Текст книги "Искатель следов"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА XIX. Индейская дипломатия

Теперь мы вернемся к Валентину и его друзьям. Внезапное появление вождя корасов сильно взволновало охотников и команчей.

Валентин, протягивая руку Орлиному Перу, сказал ему:

– Добро пожаловать, друг мой. Какие новости принес нам вождь?

– Хорошие, – лаконично отвечал корас.

– Тем лучше, – весело проговорил охотник, – а то в последнее время мы получали только дурные вести.

Индеец улыбнулся, услышав это замечание, но не ответил ни слова.

– Пусть мой брат говорит, – продолжал Валентин, – здесь одни друзья.

– Я это знаю, – отвечал вождь. – Прошло уже две луны с тех пор, как я покинул моего брата… Я ходил на другую сторону великих озер в деревни моего племени.

– Хорошо. Мой брат великий вождь, и его, конечно, хорошо приняли вожди корасов великих озер.

– Моокапек – знаменитый воин своего племени, – гордо отвечал индеец. – Вожди с радостью встретили его; по дороге он снял шесть скальпов с гачупинов.

– Вы имеете полное право поступать таким образом, вождь, и я не могу порицать вас за это…

– Мой брат хорошо говорит, он хотя и бледнолицый, но сердце у него красное.

– Гм! – пробормотал Валентин. – Я просто люблю справедливость и считаю, что за измену нужно мстить… Продолжайте, вождь.

Курумилла стал молча, по своему обыкновению, раздевать испанских пленников и так крепко привязал их всех к деревьям, что бедняги не могли даже пошевелиться.

Валентин слишком хорошо знал характер краснокожих и поэтому, несмотря на то, что им была дорога каждая минута, не торопил Орлиное Перо и решил предоставить краснокожему рассказывать по-своему, не спеша.

– А долго прожил мой брат там? – спросил Валентин.

– Два солнца. Орлиное Перо оставил здесь друзей, к которым влекло его сердце.

– Благодарю вас, вождь, за добрую память о нас.

Индеец поклонился.

– Вожди собирались у огня совета, чтобы выслушать слова Орлиного Пера, – продолжал корас. – Они содрогнулись от гнева, узнав об избиении своих детей… Орлиное Перо сообщил им свой план, и двести воинов встали под его тотем.

– Это хорошо, – заметил Валентин, – значит, мой брат отомстит своим врагам.

Вождь улыбнулся.

– Да, – отвечал он, – прибывшие со мной воины знают, чего я от них хочу.

– Отлично. Значит, они недалеко отсюда?

– Нет, далеко, – отвечал вождь, отрицательно качнув головою, – Орлиное Перо идет не вместе с ними, он прячется под кожей апачской собаки.

– Ну! – вскричал Валентин. – Что значат эти слова моего брата?

– Мой брат очень торопится, – заметил нравоучительным тоном Единорог, – Пусть он не мешает говорить Моокапеку. Он – великий и мудрый воин.

Валентин покачал головой.

– Гм! – сказал он затем. – Отвечать изменой за измену, – так не поступают воины моего народа.

– Племя моего брата велико и сильно, как серый медведь, – возразил Единорог, – оно не имеет надобности пробираться по непроходимым тропинкам, а бедные индейцы слабы, как бобры, но зато они так же хитры, как бобры.

– Верно, – отвечал Валентин, – хитрость даже необходима в борьбе с таким опасным врагом, который беспощадно готов напасть на вас в любую минуту… Я сознаюсь, что не имел права этого говорить; продолжайте, вождь, и скажите мне, какую такую штуку придумали вы?

– О-о-а! Мой брат увидит. Красный Кедр скоро выступит в пустыню… мой брат, конечно, знает об этом?

– Да, знаю.

– А знает ли мой брат, что гринго просил проводника у апачей?

– Нет, этого я не знаю.

– Хорошо. Станапат, великий вождь апачей, послал в проводники к Красному Кедру одного воина…

– Ну?

– Орлиное Перо оскальпировал этого воина.

– А! Значит, Красному Кедру нельзя еще отправиться в путь?

– Да, но он может отправиться, как только захочет.

– Как так?

– Потому что Орлиное Перо заменит собой проводника.

Единорог улыбнулся.

– Мой брат очень хитер, – заметил он.

– Гм! – с досадой проворчал Валентин. – Может быть, это и очень хитро, но только вы ведете очень рискованную игру, вождь. Старый негодяй-скваттер хитрее десяти обезьян и десяти опоссумов, вместе взятых, и, поверьте мне, он скоро разнюхает, в чем дело.

–Нет.

– Желаю вам успеха, потому что иначе вы погибли.

– Хорошо, пусть мой брат не беспокоится, Орлиное Перо – воин… Он увидится с бледнолицым охотником в пустыне.

– От всего сердца желаю вам этого, вождь, хотя и очень боюсь, что этого может и не случиться… Ну да делайте, как знаете… Когда думаете вы идти к Красному Кедру?

– Сегодня ночью.

– Значит, вы хотите покинуть нас?

– Сейчас же… Орлиное Перо все сказал своему брату.

И, церемонно поклонившись всем присутствующим, вождь корасов скользнул в кусты и почти моментально исчез.

Валентин проводил его глазами. Затем он обернулся к Курумилле и спросил:

– Мундиры?

– Здесь, – так же лаконично отвечал ему араукан, указывая на сложенную в кучу одежду.

– Зачем нужна моему бледнолицему брату эта одежда? – спросил Единорог.

– Мой брат сейчас увидит, – отвечал, улыбаясь, Валентин. – Мы все переоденемся в эти мундиры.

Вождь команчей гордо выпрямился.

– Нет, – возразил он, – Единорог не снимет одежды своего племени… да и зачем нужно нам это переодевание?

– Затем, чтобы проникнуть незаметно в лагерь испанцев.

– О-о-а! Зачем? Единорог позовет своих молодых людей, и они проложат ему дорогу по трупам гачупинов.

Валентин покачал головой.

– Это правда, – сказал он затем, – мы могли бы сделать это, но зачем же проливать кровь напрасно? Нет. Пусть мой брат доверится мне.

– Охотник сделает все очень хорошо… Единорог знает это и не станет мешать ему, но Единорог – вождь и поэтому не может надеть одежду бледнолицых.

Француз не стал спорить с индейцем, а сначала приказал своим спутникам переодеться в мундиры драгун, облекся и сам в мундир, а затем велел отдать лейтенанту снятое с него платье.

Когда переодевание было окончено, он обратился к Единорогу и сказал ему:

– Вождь останется здесь и будет стеречь пленников.

– Хорошо! – отвечал команч. – Разве Единорог старая болтливая женщина, что воины не хотят взять его с собой?

– Мой брат не понимает меня. Я вовсе не хотел оскорбить его, но дело в том, что он не может проникнуть вместе с нами в лагерь.

Вождь презрительно пожал плечами.

– Воины-команчи ползают, как змеи, – возразил он, – Единорог войдет в лагерь.

– Пусть мой брат идет, если он хочет этого!

– Хорошо, мой брат рассердился! Облако прошло по его лицу; он не хорошо делает: его друг любит его.

– Я знаю это отлично, вождь, и вовсе не сержусь на вас, но мое сердце обливается кровью при мысли, что такой знаменитый воин хочет, чтобы его убили задаром.

– Единорог – вождь и он должен подавать пример молодым людям на тропе войны.

Затем все вскочили на лошадей, только один Единорог оставался пешим.

Валентин поместил лейтенанта рядом с собой.

– Кабальеро, – сказал он ему, – вы нас проведете в лагерь. Мы не станем убивать ваших соотечественников, а хотим только на некоторое время лишить вас возможности следовать за нами… Если вздумаете обмануть нас, я прострелю вам голову… Не забывайте же этого.

Испанский офицер молча поклонился.

Пленники, привязанные Курумиллой к деревьям, не могли и думать о бегстве.

Маленький отряд двинулся в путь.

Единорог исчез в кустах.

Когда они подъехали к биваку, часовой окликнул их:

– Кто идет?

– Отвечайте, – шепотом приказал Валентин своему пленнику.

Офицер ответил, и они проехали.

Часовой, захваченный врасплох Курумиллой, был мгновенно связан и положен на землю с заткнутым ртом.

Такая же участь постигла и остальных часовых.

В лагере все спали, и через минуту весь лагерь был в руках Валентина и его отряда.

Полк драгун был захвачен без боя.

Спутники Валентина спрыгнули с лошадей.

Охотники пробирались от пикета к пикету и, связывая лошадей, выгоняли их в открытую степь из лагеря.

Не более чем через десять минут в лагере не осталось уже ни одной лошади.

Валентин подошел к палатке, где спал полковник, и поднял полог.

Здесь он встретился с Единорогом.

Окровавленный скальп висел на поясе вождя.

Валентин отступил в ужасе.

– Что вы здесь делали, вождь? – сказал он тоном упрека.

– Единорог убил своего врага, – спокойно отвечал команч. – Когда вожак антилоп убит, стадо бежит в разные стороны, то же сделают и гачупины.

Валентин сделал шаг вперед и бросил взгляд на изуродованный труп полковника.

– Бедняга, – прошептал, тяжело вздохнув, охотник.

Лошадей и взятый в плен патруль отвели в лагерь команчей.

ГЛАВА XX. Неизвестный

Отец Серафим и дон Пабло Сарате перенесли раненого в дом, где остановился миссионер.

Отец Серафим нанимал за десять реалов в месяц комнатку у бедной вдовы, которая имела на калле-де-ла-Пескадерия небольшой домик, выстроенный из саманового кирпича и тростника.

Комнатка была маленькой, с одним окном, выходившим в коридор; она отличалась строгостью монастырской обстановки и чистотой и походила на келью.

Отец Серафим зажег сальную свечку, вставленную в медный подсвечник, и с помощью дона Пабло уложил раненого в постель.

Дон Пабло бросился на бутаку, чтобы перевести дух от усталости.

Отец Серафим, которого, несмотря на его хилую наружность, казалось, не брала никакая усталость, вышел запереть наружную дверь, оставленную открытой.

В ту минуту, когда он хотел захлопнуть ее, кто-то сильно дернул дверь, и какой-то человек вошел в патио, где находился миссионер.

– Извините, батюшка, что я вас побеспокоил… – сказал незнакомец, – позвольте мне остаться здесь.

– Вы, должно быть живете в этом доме? – спросил священник.

– Нет, Святой Отец, – отвечал холодно незнакомец, – я даже совсем не живу в Санта-Фе… Здесь я совершенно чужой.

– Вы просите меня приютить вас на ночь? – продолжал отец Серафим, удивленный этим ответом.

– И не думаю, преподобный отче.

– В таком случае, что же вам здесь нужно? – спросил миссионер, удивление которого все более и более возрастало.

– Я хочу вместе с вами пройти в ту комнату, где вы положили раненого.

– Милостивый государь, – проговорил нерешительно миссионер – эта просьба…

– Вовсе не должна удивлять вас. Мне крайне необходимо узнать, в каком состоянии находится теперь молодой человек…

– Но вы, по крайней мере, знаете, кто он такой?

– Знаю.

– Вы родственник его или, может быть, один из его друзей?

– Ни то ни другое… Еще раз повторяю вам, что мне очень важно узнать, в каком положении он находится; я хочу не только видеть его, но и говорить с ним, если только это возможно.

Отец Серафим бросил проницательный взгляд на незнакомца.

Неизвестный был человеком высокого роста и в полном расцвете сил; черты его лица, насколько это возможно было рассмотреть при бледном свете луны, были очень красивы.

На нем был надет костюм богатого асиендадо, и в правой руке он держал американскую винтовку, затейливо украшенную серебром.

Миссионер раздумывал, не зная, как ему поступить.

– Ну, – снова заговорил незнакомец, – на что же вы решились, батюшка?

– Милостивый государь, – отвечал отец Серафим твердым голосом, – не принимайте в дурном смысле того, что я вам скажу.

Незнакомец поклонился.

– Я не знаю вас, – продолжал священник, – я встретился с вами ночью, при таких странных обстоятельствах… вы с непонятным для меня упорством настаиваете на свидании с молодым человеком, в котором я принял участие из чувства христианского милосердия, и мне кажется, что я не имею права допускать вас к нему.

Досада омрачила лицо незнакомца.

– Вы правы, батюшка, – отвечал он, – обстоятельства против меня, но, к сожалению, теперь я ничего не могу сказать вам, а между тем время бежит, и мне дорога каждая минута. Все, что я могу сделать для вашего успокоения – дать вам торжественную клятву, что я прошу об этом не с дурным намерением… Я еще раз повторяю вам, что желаю только добра тому человеку, которого вы подняли… В настоящее время я караю великое преступление и надеюсь, что Господь поможет мне в этом деле, как помогает Он и всем, посвятившим себя добру.

Незнакомец произнес эти слова с такой искренностью и таким убедительным тоном, что миссионер почувствовал себя побежденным. Он поднял вверх висевший у него на груди крест и, обращаясь к своему странному собеседнику, сказал:

– Клянитесь!

– Клянусь, – отвечал тот твердым голосом.

– Хорошо, – сказал священник, – теперь вы можете войти в комнату… Я даже не стану спрашивать у вас ваше имя.

– Мое имя ровно ничего не скажет вам, батюшка, – произнес незнакомец печальным голосом.

– Идите за мной.

Войдя в комнату, незнакомец обнажил голову и встал в углу.

– Не обращайте на меня внимания, батюшка, – проговорил он тихо, – и верьте данной мною клятве.

Миссионер отвечал только кивком головы.

Раненый все еще не подавал никаких признаков жизни и, бледный, неподвижно лежал в том же положении, как его опустили на постель.

Отец Серафим подошел к нему.

С осторожностью и кротостью, свойственными только вполне отрекшимся от мира и посвятившим свою жизнь на пользу ближнего, принялся он ухаживать за раненым.

Но все употребляемые им средства не давали никакого результата, и молодой человек все так же продолжал лежать пластом.

Дон Пабло с безнадежным видом покачивал головой.

Миссионер одно за другим употребил все известные ему средства для того, чтобы привести Шоу в чувство, но безуспешно.

Тогда к постели раненого приблизился незнакомец.

– Святой Отец, – проговорил он, слегка касаясь руки миссионера, – вы сделали все, что доступно человеку, но все ваши усилия не принесли никакой пользы.

– Увы! Да, – отвечал печально миссионер.

– Не позволите ли вы теперь мне попытаться привести его в сознание?

– Неужели вы думаете, что будете удачливее меня? – спросил с удивлением священник.

– Надеюсь, – спокойно сказал незнакомец.

– Но вы же видите, что я употребил все средства, которые предписываются в таких случаях.

– Совершенно верно, батюшка, но индейцы обладают некоторыми тайнами, известными только им одним, и эти таинственные средства производят изумительное действие.

– Да, я слышал об этом. Значит, вы тоже знаете эти таинственные средства?

– Да, мне известны некоторые из них и, если вы позволите, я испробую действие их на этом молодом человеке, который находится в безнадежном состоянии.

– Увы! Я опасаюсь этого.

– Мы ведь все равно ничем не рискуем, испробовав на нем крайнее средство, которое я предлагаю.

– Да, это правда.

– В таком случае, разрешите мне сделать пробу.

– Делайте что хотите… Дай Бог, чтобы труды ваши увенчались успехом, – проговорил с печальным вздохом миссионер.

– Только Он один и в состоянии помочь мне.

Незнакомец наклонился над молодым человеком и с минуту пристально всматривался в лицо раненого. Затем он вынул из-за пазухи граненый хрустальный флакон с зеленой как изумруд жидкостью.

Он просунул острие кинжала между стиснутыми зубами раненого и влил ему в рот четыре или пять капель жидкости, находившейся во флаконе.

Вдруг произошло нечто удивительное.

Шоу испустил глубокий вздох, открыл несколько раз глаза и, как бы под влиянием какой-то сверхъестественной силы, сел на постели и обвел вокруг себя удивленным взглядом.

Затем раненый провел рукой по бледному лбу и пробормотал глухим голосом:

– Эллен, слишком поздно… Я не могу спасти ее!.. Смотри, смотри, они уносят ее… она погибла!

И он упал на постель.

Все бросились к нему.

– Он спит, – вскричал миссионер с удивлением.

– Он спасен, – сказал незнакомец.

– Но, – спросил с беспокойством дон Пабло, – что значат слова этого человека?

– Вы не поняли их? – спросил незнакомец.

– Нет, и напрасно ломаю себе над этим голову.

– В таком случае, я могу объяснить вам это.

– Вы!

– Да, я. Слушайте. Этот юноша хотел освободить вашу сестру.

– Откуда вы это узнали?

– Правда ли это? – воскликнул дон Пабло.

– Правда… Продолжайте, – сказал священник.

– Его нашли перед домом, где ее приютили. Он лежал с кинжалом в груди.

– Дальше!

– Его ранили потому, что он мешал снова похитить ее у вас.

– О! Не может быть.

– А между тем это верно.

– Почему вы все это знаете?

– Не знаю, а угадываю.

– А! – вскричал дон Пабло в отчаянии. – Батюшка, бежим туда… к моей сестре!..

И они оба бросились вон из комнаты.

Неизвестный, оставшись один, завернул раненого в плащ, взвалил его себе на плечи с такой легкостью, как будто это был ребенок, и вместе со своею ношей вышел из дому.

ГЛАВА XXI. Генерал Вентура

Было около шести часов утра.

Генерал Вентура, губернатор провинции, удалившись в свои апартаменты, спал еще глубоким сном, как вдруг дверь в спальню с шумом распахнулась, и в комнату вошел офицер.

– Что такое случилось, капитан Лопес? – спросил губернатор, тщетно стараясь придать твердость своему голосу, который невольно дрожал от какого-то страшного предчувствия.

На заданный ему губернатором вопрос капитан лаконично отвечал таким тоном, который сам по себе уже предвещал беду:

– Ничего хорошего.

– Что значит «ничего хорошего»? Уж не взбунтовался ли народ?

– Клянусь честью, нет. Я думаю, что никто даже и не помышляет об этом.

– В таком случае, – сказал повеселевший генерал, – скажите мне, какого черта вам нужно от меня, что вы явились в такую рань?

– Мне ровно ничего не нужно, – отвечал капитан могильным голосом, – вас хочет видеть какой-то солдат, который явился неизвестно откуда… Я пришел спросить вас, что делать с ним.

– Постойте, – перебил его генерал, лицо которого внезапно потемнело, – кто такой этот солдат?

– Как будто драгун.

– Драгун!.. Ведите его сюда, ведите его сюда!… Как вы меня напугали, прости вас Господи, своей странной манерой говорить обиняками!… Этот солдат, по всей вероятности, явился сообщить мне о скором прибытии отряда, который должен был бы давным-давно быть здесь.

Капитан с видом сомнения пожал плечами.

– Что такое еще? – спросил генерал, которого сильно испугала эта выразительная пантомима. – Что такое еще смущает вас?

– Ничего кроме того, что солдат этот явился в таком печальном виде, что едва ли он может принести вам приятное известие.

– Мы сейчас узнаем, в чем дело. Позовите его.

– Да, это правда, – согласился капитан.

И он вышел.

Генерал вскочил с постели и быстро оделся.

Вдруг с пласа-Майор донесся сильный шум, генерал подошел к окну, поднял занавеску и взглянул на улицу.

Целая толпа с громкими криками и в страшном беспорядке двигалась со всех сторон к площади.

– Что там такое происходит? – с тревогой спрашивал себя генерал. – Что означает весь этот шум?

В это время крики еще больше усилились, и отряд коман-чских воинов показался с калле-де-ла-Мерсед, быстро и в строгом порядке направляясь к дворцу.

При виде этого зрелища генерал остолбенел.

– Опять индейцы! – пробормотал он. – Каким образом осмелились они явиться сюда? Значит, им ничего еще неизвестно о прибытии драгун? Меня более чем удивляет эта смелость с их стороны!..

Он опустил занавеску и отошел от окна.

Солдат, о котором докладывал ему капитан, стоял перед ним и ждал, пока губернатору угодно будет обратиться к нему с вопросом.

Вид солдата заставил генерала содрогнуться с головы до ног. Солдат был страшно бледен, мундир его был разорван и весь в грязи, как будто он совершил длинный и утомительный переход.

Генерал Вентура решил сразу рассеять все сомнения. Он уже открыл было рот, чтобы приступить к допросу, как вдруг дверь отворилась и в комнату вошло несколько человек офицеров, а с ними капитан Лопес.

– Генерал, – сказал капитан, – идите скорей… вас ждут в зале совета… Индейцы явились за ответом, который вы обещали дать сегодня утром.

– Э! Чего это вы так испугались, господа? – строгим тоном сказал генерал. – Насколько мне известно, в городе все спокойно… Индейцы не подожгли его… Я не успел еще обсудить, что отвечать этим дикарям… пусть они подождут, пока я дам им аудиенцию.

– Хорошо, хорошо, генерал, – грубым голосом отвечал капитан Лопес, – город еще не загорелся с четырех концов, но это легко может случиться, если вы будете продолжать поступать таким образом.

– Как! Что это значит? – вскричал генерал, бледнея от страха. – Неужели дела наши так плохи?

– Да хуже этого ничего и быть не может, и нам нельзя терять ни минуты, если мы хотим избавить город от больших бед.

– Кабальеро, – сказал генерал прерывающимся от страха голосом, – мы прежде всего должны заботиться о спасении города… я иду вместе с вами.

И, не обращая больше внимания на солдата, генерал направился в зал совета.

Беспорядок, царивший на улице, отразился и на дворце.

Собравшиеся в зале офицеры спорили, перебивая друг друга. Выйдя в зал, генерал бросил тревожный взгляд на присутствующих. Все сели на свои места. Заседание, по крайней мере внешне, носило строгий и спокойный характер. Со стороны можно было подумать, что здесь собрались люди, сознающие лежащие на них обязанности и твердо решившиеся исполнять свой долг до конца.

Индейцы в данную минуту были полными хозяевами города. Против них мексиканцы не могли выставить ни одного солдата и поэтому им оставалось только постараться покончить дело с команчами на возможно более выгодных для себя условиях. Но так как офицеры хотели сохранить наружное приличие, то началось совещание, причем все снова поочередно высказывали свое мнение; затем, по окончании прений, генерал поднялся со своего места и попросил собрание выслушать его.

– Кабальеро, – начал он голосом, дрожавшим от волнения или, лучше сказать, от страха, – все мы, собравшиеся здесь, – люди мужественные и не раз имели случай доказать это в затруднительных обстоятельствах. Одним словом, если бы дело шло о том, чтобы пожертвовать нашей жизнью для спасения несчастного населения, мы не задумываясь сделали бы это, потому что все мы отлично понимаем святость долга и знаем, что бывают моменты, когда нельзя отступать, но увы! Жертва наша не принесла бы пользы и не устранила бы опасности для тех, кого мы должны защищать. Поэтому мы должны вступить в переговоры с дикарями. К сожалению, мы не можем выставить против них войска. Может быть, нам и удастся отвратить опасность и спасти женщин и детей. Но если мы даже и не достигнем желаемых результатов, у нас, по крайней мере, останется сознание свято исполненного долга.

Оглушительные аплодисменты приветствовали такое заключение речи губернатора, и он, обернувшись к часовому, неподвижно стоявшему у двери, приказал ввести главных индейских вождей.