Текст книги "Джин Грин — Неприкасаемый"

Автор книги: Гривадий Горпожакс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

Глава девятнадцатая.
Русская «парилка»

Под ногами по-прежнему поскрипывал снег. Издалека доносились шум автомобильных моторов, неразборчивые русские команды. За спиной скрипел снег под ногами конвоиров. Джин старался определить по этому звуку, сколько человек сопровождают его. По меньшей мере трое, казалось ему. Изредка спины его касался ствол карабина и слышался грубый голос – «лефт» или «райт» – тогда он поворачивался влево или вправо. Он старался считать эти повороты, считать шаги, но вскоре сбился и был на миг охвачен паническим чувством полной дезориентации в пространстве. Задубевшая на морозе прорезиненная ткань мешка, надетого ему на голову, жгла щеки. Виски сжимала полоска пластыря, которым ему заклеили глаза. Сжимая зубы, борясь со страхом, Джин шел вперед в полной пустоте и темноте. Все же несколько раз ему показалось, что по лицу его скользнул свет, то ли свет прожектора, то ли свет ручного фонаря.

– Стоп! – рявкнул голос сзади. Он остановился. Проворные руки снова – в который раз! – обыскали его одежду.

– Апстерз! – скомандовал голос. – Вверх!

Он поднял ногу и опустил ее на вибрирующую ступеньку. Он качнулся.

– Иванчук, поддержи гада, а то свалится, – сказал кто-то по-русски.

Сильные пальцы впились в локоть. Джин стал подниматься по качающемуся трапу. Он насчитал двенадцать ступеней, когда снова послышалась команда «стой», и вслед за этим сильный удар сапогом в зад сбросил его на металлический пол.

– Эй вы, полегче! – крикнул Джин. – Не имеете права так обращаться с американским гражданином!

– Чего он орет, этот Джек? – пробасил кто-то рядом.

– Жалуется на тебя своему президенту, – сказал человек, отдававший команды на английском языке.

Раздался хохот. Джина взяли за ноги и оттащили в сторону. В течение десяти-пятнадцати минут в непосредственной близости от его головы стучали кованые сапоги, он чувствовал, что мимо волокут какие-то тяжелые предметы, шла торопливая спорая работа, иногда откуда-то издалека и снизу доносились матюки.

Промерзший металлический пол, казалось, прожигал его тело даже через арктическое белье. Вдруг в какой-то момент Джин перестал чувствовать холод, дрожь прекратилась, тело охватило странное, почти блаженное оцепенение, и словно наяву он увидел обеденный стол в вашингтонском отеле «Уиллард», гигантского красного лобстера, украшенного яркой зеленью, булькающее в медной чаше горячее прованское масло, сверкающий прибор, крахмальную скатерть… Вяло прошла через мозг мысль, что это, должно быть, начинается «холодная эйфория», предвестник глубокого обморожения.

Джин собрал все силы, скрипнул зубами, напружинил мускулы. Несколько мгновений ему казалось, что он плывет в ватном море, продирается на поверхность из ватной удушающей глубины. Он выплыл на поверхность в тот момент, когда захлопнулись двери люка и в самолете наступила тишина. Тихо, опять же как сквозь вату, загудели реактивные двигатели. Что было силы Джин заголосил песню из «Ревущих двадцатых»: «Приходи, я жду, мой грустный беби!»

Мгновенно ему ответил рев нескольких голосов. Тэкс: «Боже, благослови Америку!..»; Берди: «Вперед, солдаты Христа»; Мэт: «Ада-Ада»; Бастер: «Я увидел тебя ровно в семь»; Сонни: «Мы победим»…

Джин повеселел, услышав голоса товарищей. Значит, все ребята здесь, в этом самолете, должно быть, лежат связанные так же, как он, и с мешками на головах.

– Сайленс! – проорал сверху голос. И по-русски: – Молчи, скотина!

Сильный удар ногой в ребра. Джин закричал на одном дыхании.

– Ребята! Мы – мирные геологи, сбившиеся с пути в ледяной пустыне, потерявшие свое геологическое оборудование из-за аварии вертолета, вооруженные автоматическим оружием на случай схватки с медведями и взрывчаткой для взрыва торосов. Мы должны протестовать против бесчеловечного обращения и требовать…

На него посыпались удары. Прямо в ухо оглушительно закричал голос человека, говорящего по-английски:

– Еще один звук, гад, и мы заткнем тебе горло кляпом!

Тяжелый кулак опустился на голову Джина.

– Bloody bastard! – прорычал Джин и замолчал. Он был доволен, потому что дал понять ребятам, что они должны в любом случае держаться этой дурацкой легенды.

Неожиданно его окутал поток теплого воздуха. Стало легче дышать.

Оглушительно заревели и засвистели реактивные двигатели. Самолет тронулся. Он очень быстро вырулил на взлетную полосу, остановился, рев усилился, самолет рванулся вперед. Через несколько секунд Джин почувствовал привычную чудовищную реактивную тягу и понял, что они уже в воздухе.

Сколько времени продолжался полет, определить было невозможно. Размягченный теплом, Джин погрузился в полудремотное, полубредовое состояние.

Ему виделись футбольное поле, белые рубашки и черные шлемы товарищей по команде. Все они суетились, передавали мяч, собирались в кружок, рассыпались по команде, рвались вперед, пытаясь обойти красного гиганта лобстера, стоявшего на хвосте в центре поля, но это почему-то было невозможно. Еще одно усилие, еще, еще, еще одна комбинация – все тщетно. Лобстер, слабо пошевеливая клешнями с застрявшими в них хвостиками спаржи, стоял несокрушимо в центре поля. Наконец Джин решил идти на таран. Выставив руки, как это делают дети, играя в авиацию, и изрыгая жуткий реактивный вой, он бросился вперед, ударил лбом в пышущий жаром медный хвост гигантского моллюска.

Потом его несли. Впереди он видел узкую спину отца; задирая голову, наблюдал подбородок и нос Ширли Грант. Он улыбался. Кто бы мог подумать, что у Ширли хватит сил так легко и непринужденно нести тело двухсотфунтового парня?

– Привет, Ширли, – сказал Джин. – Должно быть, видимся в последний раз. В лучшем случае меня ликвидируют, в худшем – соляные копи Сибири на всю жизнь.

– Не грусти, я жду, мой грустный беби, – ответила Ширли.

Выгрузка захваченных диверсантов происходила без особых церемоний. Двое солдат брали за ноги и за плечи связанных людей и, слегка раскачав, бросали прямо на бетон аэродрома. Ожидавшая внизу команда ставила пленных на ноги и опять же без строгого соблюдения протокола, а именно пинками в зад, загоняла их в закрытый фургон.

Когда погрузка в фургон закончилась, с пленных сняли мешки и содрали пластырь с глаз. В слабом желтом свете зарешеченной лампочки Джин увидел бледные, в кровоподтеках, лица своих ребят. Хуже всех выглядел раненый Бастер. Он морщился от боли, скалил зубы в мучительной гримасе, однако, встретившись взглядом с Джином, подмигнул ему: «Зеленый берет», мол, до конца!» Мэт что-то шептал, еле-еле шевеля губами. Кажется, он молился. Тэкс, повернув к Джину свое узкое лицо, злобно и затравленно усмехнулся. Сонни улыбнулся Джину, смущенно хмыкнул, поднял глаза к потолку. Берди, он сидел рядом с Джином, Притронулся к нему плечом, меланхолически присвистнул.

– Похоже, что нам крышка, ребята.

– Молчи, – сказал Джин. – Мы геологи.

– Как же, как же, – печально подтвердил Берди.

– С приездом, джентльмены! – по-английски сказал советский офицер, сидящий возле двери, между двумя автоматчиками, у которых оружие было взято наизготовку.

– Где мы? – спросил Джин офицера. Офицер засмеялся.

– Вы на территории Советского Союза.

– Мы требуем встречи с американским послом, – сказал Джин.

Офицер засмеялся еще веселее.

– Я всегда считал, что американцы люди с юмором.

Он был молод, этот офицер, и его живое черноглазое лицо было бы даже приятным, если бы не мелькавшее временами в глазах выражение неумолимой жестокости. По-английски он говорил совершенно правильно, но с тем отчетливым русским акцентом, который был знаком Джину с колыбели.

Лица солдат, одетых в толстые серые шинели и теплые шапки-ушанки с красными звездочками, были гораздо менее выразительны, чем стволы их автоматов.

«Автоматы Калашникова, – определил Джин. – Десантный вариант с откидным прикладом».

Фургон тронулся. Сначала он ехал довольно медленно, часто поворачивая, потом началось быстрое движение по прямой – должно быть, вырвались на шоссе.

Примерно через полчаса скорость стала меньше, потом фургон остановился. Снаружи послышались неясные голоса, стук и скрип. Фургон двинулся вперед и метров через пятьдесят остановился окончательно.

Распахнулись двери. Влажный и какой-то весенний по запаху воздух хлынул внутрь. Открылся кусок светлеющего неба и в нем редкие предрассветные звезды. Автоматчики спрыгнули вниз.

– Выходите! – сказал офицер и показал на Джина. – Вы первый.

Джин с трудом, подталкиваемый Берди, поднялся на ноги, сделал несколько шагов и спрыгнул вниз. Еле-еле ему удалось сохранить равновесие и не повалиться боком на асфальт, которым был покрыт весь четырехугольный двор, замкнутый со всех сторон кирпичными стенами с четырьмя этажами узких зарешеченных тюремных окоп. Тут же в спину ему уперся автомат, и его повели по двору к освещенной открытой двери, возле которой стояло навытяжку несколько солдат. Краем глаза Джин успел заметить, что сопровождавший их офицер подошел к другому, видно, старшему, и, взяв под козырек, коротко отрапортовал.

Камера была покрашена ровно в белый цвет и освещена слепяще ярким светом. Больше всего в ней поражала полная целесообразность, отсутствие каких-либо лишних деталей, идеальная тюремная камера – и все: четыре белых стены, белый потолок, стальная, привинченная к полу скамья, унитаз. Больше здесь взгляду не на чем было остановиться.

Здесь Джину развязали руки. Он сразу стал сгибать и разгибать их, пытаясь расшевелить затекшие и посиневшие пальцы. Минут через десять в дверях снова показались солдаты в хаки, и один из них поставил перед Джином на скамью металлическую миску с какой-то бурдой и положил кусок черного хлеба. Бурда оказалась свекольным супом, отдаленно напоминавшим то, что няня называла борщом. Что касается хлеба, то он имел совсем особый вкус. Тем не менее Джин съел все до последней крошки, помечтал о сигарете и вдруг поймал себя на том, что его покинуло ощущение безвыходности.

«Может быть, меня обменяют, как Фрэнсиса Гари Пауэрса. Говорят, что обмен такого рода – дело довольно обычное между двумя супердержавами. В конце концов даже после кубинского провала был обмен пленными… Но пока что я геолог, геолог, и все…»

Он попытался было улечься на скамье, но в это время снова залязгали замки и в дверях появился капитан, сопровождавший их с самой Чукотки. Он оказался обладателем осиной талии, этот капитан, и сейчас, выставив вперед ногу и положив руку на пояс, как бы демонстрировал Джину эту свою исключительность.

Некоторое время он молча смотрел на Джина, а потом сказал с чем-то напоминающим вздох сожаления:

– Ну что же, пойдемте!

Джин вышел в коридор, идеальный тюремный коридор, последовала команда «руки за спину», капитан быстро пошел вперед, два автоматчика конвоировали Джина.

Они прошли коридор, спустились по лестнице, прошли каким-то довольно длинным подземным переходом, поднялись на несколько маршей по неожиданно светлой лестнице с широкими окнами, за которыми качались голые ветви березы, и вошли в коридор, устланный длинной красно-зеленой ковровой дорожкой.

Коридор этот совершенно не был похож на тюремный, скорее он походил на коридор какого-то учреждения. Слышался стук пишущих машинок, быстро проходили люди в военных мундирах с папками бумаг под мышкой. Никто из этих людей не обратил особенного внимания на Джина, словно к ним ежедневно доставляли пленных американцев, лишь одна дородная женщина в сером костюме, с орденом на груди, окинула его быстрым насмешливым взглядом.

Во время быстрого движения по этому коридору Джин успел заметить на стене массивный щит с вырезанными из фанеры украшениями в виде знамен и ракет. Стенгазета, догадался он, вспомнив практические занятия в Форт-Брагге. Над стенгазетой висел длинный лозунг: «Позор разбойничьему американскому империализму, злейшему врагу свободолюбивых народов мира!»

Прочитав этот лозунг, Джин усмехнулся и тут же поймал на себе изучающий взгляд старшего лейтенанта, стоявшего в открытых дверях кабинета. Старший лейтенант отвернулся и крикнул кому-то в конец коридора:

– Майор Мамедов, срочно к генералу!

После этого он отступил в глубь кабинета. «Неужели – он догадался, что я прочел лозунг? – похолодев, подумал Джин. – Главное – не обнаружить знания русского языка».

Кабинет, в который ввели Джина, был обставлен с тяжелой старомодной роскошью. Зеленые бархатные шторы, тюль, огромный дубовый стол с несколькими телефонами и бронзовой настольной лампой в виде купальщицы, вычурные ручки кресел. На стенах висели официальные портреты. Над столом лаконичный лозунг «Миру – мир», ниже огромная карта обоих полушарий, еще ниже помещался большой телевизор.

За столом сидел человек в генеральских погонах, с гладко зачесанными назад седыми волосами. Он что-то писал и не поднял головы, когда ввели арестованного.

Джина посадили на стул в середине кабинета. Капитан и встретивший их старший лейтенант отошли к окну. Автоматчики встали в дверях. Через минуту в кабинет вошел человек в мешковатом синем костюме, коротко постриженный, с красной воловьей шеей, картофелеобразным римским носом, на который водружены были круглые очки в тонкой золотой оправе.

– Садитесь, товарищ майор, – продолжая писать, сказал генерал и, когда вошедший сел в одно из кресел, поднял голову и посмотрел прямо на Джина.

Синева его глаз поразила Джина, они были похожи на калифорнийское небо.

Генерал улыбнулся Джину и покачал головой, словно перед ним был не диверсант, а нашкодивший школьник.

– На каком языке предпочитаете разговаривать? На русском или на английском? – мягко спросил генерал.

Джин изобразил растерянное движение к капитану, знавшему английский.

– Ай донт андерстэнд.

Генерал снова улыбнулся.

– Разве в спецвойсках армии Соединенных Штатов не изучают русский язык?

Джин взволнованно заговорил:

– Это ошибка, зловещее недоразумение, сэр. Мы геологическая экспедиция, сэр. По договору с нефтяной компанией «Эссо» мы должны были произвести геологическую разведку в районе земли Барроу. Возможно, сломались навигационные приборы, сэр, возможно, нас ошибочно высадили в другом месте… Три дня был шторм, сэр. Рация вышла из строя, три дня мы ждали геликоптеров и, не дождавшись, двинулись в направлении Метлокатлы, это эскимосский поселок, сэр… повторяю, ужасное недоразумение…

Капитан вполголоса синхронно переводил сбивчивую речь Джина. Генерал понимающе кивал, изредка делал какие-то пометки в блокноте.

– Дайте ему огоньку, Мамедов, – неожиданно сказал он и протянул через стол большую плоскую коробку.

Джин жадно затянулся, потом посмотрел на папиросу с длинным бумажным мундштуком. На мундштуке было написано: «Сорок лет Советской Украины».

– О, гуд сигарет! – улыбнулся Джин.

– Да, ничего табачок, – сказал генерал. – Как ваше имя?

– Билл Морроу, сэр, – с готовностью ответил Джин. – Я из штата Коннектикут.

– Тэк-с! Значит, не Смит, не Джон Доу, не Ричард Роу, а Билл Морроу[81]81
  Национальные типичные имена (америк.) типа русских: Иванов, Петров, Садовников… (Прим. переводчиков.)


[Закрыть]? Отлично. Так, господин Морроу, – сказал генерал и озадаченно нахмурил брови. – А не скажете ли вы, каким образом в вашем снаряжении оказались секретные карабины Ар-15, которыми оснащены лишь части «зеленых беретов» в Форт-Брагге, и опытная сверхмощная взрывчатка Ку-5?

– Ума не приложу, сэр, – сказал Джин. – Нам выдали на всякий случай это оружие на базе в Сиэтле – защищаться от белых медведей, взрывать торосы и скалы, а мы и пользоваться-то им как следует не умеем.

– Однако двух наших людей вы сумели подстрелить, мистер Морроу, – печально сказал генерал.

– Это ужасающее недоразумение! – воскликнул Джин. – Мы не поняли, кто на нас нападает… Ваши люди были в белых маскхалатах, и мы приняли их за белых медведей…

– Молчать! – заревел вдруг генерал и, побагровев, ударил кулаком по столу. – Или вы перестанете нести свой идиотский бред, или мы поговорим с вами иначе. Майор Мамедов, проводите мистера Морроу в «парилку».

Первое, что увидел Джин, когда его втолкнули в «парилку», были огромные глаза измученного Берди. Долговязый канадец сидел со связанными руками на стуле посредине большой комнаты, пронизанной пыльными дымными лучами солнечного света. Над ним работали два крепкотелых молодца в синих галифе и белых рубашках с закатанным рукавами. Один бил Берди ребром ладони под подбородок, другой так же ребром ладони молотил по шее. Работали они слаженно, наподобие ручной помпы.

– Привет, – прохрипел Берди при виде Джина, – по-моему, эти парни решили приготовить из меня отбивную на китайский манер.

В «парилку» вошел майор Мамедов. Он снял пиджак, положил его на подоконник и, засучив рукава полосатой шелковой рубашки, двинулся к Грину.

Потеряв самообладание, Джин нанес ему страшный удар прямо в мясистый нос. В солнечном луче пролетели осколки очков. Майор рухнул на пол. Молодцы, занимавшиеся Берди, молча ринулись на Джина. Берди успел зацепить одного из них за ногу, и тот тоже растянулся на полу. Второго Джин ударил ногой в живот и, резко, до хруста, завернув ему руку, бросил через себя.

В комнату толпой ворвались автоматчики. В течение одной или двух минут Джин бушевал в «парилке». «Вот теперь-то уж мне конец», – думал он, рассыпая удары направо и налево. Прислонившийся к стене Берди отбивался ногами, словно страус эму.

Вдруг Джин взвыл от невыносимой боли. Стройный капитан, подойдя сбоку, взял его руку на болевой прием карате[82]82
  Прием этот называется «вывод нежелательного гостя из дома». (Прим. науч. редактора.)


[Закрыть]. Мгновенно его скрутили веревкой. Еще несколько минут на связанного Джина сыпались удары, потом его посадили на стул рядом с Берди и привязали ремнями к спинке и сиденью.

«Все, конец», – подумал Джин, когда в «парилку» вошел синеглазый генерал. Комната уже вся была заполнена офицерами и солдатами. Некоторое удовольствие доставил Джину вид майора Мамедова, похожего в этот момент на ослепшего носорога.

– Итак, – ровным голосом, как бы продолжая прерванный разговор, заговорил генерал, – вы люди серьезные, но мы тоже не шутим на работе. Сейчас вы видели, как на вашем приятеле применялся первый из тридцати семи методов активного допроса. Надеюсь, вы понимаете, что мы не остановимся на первом методе?

– Товарищ генерал, разрешите мне наедине поговорить с этой сукой, – прохрипел майор Мамедов. Изящный капитан, небрежно опершись на спинку стула, к которому был привязан Джин, между тем спокойно переводил.

– Как имя вашего командира? – прокричал генерал прямо в лицо Берди и показал на Джина.

– Не знаю, – промямлил Берди. – Мы не успели познакомиться.

– Вас как зовут, мистер? – спросил Джин Берди.

– Меня зовут Перси Гордон Браунинг, я из Филадельфии, – быстро ответил Берди. – А вас как?

– Меня попроще. Я Билл Морроу из Коннектикута. Очень приятно познакомиться, Перси, – сказал Джин.

– Мне тоже очень приятно, Билл, – вежливо ответил Берди.

– В семнадцатую обоих! – коротко приказал генерал и покинул «парилку».

На этот раз камера, в которую бросили Джина и Берди, была погружена в полную темноту. Джин лежал на полу и слушал, как ворочался, слабо охая, Берди

– Как себя чувствуете, Билл? – прошептал Берди

– Вполне сносно, Перси, – пробормотал Джин

– Я бы тоже чувствовал себя сносно, если бы не мой туберкулез.

– А вы больны туберкулезом, Гордон?

– Ну конечно. Разве по мне не видно? Двусторонний активный туберкулез легких. К тому же, Билл, должен вам сознаться, что уже три года болею ограниченным алкогольным циррозом печени. Сказались излишества юности, Билл. Вы никогда не страдали алкоголизмом, Билл?

– Много раз был близок к этому, Браунинг.

– А у нас в семье все мужчины наследственные алкоголики, а женщины, включая маму и сестру, наркоманки. Я как раз исключение из правил, потому что я наркоман и алкоголик одновременно. Кроме того, Билл, хочу открыть вам страшную тайну, я – мазохист. Когда меня бьют, я испытываю эротическое удовольствие. Представляете себе, как вытянулись бы лица этих замечательных парней из «СМЕРША», если бы они узнали об этом…

Джин улыбнулся, вообразив, как этот обычный треп Берди записывается сейчас на магнитофонную ленту…

– …частые выпадения прямой кишки, – продолжал бормотать Берди, – самопроизвольный вывих правого коленного сустава, гастрит, вечная отрыжка… Словом, дружище, я полная развалина…

Вспыхнул ярчайший свет, и в камеру вошел капитан Ладонщиков.

– Ну, собирайтесь, джентльмены, – сказал он.

– Что нас ждет теперь? – спросил Джин.

– Должно быть, «конвейер», – сказал капитан и вяло выругался. – Годдэм! Из-за вас у меня пропали билеты на балет.

Сколько часов Джин провел на «конвейерном допросе», определить было невозможно. Он стоял в центре большого кабинета под ослепляющим лучом света. Сменявшие друг друга офицеры, словно заводные игрушки, выкрикивали из темноты лишь две фразы: «What`s your name? What regiment?» («Как ваше имя? Какого полка?»)

– Билл Морроу. Геологическое управление, – отвечал Джин сначала вызывающе, потом вяло. Потом он совершенно прекратил говорить и стоял, полностью потеряв ощущение своей личности, с бессмысленной улыбкой на губах и остекленевшими глазами.

Однажды он услышал бульканье воды и вздрогнул от охватившей вдруг безумной жажды. Капитан Ладонщиков держал в руке стакан с пузырящейся минеральной водой.

– Дайте пить, – прохрипел Джин.

– What`s your name? What regiment?

– Я все скажу. Я Билл Морроу. Геологическое управление и Арктик институт оф Норз Америка. Задача – нанести на карту ледниковые скалы… Искать уголь и нефть…

– Слушайте, Морроу, – сказал капитан, – поверьте, мы умеем промывать мозги даже таким тупым людям, как джи-ай. Мы наденем на вас наушники и на громкости в сто фонов – это звук реактивного двигателя – будем читать вам пять томов стихотворений Мао Дзедуна. Должен вам сказать, что мало кто оставался в своем уме даже после первого тома, но, на мой взгляд, лучше уж быть идиотом, чем капиталистом.

– Почитайте мне лучше «Алису в Стране чудес», – ухмыльнулся Джин.

В глазах поплыли круги всех цветов спектра.

Очнувшись, он обнаружил себя сидящим в мягком кресле. Перед ним на полированной поверхности стола на подносе, стояла бутылка минеральной воды «Боржоми», лежала открытая пачка папирос «Казбек» и два бутерброда: один с крабами, другой с зернистой икрой.

Джин рванулся к воде. Руки оказались несвязанными. Он схватил бутылку и, клокоча и захлебываясь, осушил ее на три четверти.

Блаженная слабость охватила Джина. Он потянулся к папиросам и натолкнулся на улыбающийся синий взгляд генерала.

– Я бы вам посоветовал прежде закусить, Евгений Павлович, – мягко сказал генерал.

Джин отдернул руку как от удара током…

– Может быть, хотите выпить? – продолжал генерал. – Уверяю вас, что наш коньяк «Ереван» ничуть не хуже, чем прославленный «Курвуазье».

Он вынул из ящика стола бутылку коньяку и налил Джину почти полный стакан.

– Я не говорю по-русски. Нужен переводчик, – пробормотал Джин.

– Как вы можете считать врагами своих соотечественников? – Генерал положил локти на стол и принял задумчивую позу. – Мы с вами русские люди, Евгений Павлович. В этом запутанном, безумном мире национальные связи, пожалуй, одна из самых крепких вещей. Я уверен, что Родина примет вас, если вы откроете ей свою душу, и вы постепенно поймете величие идеи, одухотворяющей наш народ.

– Есть ли возможность связаться с американским посольством? – спросил Джин. – Или, может быть, уже началась война?

Генерал продолжал тем же ровным голосом, словно не слышал его вопроса:

– Мы стоим за мир и отстаиваем дело мира. Мы знаем о вас все, Евгений Павлович. Мы знаем, что вы носите имя Джин Грин, что вы лейтенант спецвойск армии Соединенных Штатов, так называемых «зеленых беретов», что вы окончили медицинский колледж Колумбийского университета. Знаем, что ваш отец, настоящий русский патриот, погиб от руки фашистского, именно фашистского, Евгений Павлович, наймита, что вы прошли подготовку в центре Форт-Брагг под руководством капитана Чака Битюка, что ваша группа была заброшена на Чукотку для выполнения диверсионного задания по данным спутника-шпиона «Сэмос-52»… Ну, достаточно вам?

– Ай донт андерстэнд, – пробормотал Джин. Он не мог совладать с собой. Руки дрожали, а глаза бегали, как попавшие в клетку мыши. Что делать? Признать все? Упорствовать? Попытаться выброситься в окно? Если генерал разговаривает с ним в таком тоне, то, значит, они хотят его купить, сделать своим агентом?

Дальнейшее подтвердило его предположение.

– Мы знаем, что вы сильный и смелый человек, Евгений Павлович, вы опасны, как волк, но, поверьте, вам отсюда не уйти. У вас нет выхода, никаких шансов, кроме одного…

Генерал откинулся в кресле, нажал клавишу белого селектора.

Дверь в смежную комнату сразу же отворилась, и тут Джин чуть не закричал от ужаса и отчаяния. На пороге стоял Лот в мундире советского полковника.

– Хэлло, Джин, – сказал Лот, улыбаясь. – Возьми себя в руки, малыш.

– Я вас оставлю наедине с вашим другом, товарищ Лотецкий, – сказал генерал.

– Спасибо, товарищ генерал, – сказал Лот. Когда генерал вышел из кабинета, он сел в кресло напротив Джина и потрепал его по колену.

– Я только сегодня утром прилетел из Нью-Йорка…

Лот говорил по-английски.

Джин молчал, глядя на столь ему знакомое жесткое и спокойное лицо старшего друга.

– Неделю назад я открыл Натали свое истинное лицо, – сказал Лот. – Она меня поняла, старик. Ты ведь знаешь, она всегда сочувствовала разным левым течениям, и чувство русского патриотизма у нее сильнее развито, чем у тебя…

– Что все это значит, Лот? – проговорил Джин.

– Не знаю, простишь ли ты мне когда-нибудь то, что я скрывал от тебя главное дело моей жизни, – Лот встал и прошелся по кабинету. – Дело в том, что я в последние дни войны попал в плен к русским и там, в плену, у меня произошел духовный перелом, мучительный расчет с прошлым. Можешь мне верить, можешь не верить, но я убежденный коммунист, каким был мой единоплеменник Рихард Зорге.

Он замолчал и остановился возле окна, неотрывно глядя на Джина. Джин тоже молчал.

– Хочешь «Пел-Мел»? – спросил Лот, вынимая длинную красную пачку.

Джин закурил, и вместе с запахом «Пел-Мела» в комнату как бы проникли шум и суета Гринич-Виллэдж, особый терпкий дух Нью-Йорка, звуки «диксиленда»… И еще вспомнилось: он и Лот были членами одного клуба на улице Пел-Мел в Лондоне…

– Итак, я советский разведчик, Джин, – сказал Лот. – Вот уже двадцать лет. Со времени войны. Что ты на это скажешь?

Джин повел плечами.

– Что я могу сказать? Это твое личное дело.

– Послушай меня, старик, и постарайся правильно понять, – заговорил Лот. – Ты, конечно, помнишь наш разговор в охотничьем домике, когда я расписывал тебе мой идеал жизни современного мужчины. Все осталось на своих местах, Джин. Ты будешь жить этой жизнью, если перейдешь к нам. Кроме того, ты будешь служить величайшей идее века. Везде, в Пентагоне и в Ледяном доме, в госдепе и в НАСА, у нас есть преданные люди. Возможно, скоро произойдет решительная схватка, и в ней победим мы. Америка раздроблена, невропатична, у нас единая воля и единый кулак. Советское командование очень заинтересовано в тебе, но, кроме того, ты мой друг, и я хочу быть с тобой в одной шеренге. Короче, если ты сейчас говоришь «да», мы немедленно отсюда отправляемся в Москву, ты будешь принят в очень высоких сферах, и перед тобой откроется весь мир.

Лот присел на ручку кресла и выпустил дым в потолок.

Джин встал с кресла. Избитое тело заныло. Он направился было к окну, но был остановлен резким окриком Лота:

– К окну не подходить!

– Ты не уверен, что я скажу «да»? – усмехнулся Джин. Лот молчал, не сводя с него глаз.

– Вот что я тебе скажу, – с трудом начал Джин. – Я не очень-то разбираюсь в великих идеях… Я дьявольски жалею, что попал в твою игру, что не стал простым врачом, но я принес присягу «звездам и полосам», и от этой присяги меня никто не освобождал, и я теперь тот, кто я есть.

– Это окончательное решение, Джин? – быстро спросил Лот.

– Да.

– Тогда прощай.

Лот протянул руку. Лот – славный рыцарь Ланселот!.. Подумав секунду, Джин пожал эту руку, которая столько лет протягивала ему стакан с коктейлем и столько раз в дружеском спарринге наносила ему хуки и свинги.

– Прощай!

Четкими офицерскими шагами Лот удалился в смежную комнату. Тут же в кабинет вошли генерал, капитан и автоматчик с безучастным монгольским лицом.

– Выполняйте приказание, – сказал генерал и, не глядя на Джина, прошел к своему столу.

– Идите вперед! – скомандовал капитан. Джина вывели во внутренний четырехугольный двор. Было темно, из окон нижнего этажа лился желтый свет, над двором в чистом фиолетовом небе висела наивная молодая луна. По заснеженному двору проходили и пробегали солдаты, слышался смех, пронесли дымящуюся огромную кастрюлю, ворота под аркой были открыты, и были видны кусок асфальтовой дороги, освещенной газовым фонарем, и мотоцикл с коляской, стоявший на дороге. Оттуда, снаружи, со свободы, доносились переборы гармошки и довольно приятный мужской голос пел:

 
Хотят ли русские войны —
Спросите вы у тишины…
 

И это была, возможно, ночь его казни, последние минуты…

Неожиданно прозвучал усиленный динамиком голос:

– Нижним чинам собраться в красном уголке на политинформацию!

Грохоча сапогами и галдя, солдаты сбежались в один из углов и, подталкивая друг друга, всосались в дверь. Дверь захлопнулась. Джин и его конвоир остались вдвоем на пустом дворе. Вскоре заскрипела на петлях еще какая-то дверь, и в десяти шагах от Джина черными контурами прошествовали долговязая согбенная фигура и маленькая плотная фигурка с торчащим стволом автомата на груди.

– Берди! – крикнул Джин, резко повернулся и ударом в лицо оглушил своего конвоира. Схватив упавший автомат, он бросился к арке. Оглянувшись, успел заметить, что Берди, пригнувшись, бежит вслед за ним с автоматом в руке.

Двое часовых выскочили из будки. Очередью от живота Джин уложил их, выскочил из ворот тюрьмы и прыгнул в седло мотоцикла. Через секунду в коляску тяжело плюхнулся Берди. Ударом ноги Джин выбил подпорку, бешено нажал на стартер. Мотоцикл загрохотал. Разворачиваясь, Джин заметил сидящего на камне казака в черной черкеске с газырями, с огромным чубом из-под папахи, с трехрядной гармоникой в руках. Рот казака был раскрыт от изумления. Берди, повернувшись, взял автомат на прицел.

– Не стреляй! – гаркнул Джин и дал газ.

Весь этот сумасшедший побег пронесся по тюрьме десятисекундным ураганом. Не оглядываясь, выжимая все силы из мотоцикла, Джин и Берди неслись по узкому, пустынному, забирающему вверх шоссе.

Через пять минут с косогора Джин посмотрел вниз и увидел, как вырвался из-под арки тюрьмы военный вездеход, пульсирующий фарами. Дорога ухнула вниз, и тюрьма исчезла из виду. Бешеный ветер бил в лицо, Берди в коляске трясся от истерического хохота.