Текст книги "Слезы и молитвы дураков"

Автор книги: Григорий Канович

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Бедняга!.. Упал с лестницы… Разбился насмерть. Бедняга!.. Выше крыши лестниц нет… ни для праведника, ни для грешника… никогда!..

Не было в его словах ни злорадства, ни скрытой издевки, ни раскаяния, а только не свойственная ему неизбывная, чрезмерная и ненарочитая печаль, хлеставшая, как кровь из раны, и никаким подорожником, никаким тысячелистником нельзя было ее остановить.

– Отец! – сказал прыщавый Семен. – Можно я булавку сниму?

– Какую булавку?

– С ермолки.

– Зачем тебе чужая булавка? Что, у нас булавок нет? Попроси у Морты – она тебе дюжину сыщет!

– Прошу тебя!

Они старались не глядеть друг на друга.

– Снимай! Ему она больше не понадобится.

– Спасибо, отец, спасибо…

Он подошел к мертвому, снял булавку, пристегнул к своей ермолке, и слезы оросили его бороду.

– Спасибо, – повторил прыщавый Семен, и от его ласковости и послушания все оторопели. – И Ошеровой вдове заплатить не забудьте… Голде…

– За что? – остолбенел Ешуа.

– За козленочка… жалко козленочка, – прошептал прыщавый Семен, нагнулся, поднял с пола мертвого козленка и принялся качать его, как младенца:

– Баю, баюшки, баю.
Песню козлику спою!..

– Идите домой! Идите! – выталкивал зевак из корчмы Ешуа. – Без вас… справимся!.. Морта, запрягай гнедую… Семен… сынок!.. Положи козленка и помоги дяде Хаиму перенести к нам с пожарища пожитки..

– Страшно… страшно одному без козленочка, – сказал прыщавый Семен и, бормоча себе под нос не то песню, не то заклинание, поплелся к двери. На пороге он обернулся и, вытаращив печальные, почти безумные глаза на Морту, сказал: – Ты искала ружье… Оно в хлеву… под стрехой… в попону завернуто…

– Симонай!

– Строчите свою шапку… строчите!..

И прыщавый Семен вышел.

Морта закрыла лицо руками и бросилась ему вдогонку.

Но безумие, как и смерть, не догонишь.

Чужак лежал в телеге, прикрытый дерюгой, Морта правила лошадью, а сапожничиха Ципора, ночной сторож Рахмиэл и гаситель свечей Казимерас плелись по проселку, бежавшему быстрей, чем гнедая Ешуа к Мишкине, туда, где во весь горизонт чернел далекий и дремучий лес.

– Теперь уж он от нас не уйдет, – причитала Ципора. – Теперь уж он будет вместе с нами… Утром все сядем за верстак, а вечером похлебаем щи и ляжем спать… Когда он спит, он такой нормальный… как вы… как я… как эта лошадь…

– Сынок!.. – шептал Рахмиэл. – Арон!..

– Он не Арон, он – Цви, – поправляла старика Ципора. – Олень!.. А я… его олениха… А Гершен, Хацкл и Мордехай – его оленята… Мой олень, мой олень! – сквозь слезы говорила она.

Морта до боли сжимала вожжи.

Казимерас вздыхал, и от его вздохов солнце затянуло тучами, и разверзлись хляби небесные.

Такого дождя не было, кажется, со времен Ноя.

– Эй, ты не плачь! – воскликнула Ципора, запрокинув голову. – Ты же такой всемогущий!.. По ком ты, господи, плачешь? По ком?..

Зельда Фрадкина укладывала чемоданы.

Лукерья Пантелеймоновна и Ардальон Игнатьич ставили царскую кадку грибов.

Из дешевой материи шила пеленки праведнику Ошерова вдова – Голда.

Лесоруб Ицик расчищал от леса горизонт.

Рабби Ури смотрел в окно и ждал, когда с базара или из мясной лавки вернется домой муха-Рахель.

На пепелище вокруг своей груды вышагивал рекрут Нафтали Спивак.

Прыщавый Семен в ермолке, приколотой булавкой к волосам, раскачивал на кровати мертвого козленка.

Только дураки носили в ермолках воду на пожар, брели по этапу на каторгу, карабкались по лестнице в небо, умирали за чужие грехи, и возы с мертвыми дураками, землянами и небожителями, тарахтели по проселкам, по дорогам, по всей земле, от моря и до моря, от края и до края, и скрип тележных колес отдавался во Вселенной, как стон и предвестие.