страхе, им везде мерещились вражеские солдаты, брошенные на осаду Мехико.

Чтобы успокоить людей и сохранить доверие к себе,

Мирамон обратился с речью к представителям города и разъяснил им свой план: сразиться с врагом за стенами города, чтобы избежать осады.

Жители успокоились и больше не поддавались на провокации тайных сторонников Хуареса.

Когда все приготовления к бою были закончены, Мирамон созвал военный совет, на котором следовало выработать окончательно план атаки. Совет длился несколько часов. Каких только планов не предлагали, ни один принят не был. Хотя среди никуда негодных попадались и подходящие.

К несчастью, генерал Мирамон, обычно рассудительный и осторожный, руководствовался личной ненавистью, а не интересами нации.

Дон Бенито Хуарес был адвокатом. Кстати, заметим, что со времени провозглашения независимости Мексики он был единственным президентом, не принадлежавшим к военному сословию. Поэтому он не мог стать главнокомандующим и поставил на пост Гонсалеса Ортегу, наделив его самыми широкими полномочиями в делах ратных. Он знал, что Ортега храбрый генерал, отличный полководец, но плохой дипломат, и боялся, как бы тот из-за своего великодушия не сорвал коварных, жестоких планов Хуареса.

Генерал Ортега победил Мирамона при Сильо. Воспоминание об этой неудаче все еще жило в сердце Мирамона, и он. страстно желал смыть это позорное пятно. Вот почему, забыв осторожность, и вопреки воле своих самых мудрых советников, Мирамон требовал, чтобы в первую очередь нападение было совершено на корпус Ортеги.

Если удастся нанести поражение самому многочисленному корпусу под началом главнокомандующего, все неприятельское войско будет деморализовано и поражение его неизбежно.

Президент так горячо и убедительно доказывал свою правоту, что ему удалось получить поддержку всех членов совета. Итак, план президента был принят, он назначил на следующий день смотр войскам с последующим выступлением в поход.

Как только кончился совет, президент отправился к себе привести в порядок личные дела и сжечь некоторые компрометирующие бумаги.

До самого вечера просидел президент у себя в кабинете, когда вдруг ему доложили о приходе дона Хаиме. Президент велел тотчас его привести.

– Мне осталось всего несколько бумаг. С вашего разрешения, я просмотрю их.

– Сделайте одолжение! – ответил дон Хаиме, садясь в кресло. Пока президент занимался бумагами, дон Хаиме смотрел на него с неизъяснимой печалью.

– Итак, – спросил, наконец, дон Хаиме, – ваше решение бесповоротно, генерал?

– Да, жребий брошен! Я сказал бы, рубикон перейден, но смешно, право, сравнивать себя с Цезарем. Я дам бой врагам!

– Одобряю ваше решение, оно вас достойно, генерал. Позвольте спросить, на когда назначено наступление?

– Завтра, сразу же после смотра войск.

– Значит, у меня есть еще время послать двух-трех опытных разведчиков, чтобы донесли вам о положении в стане неприятеля.

– Несколько человек уже послано, и все же я с благодарностью принимаю ваше предложение, дон Хаиме.

– А теперь, будьте так добры, скажите мне, в каком направлении вы намерены выступить и чей корпус решили атаковать?

– Я хочу, как говорится, схватить быка за рога, иными словами, начать с самого Гонсалеса Ортеги.

Дон Хаиме покачал головой, но возражать не посмел. Мирамон подошел к нему и сел рядом.

– Наконец-то я покончил с делами и теперь к вашим услугам. Догадываюсь, что вы собираетесь сказать мне что-то важное.

– Вы не ошиблись, генерал. Прочтите, пожалуйста, это. – И дон Хаиме протянул Мирамону сложенный вчетверо лист бумаги.

Мирамон прочел, но ни единый мускул не дрогнул в его лице.

– Вы взглянули на подпись? – спросил дон Хаиме.

– Да, – ответил генерал безразличным тоном, – это подпись дона Бенито Хуареса, а бумага предназначена дону Антонио Касебару.

– Именно, генерал! Теперь вы больше не сомневаетесь в том, что Антонио Касебар – предатель?

– Нисколько!

– И что вы намерены делать?

– Ничего!

– Ничего? – воскликнул дон Хаиме вне себя от удивления.

– Ничего, – подтвердил президент.

– Я вас не понимаю, генерал!

– Выслушайте меня, дон Хаиме, и вы все поймете, – сказал президент. – Дон Франциско Пачеко, чрезвычайный посол ее величества королевы Испании, оказал мне много важных услуг. После поражения при Силао, когда положение мое было весьма шатко, он не колеблясь признал мое правительство и всячески меня поддерживал. Ради меня скомпрометировал себя как дипломат, и как только Хуарес придет к власти, сеньору Пачеко придется сложить свои полномочия. Даже в настоящее время, когда положение мое почти безнадежно, сеньор Пачеко не изменил ко мне своего отношения. В случае поражения я только на него и рассчитываю. Он поможет заключить мир на относительно приемлемых условиях, не для меня, разумеется, а для города и тех, кто попал в немилость из-за дружбы со мной. Не сомневаюсь в том, что дон Касебар гнусный изменник, но он испанец, представитель знатного рода, а главное, его рекомендовал мне лично сам посланник.

– Он и сам, я думаю, в нем ошибся.

– Дело в том, что сеньор Пачеко раз и навсегда хочет покончить с тем унизительным положением, в котором оказались у нас его соотечественники.

– Да, генерал, я все это знаю.

– Что же подумает посланник, если я предам суду за государственную измену испанца, члена одной из старинных фамилий в королевстве, тем более, что он сам рекомендовал мне этого человека. Как смогу я после этого обращаться к нему за помощью? Вы скажете, что следовало бы показать это письмо посланнику и на том кончить дело. Но, друг мой, он все равно будет оскорблен. И вот почему: дон Франциско Пачеко – представитель одного из европейских дворов; он дипломат старой школы начала нынешнего века и на нас, американских правителей, смотрит свысока, поскольку глубоко убежден в своем превосходстве над нами. И если я стану доказывать, что его провел плут и насмеялся над ним, он придет в ярость, но не потому, что его обманули, а потому, что я, благодаря счастливому случаю, оказался проницательнее его и раскрыл обман. Он никогда мне этого не простит, и я приобрету в его лице заклятого врага.

– Все, что вы говорите, генерал, весьма убедительно, и все же речь идет о предателе.

– Вы правы, но уверяю вас, если я стану победителем, он перейдет на мою сторону, как это было после сражения при Толухе.

– Да, он будет на вашей стороне, пока не представится случай окончательно предать вас.

– Скорее всего, это так. Но, кто знает, может быть, и нам удастся отделаться от него тихо, без шума? Подумав немного, дон Хаиме сказал:

– Мне кажется, генерал, я нашел выход!

– Но прежде позвольте мне задать вам один вопрос и обещайте на него ответить.

– Обещаю, генерал!

– Вы с этим человеком знакомы, он ваш личный враг?

– Да, генерал! – признался дон Хаиме.

– Так я и думал. Недаром вы столь упорно его преследуете! Теперь послушаем, какой вы придумали выход.

– Единственное, что нас связывает, это страх потерять расположение испанского посланника?

– Да, только это.

– А что вы скажете, генерал, если сеньор Пачеко сам отступится от дона Антонио?

– Вы полагаете, это возможно?

– Более того, я принесу вам от посланника письмо, в котором он не только отречется от дона Антонио Касебара, но согласится на предание его суду.

– Боюсь, надежды ваши не сбудутся, – сказал президент.

– Это уже мое дело, генерал. Главное, чтобы на вас не пала тень.

– Это мое единственное желание, и вы знаете почему.

– Я все понимаю, генерал, и клянусь, ваше имя даже не будет произнесено.

– В свою очередь, я даю вам слово солдата расстрелять этого негодяя на площади Майор, хотя бы мне оставалось после этого пробыть президентом всего час!

– Я запомню это, генерал. К тому же у меня хранится бумага за вашей подписью. Придет время, и я сам арестую этого мерзавца! Есть у меня к вам еще просьба, генерал.

– Какая же? Говорите!

– Мне хотелось бы сопровождать вас в походе.

– Весьма признателен вам, друг мой, и очень рад!

– Я буду иметь честь присоединиться к вам в момент вашего выступления из города.

– Я зачислю вас в главный штаб.

– Эту великую милость я, к сожалению, принять не могу, – с улыбкой ответил дон Хаиме.

– Почему?

– Потому что я не один, генерал. Триста всадников, которые были со мною при Толухе, сопровождают меня и на этот раз. Во время боя мы будем рядом с вами.

– Я положительно вас не понимаю, мой друг. Вы просто кудесник.

– Надеюсь, вы скоро в этом убедитесь, генерал. А теперь позвольте с вами проститься.

– Ступайте, мой друг, я вас не удерживаю!

Пожав дружески руку президенту, дон Хаиме вышел. И вместе с Лопесом, который ожидал его у дворца, отправился домой.

Написав несколько писем, он велел слуге разнести их по адресам, переоделся, взял несколько бумаг из бронзового ящика и взглянул на часы. Было еще не поздно, и дон Хаиме отправился в испанское посольство, находившееся неподалеку от его дома.

Двери посольства еще не были заперты, слуги в нарядных ливреях ходили по двору.

Дон Хаиме обратился к слуге, стоявшему у дверей с алебардой в руках.

Тот позвал другого слугу, и дон Хаиме последовал за ним.

Возле прихожей их встретил еще один слуга с серебряной цепью на шее.

Дон Хаиме подал ему конверт со своей визитной карточкой и сказал:

– Передайте его превосходительству! Через несколько минут слуга вернулся и, приподняв портьеру, произнес:

– Его превосходительство просит сеньора войти! Дон Хаиме последовал за слугою, прошел несколько салонов и, наконец, подошел к кабинету посланника. Дон Франциско Пачеко поднялся навстречу гостю и любезно раскланялся.

– Чем обязан счастью видеть вас, кабальеро? – спросил посланник.

– Прошу извинить, ваше превосходительство, что выбрал столь поздний час для визита, но иного выхода не было.

– Я рад вас видеть в любое время, – ответил посланник. По его знаку слуга пододвинул гостю стул и вышел.

– Чем могу служить вам сеньор до… – сказал посланник.

– Прошу вас, ваше превосходительство, – прервал его дон Хаиме, – даже сейчас, когда мы вдвоем, сохранять мое инкогнито.

– Как вам угодно! – ответил посланник.

Дон Хаиме вынул из сумки бумагу и подал посланнику.

– Будьте добры, ваше превосходительство, взглянуть на королевский приказ.

Посланник принял с поклоном бумагу и стал читать, прочтя, вернул дону Хаиме, который снова положил ее в сумку.

– Вы требуете, чтобы приказ был выполнен, кабальеро? – спросил посланник. Дон Хаиме поклонился.

– Хорошо! – ответил дон Франциско Пачеко. Он подошел к своему бюро написал несколько слов на месте с гербом Испании и штемпелем посольства, поставил подпись, приложил свою печать и сказал:

– Вот письмо его превосходительству, генералу Мирамону. Желаете ли вы передать его собственноручно или хотите, чтобы оно было послано от посольства?

– Я передам собственноручно, если позволите, ваше превосходительство!

Посланник положил письмо в конверт и отдал дону Хаиме.

– Весьма сожалею, кабальеро, – сказал он, – что не могу дать вам иных доказательств моего желания быть вам полезным.

– Честь имею выразить вашему превосходительству самую горячую признательность, – ответил дон Хаиме, почтительно кланяясь.

– Буду ли я иметь удовольствие снова видеть кабальеро?

– Непременно, ваше превосходительство, в недалеком будущем я засвидетельствую вам свое почтение.

По звонку посланника явился слуга.

Посланник с доном Хаиме обменялись церемонными поклонами; и дон Хаиме удалился.

ГЛАВА XXXVII. Последнее напутствие

Утро выдалось яркое, солнечное, город принял праздничный вид, и жители ликовали. Как в лучшие мирные времена, когда все наслаждались тишиной и покоем. Люди высыпали на улицы и с шумом и песнями устремились в парк Букарельи.

Далеко вокруг разносилась военная музыка, гремели барабаны, звучали горны.

Офицеры главного штаба, в форме с злотыми галунами, в шляпах с перьями, развозили приказы.

Солдаты выходили из казарм и направлялись к парку. Артиллерия заняла позицию перед статуей кораля Карла IV. Кавалерия, численностью всего тысяча сто человек, собиралась на Аламеде.

Мальчишки забавлялись, бросали петарды под ноги прохожим.

Около десяти часов утра толпа приветственными криками встретила президента республики.

Мирамон ехал в окружении блестящих офицеров главного штаба.

Лицо его светилось радостью. Такая бурная, восторженная встреча свидетельствовала о том, что народ все еще любит и поддерживает его в стремлении встретить врага за стенами города и не допустить осады.

Когда он подъехал к парку, прозвучал залп из двадцати орудий, возвестивший о прибытии главнокомандующего…

Солдаты выстроились рядами, грянул марш, и президент медленно прошел по знаменитой линии, начался смотр войск.

Воодушевление толпы передалось солдатам, они тоже встретили президента криками: «Да здравствует Мирамон!»

Генерал держался серьезно и строго, это не был обычный парадный смотр, предстоял бой не на жизнь, а на смерть, и следовало проверить готовность войск.

Мирамон убедился в том, что все его приказы выполнены. Солдаты были отлично вооружены, вид имели бодрый, так что приятно было на них смотреть. Проходя по рядам, президент обращался то к одному, то к другому солдату, одних узнавал, других – делал вид, что узнал, – испытанное средство польстить самолюбию солдата. Затем были проведены небольшие маневры. Убедившись, что солдаты хорошо подготовлены, президент горячо поблагодарил офицеров. Маневры закончились маршем, после чего войска заняли первоначальную позицию и расположились лагерем.

Мирамон из-за сильной жары решил выступить ночью.

Среди офицеров штаба, вернувшихся вместе с Мирамоном во дворец, находились дон Мельхиор де ла Крус, дон Антонио Касебар и дон Хаиме.

Дон Мельхиор удивился, увидев в военной форме того, кого знал под именем дона Адольфо и считал контрабандистом. Он поклонился ему с усмешкой, но дон Хаиме ответил на поклон весьма сухо и поспешил удалиться, чтобы нс вступать в разговор.

Что касается дона Антонио, то он просто не мог узнать дона Хаиме, потому что никогда не видел его с открытым лицом.

Когда президент возвращался во дворец, дон Хаиме остановился на площади Майор и подошел к графу и Доминику, которым назначил здесь встречу.

– Вы отправляетесь вместе с войском? – спросили они дона Хаиме.

– Да, друзья, я уезжаю, но скоро вернусь. К несчастью, война будет короткой. Прошу вас, будьте особенно осторожны во время моего отсутствия, один из наших врагов остается в городе.

– Только один? – спросил Доминик.

– Да, но самый опасный. Тот, которому ты спас жизнь, Доминик.

– Я его знаю, – отвечал молодой человек, – пусть поостережется!

– А дон Мельхиор? – спросил граф.

– Этот не будет больше нас беспокоить, – ответил дон Хаиме многозначительно. – Итак, мои милые, будьте осторожны и не дайте застигнуть себя врасплох!

– Если понадобится, мы призовем на помощь Лео Карраля и наших слуг!

– И хорошо сделаете! Пусть поживут вместе с вами в доме. А сейчас мне пора. У меня есть дела во дворце. До свиданья, друзья!

Они расстались.

Дон Хаиме, придя во дворец, направился прямо в кабинет президента. Слуга хорошо его знал и тотчас же пропустил.

Мирамон как раз принимал донесения разведчиков о передвижении неприятеля.

Дон Хаиме терпеливо ждал, когда президент освободится. Наконец, они остались одни.

– Ну что, – сказал, смеясь, президент, – видели вы посланника?

– Разумеется, генерал. Вчера, выйдя от вас, сразу пошел к нему.

– А письмо принесли?

– Вот оно! – Дон Хаиме протянул Мирамону конверт.

– Что вы на это скажете? – спросил дон Хаиме.

– Это поразительно! – вскричал Мирамон. – Посланник не только отрекается от этого человека, но и дает добро на его наказание! Клянусь честью, вы сделали больше, чем обещали. Как это вам удалось?

– Я только просил дать письмо.

– Вы самый загадочный человек из всех, кого я когда-либо знал. Теперь моя очередь сдержать обещание.

– С этим можно не торопиться.

– Но я хотел бы его арестовать! Вы возражаете?

– Напротив. Но только когда вернемся.

– Как вам будет угодно.

– А что нам с ним делать сейчас?

– Мы оставим его под надзором коменданта.

– В самом деле, вы правы.

Президент написал приказ, запечатал и позвал слугу.

– Полковник Касебар здесь? – спросил он.

– Здесь, ваше превосходительство.

– Скажите ему, чтобы он отнес этот приказ коменданту. – Слуга взял приказ и вышел.

– Ну, вот и все! – сказал президент.

Дон Хаиме оставался у генерала до ночи, когда войско, провожаемое приветственными криками народа, выступило в поход.

Генерал покинул дворец вместе со штабом и отправился вслед за войском. На площади стоял кавалерийский эскадрон.

– Это что за всадники? – спросил Мирамон.

– Это мои люди! – ответил дон Хаиме. Всадники были в плотных плащах и широкополых шляпах, так что видна была только нижняя часть лица и борода. Президент внимательно всматривался в лица.

– Вы их не узнаете, – тихим голосом сказал дон Хаиме. – Бороды у них поддельные, а сами они переодеты. Но, даю вам слово, в сражении они будут не хуже других!

– Я в этом уверен и очень вам благодарен!

Наконец тронулись в путь.

Дон Хаиме обнажил шпагу, всадники заняли свои места в арьергарде. Их было триста человек.

В полночь расположились лагерем, был отдан приказ не зажигать огней. Около трех утра явился лазутчик. Его тотчас же провели к президенту.

– А, это ты, Лопес! – обрадовался генерал.

– Так точно, генерал! – ответил Лопес, улыбнувшись дону Хаиме, который сидел подле президента и курил.

– Новости есть? – спросил Мирамон.

– Так точно, генерал, и самые свежие!

– Тем лучше. Где сейчас находится противник?

– В четырех милях отсюда.

– Значит, мы скоро встретимся. Чей корпус?

– Генерала дона Хесуса Гонсалеса Ортеги.

– Браво! – весело произнес Мирамон. – Ты славный малый. Вот! Возьми! – Он положил в руку Лопеса несколько золотых монет. – Расскажи-ка все поподробнее!

– У генерала Ортеги одиннадцать тысяч войска, из них три тысячи кавалерии. Орудий – тридцать пять.

– Ты видел его солдат?

– Я больше часа шел вместе с ними.

– Какое у них настроение?

– Они очень злы на вас, генерал.

– Можешь соснуть часок. Лопес поклонился и вышел.

– Наконец-то, – сказал Мирамон, – мы встретимся с неприятелем!

– Сколько у вас войска, генерал? – спросил дон Хаиме.

– Шесть тысяч, из которых тысяча сто кавалерии и двадцать орудий.

– И это против одиннадцати тысяч, – промолвил дон Хаиме.

– Храбрость удвоит наши силы!

– Дай-то Бог!

В четыре утра снялись с лагеря, Лопес был в качестве проводника.

Солдаты замерзли и боевой дух их упал.

Около семи часов сделали остановку. Солдаты выстроились в боевом порядке, заняв выгодную позицию. Были расставлены по местам орудия.

Дон Хаиме приказал своим всадникам прикрыть сзади регулярную кавалерию. Закончив приготовления, сели завтракать.

В девять утра появились передовые части генерала Ортеги и начали перестрелку.

Сражения можно было избежать, но Мирамон мечтал схватиться с неприятелем.

Рядом с Мирамоном были его лейтенанты: Велес, Кабос, Нерете, Айестарап и Маркес.

Мирамон вскочил на коня и стал объезжать свое немногочисленное войско, отдавая приказы, затем поднял шпагу и крикнул:

– Вперед, молодцы!

Началось сражение.

Войско Хуареса заняло невыгодную позицию и стояло под шквальным огнем неприятеля.

Солдаты Мирамона, воспитанные своим молодым генералом – Мирамону было всего двадцать шесть лет, – творили чудеса храбрости.

И вскоре войскам Хуареса пришлось покинуть свои позиции, несмотря на численное превосходство.

Казалось, душа Мирамона переселилась в его лейтенантов! Каждый сражался за десятерых, увлекая за собой солдат. Еще немного, и сражение было бы выиграно.

Настало время пустить в ход кавалерию, и Мирамон скомандовал: «Вперед!». Но кавалеристы не двигались с места, когда же Мирамон вторично скомандовал броситься на неприятеля, солдаты с копьями наперевес бросились на своих.

Деморализованные внезапной изменой, пятьдесят всадников, оставшихся на месте, рассеялись во все стороны. Пехотинцы, видя измену, сражались кое-как. По рядам неслось:

– Измена, измена! Спасайся, кто может!

Напрасно старались офицеры удержать солдат. Те были окончательно деморализованы.

Войска Мирамона больше не существовало. Ортега снова вышел победителем, но лишь благодаря гнусной измене в ту самую минуту, когда сражение им было проиграно.

Если бы триста всадников дона Хаиме могли решить исход сражения, они ни перед чем не остановились бы. Но чудес не бывает.

Смельчаки яростно бились с преследовавшей их кавалерией противника, дон Хаиме тоже продолжал вести неравный бой.

Он был свидетелем низкой измены, ставшей причиной поражения Мирамона, и хорошо видел офицера, который первым перешел на сторону неприятеля. Это был дон Мельхиор. Дон Хаиме сразу его узнал и поклялся в душе его захватить.

Он тотчас же рассказал об этом намерении своим всадникам. И те с воинственным кличем бросились на неприятеля. Триста против трех тысяч!

Завязалась отчаянная борьба. Всадники дона Хаиме смешались и врезались в ряды противника, увлекая за собой дона Мельхиора.

– К президенту! К президенту! – вскричал дон Хаиме и поскакал к Мирамону.

Лейтенанты Мирамона поклялись умереть вместе с ним.

С горечью оглядев поле битвы, Мирамон, наконец, послушался своих верных друзей и стал отступать. Из его войска уцелела едва тысяча человек. Одни были убиты, другие бежали или перешли на сторону неприятеля. У Мирамона сердце сжималось от боли. Поражение он предвидел, но не ожидал, что станет жертвой измены. Когда миновала опасность быть настигнутыми неприятелями, президент приказал остановиться и дать отдых лошадям. Прислонясь к дереву, со сложенными на груди руками и опущенной головой, он хранил мрачное молчание и никто не решался его тревожить.

Но вот к нему приблизился дон Хаиме.

– Генерал! – окликнул он президента.

Мирамон поднял голову и протянул дону Хаиме руку.

– Это вы, мой друг! Ах, зачем только я вас послушался!

– Что сделано, то сделано, генерал, – отрывисто ответил дон Хаиме, – не стоит об этом говорить. Но прежде чем мы отсюда уйдем, вы обязаны исполнить свой долг. Совершить месть.

– Что вы хотите сказать? – удивился Мирамон.

– Известна ли вам причина поражения? – спросил дон Хаиме.

– Измена! – ответил Мирамон.

– А кто изменник, вы знаете?

– Откуда мне знать! – гневно произнес президент.

– А я знаю. Видел все собственными глазами. Я наблюдал за изменником давно, поскольку догадывался о его гнусных намерениях.

– Но ведь все равно мы не можем его захватить!

– Ошибаетесь, генерал. Я его привел. Я бы и в ад пошел, только бы до него добраться!

Офицеры и солдаты ответили на эти слова одобрительными возгласами:

– Слава Богу! – вскричал Кабос. – Этого подлеца следует четвертовать!

– Приведите негодяя, будем судить! – сказал Мирамон печально.

Сердце его болезненно сжалось, жестокость была ему чужда.

– Это не займет много времени, – сказал генерал Негрете, – его казнят выстрелом в спину, и все. Как изменника.

– Но прежде надо установить личность, – добавил Кабос.

По знаку дона Хаиме солдаты привели дона Мельхиора.

Вид у него был ужасный: платье разорвано и покрыто грязью, окровавленные руки связаны за спиной.

Суд состоялся под председательством генерала Кабоса, и вскоре изменник с простреленной спиной уже был в предсмертных конвульсиях.