Текст книги "Луки и арбалеты в бою"

Автор книги: Григорий Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Один из вариантов персидской конной брони

(Из описания это не совсем ясно, но, похоже, Бабур со спутниками пересекли реку, так ни разу и не сойдя с седел. Включая участок, где на полет стрелы – скорее всего имеется в виду лишь дистанция верного выстрела, 200 +50 м, – была глубокая вода. Это не фантастика: такие расстояния лошадь в полной броне под всадником в броне же действительно переплывает, причем подобные случаи отмечены и во время европейских войн XV в., когда оба участника заплыва, «верхний» и «нижний», облачены в настоящие латы. Впрочем, для огромного рыцарского коня эта нагрузка, включая 20–40 кг собственного доспеха, составляла меньший весовой процент…

Конечно, даже в боевых условиях это достаточно «смертельный номер» и к нему прибегают не от хорошей жизни, а только, если только иначе – никак. Тот же Бабур при описании разведочных действий, организации переправы и т. п. постоянно подчеркивает: реки переплывают на лошадях без брони, а если всадник и сам хоть как-то умеет плавать, то хорошо бы ему при этом не оставаться в седле, но хотя бы придерживаться за него, самостоятельно плывя рядом с конем.

А во время русско-польской битвы под Оршей атакующие польские латники переплывали реку верхом – Орша, надо сказать, далеко не Волга и даже не Днепр, – лишь потому, что брод оказался «переполнен» конницей, желавшей переправиться более традиционно, без полного отрыва от грунта)

В «Бабур-наме» есть сведенья и о другой броне, «естественной», прочность которой пришлось проверить на охоте уже во время похода в Индию: «…Шкура у носорога очень толстая. Если взять тугой лук, натянуть тетиву до подмышки и ловко наложить и пустить стрелу, то хорошо если она вонзится в шкуру носорога на четыре пальца. Однако говорят, будто стрела легко пробивает шкуру носорога в некоторых местах…»

Вот мы и вернулись к «звериной» теме.

Сразу скажем: для опаснейшей охоты-боя с грозным зверем (не о лани и даже не о благородном олене речь!) лук пригоден довольно мало. И даже не сам лук, а лучная стрела. Она ведь особа резвая и легкая; даже если мы говорим о ТЯЖЕЛЫХ стрелах, они, как правило, несоизмеримы с самыми ЛЕГКИМИ дротиками. Иначе полностью нивелируется дальнобойность, скорострельность и прочее, за что ценят лук.

(На самом деле стрелы, соизмеримые с копьями, все же есть. Однако это воистину «спецбоеприпасы», которые опять-таки заслуживают отдельного рассмотрения.)

Кроме того, закон сохранения энергии никто не отменял. И при всей тренированности лучника его рывок руками «на разрыв» аккумулирует куда меньше джоулей, чем удар боевым топором с размаха или удар тяжелым копьем – особенно всадническим, на всем скаку.

Как результат – стрела куда скорее, чем секирное лезвие или копейный наконечник, «тормозится» в плоти могучего зверя. Ее древко тоже гораздо менее способно послужить «колом, удерживающим вампира» (а за неимением таковых – медведя, льва, даже лошади!), чем древко охотничьей рогатины: оно просто переломится при судорожном движении звериных мышц, не сковав по-настоящему.

Носорога воины Бабура все-таки убили именно из луков, но – силами целого отряда, после долгого обстрела, окружив зверя массой всадников и истыкав стрелами так, что в результате Бабур даже толком не смог разобраться, где именно его кожаный панцирь пробивался легче. Однако после такого описания нетрудно понять, почему в Китае доспехи из носорожьей шкуры очень ценили, особо подчеркивая их стрелонепробиваемость. При человеческой анатомии способность стрелы все же вонзиться, пускай и на глубину четырех пальцев – не так уж и мало, но ведь для доспехов использовалась не сырая шкура, а прошедший долгую и сложную обработку материал, чья прочность значительно усилена соответствующей пропиткой, покрытием из специального лака, да обычно и перекрывающимися слоями кожаных пластин. От такой брони стрела если не срикошетирует, то сломается, особенно ударив в нее не под идеальным углом (а идеальный угол попадания в реальном бою маловероятен). Та же проблема, что и при попадании в стальные латы или прочный щит: тонкое древко в этих случаях испытывает слишком сильные вибрационные нагрузки.

(На степных просторах, в целом стимулирующих появление конных лучников, все-таки есть для них и частая помеха: сильный ветер, особенно когда он налетает рывками. Такая турбуленция запросто способна закружить, развеять, сбить с пути лучные стрелы, как буря – палую листву. А вот стрела мощного арбалета способна проникнуть через этот вихревой чехол, что китайцы в боях со степняками иногда умели использовать с толком.

Столь же сложно для лучной стрелы преодоление и других «природных стен»: кустарниковой чащи, травяной саванны… полуметровой толщи воды… Бывает и такое, причем не только при рыбной ловле или стрельбе по фэнтезийному монстру: например, хан Тохтамыш, еще не сыгравший роковой роли в истории Москвы и даже не пришедший к власти в Золотой Орде, в молодости, проиграв сражение, был вынужден кинуться в реку, едва успев сбросить доспехи – и спасся вплавь, даже ныряя, чтобы укрыться от стрел. Одна из стрел сквозь воду все-таки ранила его в руку, пробив ладонь…).

Моголо-индийская миниатюра к «Роману о Хамзе» (1580 г.). Стражники специально приготовили набор стрел для того, чтобы не дать диверсанту перебраться вплавь – но задремали…

Для противострельных доспехов на просторах Азии часто применяли «природные материалы» вроде моржовых бивней и… мамонтовой кости – причем о последней, использующейся племенами таежной зоны, средневековые китайские источники без особых эмоций сообщают как о роге или клыках ныне живущего зверя. В таежной зоне для этих целей использовался и менее экзотический природный материал: кедровые или лиственничные плашки. Китайцев это поражает, кажется, больше, чем использование мамонтовых бивней – кодекс «Тайпинхуаньюцзи» с удивлением фиксирует: «Что касается их оружия, то они много пользуются щитами, луками и стрелами. Их лошади одеты в щиты от брюха до ног. Еще делают щиты и привязывают их к обоим плечам, можно с пользою применять их. Щиты, чтобы отражать стрелы, делают так: расколов дерево, соединяют поперечиной; стрелы не могут прорвать». Кодекс «Таншу» вполне солидарен: « Конники прикрывают руки и ноги деревянными щитиками; еще на плечи накладывают круглые щитики, которые могли бы защищать от острия сабель и стрел».

Чем же заслужили такую честь деревянно-кожано-костяные конструкции? Они, даже после специальной обработки, удар секиры или меча держат все-таки хуже, чем стальная пластина (впрочем, технология очень долго не позволяла использовать для доспехов по-настоящему закаленную сталь – даже когда на клинки она вовсю шла!), но вот от не специфически бронебойной стрелы отлично могут сберечь. Равно как и от лезвия легкой сабли – «рассекающего», а не «раскалывающего».

(От всего этого и боевая кольчуга бережет сносно, особенно если про амортизирующий поддоспешник не забывать. Но в целом тычковые удары, даже удары стрел – это не для кольчуги. Особенно если наконечник стрелы, пусть даже не ограненный совсем уж по-бронебойному, изготовлен из закаленной стали. А в развитом Средневековье такая закалка, хотя бы поверхностная, перестала быть редкостью.)

Вернемся к нашим баранам, то есть носорогам. Собственно, что там носорог: вы когда-нибудь слышали, чтобы из лука убивали «крепкого на рану» хищника – тигра или белого (а хоть бы и бурого) медведя?! Нет, если тигр загодя выскочит на открытое место в сотне шагов перед гарцующим отрядом, то его успеют быстро и летально нашпиговать тучей стрел; но во всех остальных случаях… Собственно, и в остальных случаях может сорваться с тетивы десяток-другой стрел; треть из них, несмотря на стремительность тигриного броска, даже в цель попадет. Чего доброго, тигр случайно получит тяжелую рану – глядишь, даже умрет через пару дней. Это, безусловно, послужит стрелявшему в него лучнику (а также полудюжине его товарищей) великим утешением на том свете…

Больше всего в «Двух башнях» (фильме) меня шокировала сцена успешной стрельбы из луков – сла-абеньких, по полету стрелы видно – в гигантских, с лошадь ростом, и по-хищному вертких гиеноволков. Братья-зрители, актеры, режиссер, эльфы и орки – вы хоть понимаете, что такая тварь неизмеримо менее уязвима, чем тигр?! Хотя в следующей серии и вовсе появился эпизод, когда Леголас, взобравшись по сплошь утыканной стрелами туше мумака, как по крепостной стене (ха-ха! А ведь в Китае существовал такой метод штурма крепостей – только это были особые стрелы в человеческий рост, выпущенные из станковых арбалетов… Как говорят классики – «совсем другая история»!), занимает «стратегическую позицию» у него на затылке – и… Кто не видел, не поверит: одним выстрелом убивает колоссального мамонтозавра, пустив ему в этот самый затылок хлипенькую стрелу из по-прежнему сла-абенького и ле-егонького лука.

При концентрированном прицельном обстреле в конце концов никакая броня не спасает – ни человека, ни зверя

(Ну да, так, в затылок, убивали погонщики вышедших из повиновения индийских слонов: стальным клином, несколькими быстрыми ударами тяжелого молота. При чем тут стрела? И при чем тут мумак, у которого путь от поверхности затылка до спинного мозга минимум втрое больше, чем у индийского слона: туда пожарный багор отбойным молотком надо забивать! Ах, простите, забыл ПОДЛИННЫЙ первоисточник всех эпизодов этой мумакомахии: вот так же юный Скайуокер порхает на флаере вокруг шагающего транспортера, спутывает ему ноги, разит в уязвимые зоны, повергает наземь, мешая Империи нанести ответный удар… Но у него хоть «световой меч» был вместо лука!)

Может, стрела была отравлена? Да нет, все равно не выходит. К тому же это слишком особая тема, и мы подступимся к ней в другой главе.

Хотя, надо сказать, тема стрельного яда регулярно всплывает применительно к охоте. Даже тогда, когда этого яда скорее всего не было. Вот, например, история гибели византийского императора Иоанна Комнина – который не раз водил войска в бой, стрелял в таких боях из лука и сам оказывался под обстрелом, а смертельную рану получил, по иронии судьбы, на охоте, причем именно от стрелы, хотя и без лучного выстрела как такового:

«…Стоит рассказать и о том, как Иоанн умер. Однажды, выехав на охоту, встретил он огромного кабана, каких много питают земля киликийская и горы Тавра. Видя, что он наступает, царь, как рассказывают, взял в руку копье и ударил его. Но когда наконечник копья вонзился в грудь зверя, он, разъяренный ударом, сделал такой натиск вперед, что рука царя от сильного противодействия ему вместо прямого направления повернулась назад и нажалась на висевший у него за плечами колчан, наполненный стрелами. Через это у самого сгиба кости острием стрел произведена рана, и из раны вытекла кровавая пена. Тогда на рану наложили тонкую кожицу, которую обычно называют попросту стягивающим пластырем, то есть чтобы он стянул стенки разреза и закрыл рану для предотвращения воспаления и боли. Но впоследствии это-то и было причиной воспаления, потому что яд, с острия стрелы быв принят внутрь и сжат под кожицей, перешел в другие части тела. Впрочем, это произошло после, а тогда царь не чувствовал еще никакой боли, так что для него накрыт был стол и он сел обедать. В продолжение обеда стоявшие тут сыны врачебной науки, увидев пластырь, спросили о причине раны и убеждали царя тотчас снять с руки накладку. Но он сказал, что это средство затянет рану и что ему не представляется ничего, что могло бы произвести опухоль и воспаление. Однако ж, едва успел он заснуть после обеда, как вдруг поднялись острые боли и на руке явилась опухоль. Тогда сошлось все общество врачей и начало решать вопрос, что нужно делать. Одни признавали необходимым разрезать опухоль, другие находили ее еще не созревшей и советовали подождать, пока она сделается мягче. Но, видно, уже надлежало быть беде – и мнение в пользу операции пересилило. Когда опухоль разрезали, она сделалась еще больше, и рука была перевязана. С этой минуты душу царя начала уже потрясать мысль о смерти…»

(Иоанн Киннам «Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов»).

Лук с колчаном явно оказались у императора не случайно, хотя предназначались для другой дичи: вепрь – не мумак и не носорог, но все равно его уместнее останавливать копьем, чем стрелой, в этом-то Иоанн Комнин не ошибся. Судя по всему, стрелы были расположены наконечниками вниз – но руку ударило о колчан с такой силой, что он прорвался. Впрочем, расположение в колчане стрел каким-то общим правилам не повинуется: тут многое зависит от типа наконечников и оперения, от места подвески самого колчана и т. п.

А что можно сказать о причине трагического исхода? Видимо, только одно: «Руки мыть надо!» Но в XII в., которым датируется «Краткое обозрение» Киннама, этот совет вызвал бы серьезное удивление у всех: императора, ответственных за его охотничье снаряжение слуг и даже у синклита «сынов врачебной науки»…

Конунг, рыцарь, джигит и василевс

Смежные ремесла лучников

Читатели, будем надеяться, еще помнят цитату из «Последнего Кольценосца», в которой приводится мнение благородных рыцарей по поводу разных типов стрелкового оружия. Отметим: в этой среде иногда все-таки действительно было принято презирать лук как «оружие голодранцев» – но, с другой стороны, едва ли не чаще умение пользоваться луком входило в комплекс благородных искусств.

Английская миниатюра XII в. (фактически сразу за эпохой викингов), изображающая «датских» лучников. Для художника они действительно злобные голодранцы – особенно если учесть, что стреляют они по христианинскому святому Эдмунду. Но луки у них, похоже, тисовые – и в целом напоминают прототип английского longbow.

Еще в эпоху викингов (разумеется, мы понимаем условность этого термина и учитываем, что «викинг» – не нация, а профессия, более того: профессия, не слишком совместимая со службой в дружине конунга… если, конечно, конунг вместе со своей дружиной не отправляется «на заработки» в викингский поход…) получил распространение термин «idrottir» – «искусства», применяемый для обозначения этого комплекса единым блоком. Состав всего idrottir в какой-то степени менялся, но всегда включал такие виды idrott, как борьба, плавание (обычно – включая умение глубоко нырять, проплывать какое-то расстояние в доспехах и вести бой «на плаву»), умение владеть оружием (от меча до лука), верховая езда (включающая умение владеть оружием), ходьба на лыжах (без отрыва от него же)… А еще – стихосложение и, отдельно от этого, умение разбираться в скальдической поэзии (что куда труднее, чем ее сочинять!), игра на музыкальных инструментах и прочие искусства того же рода. Самые крутые из «новых шведских» (норвежских, исландских – нужное подчеркнуть) могли похвастаться даже знанием книжной, т. е. латинской, премудрости – что, как правило, иллюстрировало высокий политический рейтинг и/или финансовую состоятельность семьи, способной выписать из-за границы учителя-клирика, – а то и, трудно поверить в такую крутизну, умением играть в шахматы!

Конечно, освоить несколько idrott на высоком уровне обычно удавалось лишь представителям воинской элиты (она же – родовая аристократия). Например, конунг Харальд Хардрада, обращаясь к своей будущей супруге Елизавете Ярославне, информирует ее (а пожалуй, скорее потенциального тестя – Ярослава Мудрого) насчет своих успехов в восьми искусствах: езде верхом, плавании, ходьбе на лыжах, стрельбе, гребле, сложении стихов, игре на арфе, знании поэзии. Факт овладения последним названным idrott подтверждается самым текстом послания, представляющего собой скальдическую драппуиз нескольких восьмистрочных вис. Герой «Саги об Оркнейцах» Кали Кальссон, желая подчеркнуть, что он ничем не уступает ярлу Регнвальду, называет целых девять искусств, в которых преуспел: игра в шахматы, знание рун, книжная грамотность, ювелирное дело, ходьба на лыжах, стрельба из лука, гребля, игра на арфе и сложение стихов. Умение владеть мечом, копьем и секирой в этот список, как видим, не включено: это скучная прозаическая обыденность, которой даже как-то странно хвалиться перед ярлом. То ли дело первое, четвертое и, что в нашем случае особенно важно, шестое из высоких искусств, доступных не каждому!

(Наш давний знакомец Бабур, представитель совсем иной воинской культуры, этот перечень оценил бы. Он, наравне с умением стрелять, рубиться и командовать войском в бою, постоянно описывает разного рода «правила обхождения», принятые в его кругу. Тут и умение подобающим образом одеваться, и навыки учтивой беседы, художественные вкусы, каллиграфия, умение рисовать и музицировать, «дар наматыванья чалмы»… то же умение играть в шахматы… В отдельных случаях – даже умение писать трактаты о стихотворных размерах, принятых в персидской, арабской и тюркской поэзии; во всяком случае, сам Бабур этим в свободное от военных дел время занимался.

Об одном из своих родичей он с огорчением говорит: «дар к стихосложению у него был, но он не развивал его»; о другом с определенным недовольством сообщает, что тот «сочинял стихи особого рода, в которые включал устрашающие слова и мысли», напоминающие скрытые проклятия. Это неудовольствие, в свою очередь, смог бы оценить образованный викинг: в скальдической поэзии существовали представления о ниде– строках, фактически заключающих в себе враждебную магию.

Поэтическое мастерство оценить трудно, тут слишком многое зависит от переводчика, но в Средние века классическая восточная поэзия достигала очень высокого уровня, и Бабур, если судить по его газелям и рубаи, был достойным ее представителем: президенты-падишахи современных стран Востока, конечно, тоже временами публикуют плоды вроде бы собственного литературного творчества, но – «не тот класс езды на поросенке!»; в искусстве лучника им тем более с Бабуром не равняться. А вот в шахматы он, возможно, сумел бы обыграть большинство таких президентов и даже ярла Регнвальда, однако современных мастеров вряд ли чему-то мог научить: это была еще совсем не та игра. Описание мастерства сильнейшего из известных Бабуру шахматистов выглядит довольно забавно: мол, большинство людей могут переставлять шахматные фигурки только правой рукой – но тот мастер так продвинулся в этом благородном искусстве, что умел играть двуручно!

Все эти описания как будто уводят нас слишком далеко в сторону. Но до чего же интересно узнать, какие «профессии» считались смежнымис мастерством лучной стрельбы!)

Резьба на костяном ларце эпохи викингов: оборона укрепленного дома. Видно, что умелый лучник, даже когда он один, создает осаждающим массу проблем

В «Саге об Орваре Одде» (то есть об Одде по прозвищу «Стрела»: он действительно прославленный лучник и это свое прозвание не унаследовал, а честно заработал) о главном герое сперва говорится обобщенно: «Он научился всем искусствам, которыми мужчине полагается владеть», но из последующего становится ясно, что комплекс idrottir включал в себя борьбу (в нашем понимании – скорее рукопашный бой), участие в играх (главным образом включавших в себя элементы лапты, «хоккея на траве», футбола – и, конечно, все того же рукопашного боя, куда же без него… хорошо хоть в данном случае он не совмещался с игрой в шахматы или на арфе!), плавание, стрельбу на скаку – «а в перерывах между этими занятиями юноши беседовали с мудрыми людьми или говорили на иностранных языках».

«Сага об Орваре Одде», в отличие от «родовых» исландских саг, вообще-то довольно плотно насыщена «волшебными» описаниями и маловероятными событиями [4]4
  Например, Одд умирает той же смертью, что и вещий Олег: от «гробовой змеи», выползшей из конского черепа. Предположительно русская летопись заимствовала этот сюжет именно из вышеназванной саги – что, конечно, не делает его более достоверным.


[Закрыть]. Однако когда дело доходит до описания стрельбы, фантастика отступает перед реализмом. Так что когда в одном из стрелковых эпизодов вдруг появляются странности, не лезущие ни в какие реалистические ворота (некое укрепление будто бы защищено колдовскими чарам, поэтому обстрел его не приносит никакого успеха – до тех пор, пока Одд не догадался использовать стрелы с каменными наконечниками: древнееоружие, против которого современнаямагия бессильна) – впору все-таки предположить, что это тоже фантастическое переосмысление реальных событий. Например, завуалированное признание высоких поражающих свойств каменного наконечника, которые проявляются абсолютно независимо от наличия (или отсутствия) магических заклинаний. В пору безраздельного господства металла этот факт, вполне реальный, был столь глубоко забыт, что и вправду мог потребовать для своего объяснения колдовства.

Но как бы там ни обстояло дело с колдовством или тем, что викинги принимали за него, гораздо интереснее упоминание о «стрельбе на скаку». Ведь скандинавы эпохи викингов, даже конца ее, вообще-то считаются «ездящей пехотой», для боя они обычно сходят с коней, да и для Западной Европы в целом это умение не слишком характерно. Однако, как видим, были и исключения.

Немногим позже европейский хронист, участник Первого крестового похода, описывал сельджукских конных лучников как род войска, «не известный никому из нас». Ну, может, вокруг него действительно собрались крестоносцы с достаточно узким кругозором, в жизни не видавшие хотя бы современных им венгров или византийцев; а возможно, просто ему самому, человеку смиренному и книжному, в военном деле много чего не было известно. В том числе – информация о «старых» воинских традициях европейского северо-запада, предрыцарских и раннерыцарских, но еще не совсем ушедших в прошлое…